Макс Кенион пребывал в мрачном расположении духа. Проклятущая Джилли! Женушка вечно выводит его из себя! Как будто и не видит мужа, не понимает, что с ним происходит, когда она пялится на другого мужчину. Сегодня весь матч глаз не отвела от Филлипса, - так и следила за ним - и на поле, и когда к жене подъезжал. Ей и в голову не приходит, как она унижает его на людях!
Макс сел за руль, повернул ключ зажигания.
Все, хватит, больше он терпеть не намерен! Джилли - его жена, и он заставит ее вести себя порядочно. Прекратит ее заигрывания с кем попало. Он заставит ее выкинуть Джордана из головы!
Джилли нужно преподать урок… Она его получит. Они оба получат.
Сан-Антонио, сентябрь 1987
Гевин Хильер держал себя в руках. Его затруднения не должны отражаться на лице. Окружающим он не даст позлорадствовать. Направляясь в Сан-Антонио из аэропорта в своем черном лимузине, Хильер предавался невеселым размышлениям. Раскрыл коричневый кожаный кейс, лежавший на коленях, с такой осторожностью, словно внутри находилось радиоактивное вещество. Еще раз просмотрел бумаги и решил, что дела не так уж и безнадежны, могло быть и хуже.
Да, дела компании идут по нисходящей. Срочно нужны деньги, чтобы покрыть убытки, - и большие деньги. Где их взять? На влиятельные банки рассчитывать не приходится, обращаться туда сейчас бесполезно. Вкладывать деньги в акции, которые не дадут высокий дивиденд, - дело рискованное. Проклятье! Как его подвели эти идиоты - компаньоны. И кредит поставили под вопрос… Да что теперь говорить…
В то время как Хильер размышлял о непростой ситуации, в которой он оказался, его жена обдумывала свои проблемы.
Опустив ветровое стекло, Надин рассеянно смотрела на проносившиеся мимо машины, дома, людей. Настроение - безрадостное. Несмотря на все усилия, которые она прилагала, - пластические операции, массажи, наряды и прочее, - Надин чувствовала себя как уже немолодая женщина, которой нужно удержать явно теряющего пыл молодого любовника. Такова, увы, горькая правда. Лэнс никогда не видел в их отношениях ничего иного, кроме секса, а в последнее время и секс (именно с ней!) перестает его интересовать. Она готова встречаться с Лэнсом, когда угодно, идти на любой риск, но он… все чаще ссылался на какие-то препятствия, неблагоприятные обстоятельства. Надин поняла, что Лэнс избегает ее. Когда они все же встречались, все происходило не так, как раньше. Лэнс, правда, получал свое, а на ее запросы ему наплевать.
Надин искоса взглянула на озабоченного Гевина - что ж, у нее проблемы не менее сложные.
Джилли не хотела уезжать из Австралии. Надо еще немного побыть в Сиднее, обдумать свое положение и решить, как поступить завтра. Но Макс настаивал, он ей не доверял. И в лучшие дни он был человеком нелегким - требовательным, без чувства юмора, а теперь все возрастающая ревность делала их жизнь просто невыносимой.
Макс разговаривал с носильщиком, развозившим багаж. Джилли ненавидела толпу, особенно в аэропортах, - суета пассажиров, толкотня - все приводило Джилли во взвинченное состояние, еще и капризы Макса; ей казалось, что она сходит с ума.
Лэнс привалился к изгороди ипподрома и смотрел на резвящихся лошадей. "Как красиво, - думал Лэнс. - И просто. Люди борются за место под солнцем, делают все возможное и невозможное, чтобы выжить, а тут все естественно и просто. Животные едят, пьют, спариваются. И никаких глупостей, никаких любовей. Как здорово!"
Уже год как от него ушла Паула. А Лэнс по-прежнему был влюблен в женщину, которая бросила его, и ничего, ну ничего не мог с собой поделать. Что же это за мука такая?! Почему он не способен по-настоящему увлечься, к примеру, той же Надин Хильер.
"Господи, умереть бы, что ли?" - подумал Лэнс с отчаянием.
Слоун жалела, что приехала в Сидней. Голова у нее заболела еще в самолете. А уже в номере гостиницы, когда она принялась распаковывать вещи, накатил такой приступ тошноты, что пришлось прилечь. Да, зря не послушалась Джордана и не осталась дома. Терпеть все тяготы переезда ради каких-то трех дней не стоило. О Тревисе она, правда, не беспокоилась - сын уже не так скучает по ней, как прежде, у него появилась своя жизнь, свой круг друзей, свои интересы. "Мой малыш вырос, - подумала Слоун со смешанным чувством грусти и гордости. - А тебе, дорогая, предстоит все начинать сначала: новый муж, маленький ребенок. Не сошла ли я с ума?" Что ж, вполне возможно… Способна ли она вообще на всепоглощающую материнскую любовь? Вспомнился вдруг такой случай: Тревису пять лет. Она пишет - и так увлеклась работой, что забыла вынуть малыша из ванной. Кончилось тем, что ребенок стал орать истошным голосом - только тогда она вспомнила о нем. Боже, Тревис просидел в ванне несколько часов!.. Чего только не пережито с Тревисом: бессонные ночи, кормление грудью, поносы, зубки, потом - школа, уроки. И теперь все начнется сначала!
В замке тихонько поворачивался ключ - поток воспоминаний прервался. Открылась входная дверь, затем скрипнула в соседней комнате - на пороге спальни возник Джордан.
- Я думала, ты на тренировке.
Джордан подошел к ней, нежно поцеловал.
- Увы, всю ночь шел дождь, играть пока нельзя. Как ты себя чувствуешь?
Слоун с неохотой ответила:
- Ничего, только тошнит немножко.
- У тебя шесть месяцев, разве токсикоз не проходит после первых недель?
- Иногда проходит, иногда нет. Мою бедную маму тошнило все девять месяцев.
Джордан посмотрел на нее с удивлением.
- Вот это сюрприз!
- Что ты имеешь в виду?
- То, что ты сказала! Ты ведь впервые заговорила о своей семье.
Слоун пожала плечами.
- Когда мать носила меня, ее рвало почти каждое утро. Ты считаешь, что это имеет какое-то значение?
Джордан плюхнулся в кресло, положив ногу на ногу, руки забросил за голову.
- Для меня, дорогая, все имеет большое значение, - потягиваясь, произнес Джордан, - потому что я ничего не знаю о твоей семье. Ты не рассказывала мне ничего о своем детстве, ни одной даже крохотной - забавной или грустной истории о том, как ты жила в Чикаго…
Слоун наклонилась над чемоданом.
- К сожалению, не могу вспомнить ничего забавного.
- Ну, хорошо, в твоем детстве не было ничего доброго, веселого. Неужто все было настолько мрачно и печально, что тебе вообще не хочется ничего вспомнить?
Глаза их встретились.
- А тебя это так интересует? - как можно равнодушнее спросила Слоун, снова взявшись за раскладывание вещей.
- Мне хочется понять! - Джордан искренне недоумевал: что могло быть такого ужасного в детстве Слоун, что ей и сейчас не хочется о нем говорить?
Надин выпорхнула из взятого напрокат "БМВ" и стояла, опершись на крыло машины. Гевин подошел к ней, поздоровался - они сегодня еще не виделись.
- Этот матч аннулируют, - сказала Надин.
- А тебе-то что?
Она обиженно посмотрела на Гевина. Не впервые Гевин своей резкостью заставляет ее замолчать. Но сейчас она особенно ясно почувствовала - у них нет и не будет ничего общего. Какие они муж и жена? Потому ее всегда и тянуло к другим мужчинам - она просто не нужна Гевину.
Его страсть - деньги, власть, все атрибуты богатства и преуспевания: дома, машины, яхты, породистые лошади, игроки в поло. Может быть, женщинам в этом ряду места нет. Может быть - уже нет? Ей-то, во всяком случае, - точно.
- Что тут нужно этим птичкам? - спросила Слоун.
С Дасти они наблюдали с нижней трибуны, как два вертолета низко кружат над полем. Игроки уже собрались на поле и ожидали, когда конюхи выведут лошадей.
- Они сушат поле, - объяснила Дасти. - Дорогостоящее удовольствие, но что поделаешь.
- Мне кажется, что вот-вот свалятся, - громко сказала Слоун.
- Не волнуйся, летчики знают свое дело.
- Надеюсь…
- Дасти внимательно посмотрела на Слоун.
- С Джорданом все будет в порядке. Он выходил на это поле уже несколько раз. А вообще-то случались условия и похуже. Ты и представить себе не можешь, какие.
- Очень даже представляю, - с горестью ответила Слоун. - Не раз воображала себе картины - как он падает на траву, как не может справиться с лошадью…
- Хватит, Слоун! - Дасти дотронулась до ее руки. - Остановись. Я хочу кое-что сказать тебе. Моя мать почти всегда ездила с отцом и в результате вконец измотала нервы. Отец падал - несколько раз в году - на нем живого места не было. И у мамы здоровье с каждой его травмой ухудшалось. Как только он падал, с ней начиналась истерика. Прямо на стадионе. После сердечного приступа врач посоветовал ей больше не ездить с мужем на игры.
Слоун резко повернулась к Дасти.
- И она больше не ходила на матчи?
- Нет, она поняла, что так лучше для них обоих.
- Она не любила поло?
- Она не любила риск, без которого немыслима эта игра.
"Как я ее понимаю", - подумала Слоун.
- Пойми, Дасти, - продолжала она, - сегодня риск все увеличивается. Все эти несчастные случаи… Без них уже не обходится ни одна игра. Словно четыре коня из Апокалипсиса вышли на поле. Смерть и несчастья скачут за игроками по пятам - кто остановит эту дьявольскую скачку?
Игра прошла в хорошем темпе и даже довольно успешно: команда Джордана выиграла с преимуществом в один гол. Победу отмечали в ресторане, а потом Джордан и Слоун шли домой пешком - при лунном свете.
- Ты такая молчаливая сегодня весь вечер, - сказал Джордан. - Плохо себя чувствуешь?
Слоун удивленно взглянула на него.
- Почему ты так думаешь?
- Ты очень бледная, на себя не похожа. Я волнуюсь.
- Да нет, чувствую я себя довольно прилично.
Джордан осторожно взял Слоун за руки, привлек к себе и нежно поцеловал в лоб.
- Извини меня, дорогая.
- Ты что, считаешь, что меня пора отправлять в санаторий для беременных? - спросила Слоун, водя кончиком пальца по груди Джордана.
Он улыбнулся в темноте.
- Тебя это волнует, глупенькая? Или хочешь что-то выудить из моего ответа? Иногда, дорогая, я просто теряюсь в догадках - чего ты от меня ждешь, чего тебе хотелось бы.
Слоун приподнялась на локте:
- Ты считаешь меня такой коварной, но почему?
- Потому что… Ладно, скажу… Мне часто кажется, что существенная часть твоей жизни закрыта от меня. И не только от меня - от всех.
- Это из-за того, что я не хочу рассказывать о своем детстве?
- Да нет, это частность…
- Джорди, в моем детстве не было ничего такого, о чем интересно рассказать. Поверь мне. Я радуюсь, что почти не помню того времени. Скажу тебе больше: я потратила годы, чтобы забыть ту часть моей жизни.
- Но, Слоун, даже несчастливое детство порой оставляет счастливые воспоминания.
- Это не мой случай, - неожиданно резко ответила Слоун. - Послушай, Джордан, давай поговорим о чем-нибудь более приятном.
- О чем, например?
- Не знаю, - ее руки ласково поглаживали тело Джордана, - ну, лучше вот об этом…
Ян Уэллс сидел в трейлере, принадлежащем "Достойным", и предавался воспоминаниям. Сколько лет он уже не играл! С тех пор, как…
- Отец?
Ян вскинул голову. В дверях стояла Дасти.
- А я думал, ты тренируешься.
- Где? Утром опять был дождь - все шестнадцать полей практически бездействуют.
Дасти села на старое полено у двери трейлера.
- У тебя все нормально, папа?
- Не совсем, - ответил он задумчиво. - Ты заметила, что в последнее время… Ну все эти недоразумения?
- Какие недоразумения?
- Вроде этих разорванных уздечек, гляди-ка! - И он протянул Дасти уздечку. - Ты не находишь в ней ничего странного?
Дасти внимательно осмотрела уздечку.
- Она вроде бы нарочно подрезана…
- Не исключено.
Дасти посмотрела на отца почти испуганно.
- Ты подозреваешь?..
- Да, я почти уверен - это неспроста.
- Но…
- Подумай, Кирстен! - Ян назвал дочь ее настоящим именем, что случалось крайне редко. - Вспомни, как часто за последний год в команде Хильера были всякие неприятности: то кто-то упал, то лошадь понесла…
Дасти протестующе подняла ладонь:
- Отец, ты столько играл. Ты же знаешь, сколько всего случается на поле.
- Взгляни еще раз, дочь, она разорвалась после того, как ее надрезали.
- Но у тебя же нет полной уверенности.
- Да ты видишь все сама. Мне нечего добавить.
Дасти развела руками.
Ян пытался выстроить логическую цепочку. Он вспомнил, как пришлось застрелить лошадей на конюшне Хильера, попытался связать то "происшествие" с испорченной уздечкой, которую держал в руках… А что случится завтра?
Книга четвертая
ПИКИ
Нью-Йорк, октябрь 1987
Резкая, нестерпимая боль.
Слоун смутно помнила, как ее доставили из аэропорта Ла-Гуардиа в одну из манхэттенских больниц. Осталось в памяти, что Джордан все время находился рядом, держал ее за руку, что-то говорил.
И снова боль - раздирающая все тело, будто внутрь кто-то вбил острый шип и проворачивал, мучил ее.
Джордан не отходил от Слоун, пока ее везли по больничным коридорам. Медицинская сестра подошла к каталке, на которой лежала Слоун, измерила ей давление. Покачала головой.
- Высокое. Не волнуйтесь, - обратилась она к Джордану, - доктор придет с минуты на минуту. Какой у нее срок?
- Шесть месяцев, роды в конце декабря.
- Кровотечение было?
- Немножко.
- Токсикоз?
Джордан кивнул.
В кабинет вошел врач - худой и высокий мужчина в халате. Что-то тихо сказал медсестре и повернулся к Джордану:
- Вам надо оставить нас ненадолго…
- Нет, не уходи! - взмолилась Слоун.
- Это в самом деле ненадолго, мне нужно вас осмотреть.
Джордан понимающе кивнул.
- Не волнуйся, дорогая, это быстро.
- Нет, не уходи, - снова попросила Слоун.
- Я буду здесь, за дверью, и сразу же вернусь, как только будет можно! - Он поцеловал ее и вышел.
Врач повернулся к Слоун.
- Когда начались боли?
- Еще в самолете… мы летели из Техаса… я плохо помню. - Слоун говорила еле слышно, резкая боль мешала ей сосредоточиться. - Мне кажется, это длится около часа.
- Вы уверены?
- Нет, не уверена. - "Господи, зачем так много вопросов? Разве он не видит, как мне плохо?" - Я помню только, что… началось в самолете.
- А до этого было что-то? Судороги, тошнота?
Слоун собиралась с силами, чтобы дать внятный ответ.
- Сегодня утром… ничего не могла есть… выворачивало, корчило… в желудке ничего не было, а… будто вот-вот вырвет.
- А судороги?
- Иногда, но несильные.
Врач повернулся к медсестре.
- Еще раз измерьте давление.
Давление у вашей жены очень высокое! - Врач вышел из кабинета. - Ситуация крайне серьезная.
Джордан с тревогой взглянул на него.
- Что надо делать?
Необходимо как можно скорей прервать беременность.
- Иного выхода нет?
Врач развел руками.
- Мне очень жаль.
- Вы ей сообщили?
- Попытался. Но она ясно дала понять, что согласия на это не даст, хотя ребенок обречен на гибель в любом случае.
Джордан удивленно посмотрел на врача: столь жестокого приговора он не ожидал.
- Мы ничего не можем сделать! - Врач почти оправдывался. - Потеря ребенка очевидна. Из них двоих мы можем спасти только мать. И то, если мы будем действовать быстро!
Джордан понимал, что для врача все случившееся - казус в работе, но так холодно и равнодушно говорить о трагедии?!
- Я должен поговорить с женой.
- Нет, Джордан, я не согласна. - Голос Слоун был твердым.
- Ты разве не слышала, что я тебе объяснил, Слоун? Ты в критическом положении и можешь умереть в любую минуту!
- Я не отдам своего ребенка!
- Ты потеряешь его в любом случае! - Джордан не совладал с собой. - Прости, дорогая, я волнуюсь… я думаю только о тебе.
- Ты ведь хотел ребенка!
- Но не ценой твоей жизни.
- Я… - Слоун не смогла договорить: ее скрутил внезапный приступ боли.
Когда Слоун пришла в себя, он сказал:
- Если ты не подпишешь разрешения на операцию - это сделаю я.
- Ты не сделаешь этого!
- Сделаю, черт возьми! Я твой муж!
- Делай! Я никогда тебе этого не прощу.
Джордан смотрел на Слоун со слезами на глазах.
- Но пойми, если я не настою на своем - тебя не станет. Смогу ли я простить себе это? Никогда!
Несколько следующих часов прошли как в страшном сне. Джордан сидел с Тревисом в холле на диване, ожидая, когда ему разрешат пройти к жене. Мысли его путались. Он не знал, как заговорит со Слоун, как сообщит ей страшную новость. В потере ребенка она обвинит его, Джордана: ведь он дал согласие на операцию, но не подписал его! Слоун увезли в операционную так быстро, что он даже не успел сказать ей об этом. Выкидыш произошел внезапно, без оперативного вмешательства.
Джордан с жалостью посмотрел на Тревиса. Мальчик сидел совершенно потрясенный.
- Не волнуйся, Тревис, с мамой все будет в порядке.
Тревис кивнул.
- Правда, даю честное слово.
Тревис посмотрел на него очень серьезно:
- Кого хочешь обмануть своими словами - меня или себя?
Джордан поразился догадливости ребенка, "достойного сына своей матери".
- Нас обоих.
- Она знает? - спросил Тревис. - О ребенке?
- Нет еще.
- Ты ей скажешь?
- Это должен сделать именно я, к сожалению.
- Она так хотела малыша, знаешь?
- Конечно, знаю.
- Сначала не хотела.
"И это я знаю", - подумал Джордан, но сказал другое:
- Она мне рассказывала.
- Знаешь, меня очень удивило, что мама захотела ребенка, - спустя некоторое время сказал Тревис.
- Да?
- Ну, потому что моя мама не домашняя женщина.
Джордан улыбнулся.
- Домашняя женщина?
Я имею в виду… Ну, скажу так: она меня очень любит - я это точно знаю, но не делает того, что делают все любящие матери: не готовит мне что-нибудь вкусненькое, не убирает мою комнату, когда я в школе, не готовит со мной уроков… Ну, и прочее. - Тревис улыбнулся. - Это, впрочем, хорошо, что не суется в мои уроки.
- С ней будет все хорошо, это точно, - снова повторил Джордан.
Тревис смотрел в пол.
- Я надеюсь, - только и сказал он.
"Какая она бледная", - думал Джордан, глядя на спящую Слоун. И красивая. Она лежала с закрытыми глазами, безмолвная и белая, как подушка, на которой покоилась ее голова. Временами начинала беспокойно метаться, что-то бормотать, крутить головой.
Джордан взял стул, сел рядом, ожидая, когда она проснется. Как сказать ей про ребенка? Слоун теперь возненавидит его. Что ж, разве он сам не презирал, не ненавидел себя с той минуты, когда в самолете у нее начался приступ? Доктор предупреждал: покой и щадящий режим. Он не послушался, не запретил ей все поездки, теперь они оба расплачиваются. Он вел себя как законченный, самолюбивый эгоист. Ему нравилось, что Слоун ездит с ним, - она была ему нужна.
Слоун опять беспокойно заметалась в постели, пытаясь что-то сказать.