Когда на следующее утро Слоун проснулась, Джордан еще спал, сладко посапывая. Она долго лежала рядом, изнемогая от желания дотронуться до него. Но побоялась разбудить. Слоун смотрела на спящего Джордана и думала: вот он перед ней - самый красивый из всех мужчин! Она улыбнулась этой мысли. Сказать ему об этом? Пожалуй, нет, он будет смеяться.
Осторожно свесив ноги с кровати, Слоун огляделась. И первое, что она увидела, - свою ночную рубашку, висевшую на том месте, куда она вчера ее швырнула. Не понадобилась, бедненькая! А она ведь купила ее вскоре после знакомства с Джорданом. С тайной и неосознанной целью соблазнить его… "Соблазнить его!" - повторила Слоун про себя и от одной этой мысли, теперь сбывшейся, пришла в восторг и рассмеялась, не в силах сдержаться. Кто кого соблазнил - теперь Слоун могла ответить на этот вопрос совершенно точно… А она-то старалась: неоткупоренная бутылка вина, корзина с продуктами - все так и стояло нетронутым в холодильнике. А какой изысканный и романтический ужин рисовался в ее воображении.
Впрочем, Джордан вел себя по-своему романтично… Не совсем так, как она себе представляла, но все же… А уж в постели показал себя потрясающе. Он чутьем угадывал, что нужно Слоун в каждый момент их близости, чего ждут ее тело и душа. Они не отрывались друг от друга всю вторую половину дня, всю ночь напролет! Слоун снова и снова хотелось его ласк, поцелуев, она вновь хотела ощущать его в себе. Слоун мечтала услышать от Джордана, что он любит только ее, хочет ее, счастлив с нею. Она таяла от нежности, вспоминая, как ночью он произносил эти слова.
Но… будить его она не стала.
Накинув рубашку, ту самую, что лежала на спинке кресла, пошла в душ. Взглянув в зеркало, увидела там некое встрепанное существо, смахивающее на енота с устрашающей раскраской - черные разводы от туши вокруг глаз, пятна помады на лице и шее. "Слава Богу, что Джордан спит". Она принялась энергично стирать с лица остатки косметики. "Ни за какие деньги не согласилась бы, чтоб он увидел меня такой".
- А я-то думал, куда женщина делась.
Слоун как ужаленная обернулась. Джордан стоял в дверях ванной комнаты и, улыбаясь, смотрел на нее.
- Ты не спишь? - глуховато спросила Слоун, снова повернувшись к зеркалу.
Джордан сделал серьезное лицо.
- Я слышал, что после столь бурной ночи женщина обычно выглядит потрясающе: свежа, как утренняя роса, а на щеках расцветает нежный румянец.
- Я забыла вчера снять макияж, ты оказался таким проворным. - Ей не терпелось, чтобы он поскорее ушел.
Джордан смотрел на Слоун, как на ребенка, готового заплакать из-за пустяка, взял из ее рук кусочек ваты и стал вытирать им лицо.
- Не слишком ли много для одной мордашки. - Глаза Джордана искрились весельем.
Откинув голову, он любовался своей работой.
- Боже мой! Оказывается, под той современной рекламной картинкой скрывалась настоящая живая женщина! - Джордан торжественно коснулся ее лица, как художник, кладущий завершающий мазок на любимое полотно.
- Прекрати смотреть на меня, как на лошадь, которую ведут на продажу!
- Нет, ты не можешь сравниться ни с одной из моих лошадок, я не продам тебя ни за какие деньги, - он подмигнул ей. - Хотя, мне кажется, я тебе немножко льщу - или нет?
- Более тонкого комплимента за всю жизнь не получала.
Джордан притянул к себе Слоун, поцеловал в нос и ласково похлопал по нежному местечку пониже спины.
- Женщина, поторопись, в твоем распоряжении мало времени, через час мы уже должны быть в пути.
В воскресенье Джордан не поехал играть, и они на весь день остались в Онфлере. Пешком они спустились вниз, в старый город, к маленькой бухте. Узкие длинные улочки городка сбегали к берегу, старые дома смотрели в море, - на всем лежала печать истории. Они решили осмотреть местную достопримечательность - церковь Святой Екатерины, построенную в XV веке. Поднявшись затем наверх, зашли перекусить в небольшой ресторанчик, выстроенный в нормандском стиле. Отсюда открывался замечательный вид на Ла-Манш.
- Слоун, недавно я задал тебе один вопрос… личного характера. Но ты дала мне понять, что отвечать не хотела бы. Теперь… могу я снова спросить тебя о твоей личной жизни?
Слоун отвела глаза.
- Не то чтобы я не хотела говорить о ней… Просто задавать вопросы должен был кто-то один.
- Ну вот… Для начала и поменяемся теперь ролями.
Слоун опустила голову, уставившись в тарелку.
- Да мне и рассказывать-то, в общем, нечего, Джорди. До того, как я написала "Откровения", вернее, до того, как этот роман стал знаменит, я вела скромную и непримечательную жизнь. Родилась в Чикаго, все мои предки родом со Среднего Запада. Замечательные родители, очаровательный младший брат, прекрасная собака…
- И не менее очаровательный муж?
Слоун отрицательно покачала головой.
- Нет очаровательного мужа. И нет никого, кто бы претендовал на эту роль.
- У тебя сын. Ты его что, в капусте нашла?
Слоун подняла на Джордана глаза и улыбнулась.
- Иногда мне кажется, что в капусте… С сыном мне повезло. С ним я забываю об отце. Сын всегда ласков, никогда не делает ничего плохого… Не то что отец. Сын - мое счастье…
- А ты верила, что жизнь может тебе подарить иное счастье?
- Иногда - да, иногда - нет… А вообще-то счастье чаще всего бывает в книжках или в кино, - вздохнула Слоун.
Все выше поднималось солнце над горизонтом. День разгорался.
"Может быть, последний наш день", - подумала Слоун.
- Что с тобой? О чем ты грустишь? - Джордан нежно коснулся языком мочки ее уха.
- Вспоминаю… Твой недавний матч.
- Что-то ты слишком много вспоминаешь, женщина.
- Я раньше почему-то думала, что настоящие спортсмены… ну вроде тебя… ничем не занимаются всерьез, кроме своего спорта. - Слоун говорила, а Джордан целовал ее лицо, шею, грудь, постепенно спускаясь все ниже и ниже. - Спортсмены, конечно, закаленные люди, но ведь всему есть предел.
- За мою выносливость ты не беспокойся. - Джордан оторвался на секунду от своего чудесного занятия, - с тех пор, как мы с тобой здесь поселились, я, кажется, каждый день ездил играть. И, черт побери, небезуспешно. А потом… ты разве замечала мою усталость или тягу к воздержанию?
- Что ты, милый…
Они лежали рядом, полуобнявшись. Оба - нагие: темный, бронзовый от загара Джордан и снежно белая, светящаяся Слоун. Его рука легла на пышную грудь Слоун - нежить ее белоснежные холмы, другая пустилась вниз, к бедрам. В один и тот же миг им неудержимо захотелось самой близкой близости: Слоун почувствовала, как сильно и нежно, целуя то одну, то другую грудь, входит в нее Джордан, с каждым движением все глубже и глубже. Слоун выгнулась, с наслаждением отвечая на страстные поцелуи и проникновения мужчины. Ей хотелось только одного - снова, снова, снова…
Потом, придя в себя, она подумала: "Слишком много счастья - это несчастье. Это ошибка, за которую придется расплачиваться…"
Она разрешала Джордану все, потому что он покорил ее с первого взгляда. Но вправе ли она позволить себе это "все"?
В первый их день такие мысли даже не могли прийти ей в голову…
В финальном матче сошлись американцы и англичане, Джордан Филлипс и Макс Кенион.
Габи и Слоун в своем любимом "деревенском" секторе трибун с волнением следили за игрой. При каждом резком столкновении всадников сердце Слоун замирало.
- У меня такое чувство, что они готовы убить друг друга, - произнесла Слоун, не отрываясь от бинокля.
- Я ведь говорила тебе: когда Макс и Джордан играют друг против друга - на поле начинается настоящая война. И это - не первый год, не раз уж дело доходило почти до гибельной развязки. Остановить их удавалось в самую последнюю минуту.
- И все из-за этой Джилли, - мрачно сказала Слоун.
Габи покачала головой.
- Мне кажется, дело теперь уже не только в Джилли. Правда, Макс вбил себе в голову, что Джилли хочет возобновить связь с Джорданом. Но ведь Джордан первый ее бросил. Я знаю Джордана, он человек слова и не блефует, решил порвать - значит, порвет окончательно.
"А может быть, Макс и прав", - подумала Слоун. После того как она усомнилась в своем праве на счастье, к ней не возвращалось прежнее ее легкое настроение.
- Макс до сих пор безумно обожает свою жену, и ему мерещится, что каждый мужчина только и мечтает, как бы затащить ее в постель, - Габи зло ухмыльнулась. - Впрочем, многие сделали бы это с удовольствием.
- Она заигрывала когда-нибудь с Карло?
- С Карло? С чего ты взяла?
- Я недавно видела ее здесь.
- Можешь быть уверена, ее интересует не Карло.
Слоун попыталась сосредоточиться на игре, достигшей уже предельного напряжения. Англичане атаковали непрерывно, два раза нарушили правила. Команда Джордана дважды использовала право на штрафной. И все же англичане вели в счете с преимуществом в два очка.
Слоун опустила бинокль и встала.
- Ты куда?
- Хочу увидеть Джордана. У меня такое чувство, что его надо сейчас поддержать.
Габи улыбнулась.
- Я предпочитаю делать это на расстоянии, запах лошадиного пота валит меня с ног.
- Я из этого ублюдка кишки выпущу, - орал Джордан, спешиваясь и бросая поводья конюху. Он шел к Слоун легкой походкой - за годы тренировок любые нагрузки, казалось, были ему нипочем. Подойдя, стянул шлем: лицо красное, волосы прилипли ко лбу. Слоун протянула ему влажное полотенце, налила холодного чая.
- Вы опасно сблизились в борьбе за мяч!
- Сблизились?! Да еще чуть-чуть - и мы бы сшиблись на полной скорости, черт побери!
Вокруг вилась туча насекомых, и Слоун тщетно пыталась разогнать их, беспорядочно взмахивая руками. Джордан широко улыбнулся.
- Что-то мухи разлетались сегодня, а?
- Не одни мухи, а вообще… всякие… насекомые, противные ужасно. Тебя они разве не кусают?
Джордан улыбнулся.
- Дорогая, только не смейся, вот ты, скажем, муха, тебе разве не хотелось бы укусить человека, который в самую жару как безумный носится по полю?
Слоун в тон ему ответила:
- Если другой пищи поблизости нет… что остается.
Отпив из чашки глоток чаю, она протянула ее Джордану.
Джордан смотрел только на поле, видел только его.
- Я должен был готовиться получше, - высказал он вслух свои мысли, - все же тренировок было маловато…
- Ты слишком строг к себе.
- Нет, Слоун, я обязан играть безупречно. Как прима в театре. Она не может оправдывать плохую игру тем, что весь спектакль плох, неудачен. Иначе она перестает быть примой.
- Но ведь у тебя это четвертая игра подряд… - Слоун взяла у Джордана чашку и, к его величайшему изумлению, стала помогать ему стаскивать через голову рубашку. Как только его голова вынырнула, Джордан проворчал:
- Ничего себе! Женщина, как мне тебя понять? Вокруг столько людей, посторонних…
- Расслабься, дорогой, и не бойся: я не коснусь того, что ниже пояса.
- Вот это как раз было бы совсем неплохо, даже забавно.
- Ты мне потом расскажешь об этом, а то и впрямь мы становимся центром внимания.
- Если кому-то не нравится, пусть не смотрит. - И Джордан поцеловал Слоун.
- Когда ты так говоришь, ты ужасно напоминаешь мне маленького проказника.
- Так оно и есть, неужели ты до сих пор не поняла?
- Еще нет.
Джордан не хотел ее отпускать.
- Слоун, послушай, махнем вместе в Аргентину, а? Всего на пару недель - учти, такая возможность выпадает один раз в жизни.
Слоун опечалилась.
- Увы, не могу.
Но прозвучало это как-то неубедительно.
- Не хочешь или не можешь?
- Не могу. Я же рассказывала тебе о "книжном турне", забыл?
- Разве нельзя его перенести?
- Мне бы не хотелось.
- А я должен ехать в Калифорнию. Так, значит, не составишь мне компанию?
- Постараюсь…
Джордан покачал головой - ответ ему не понравился.
- Джордан, пойми, я не могу сейчас сказать что-либо определенное.
- Но учти, я все равно тебя найду, куда бы ты ни запряталась.
Слоун обхватила его голову руками и нежно поцеловала в губы.
- Это правда? Подожди, сейчас помогу тебе надеть сухую рубашку.
Четвертый период начался при счете 6:4. Американцы быстро забили два ответных мяча. Джордан и Макс Кенион по-прежнему оставались центральными фигурами на поле. Габи сидела за тем же столиком. Она разрывалась между желанием не пропустить ничего интересного из происходившего на поле и одновременно не потерять из виду Карло, занятого своими деловыми переговорами.
- Черт бы его побрал! Сначала заразил меня этим поло, так что я оторваться не могу от игры, а потом бросил на произвол судьбы, - ворчала Габи.
Слоун почти не слушала ее, но и на поле смотреть не могла: за соседним столиком появилась Джилли Кенион. Хотелось ей того или нет, Слоун не могла не признать: Джилли и впрямь очень хороша собой. Она из тех эффектных женщин, по которым мужчины начинают томиться еще мальчиками и не перестают сохнуть до самой старости. Слоун такой никогда не быть. "Неудивительно, что Джордан любил ее", - грустно подумала Слоун.
Поглощенная невеселыми мыслями и чувствами, Слоун пропустила тот момент, когда Джордан принес американцам долгожданную победу, забив двенадцатый по счету мяч. Свисток судьи возвестил об окончании матча. Слоун очнулась: началась церемония вручения победителям "Золотого кубка". Вручал его мэр Довилля д’Орландо. А затем игроков окружили подружки, жены, болельщики, корреспонденты. Слоун с трудом пробилась к Джордану сквозь толпу репортеров.
- Улыбочку! - скомандовал Джордан. Одной рукой он обнимал Слоун, а другой поднимал - вместе с Лэнсом Уитни - тяжелый кубок.
- Может статься, эта фотография появится на первой странице "Пари-матч". - Слоун повернулась к Джордану.
- И в других газетах тоже!
- Джорди! - вмешался Лэнс. - Джимми приглашает нас в Трувилль отпраздновать победу. Ты едешь?
Джордан посмотрел на Слоун.
- Гм… Если получу от леди другое предложение, то вряд ли.
Спальня была погружена во мрак. Джордан крепко спал на своей половинке постели, Слоун, одетая, стояла в ногах и с грустью смотрела на него. Долго смотрела… Как объяснить, почему она оставляет его именно сейчас? Она не может дать разумного объяснения своему поступку. Но чувствует - надо расстаться. Стоит ей еще раз взглянуть в его карие глаза, заставляющие всю ее трепетать… И все. Не хватит сил произнести "прощай"? Нельзя, чтобы в памяти отпечаталось это "прощай", сказанное им наспех, в аэропорту. Память должна сохранить в неприкосновенности их последнюю ночь, всю такую ненасытную и неистовую в любви. Она сделает так, что в ее воспоминаниях он останется гордым победителем, держащим кубок высоко над головой.
Слоун помнила его слова: "Поедем в Аргентину, нам так хорошо вместе". Он был с ней честен - никаких пустых обещаний, живи и наслаждайся подарком, что преподнесла тебе жизнь. На этом, в сущности, и держались их отношения. Джордан никогда и ничего не обещал, да она ни о чем и не просила. "Я должна первая оставить его, пока он сам не сделает этого". Слоун хотелось плакать, но она взяла себя в руки, запихнула в чемодан свои вещи и бросила последний взгляд на Джордана. Он спал крепко, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда она отходила от кровати.
Слоун быстро открыла дверь и выскользнула из дома.
Буэнос-Айрес, сентябрь 1986
Игра в Палермо-парке была в самом разгаре: слышались удары клюшек, четкий перестук копыт и шлепки мяча.
- Уитни сегодня что-то не в форме, зато Филлипс бесподобен. Он с каждым турниром играет все лучше. Помяните мое слово, скоро он войдет в десятку лучших игроков. - Гевин Хильер, сидя рядом с женой, глаз не спускал с поля. Он оценивал каждого из играющих с видом ювелира, выбирающего лучшие экземпляры из груды драгоценных камней.
В свои пятьдесят три года Гевин выглядел бравым малым - слегка полноватым, но вполне сохранившим живость и быстроту реакции. В свое время он был первоклассным игроком, сейчас же сам играл редко, но конное поло оставалось его стихией - бизнесмена и просто человека. Его команда, финансируемая им и приносящая ему немалые деньги, состояла из отборных конников (недаром она называлась "Достойные"!), а на ферме Хильера в Техасе выращивали для поло самых породистых лошадей.
Ходили слухи, что у Хильера, одного из самых богатых людей в мире, есть заветная мечта: собрать команду непобедимых. В Буэнос-Айрес он и приехал вербовать новых игроков для "Достойных". Лэнса Уитни ему уже удалось сманить.
- Боже мой, ты говоришь о людях так, будто лошадей покупаешь, - пожала плечиками Надин Хильер. Выглядела Надин отлично. Как, впрочем, и всегда: черно-белый костюм от Оскара де ла Рента, причудливой формы жемчужное ожерелье - подарок Гевина ко дню рождения, - все вместе это необычайно молодило сорокадевятилетнюю Надин. Казалось, ей едва за тридцать. Свою лепту внесли и хирурги-косметологи из Беверли-Хиллз, но кто об этом знал? Свою фигуру Надин поддерживала субботними тренировками в одном из лучших спортивных клубов, а волосами - их цветом и укладкой - занимался один из лучших нью-йоркских парикмахеров. Надин выписывала самые модные журналы и постоянно обновляла свой гардероб, оправдывая все траты тем, что должна же она "соответствовать" своему мужу. Ведь Гевина ей приходится сопровождать во многих деловых поездках, устраивать приемы дома. В самом деле, Надин была прекрасной хозяйкой и немало помогала мужу в его делах.
- Ты, пожалуй, права, моя милая. - Гевин обернулся к Надин. - Вербовка, в сущности, и есть покупка. У каждого человека своя цена, кто-то стоит дороже, кто-то - дешевле. Большинство людей - дешёвый товар.
- А Джордан Филлипс - из дорогих.
- Очевидно, да. Хотя пока не знаю, какими деньгами его можно купить. Слышал, что он самостоятельный человек и любит менять спонсоров.
Надин улыбнулась.
- Уверена, дорогой, ты в споре победишь любых спонсоров. - Она ласково дотронулась до его руки. - У тебя это всегда получается лучше, чем у других.
Джордан спешился и подвел лошадь к боковой линии, на ходу снимая шлем. Сегодня не только лошадь устала - он сам буквально валился с ног, и рубашка - хоть отжимай.
- Ничего, ничего, амиго, сейчас отдохнем. - Джордан потрепал по холке свою любимую лошадку.
- Джордан Филлипс, знай я тебя меньше, заподозрила бы, что ты от меня бегаешь, - раздался за его спиной возглас.
Джордан сразу же узнал этот голосок, вкрадчивый и настырный.
- Габи! - воскликнул он, повернувшись. - А где Карло?
- Сейчас придет. Он отыскал тут какого-то своего старого приятеля. - Габи рассмеялась. - Удивительно, куда бы мы ни приехали, у него тут же всплывают знакомые. Что за человек!
- Есть такие люди. - Джордан снял с лошади седло и занялся поводьями.
- Если честно, Джорди, я хочу поговорить с тобой наедине.
- Больше всего боюсь этого.
- Ты говорил со Слоун?