- Благодарю вас, мисс фон Гогенемс, за то, что вы так быстро среагировали. Маргэрит, спустись вместе со мной и зайди ко мне в кабинет.
- Да, миссис Лайтфут. - Лицо у Мэг разгладилось, стало розовым и приятным. Она вышла из комнаты и побрела вслед за миссис Лайтфут. Направляясь в свою комнату, Гизела услыхала чьи-то быстрые шаги. С ней в полутемном холле чуть не столкнулась Фостина, запыхавшаяся от ходьбы.
- Почему миссис Лайтфут не сказала мне ни слова? Ведь сегодня - последний мой день в школе. Через час за мной приедет такси. Разве трудно в такую минуту быть немного повежливее?
- Как ты думаешь, чем вызван обморок у Бет? - задала ей встречный вопрос Гизела.
- Понятия не имею. А ты?
- Я стояла спиной к дому, - Фостина помедлила, когда они подошли к двери комнаты Гизелы. - Я рисовала там, на лужайке, около двадцати минут. Затем услыхала детский крик. Я до того испугалась, что не сразу пришла в себя. Знаешь, такое часто бывает, если внимание чем-то поглощено, особенно, если пишешь что-то или рисуешь. Я обернулась, но за спиной никого не увидела. Окна в доме были открыты, значит, крики раздавались оттуда. Я подбежала к ближайшему - это оказалось окно класса для письма.
- Ты видела, как я бежала к библиотеке?
- Нет, не видела. Вероятно, ты добралась туда быстрее меня. Когда я подбежала к классу, ты уже находилась там, внутри и стояла на коленях, склонившись над Бет.
- Я прошла в класс через библиотеку, - объяснила Гизела. - А ты прибежала прямо к окну классной комнаты с лужайки. И на это у тебя ушло все же больше времени.
- Я так испугалась, - по глазам Фостины чувствовалось, что она умоляет подругу простить ее за медлительность. - К тому же я не столь подвижна, как ты.
- Ты стояла у окна прямо напротив двери в холл. Дверь была распахнута. Ты никого не заметила в холле?
- Нет, нет, - на лоб Фостины набежали морщины, и в ее голосе послышалась какая-то неуверенность. - Нет, не могу утверждать, что я кого-то там видела…
- Ну а что ты вообще видела? - нетерпеливо перебила ее Гизела.
- Теперь, когда ты сказала об этом, я припоминаю, что у меня возникло такое ощущение… такое ощущение, что кто-то движется в холле. Но освещение было тусклое из-за поднятых наполовину жалюзи венецианских окон. На дворе было жарко. К тому же я не обращала внимания на то, что происходит в холле. Я высматривала вас и Бет, а вы были в классной комнате.
- Я видела, как ты рисовала на лужайке, когда возвращалась по тропинке от ручья, - продолжала Гизела. - Твои движения мне показались какими-то ужасно замедленными, неестественными. Ты была гораздо медлительнее, чем обычно. Что, тебе было плохо?
- Нет, я чувствовала себя хорошо. Просто какое-то сонное состояние. Мне с трудом удавалось преодолевать дрему и не закрыть глаза. Этот ужасный вопль словно пробудил меня. Знаешь, как ведет себя спящий человек, если его внезапно разбудить. Даже крепкий сон не помогает при навязчивом кошмаре.
- Значит, ты испугалась? - спросила Гизела.
- Ну а ты бы на моем месте?
- Думаю, что тоже испугалась бы. Но такой страх не вызвал бы у меня заторможенности. Ну а как ты сейчас себя чувствуешь?
- Неплохо, - со вздохом ответила Фостина. - Просто… немного устала. - Она слегка улыбнулась бледными губами.
- Помочь тебе собрать вещи? - предложила Гизела.
- Правда? Очень мило с твоей стороны. Только у меня с ними немного хлопот. Я все сделала сегодня утром. Вещей у меня мало.
Перевязав кожаным ремешком и закрыв последний из трех довольно потрепанных чемоданов, Фостина взяла с тумбочки возле кровати книгу - старый фолиант в кожаном переплете с золотым тиснением и потрепанными краями.
- Это - твоя книга, - сказала она с чувством неловкости. - Первый том "Воспоминаний" Гёте. Я набралась смелости и взяла ее с твоей полки однажды, когда тебя не было. Хотела кое-что посмотреть.
- Благодарю, - Гизела, взяв книгу, посмотрела на форзац. Здесь кто-то теперь давно выцветшими светло-коричневыми чернилами написал мелкими буквами: "Амалия ди Буасси Нойвельке, 1858". Что-то опять дало о себе знать на смутной границе сознания, но так и не выплыло в памяти…
- Может, пойдем ко мне и выпьем по чашке чая на дорожку, - неожиданно предложила Гизела. - У тебя еще есть несколько минут до прихода такси.
Когда они вошли в комнату Гизелы, день почти угас. Она включила настольную лампу под шелковым янтарным абажуром, заварила чай на спиртовке и подала его с дольками лимона в старомодном сервизе.
- За твои будущие успехи! - Гизела элегантным движением подняла свою чашку так, словно это был бокал с вином. - Пусть следующее место работы будет для тебя удачнее!
Но у Фостины не было настроения для взаимной галантности. Она отставила в сторону чашку, едва пригубив.
- У меня нет будущего, - резко сказала она.
- Чепуха! Пей чай, пока не остыл. Тебе станет лучше. Подчиняясь ее уговорам, Фостина выпила чашку.
- Ну, теперь мне пора. Спасибо! - она поставила на стол пустую чашку. - Я не могу заставлять таксиста ждать. Можно опоздать на поезд в Нью-Йорк.
- Я провожу тебя до ворот, - предложила Гизела. - Не забудь прислать свой точный адрес, как только окончательно устроишься.
Они вместе вошли в холл. Покидая навсегда школу в эту промозглую осеннюю ночь, Фостина казалась такой маленькой, одинокой в своем тонком весеннем, застегнутом наглухо голубом пальтишке, и рядом с ней из всех, кто жил в Бреретоне, была лишь одна девушка, пожелавшая проводить ее до ворот и сказать на прощание: "Ну, с Богом!"
Она шла на несколько шагов впереди Гизелы. Сделав поворот, они подошли к верхней площадке лестницы. Свет от пары канделябров в верхнем холле достигал лишь первой площадки. Далее вся лестница была погружена в густую тень, так как в нижнем холле еще не был включен свет.
На первой, хорошо освещенной лестничной площадке возвышалась абсолютно неподвижная фигура миссис Лайтфут. Одна рука ее покоилась на балюстраде. Она вглядывалась вниз, в неосвещенный холл. У нее была новая прическа. Ее тронутые сединой, соломенного цвета волосы были уложены в кольца, а вечерний туалет был выдержан в каменных тонах. Кроме того, на ней была выходная накидка из темно-серого вельвета, ниспадающая тяжелыми складками до щиколоток, покрывая шифоновую юбку, а из-под нее виднелся носок атласной туфли того же цвета. Вокруг шеи - горностаевая оторочка, цветок капского жасмина и нитка жемчуга. Вельветовые рукава доходили лишь до локтей. Дальше их сменяли длинные морщинистые перчатки безупречно белого цвета. Ее глаза напряженно выискивали кого-то в темноте, и голос отличался строгостью и резкостью:
- Мисс Крайль!
- Слушаю вас, миссис Лайтфут!
Миссис Лайтфут от этих слов сильно вздрогнула и, повернувшись, устремила свой пронзительный взгляд на Фостину. Наступила короткая мертвая тишина, в которой было слышно даже их дыхание. Ее первой нарушила Фостина.
- Вы меня звали?
Миссис Лайтфут заговорила, и в ее голосе уже не чувствовалось прежнего апломба.
- Давно вы там стоите?
- Всего секунду, - Фостина нерешительно улыбнулась. - Я так спешила, что бессознательно хотела проскользнуть мимо вас по лестнице. Но вовремя одумалась. Такой шаг с моей стороны можно расценить как ужасную грубость.
- Несомненно, мисс Крайль, несомненно, - согласилась миссис Лайтфут, плотно сжав губы. - Если вы так торопитесь, то не стану вас задерживать. Всего хорошего!
В развевающемся на ходу наряде она спустилась по лестнице, сохраняя всю свою представительность. Она прямо держала спину и вышагивала с высоко поднятой головой, как и приличествовало ходить, по ее мнению, женщинам ее поколения.
Фостина с Гизелой следовали за ней на почтительном расстоянии. Когда она дошла до последней ступеньки, из гостиной вышла Арлина в черном платье, белом фартуке и зажгла свет. Вспышка лампы ярко осветила пустой холл, выглядевший как обычно. Никто не мог догадаться, что же приковало внимание миссис Лайтфут к этому месту, когда она стояла наверху, на первой лестничной площадке.
- Ты пришла слишком поздно, Арлина, - с раздражением сделала ей замечание миссис Лайтфут. - Нужно включать лампу на лестнице до наступления темноты. Неровен час, можно с нее и упасть.
- Виновата, - сказала, надувшись, Арлина.
Миссис Лайтфут с нарочитым безразличием разгладила одну из перчаток:
- Ты не видела кого-нибудь только что там, около тебя? А в холле? Может, в столовой, когда возвращалась из кладовки?
- Нет, мадам, там не было ни души. - Но какой-то бесенок вселился в нее, и она с вызовом спросила: - А вы, мадам?
- Само собой разумеется, нет! - отрезала та, но в ее голосе уже не слышались властные нотки.
Установившуюся неловкую тишину вдруг разорвал заливистый телефонный звонок. Миссис Лайтфут вздрогнула, словно этот неожиданный звонок был тем пределом, который еще могли выдержать ее расстроенные нервы. Вдруг Гизелу, которая в эту секунду испытала что-то вроде легкого шока, осенило. Значит, кто-то напугал миссис Лайтфут так же сильно, как и Бет Чейз…
Арлина подошла ко второму аппарату в кладовке, расположенной прямо под лестницей:
- Школа Бреретон… Простите, как ваше имя? Минутку… Это вас, мисс фон Гогенемс. Междугородная. Вас вызывает какой-то доктор Базил Уиллинг…
Глава четвертая
Тень улыбки, словно вздох,
Кожура слепой печали…
Он был уверен заранее, что она придет вся одетая в черное. Ведь она была европейка, венка, и принадлежала к поколению Шанель, - как же она могла посчитать свой туалет совершенством, если бы он не был черного цвета. На сей раз это было тяжелое платье из крепа, разумно перехваченное у талии, ниспадающее более свободно к ее стройным ногам, обтянутым тонкой "паутинкой", и изысканные сандалии-плетенки на высоком каблуке. Четкая линия ее белых плеч не прерывалась ни рукавами, ни штрипками. Ни на шее, ни на голове не было никаких драгоценных украшений, но посадка головы заставляла воображать россыпь драгоценностей, - вероятно, целый сонм ее предков носил в волосах диадемы. Волосы у нее были пострижены короче, чем обычно, и зачесаны за уши. Под их гладкими темными волнами ее бледноватое лицо с тонкими очертаниями было похоже на белый цветок. Он взял ее за руку.
- Гизела…
Больше он ничего сказать не мог. В ее улыбке соединились веселость с нежностью. Ее искреннее жизнелюбие воскрешало в памяти воспоминания о Европе, о довоенном мире. "Еще одна война вроде этой, и в мире не останется ни одного человека с такой удивительной, милой улыбкой", - подумал он. На какое-то мгновение она предстала перед ним как обломок какой-то погибшей цивилизации, пусть обломок, но обломок милый и обожаемый, вроде изуродованной древней статуи из Аттики или Лидии.
Затем они сидели вдвоем, рядом, на обитой бархатом скамье возле стены, а официант устанавливал перед ними на столе два бокала с горьким "мартини".
Ее взор остановился на белом галстуке, слегка пожелтевшем за шестилетнее пребывание в темном ящике шкафа.
- Расстался наконец с формой? Надеюсь, навсегда?
- Если будет угодно Богу, то навсегда! - он выпил рюмку старательно, словно отвечая на произнесенный торжественный тост. - Поэтому я и выбрал это уютное местечко для нас. - Он рассматривал сочетания красок металлических оттенков, которые в это время стали всеобщей модой в дизайне.
- Ну, скажи на милость, можно ли найти еще такое же цивилизованное место, как этот "Лебединый клуб"?
- Ну… - она снова улыбнулась. - Но и тот маленький бар на Первой авеню, куда мы, бывало, с тобой ходили, не пользовался популярностью только у военных…
- Значит, ты все помнишь?
Остальное они договорили взглядами. Базил рассмеялся:
- Кажется, это мой любимый бар. Любой посетитель там - тип, сошедший со страниц Диккенса или Сарояна. Но он сейчас не годится, - это не то место, где можно отметить мое возвращение из царства смерти. Мне так хочется вернуть прошлое. Я вновь в своей старой должности врача - помощника окружного прокурора, хотя теперь другой прокурор и другой мэр в городе. Мое прежнее место заведующего психиатрической клиникой при больнице "Никербокер" отдали моему приятелю, тому парню, Данбару, которого в последний раз я видел в Шотландии. Но я нашел себе работу получше, в другой больнице, - на Мюррей Хилл. Жильцы, снимавшие мой дом в то время, уехали в Чикаго. Мы с Юнипером, моим слугой, вчера опять туда переехали. Теперь, если мне удастся убедить себя в том, что я не желаю ничего переделывать внутри, несмотря на то, что там все ободрано и отличается невообразимой ветхостью, то вскоре ко мне вернется ощущение пребывания в собственном доме. Будет не хватать только одного.
- Чего именно?
- Тебя!
Ее бледные щеки залила слабая краска.
- Почему ты преподаешь в Бреретоне? - спросил он, и в голосе его чувствовалось чуть ли не обвинение.
- Нужно ведь на что-то жить.
- Но это место не для тебя. Ты подписала контракт?
- До июня.
- А сейчас - ноябрь. Разорви контракт!
- Да ты что, дорогой, шутишь?
- Я никогда в жизни не был так серьезен, как сейчас. Бреретон может пагубно отразиться на твоем здоровье. Там даже не безопасно.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты там видишься с этой… как ее? Фостиной Крайль?
- А, ты это о письме! - рассмеялась Гизела. - Я совсем позабыла об этом. В разговоре по телефону ты об этом даже не обмолвился, просто назначил мне свидание. Теперь, когда я с тобой, все это мне кажется каким-то нереальным.
- Но сегодня вечером, когда ты вернешься в школу, все вновь станет реальным.
- Нет, теперь все кончено. Кончено, с отъездом Фостины.
- Ты так считаешь? Но ведь те люди, которые ее узнали, все еще живут и работают там…
Официант принес булочки. Когда они вновь остались одни, Базил наклонился к ней:
- Твое письмо дает лишь общую картину. Расскажи-ка мне все поподробнее. Где и при каких обстоятельствах ты впервые заметила странности в поведении мисс Крайль?
- Но в самой Фостине не было ничего странного, - возразила Гизела. - Странное заключалось в реакции на нее окружающих.
- Ну, это одно и то же. Когда все началось?
- Несколько дней назад. - Гизела была сильно удивлена, что ее собеседник воспринимает все это с такой серьезностью.
- А первый инцидент? Когда он произошел?
- Не помню, - мрачно ответила она. - Ведь на новом месте работы от тебя многое требуют. Это был мой первый учебный семестр, как и у нее. Кажется, я уже преподавала в Бреретоне с неделю, как вдруг начала осознавать, что Фостина не пользуется популярностью в школе. Кажется, все началось с прислуги, затем передалось ученицам, а от них учителям. Обстановка вокруг нее постоянно накалялась, и вот все вылилось в требование покинуть школу. То есть ее уволили.
- И это все?
- Ну, были еще кое-какие инциденты. О них я тебе писала.
- Расскажи еще раз.
Она рассказала ему подробно о том, что ей самой было известно.
- Из-за чего другие преподаватели избегают мисс Крайль? - поинтересовался Базил. - У тебя есть на этот счет идея?
Было видно, что Гизела колеблется.
- У меня сложилось впечатление, что они все ее боятся. А кому может понравиться то, что вызывает страх?
- Но чего они боятся?
- Я этого не знаю! Все испытывали жуткий страх. Может, это чувство, владеющее толпой. Сама я не могу никак отделаться от удивительного ощущения, что я уже об этом знала что-то прежде, что давно читала что-то в этом роде.
- Может, оно так и было. Закончив читать твое письмо, я позвонил Брентано и попросил его прислать мне "Воспоминания" Гёте во французском издании в переводе мадам Карлович.
- После того как Фостина вернула мне книгу, я перечитала этот том, но не обнаружила там ничего такого, что могло быть связано с нашей ситуацией.
- Но ты ведь не знала, что там искать, - напомнил ей Базил. - Ведь тебе, по сути дела, еще не известно истинное положение Фостины.
Грянул оркестр и принялся портить хорошую музыку, что в последние годы, кажется, стало модой. Гизела вздохнула:
- Ну разве можно разговаривать о чем-то неуловимом в таком шумном месте?
- Тогда мы отправимся в другое, - тут же отозвался Базил. - Тебе действительно здесь не нравится?
- Не очень…
Он подозвал к себе удивленного официанта, чтобы заплатить по счету за так и не съеденный обед.
Замшелые завсегдатаи бара на Первой авеню в тот вечер были крайне изумлены внезапным вторжением в их обитель какой-то экзотической пары, этих "чужаков" с Пятой авеню или даже Центрального парка. Женщина в длинном вельветовом жилете черного цвета с пламенно-красными шелковыми отворотами. Мужчина в цилиндре с длинным белым шарфом, болтающимся на шее, - такое они видели только в кино. Здесь публика была повежливее, чем на Пятой авеню, и никто из гостей на них не глазел и не перешептывался. Вежливость, однако, ничего не стоит, если люди не проявляют терпимости. Они, конечно, смогут вынести и эту незаслуженно богатую парочку, если только она будет вести себя тихо и соблюдает приличия.
- Сюда и нужно было податься с самого начала, - сказал Базил, бросая ностальгический взгляд на потемневшие от времени, дыма и уличного смога стены заведения. - Здесь ничего не изменилось.
- А автоматический проигрыватель? - возразила Гизела.
Они с отвращением посмотрели на этого сияющего никелем монстра, уставившегося на них через плотный покров сигаретного дыма.
- Похож на одну из тех рыб, которые снабжены собственной электробатареей на океанском дне, - прошептала Гизела. Затем они все же поддались очарованию этого старого бара. - У тебя есть пара монет?
- Только если ты не будешь ставить этого всем надоевшего "Северного оленя".
Он сделал обычный заказ: тосты с сыром и пиво, которое было почти как "Пльзенское". Она вернулась к столу, сияя от счастья, так как ей удалось отыскать "Вальс хрустальной туфельки" из сюиты "Золушка", написанной дедом Базила Василием Красновым.
- Конечно, он чересчур синкопирован, но и в таком виде он прелестен. Ума не приложу, как сюда попала эта пластинка? Все остальное здесь - дрянь!
Никто, кроме них, музыку не слушал. За соседним столиком пара бродяг делила кружку пива на двоих и сосредоточенно, серьезно, не отрываясь, словно ученые, расшифровывающие средневековый манускрипт, изучала забытую кем-то на столе газету. Что же такое отыскали они в новостях дня, что заставило их совершенно позабыть собственные беды, мрачные картины мира, голод, нищету и грязь?
В это время один из них произнес:
- Я ведь говорил тебе, что от перхоти нет средств. Наука против нее бессильна.
- Нет, вот здесь говорится… - второй собеседник начал старательно выговаривать напечатанные слова: - Вначале тщательно вымойте… голову…
- Ну чем не сценка из Сарояна! - прошептала Гизела. - Твоему "Лебединому клубу" есть с кем потягаться!