- Да, я хочу тратить! - Аглая сразу перешла на агрессивный тон. - Это мои деньги! Почему я должна все время выпрашивать - у вас, у дяди Феликса? Я такая же наследница! И как будто ты не тратишь! На твои побрякушки можно было оплатить сто операций для больных детей!
- Ты оплачиваешь операции больных детей? - поинтересовался Максим спокойно.
- Какая тебе разница, на что я трачу свои деньги?
Максим налил себе кофе:
- Кстати, давно пора это обсудить. Тебе перечисляют достаточное содержание, ты каждый месяц снимаешь со счета наличные. При этом ходишь в индийских тряпках и присылаешь мне в офис счета за такси. Кто ездит на твоей машине? Кому уходят пять тысяч евро?
- Тебе предоставить чеки?
- Почему бы нет?
Вместо ответа Аглая схватила стакан и выплеснула остатки молочного коктейля на пол между Максимом и Кристиной. Жена испуганно вскрикнула, весь ее костюмчик был забрызган белыми пузырями.
- Не разговаривай со мной как с малолеткой! Это деньги моих родителей, я трачу их, куда хочу! Могу просто выбросить в унитаз! Я тоже, между прочим, могу выйти замуж и родить ребенка! Я женщина и я хочу быть счастливой!..
Кристина отступила к окну, оберегая руками живот:
- Глаша, ты думаешь, родить ребенка так просто?
- Прекрати орать, - проговорил Максим. - С тобой будут разговаривать как со взрослой, когда ты повзрослеешь. А пока что твой отец и я будем решать, давать тебе деньги или нет. И не рассчитывай, что я посажу себе на шею альфонса вроде вашего дяди Феликса.
- А сам-то кто? - заорала Аглая. - Ты что, женился по любви? Я не такая дура, как Кристинка! Я долго молчала, но теперь я все скажу!
Она обратила пылающее лицо к сестре:
- Ты думаешь, твой муж такой хороший? Что все тебе завидуют? Да все знали, что он спал с нашей мамой! Она вас и сосватала!
Оглянувшись на Максима, Кристина открыла рот:
- Что она говорит?
- И со мной он тоже трахался! На вашей свадьбе!
Кристина всхлипнула, зажмурилась, зажала ладошками уши:
- Максим, не слушай ее! У нее рак мозга! У нее рак мозга! - повторяла она в ужасе, как самое страшное, что может случиться.
- А у тебя мозг рака! - крикнула Аглая.
Максим обнял жену, Кристина прижалась к нему дрожа. Можно было ожидать, что рано или поздно Аглая расскажет ей о том, что произошло тогда на свадьбе. Он был не первым и не последним человеком в мире, которому оральный секс мог стоить испорченных выходных. Он даже не чувствовал злости - Глаша, словно провинившийся ребенок, напрашивалась на трепку, чтобы заставить взрослых обращать на нее внимание.
- Давай-ка ты заткнешься, - он посмотрел на Аглаю, стараясь подражать холодному бешенству во взгляде отца, которым тот умел остановить любой спор. - Твоя сестра ждет ребенка.
- Ну конечно, у вас же будет ляля! - вспыхнула Глаша. - Вам же ничего не скажи, вас надо носить на руках! Да вы уже достали всех со своими родами!
Она выскочила из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь. К ним заглянула встревоженная горничная.
- Валерьянки, Анна Михайловна, - попросил ее Максим.
Кристина рыдала горько, навзрыд, сотрясаясь всем телом.
- Ну что ты, Буратино, - успокаивал он ее, не замечая, как обидное прозвище превратилось в ласкательное. Ее было страшно жаль - худенькую, глупую, беременную.
Она покорно выпила лекарство, вернула Максиму стакан:
- Зачем Глаша врет? Как ей не стыдно?
Максим заглянул ей в лицо и сейчас только до конца поверил, что она и в самом деле ни о чем не догадывалась. Это казалось невозможным, Лариса почти не скрывала их связи, о ней знали все. Но теперь приходилось признать, что его знания о мире уж слишком расходятся с представлениями его наивной маленькой жены.
- Ну что ты, кнопка? - он улыбнулся, пальцем надавливая ее нос, как утешают ребенка. - Хватит плакать.
- Почему Глаша такая злая? Может, она правда влюблена в тебя? - Кристина моргала мокрыми ресницами, и Максим поцеловал ее глаза, ощущая, как она успокаивается, замирает в его руках.
- Не говори глупости. Просто ей хотелось сделать тебе больно. Нервы расшатаны, болтается без дела. Нужно спасать ее из секты. Я этим займусь.
Община братства "Древо жизни" занимала большой дом в ближнем Подмосковье. Пейзаж наводил уныние. У дороги виднелись остовы обгорелых деревянных построек, но ряды бетонных типовых коттеджей все ближе надвигались на мертвую деревню.
Чтоб паломники издалека видели знак, кто-то обвязал ветки сухой яблони разноцветными тряпицами. Во дворе под яблоней играли дети, женщина неумело стирала белье в тазу. В доме пахло приторным восточным курением и анашой, звенели подвешенные к притолокам жестяные трубочки, "музыка ветра". Котов вышел к Максиму босиком, в длинной шелковой хламиде, с колокольчиком в руках. Приятель отрастил бородку и волосы до плеч, глаза у него были веселые и шальные.
Максим не знал ответа на вопрос, почему его друзья и отчасти он сам, выросшие в обеспеченных любящих семьях, получившие добротное образование, разными путями, но одинаково быстро оказались в хлеву неисцелимого скотства. Увидев Котова, он сразу понял, что приятель в чем-то превзошел их всех.
- Благословляю тебя, сын мой, - он поднял колокольчик к лицу Максима и начал звонить. Женщины, сидевшие в комнате, склонили головы.
- Кончай балаган, - потребовал Максим. - Я по делу.
Женщины притихли. Котов улыбался:
- Сказано простить им, ибо не ведают, что творят!
- Мы можем поговорить без посторонних?
Андрей оглядел Максима все с тем же веселым любопытством. Сделал приглашающий жест. Обратился к блеклой, преждевременно увядшей женщине в платке, каких можно встретить среди церковных прислужниц:
- Люда, принеси чай в мою спальню. Только завари свежий, с чабрецом.
Пол и стены спальни были завешаны индийскими коврами, посреди возвышалось просторное ложе. Котов разлегся на подушках, Максим огляделся в поисках стула. Видимо, адептам учителя полагалось сидеть на полу. Андрей крикнул:
- Люда, табуретку!
- Я коротко, - сказал Максим. - У тебя в секте бывает Аглая, сестра моей жены. Сделай так, чтобы она здесь больше не появлялась. Наложи на нее какую-нибудь епитимью, придумай способ. И мы останемся друзьями.
- Не удивлен, увидев тебя, - Котов откинулся на подушках, почесывая босую пятку. - Знай, всякий идущий ко мне исполняет волю высших сил.
Максим почувствовал досаду, но все же не мог удержаться усмешки:
- Значит, ты не очень удивишься, если я врежу тебе по роже?
- Выслушай слово истины, сын мой, - он возвел очи к потолку. - Я, как и ты, предавался порокам, жаждал богатства и развратной жизни. Но однажды я ощутил в себе божественный свет… Знаешь, когда это произошло?
- Когда ты понял, что больше не хочешь работать в офисе?
- Это был мой день рождения. Ночь отчаяния, когда я был разбит и одинок. Я звонил своим друзьям, но никто из них не ответил на мой призыв. И я понял, что нет во всем мире души, готовой протянуть мне руку помощи. Мой мозг был истощен алкоголем и наркотиками, я ненавидел людей. Зависть к чужому богатству терзала меня, и я решил свести счеты с жизнью. Да, сын мой, я стоял на пороге смерти. Тогда мне явился сам Люцифер.
Он замолчал, сверля Максима черными иглами своих зрачков.
- Вполне предсказуемо, если жрать грибы и трамадол.
- Мне явился Люцифер, - невозмутимо повторил Котов. - Ангел света. И он открыл мне истину, которую я должен нести миру.
Его рука оставила в покое пятку и взялась за бороду.
- Людские книги наполнены ложью. В них говорится, что Бог, создавший этот мир, добр и милосерден. Но мы оглядываемся и видим, что мир есть зло. Нас учат, что Дьявол - прародитель зла, при этом нам говорят, что и Дьявол создан Богом.
Котов закрыл глаза, раскачиваясь, входя в проповеднический транс.
- Истина же в том, сын мой, что Бог не знает различий добра и зла. Бог руководствуется лишь целесообразностью. Он заселил землю жестокими и бессмысленными тварями. Вкус дымящейся крови, запах убийства для Бога так же приятны, как и лунные танцы обнаженных девственниц. Он бессмертен, но свои создания он обрек на смерть. Он окружил себя жестокими помощниками, духами целесообразности. Но однажды один из них - ангел света, восстал против своего властелина. Люцифер разделил добро и зло, он создал людей и дал им моральный закон, которого не знают бессмысленные твари. За это он был изгнан из числа покорных духов… Люцифер сошел на землю в образе Будды, Магомета и Христа. Подобный Сыну Человеческому, опоясанный золотым поясом, глава его и волосы белы, как белая волна, как снег. И очи его, как пламень огненный, и ноги его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос его, как шум вод многих.
Голос Котова вдохновенно вибрировал, но рука продолжала спокойно пощипывать бородку, и глаза были трезвые и злые. Максим брезгливо поморщился:
- Я задавал себе вопрос: кто из нас четверых быстрее превратится в конченного ублюдка? Добрынин, у которого дырка от бублика вместо души, Радик, который убивает шлюх… ты или я?
- К какому же выводу ты пришел, сын мой?
- Похоже, ты - фаворит гонки.
Котов благолепно сложил холеные руки:
- Я всего лишь грешник, идущий к свету. Но ты можешь стать моим апостолом.
Максим сделал шаг вперед и, наклонившись, намотал на руку снизку бус, висящих у него на груди:
- Можешь лить это дерьмо в уши своим курицам, но мою семью ты оставишь в покое! Или будешь вкушать слово истины в следственном изоляторе.
Котов не моргнул и глазом - он, похоже, не боялся уже ничего. Он широко улыбнулся Максиму, внезапно запрокинув голову, заверещал:
- Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный. Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний! Мне было откровение об истинном Боге!.. Я есть добро и свет! На мне благословение Кармапы!
На зов сбежались женщины, появились и двое мужчин. Максим чувствовал страшное искушение врезать фальшивому проповеднику по зубам, но понимал, что Котов только этого и ждет. Подняв руки, он отступил:
- Хорошо, я тебя не трогаю. Но ты меня услышал.
Садясь в машину, Максим подумал, что напрасно сам поехал в общину. Теперь он понимал, что вопрос следует решать радикально. Нужно запереть Глашу в доме тестя, пусть тот ищет ей мужа или какое-то занятие. А благословенного Кармапой Котова следует со всей его компанией отправить обратно на Тибет, у юристов наверняка найдутся убедительные доводы.
Блондинка на джипе опасно подрезала его машину, и он поймал себя на том, что с раздражением размышляет о женской природе. Что приводило их в секту? Мелкое тщеславие, ограниченность ума, суеверия, жажда иллюзий? Если бы хоть одна женщина взглянула на себя мужскими глазами, она бы получила хороший психологический пинок под зад. Впрочем, требовалось признать, что женская фантомная картина мира, оплаченная рекламщиками косметических компаний и алчными голливудскими продюсерами, была не хуже и не лучше мужской. Зависеть от каждого движения собственного члена, подчиняться его воле, переживать его бессилие как катастрофу было столь же унизительно и неразумно. Миром, возможно, и правил Люцифер, но человеком по-прежнему правила глупость.
Размышления Максима прервал звонок с незнакомого номера.
- Привет, - сказала Таня. - Неужели я наконец нашла твой правильный телефон?!
Он сразу узнал голос женщины, которая когда-то была ему дорога, но не почувствовал ни радости, ни волнения.
- Ну рассказывай, как живешь? Что нового? Я слышала, ты женился?
- Да, я женился, - ответил Максим.
- А я снова в Москве. Не хочешь встретиться? - спросила она после паузы.
- Зачем?
- Не знаю… Зачем люди встречаются? Просто. Хотела тебя увидеть.
Он слышал по голосу, что она выпила. Представил ее прежнюю - с золотым пушком на щеках, с глубокой ложбинкой в вырезе платья, со спущенной лямкой кружевного бюстгальтера. Почему-то вспомнил Аглаю и сообразил, как много общего у этих двух, казалось бы, несхожих женщин.
- У меня был трудный период, Максим, - голос Татьяны растекался патокой. - Я пробую начать новую жизнь.
Он понял, что сейчас может назвать любой адрес, любое время, и она выбежит, поймает такси и приедет к нему. А приехав, сделает все, чего он захочет. Тут же он ощутил скуку.
Он не хотел ее. Не хотел слушать о чужих жизненных трудностях, изучая женскую грудь применительно к теории социального дарвинизма. Как не хотел больше слышать про шлюх, которых убивает Радик. Война убивала всех без разбора.
- Извини, - сказал он. - Я сейчас занят. Я как-нибудь сам тебе перезвоню.
- Да пошел ты, козел! - харкнул в трубку хриплый голос Люцифера.
Взглянув на часы, Максим набрал Кристину:
- Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, - жена обрадовалась. - Немного полежала, но теперь готовим обед с Анной Михайловной. Глаша так и не звонила!
- Давай сходим в кино, Буратино? - предложил он. - Хочешь?
- Хочу, хочу! - Максим почти увидел, как она подскакивает в своих мохнатых тапочках. - Ты заедешь? Посмотреть, какое расписание в Барвихе?
- Сам посмотрю. Ты собирайся быстрее, я скоро буду на Рублях.
Максим поймал себя на том, что называет Рублево-Успенское шоссе совсем по-московски, как старожил. Он привык к Москве, к своему дому, к жене и к будущему ребенку. Он не хотел спать с другой женщиной, как не хотел пользоваться чужой зубной щеткой. Татьяна, а за ней Добрынин, Радик, Котов, их совместные приключения отправлялись в прошлое, на периферию памяти. За поворотом Максима ждала новая жизнь, которая обещала быть счастливее и проще прежней. Он дождался зеленого светофора и повернул.
Репортер
Поверьте мне: любовь уходит Путем, которым входит ревность.
Лопе де Вега
Декабрь заразил Москву лихорадкой новогодних праздников. Машины встали в пробки, улицы заполнила беспокойная, веселая толпа с коробками и свертками. Всюду мелькали красные шапки Санта-Клаусов, елочный дождь, болотные огоньки. Мужчины несли домой обвязанные мешками елки, словно охотничью добычу. В доме-башне приходилось подолгу ждать лифтов, на нулевом этаже выгружали из багажников коробки с бутылками и едой.
Праздничная суета заставляла Игоря острее чувствовать зябкое одиночество. Весь месяц Измайлов до поздней ночи работал и часто ложился спать на диване в кабинете. Он был раздражен и взвинчен, отпускал язвительные замечания по любому поводу. Пару раз из-за двери он ругал кого-то по телефону - никогда прежде Игорь не слышал от него такой грубой, унизительной брани. Они уже давно не занимались сексом.
Игорь устал от старания не замечать его срывов, от своего молчания и вечной готовности делать все, что он скажет. Оставалось только считать дни до отпуска и надеяться, что теплое море исцелит отношения, которые без видимой причины сделались тягостными для них обоих.
Игорь и сам пытался отвлечься работой, заказов хватало, и не все шло гладко, но ожидание праздника чувствовалось повсюду. Потолки офисного центра вибрировали от музыки и криков - открылся сезон корпоративных праздников. В редакции журнала на пятом этаже тоже намечалась вечеринка. Зарубежных сотрудников распускали по домам, чтобы они могли встретить Рождество в семейном кругу. Игорь узнал об этом от маленькой рыжеволосой Лизы, которая дружила с его администраторами и часто заглядывала к ним на кухню.
Вечером в четверг она явилась звать Игоря в редакцию, где уже начали провожать уходящий год. После ее настойчивых уговоров он согласился подняться. По четвергам Измайлов занимался йогой и возвращался домой не раньше десяти.
Лиза сказала, что Винсент тоже улетает на каникулы в Дублин. После того осеннего похмельного утра он несколько раз заходил в офис, звал на концерты, приносил новые диски, предлагал "просто дружбу". Но Игорь избегал его, отговаривался занятостью и даже перестал обедать в офисном кафе. Пару раз они встречались у лифтов, и по взгляду Винсента, по электрическому току случайных прикосновений Игорь слишком хорошо понимал, что никакой дружбы у них не выйдет, и если они останутся наедине, все закончится тем занятием, для которого в русском языке есть меткое и грубое слово.
Правда, в редакции, куда Игорь поднялся вместе с Лизой и ее подругами, ирландца он не увидел. Руководители уже разъехались, семейные сотрудники торопились домой. В главном зале, тесно заставленном компьютерными столами, был погашен свет, но в комнатке за стеклянной дверью еще работали фотографы. Всего человек двадцать собралось в кухне, где Игорь не был до этого вечера. Там на стене висел плакат с поздравлениями от иностранных владельцев компании. Изможденный, с длинными зубами и бледными деснами Свен Миксер и низенький, полнокровный Ханс Блендер с щеткой усов над верхней губой улыбались с плаката, помахивая ладонями.
Лиза представила Игоря своим коллегам. Он попал под обстрел излишне радостных приветствий и любопытных девичьих взглядов. Как всегда на таких вечеринках, девушки выглядели наряднее и смелее мужчин. Они веселились самоотверженно и шумно. Одна из них, в зеленом платье с откровенным декольте, в красной шляпке, приколотой к волосам (гном, как про себя окрестил ее Игорь), перекрикивая голоса, рассказывала неприличные анекдоты. Ее бойкая соперница заставляла бородатого сисадмина изображать Санта-Клауса и петь с ней вместе рождественскую песенку.
Игорь сел у края стола, ему передали пластиковую тарелку с салатом оливье, налили водки, хотя он несколько раз повторил, что пить не будет, что он за рулем. Он невольно слушал разговор трех модно одетых журналисток.
- Мой мне соски, наверное, скоро открутит, - жаловалась та, у которой волосы были выкрашены синими прядями. - Как будто это радио ему. И еще лезет пальцами туда, а пальцы у него примерно как наждачная бумага. Один раз даже пытался засунуть свою противную ступню!
- Значит, не у меня одной такой! - смеялась другая, в очках, с короткой стрижкой.
- Девочки, они все животные. Мой тоже постоянно сует мне палец в задницу, - третья весело глянула на Игоря. - Я говорю ему: ты, наверное, латентный гей!
Винсент явился через несколько минут, веселый и пьяный, - он вместе с пузатым фотографом бегал в супермаркет за водкой для компании и бутылкой виски для себя. По случаю вечеринки он нарядился в клетчатые брюки и бирюзовый джемпер с треугольным вырезом, уложил свои непослушные вихры. Игорь заметил, как по лицу рыженькой Лизы скользнула гримаска разочарования, когда он уселся напротив Игоря и сразу начал задираться:
- Что мы пьем? Джус? О, какой правый, безгрешный человек! Может, ты старообрядец? У тебя такой консервативный стиль в одежде.
- Просто не хочу бросать машину, чтобы завтра не возвращаться, - пожал плечами Игорь, невольно заглядевшись на впадину ключиц и высокую крепкую шею в вырезе его свитера.
- А что ты будешь делать завтра? - пытал его Винсент, закинув руки за голову и вытянув ноги под столом так, что его подошвы коснулись ботинок Игоря. - Почему нельзя вернуться? Кто-то будет сердиться? С кем ты встречаешь Новый год?
Одна из журналисток повернулась к ним и громко спросила:
- Девочки, как вы думаете, почему все красивые парни - сплошные геи?