– Штопор у меня с собой, откроем здесь, – предупредил я. Вадим отвернулся и состроил недовольную гримасу, считая, что никто этого не видит, и ушел в дом.
Пока готовились шашлыки, неугомонная Ирина металась от мангала к беседке. Она восторженно кудахтала над мясом, а наглотавшись дыма, прибегала ко мне. Сидеть она предпочитала исключительно на моих коленях. Если замечала, что на нас смотрит Евгения, тут же обвивала мою шею и целовала в губы. Я испытывал неловкость, пытался ее остановить, но каждый следующий поцелуй был более требовательным и длительным. Женские руки ворошили мои волосы, мягкие ягодицы давили на пах, и я смущенно констатировал, как в молодом теле пробуждается заложенный природой основной инстинкт.
Спиной я ощущал чей-то взгляд. После очередного поцелуя мои блудливые глаза натолкнулись на жесткий прищур Жени. Она резко отвернулась и прильнула к Калинину. Так все и продолжалось. Ирина настойчиво обнимала меня, Женя в ответ ластилась к Калинину.
– Котенок, у меня руки, – извинялся Юрий Борисович, колдуя над мангалом. Женя иногда ласково обхватывала его со спины и нежно прижималась щекой.
Надо ли говорить, что наблюдать за процессом разлива вина я уже не мог. Бутылки с бокалами стараниями Вадима переместились на маленький столик в центре беседки. По тихому бульканью я узнавал, что вино подливается. Но Юрий Борисович держал свой бокал рядом с мангалом, лишь изредка поднося к губам. Женя совсем не пила, а Ира часто подхватывала бокал и, запрокинув голову, выпивала вино. Движения ее становились все резче, голос громче, а в интонациях появился легкий налет вульгарности.
– Тиша, Тиша, – шептала она мне на ухо и терлась грудью, а потом вдруг резко откидывалась, трясла запрокинутой головой и громко заявляла: – Ой, как мне хорошо!
Светлана хихикала, а Женя демонстративно старалась не замечать эти выходки, но по скованным движениям я понимал, что видеть все это ей крайне неприятно.
– Вот и все! Шашлычок готов! – победно провозгласил Юрий Борисович. – Где будем вкушать плоды моей стряпни?
– Здесь! Конечно здесь, – воскликнула Светлана. – Тут так славно.
– Можно и так, но стол маленький. Будем есть прямо с шампуров. Наполните бокалы.
Вадим орудовал штопором, откупоривая очередную бутылку. Я отстранил Иру и попытался проследить за его движениями. Неожиданно в руке Светланы блеснула стекляшка пузырька. Ее пальцы отвинчивали крышку, причем секретарша старалась это делать незаметно. Она сидела рядом с бокалами и легко могла подсыпать яд. Рука с открытым пузырьком поднялась над столиком, а Вадим, напевая песенку, словно ненароком заслонил обзор.
Вот и наступила ожидаемая развязка! Убийца обнаружен! Как хорошо, что это не Евгения. Дальше медлить было нельзя, Вадим уже раздавал бокалы с вином.
Я отпихнул его и вцепился в запястье Светланы в тот момент, когда она пыталась спрятать пузырек в сумочку. В глазах секретарши вспыхнул нешуточный испуг.
– Вот и все! – заявил я, гордо оглядываясь на Калинина.
– Зачем пихаешься? Я чуть вино не разлил! – возмутился Вадим. Заметив, что я держу Светлану, грозно набычился: – Отпусти ее!
– Что это? – Я показывал на темно-коричневый пузырек в перехваченной руке.
Светлана испуганно молчала, оглядывалась на мужа.
– Отпусти! – наседал Вадим. – Иначе…
– В какой бокал ты это подсыпала? – требовал я ответа от секретарши.
– Это… Это лекарство. Таблетки.
– Для кого? В чьем они бокале?
– Я сама их выпила. Это гомеопатические таблетки. Я принимаю их по времени, – оправдывалась секретарша.
– Сейчас проверим, – настаивал я, отмахиваясь от Вадима. – Если это безобидные таблетки, выпей их при мне.
– Парень, ты что себе позволяешь? А ну-ка отпусти мою жену!
– Сначала она докажет, что это лекарство.
– Но я уже выпила, – секретарша побледнела. – Больше нельзя.
– Придется.
– Юрий Борисович, да что он творит здесь? Он ненормальный! – обратился за помощью Вадим.
– Мне больно, – захныкала Светлана, – отпусти.
Я осторожно забрал из ее руки пузырек, отвинтил крышку. На донышке перекатывались мелкие круглые горошинки. Я никогда не видел, как выглядят гранулы бромциана, кто знает, может, они бывают и круглыми.
– Что там? – тревожно спросил Калинин. Все встревоженно сгрудились в беседке.
– Пока не знаю, – признался я и обратился к секретарше: – Сколько вы приняли таблеток?
– Четыре.
– Хорошо. Примите еще одну.
– Не могу. У меня график. В следующий раз я должна выпить три таблетки.
– Ничего, еще одна не помешает.
– Нарушится цикл лечения. Я уже целую неделю их принимаю. Сначала увеличивала дозу, теперь уменьшаю.
– Козел! Ты чего пристал к ней? – терпению Вадима приходил конец.
– Пусть выпьет еще одну таблеточку и я отстану. Или сам выпей.
– Я? – удивился Вадим.
– Да. Если ты доверяешь жене, почему бы тебе самому не выпить? – Я протянул пузырек.
– А ты думаешь, что это яд?
– Я не говорил этого слова. Ты сам его произнес.
– Юрий Борисович, что он себе позволяет? – растерялся Вадим. – Остановите его, а то я…
– А ты выпей, Вадим. И закончим этот спектакль, – спокойно предложил Калинин. – А то шашлыки стынут.
– Но это же лекарство. Мне его не надо.
– Никому не надо.
– Но я ничем не болею. А вдруг оно вредное? Калинин пристально посмотрел на взволнованного Вадима и решительно произнес:
– Ну тогда я. Мне, старому, терять нечего.
С этими словами Юрий Борисович выхватил пузырек, вытряхнул на ладонь пару горошин и мгновенно забросил их в рот. Это произошло настолько быстро и неожиданно, что я ничего не успел предотвратить. Все замерли.
А в следующее мгновение Калинин дернулся, прикрыл глаза, ноги его подкосились, я с трудом успел поймать оседающее тело. Выпавший пузырек звякнул об пол и покатился по доскам.
ГЛАВА 39
Испуганно взвизгнула Светлана. Глухой утробный возглас издала Ирина. Побледневшая Евгения ошарашенно наблюдала за происходящим.
Я усадил безвольное тело Калинина на скамью. В голове метались сумбурные мысли. Срочно вызвать "Скорую". Хотя нет, все равно не успеют. Отнять антидот у Вадима, вколоть Калинину, вдруг поможет. Или задержать убийцу? Он известен. Точнее, их двое. Чета Евтимовых, как я и предполагал. Они изобличены и терять им теперь нечего, поэтому чрезвычайно опасны. Справлюсь ли я с ними? На растерянных девушек надежды мало.
От дома послышались шаги бегущей кухарки.
– Ага! – раздался торжествующий возглас. Я сначала не понял, кто его произнес.
– Ага! Испугались! – Калинин открыл глаза и поднялся. – Отлично я вас разыграл.
– Ой! – вскрикнула Света.
Обалдевший Вадим шлепнулся на скамью. Ирина испуганно отпрянула.
– Юра, так не шутят, – нервно произнесла Женя и отвернулась.
– А то вы совсем приуныли. Давайте будем веселее! Такой вечер! – громогласно провозглашал Калинин.
Он схватил бокал с вином и сразу сделал жадный глоток.
"Вино! – мелькнула неясная мысль. – Я не проверил вино!" Я изучал лицо Юрия Борисовича, ожидая непоправимого. Калинин замер, его веки плавно закрылись. Сейчас свалится по-настоящему. И бокал разлетится вдребезги, почему-то пожалел я. Кончик языка вывалился изо рта Калинина. Юрий Борисович медленно облизнул губы и душевно промолвил:
– Хорошо-то как! Настоящее грузинское вино. – Глаза распахнулись. Он огляделся: – А мясом-то как пахнет! Где наш шашлык?
Я потрясенно смотрел на бодрого Юрия Борисовича, выбирающего шампур с шашлыком. Видимо, я стал слишком мнительным, надо успокоиться. Светлана подобрала с пола пузырек. Ирина задумчиво посмотрела на стекляшку и встрепенулась.
– Я совсем забыла, – прошептала она под нос, вышла из беседки и припустилась к дому.
Нет, успокаиваться рано. Убийца еще не найден, а вечер предстоит длинный. Кстати, о чем вспомнила Ира, глядя на пузырек? Только подумав об этом, я почувствовал, как на лбу проступает холодный пот. Ноги сами понесли меня к дому.
– А шашлык? – раздался позади возглас Калинина.
– Не может без девушки. Приспичило, – грубо съязвил Вадим.
Около дома Ирины не было. Распахнутая гостиная на первом этаже тоже была пуста. Мне показалось, что на втором этаже скрипнула дверь. Все гости и любопытная кухарка оставались около беседки, значит, наверху может сейчас находиться только Ирина.
Я вбежал по лестнице и зашел в нашу комнату. Рука нащупала выключатель, вспыхнувшие по бокам кровати лампы осветили пустую комнату. Я вспомнил свой недавний маневр и на всякий случай заглянул под кровать. Никого. Только неловко запихнутая дорожная сумка Ирины. Проверив ее содержимое, я сразу обнаружил отсутствие таинственной коробки с баночками и пузырьками. Ира забрала сразу все непонятные химикаты. Но для чего? Если она подойдет к столу с такой коробкой, это не останется незамеченным. Может, она хочет перепрятать коробку, а с собой возьмет одно-единственное верное средство?
На первом этаже хлопнула дверь. Я стремглав спустился вниз и столкнулся с входящей кухаркой.
– Ирину не видели?
– Вашу девушку? Я думала, вы всегда вместе.
Неужели Ира уже вернулась в беседку? Тогда надо спешить. Я бегом возвратился к нашей компании, оглядел присутствующих:
– А где Ира? – вырвалось у меня.
Женя, подавшаяся было навстречу, поджала губы и отвела потускневший взгляд. Ее ладонь легла на плечо Юрия Борисовича.
– Вот молодежь, ни минуты не могут друг без друга, – саркастически улыбнулся Вадим.
– Поешь шашлык, – предложил Калинин. – Я приготовил, а вы разбегаетесь.
Я жевал сочное мясо, запивал вином, пропуская мимо ушей фривольные анекдоты Вадима. Мне не давал покоя вопрос, куда могла деться Ирина со странной коробкой? Я постоянно вглядывался в окружающую темноту. Не знаю, как истолковала Женя мое смятение, но она уж больно нарочито терлась о Калинина, частенько чмокая его в щеку. Не хочу я быть рядом при этом, не собираюсь!
Рука раздраженно метнула пустой шампур в землю, широким шагом я двинулся к дому. На полпути я обернулся. Евгения стояла в стороне от Папика и провожала меня грустным взглядом. В этот момент из-за угла дома появилась Ирина. Я подбежал к ней и демонстративно обнял:
– Ира, ну где ты была? Я скучал.
– За кофтой ходила. Холодно. – Она поежилась и прижалась ко мне. – А теперь мне тепло. Особенно с тобой.
Я вспомнил о подозрительной коробке:
– А куда… – я осекся. Нельзя же признаться, что копался в чужих вещах. – А почему так долго?
– Ты скучал?
– Конечно, – краем глаза я заметил, что Женя наблюдает за нами и вновь придвинулась к Юрию Борисовичу. Скрипнув зубами, я крепче обнял девушку: – Идем, попробуешь шашлык.
В беседке все разбились на пары: Калинин с Евгенией, я с Ириной, Вадим со Светланой. Общий разговор распался на отдельные шепотки. Мне уже было плевать на все яды мира, я видел, как другой мужчина обнимает мою любимую девушку, и сам в ответ теснее прижимался к нелюбимой. Огонь ревности и боль отчаяния терзали мое тело. И мне казалось, что та же самая боль разрывает изнутри Женю. Иногда я встречал ее беглый взгляд и убеждался в этом. Глаза не могут врать. Я и она хотели выглядеть счастливыми, но чем больше мы старались в этом преуспеть, тем сильнее боль накрывала нас. Показной любовью мы истязали друг друга.
– Пойдемте к дому. Там музыка, можно потанцевать, – предложил Вадим.
Мне было все равно, куда идти, лишь бы разорвать ненавистный сжимающий обруч боли или хотя бы немного уменьшить ее. При выходе из беседки я оказался рядом с Женей. Запах духов, все тот же неуловимо-легкий, как и при первой встрече в университете, заставил учащенно биться сердце. Как заколдованный я потянулся за ней и старался быть рядом. Она, не оглядываясь, быстро шла вперед.
Незаметно мы немного отдалились от других. Женя, до этого словно не замечавшая меня, неожиданно шагнула с тропинки в кусты. Ее рука дернула мою ладонь.
– Тиша, – еле слышно выдохнула она, словно легкий ветерок пробежал сквозь листву.
– Женя, – прошептали в ответ мои губы.
Мы держались за руки, пожирали глазами друг друга и не находили больше слов. Боль таяла и покидала нас. Но так продолжалось недолго. В наш хрупкий мир вломилась Ирина.
– Тихон, ты куда пропал? – запыхавшись, спросила она и повисла на моей шее. Ее губы бесцеремонно ткнулись в мой рот. Резкий запах алкоголя разрушил аромат свежести, исходящий от Жени.
Ирина настойчиво ерзала губами, Женя порывисто отвернулась и убежала, задетый куст недовольно качнул ветками. Я расцепил руки Ирины и насильно прижал их к ее бокам.
– Иди к веранде, я сейчас приду.
– Куда ты? – крикнула она мне вслед.
Я догнал Женю на узкой тропинке, ладонь ухватилась за локоть под платком. Она выдернула руку, в моих пальцах осталась только мягкая ткань.
– Постой! Платок упадет.
В два шага я опередил ее, накинул платок. Руки легли на плечи, пальцы сжались, я не хотел ее упускать.
Она смотрела вниз, спутанные волосы почти касались моего лица, среди летнего леса я вновь почувствовал тонкий аромат морской свежести. Я клюнул носом в черные кудряшки. Запах был таким, словно охапкой полевых цветов играл холодный морской прибой. Мы простояли так с минуту. Я с наслаждением втягивал пьянящий воздух, она вздрагивала. Потом Женя подняла лицо.
– Нельзя так мучить друг друга! – с болью в голосе прошептала она. В темных глазах блестели слезы.
– Прости, – только и мог выдохнуть я. Мои губы мягко коснулись ее лба.
– Еще, – шепнула она.
Я сдвинул густые волосы и нежно прижался широко раскрытым ртом к пульсирующему виску.
– Еще. – Женя запрокинула лицо, прикрыв глаза.
Я коснулся щеки, влажных ресниц, кончика носа. Девушка стала ближе, а нежный шепот околдовывал меня:
– Еще, еще.
Я окунулся в мягкую влажность приоткрытых губ. Они вздрагивали. Тонкие ладони змейками обвивали поясницу.
– Тихон! – донесся требовательный голос Ирины. Женя схватила меня за руку, сдернула с тропинки:
– Побежали.
– Куда?
– Я здесь все знаю.
Женя увлекала в темноту леса. Мы быстро шли между деревьев, огибали кусты, под ногами шуршали сухие иголки. Вскоре деревья расступились, перед нами оказался одноэтажный бревенчатый дом с маленькими окошками. За ним угадывался спуск к реке, и виднелось темное небо с тусклыми песчинками звезд.
Женя привалилась спиной к стене.
– Это баня, – сдерживая учащенное дыхание, объяснила она. В ее широко раскрытых глазах звезды мерцали ярче, чем на небе.
Мы поцеловались. Глубоко, долго, до головокружения.
– Пойдем, – губы в губы шепнула она и потянула внутрь.
Скрипнула низкая дверь, мы шагнули в темное помещение. Здесь пахло теплыми досками и влажными листьями, видимо, к приезду гостей баню протопили. Мои руки вновь поймали стройное тело, оно было податливым и упругим. Я прижимал гибкий стан девушки, стремясь обнять сразу со всех сторон. Что-то мешало. Сумочка, которую она всегда прятала под платком! Пальцы перехватили вышитую бисером поверхность сумочки:
– Что ты носишь в ней?
Женя рассмеялась, отпрянула. Щелкнул раскрытый замочек. Она выудила продолговатую темную сливу:
– Смотри! Я так люблю сливы. Кусай!
В мой рот уперся овал с прохладной кожицей. Она прижимала сливу продольным боком. Я разжал зубы и откусил половинку сочного плода. Женя выдернула из образовавшейся щелки плоскую косточку.
– Смотри, что получилось. – Она держала передо мной надкусанную сливу. Миндалевидную дырку от косточки обрамляли две дуги красной мякоти. Сверху и снизу пошире, а по бокам – плавно сужаясь. – Это губы. Сочные, зовущие. К ним хочется прикоснуться. Попробуй, поцелуй!
Я прижался к сочным "губам" плода, осторожно присосался, кончик языка скользнул во влажную дырочку. Женя оторвала сливину, в темных глазах резвился озорной блеск.
– А теперь меня. Так же.
Я обнимал самую желанную в мире девушку. От восторга каменели мышцы, наши рты впивались друг в друга, кисловатый вкус сливы смешивался с теплой пьянящей сладостью.
В какой-то момент Женя отстранилась, выскользнула вниз, в моих руках остался платок.
– А теперь посмотри, – она вновь показала половинку сливы, но держала ее вертикально. – Это тоже губы. Но другие… Лизни…
Я представил вертикальные губки, взревел и вырвал сливу зубами из вытянутых пальцев. Женя звонко рассмеялась. Ее руки потянули подол вверх, на секунду лицо скрылось под вуалью тонкого платья, перестукнули скользнувшие по ткани камешки бус, скомканное кольцо марлевки упало на лавку. Туда же я бросил платок.
Дальнейшее невозможно описать.
Когда-то в детстве на горке я ремонтировал велосипед и выронил колесо. Оно медленно катнулось по пологому склону, сминая травинки. В какой-то момент показалось, что колесо свалится на бок. Но уклон стал круче, колесо набрало скорость, спицы с шуршанием разрезали воздух. И колесо уже мчалось, взлетая на ухабах. Тонко свистели спицы, солнечные зайчики отпрыгивали от хромированного обода. Это была уже не бездушная железяка, ее Величество Скорость демонстрировала свою удаль. Темп нарастал, подскоки становились выше и чаще, и вот наконец колесо взлетело над обрывистым берегом озера. Оно высоко подпрыгнуло, зависло на какое-то время в солнечных лучах и ухнуло вниз, вспоров дрожащую водную гладь. Пена и брызги поглотили колесо. Я подумал, что в этот момент оно было безгранично счастливо. А поверхность озера еще долго трепетала мелкими волнами.
Когда мы отдышались, я спросил, уткнувшись носом в ямку на плече Жени:
– А такое счастье еще может повториться?
Ее длинные ногти блуждали по моему затылку. Я замер, чтобы услышать ответ. В мои распухшие губы влипли локоны ее волос, но избавляться от них не хотелось.
– Я верю и надеюсь, – шепнула она, и мы синхронно улыбнулись. Чтобы узнать это, мне не нужно было видеть ее лицо.
За стеной послышались шаги. Кто-то шел по мелким камешкам тропинки.
– Евгения! – Голос Юрия Борисовича заставил нас вздрогнуть. – Женя, ты здесь?
Скрипнула ступенька крыльца.
– Туда, – шепнула Женя, указав в темные глубины баньки.
Свет мы так и не включали. Мы подхватили одежду, обувь и на цыпочках двинулись внутрь. Женя успела подвязать платок под мышками. Она первой прошмыгнула в парилку. Прикрывая за собой дверь, я увидел ее платье, упавшее под лавку. Но возвращаться было поздно. Входная дверь в предбанник дрогнула, щель наружу стремительно расширялась.
Оставалось надеяться, что Калинин не обратит внимания на комок тряпки на полу. И что он не пойдет дальше.
Мы сидели на лавке в остывающей баньке и напряженно ждали. Сидели порознь друг от друга, словно это могло нас оправдать. Я прикрыл наготу ворохом одежды, не решаясь пошевелиться хотя бы для того, чтобы натянуть трусы.
– Евгения, – тихо позвал Калинин. – Евгения, ты здесь? Хлюпнула вода в задетой кадке, шаги остановились.
А пусть он увидит нас, бесшабашно решил я. Я люблю Женю. Люблю, люблю! И никому ее не отдам! И она меня любит, убедил я себя. Лицо повернулось к Евгении. Она деловито поправляла растрепанные волосы, выуживая что-то из раскрытой на коленях сумочки.
– Женя, – как-то совсем безнадежно вымолвил Калинин.