– Моторная лодка, на которой она уплыла, врезалась в сухогруз. Когда экипаж осмотрел место столкновения, в искореженной моторке никого не было. Рядом на воде – тоже, – монотонно пересказывал я те подробности, которые, по всей вероятности, Калинину уже были известны. – Криков о помощи никто не слышал… Я был потом в этой лодке. Вот что я нашел.
Рука выгребла из кармана разноцветные гладкие камушки от индийского ожерелья Евгении. Я положил влажные самоцветы на белую простыню рядом с рукой Калинина.
Он задумчиво перебрал камни:
– Я купил их в магазине "Ганга" во время последней поездки в Москву. Вместе с тем самым платьем. Женя любила облегающее и не стеснялась прозрачного. Для нее это было естественно, как дышать. Но многим казалось, что она нарочно одевается вызывающе, чтобы подразнить окружающих мужчин.
Он задумался. Я не перебивал. Калинин отдышался и продолжил:
– Вообще, ей с мужчинами общаться было легче, чем с женщинами. Подружек у нее, по-моему, не было. А платье в тот день она надела в первый раз.
– Красивое платье.
– Некрасиво одеваться она не умела. Ты согласен?
– Согласен, – подтвердил я и вспомнил, как прекрасно Женя выглядела безо всякой одежды.
Калинин потянулся ко мне, обхватил пальцы и обреченно прошептал:
– Мы убили ее.
– Тело не найдено. Еще есть надежда, – каменным голосом произнес я.
– Мы убили ее. Ты и я. Убили своим недоверием. – Его ладонь сжалась. – Мы отвернулись от нее в самый важный момент. Мы предатели! Два самых близких человека не подали ей руки и сами подтолкнули к краю обрыва. Ты и я погубили ее. Ты понимаешь?!
Калинин с жаром произносил стандартные фразы, постепенно повышая голос, словно агитировал с трибуны. В комнату сунулось испуганное лицо медсестры. Калинин раздраженно махнул, медсестра скрылась за дверью.
Я понимал, что он прав. Ночью, доплыв до развороченной лодки, я в отчаянии нырял и нырял в темную глубь реки, пока меня не вытащили матросы. Вцепившись в перила, я мерз на борту баржи, глаза метались по равнодушному зеркалу водной глади.
– Выпей, парень, станет легче. – Кто-то протянул мне стакан с водкой.
Я выпил, вкуса не почувствовал, по озябшему телу разбежались теплые волны. Они расслабляли скованные мышцы и приносили отупляющее бессилие.
– Ты поплачь, не стесняйся, – посоветовал кто-то.
Но слезы не шли. А сейчас я почувствовал, как влага скапливается в уголках глаз.
Юрий Борисович вернул мне самоцветы:
– Возьми их себе.
– Нет. Это был ваш подарок.
– Бери! – настоял Калинин. – У тебя ничего не осталось от Жени. Возьми на память.
В ладонь ссыпались гладкие камешки. Они высохли и стали теплее. Я сжимал их, не решаясь сунуть во влажный карман. То, ради чего я пришел, завершилось, но я не решался уходить.
Калинин прервал долгое молчание:
– Почему Лида стреляла в меня? Неужели это месть за грешки молодости?
– Нет. Месть здесь ни при чем. Она опасалась, что вы отнимете у Ирины "Волгу".
– Что? Полнейшая чушь!
– Вы разве еще не поняли?
– Что? Что еще я упустил? Раньше я знал и понимал все, что происходит в моем городе.
Я смотрел на Юрия Борисовича и не мог решиться. Как сообщить такое? Но лучше об этом я расскажу сейчас, чем потом Калинин узнает из материалов следствия.
– Ирина Глебова не ваша дочь, Юрий Борисович.
Он недоверчиво посмотрел на меня и даже попытался приподняться. Лицо прорезала гримаса боли. Калинин рухнул на спину.
– Почему?
– Я понял это, когда узнал вашу группу крови. У вас четвертая, у Иры – первая. Биологически это невозможно, закон природы. Мать Иры, Лидия Николаевна, боялась, что вы рано или поздно об этом узнаете и заберете "Волгу". Автомобиль – ее большая победа в безрадостной жизни. Она не хотела ее потерять.
– А яд, это тоже ее рук дело?
– Да. Она во всем призналась.
– А кто же тогда отец?
– Кто отец Ирины, мне неизвестно. Возможно, не ведает об этом и Лидия Николаевна. Вы лучше меня знаете, чем ей приходилось заниматься. Недавно у нее появилась идея сыграть на отцовских чувствах. Разжалобить и поживиться на чувстве вины отца перед брошенным ребенком. Она скрупулезно перебрала все возможные кандидатуры отцов среди мужчин, имевших связь с ней, и остановилась на вас. Видимо, вы добились наибольших успехов с тех пор и представлялись самой лакомой добычей. Не знаю как, но она убедила вас, что вы отец Ирины. Это сработало. Она ожидала денег, но вы подарили машину. Обман мог в любой момент раскрыться, и она приступила ко второй части коварного плана сразу же, пока у вас не появились сомнения.
Я решил подробно рассказать Калинину о тех выводах, к которым мы пришли после недавней беседы с Ворониной.
– Помните, в тот день, когда вы приобрели машину, вы сначала заехали к Лидии Николаевне на квартиру, выставили на стол продукты, бутылку коньяка? В этот момент она и впрыснула туда яд. Вы, наверное, вышли из кухни. Она растворила кристаллы бромциана в спирте, воспользовалась шприцем, и яд оказался в бутылке. Вспомните, на кухне был медицинский халат, когда вы пришли. Она его как раз гладила. Именно халатом она обмотала бутылку когда протыкала пробку, чтобы не оставить отпечатков. Все делалось в спешке, и к пробке прицепилась белая ниточка. Затем она категорически потребовала, чтобы вы коньяк забрали. Было такое?
– Да.
– Она была уверена, что Ира распивать с вами откажется и вообще вас прогонит, но машину-то вы, как благородный человек, все равно вручите, раз дали слово. Дальше оставалось ждать сообщения о вашей смерти. – Я припомнил, как вздрогнула Лидия Николаевна от телефонного звонка в тот вечер и в тревожном ожидании дважды спросила Ирину: "Кто звонил? Что говорит?" – Она надеялась, что замысел удался. Но вот незадача! Коньяк выпил другой человек! Тогда она предприняла новую попытку. После похорон Воробьева, когда вы вернулись в кабинет, к вам приходила Ирина с просьбой о матери. Ира, кстати, вас ненавидела и даже хотела убить.
Калинин вздрогнул. Я продолжил:
– Я подозревал Иру до самого последнего момента. Вечером на даче я обнаружил в ее сумке целый набор непонятных химикатов. Но это оказались соли, мази, масла, кремы – все, что нужно для лечебных массажей. Лидия Николаевна забыла их дома, и Ира, воспользовавшись случаем, привезла ей. Мы ведь оказались в том санатории, где работала ее мать. А сначала Ира вас действительно ненавидела. Но это скорее была детская обида на отца, который много лет не вспоминал о дочери. Ее понять можно. Потом эмоциональный шок прошел, она привыкла к машине, вошла во вкус хорошей жизни. Одинокая молодая дама на "Волге" – привлекательно и романтично. За последние дни она раскрылась как женщина, расцвела, стряхнула скованность.
– Я заметил, – неожиданно прервал Калинин. – Ты молодец, помог ей. Молодость – она ведь для этого и дается. Но только в зрелом возрасте мы все окончательно постигаем.
Я вспомнил Ирину в последние часы на даче. Увидев мать под арестом, она мгновенно все поняла, обняла ее и долго плакала.
– Ее отношение к вам с тех пор выровнялось. Она переборола себя и даже пошла к вам просить за маму.
– Подожди, – остановил Калинин. – Ира была с ней заодно? Она знала, что она не моя дочь?
– Нет. Лидия Николаевна скрывала все даже от нее. Это точно. – Я заметил, что напрягшееся лицо Юрия Борисовича расслабилось. – Она сама попросила дочь сходить к вам, похлопотать о ее судьбе. Ирина хотела позвонить, но мать настояла на личной встрече. Наверное, это входило в ее план: невзначай проникнуть к вам в приемную. Пока Ира была в кабинете, мать вертелась около секретарши. Тогда она и подсыпала бромциан.
После второго убийства не того человека она испугалась и затаилась. А потом сработал уже наш план. Да, да! Распространив слухи о важном заявлении Калинина, о том, что найден след убийцы, мы подтолкнули ее к активным действиям. Мы ждали удара, правильно просчитали его время и место, но не угадали способ исполнения. Удар пришелся с другой стороны.
Лидия Николаевна каждый день разговаривала с дочерью по телефону и узнала о предстоящей поездке на служебную дачу. Ей нетрудно было выяснить, что едут именно в ее санаторий. Администрация, естественно, суетилась, готовилась. Яду она уже не доверяла. Практически невозможно отравить конкретного человека, не находясь в компании. Слишком велика вероятность, что яд примет не тот. К тому же с нами была ее дочь. То, что она не привлекла ее к выполнению своего замысла, как раз и говорит о полной невиновности Ирины.
Лидия Николаевна хорошо знала территорию дачи и санатория. Она догадывалась, что в охотничьем домике имеется оружие. Она заранее подготовилась, зарядила ружье и даже смазала дверь служебного входа.
Когда полностью стемнело, она взяла ружье, пришла в парк и стала выжидать удобного момента. Когда вы оказались рядом, она окликнула вас. Вы шагнули в кусты. А дальше… Дальше был выстрел. Она бросила ружье и вернулась в санаторий. Женя была рядом, побежала на шум, споткнулась, ее руки угодили на ружье. Потом она бросилась к вам, платок зацепился за куст. Все улики были против нее. И Воронина, я, мы… Ну, в общем, мы жестоко ошиблись.
– Я искал Женю.
Калинин сглотнул тяжелый ком в горле. Я поднес к его губам стакан воды с прикроватной тумбочки. Юрий Борисович благодарно глотнул и продолжил. Было видно, что ему хотелось объясниться:
– Я понял, что ты и Женя в бане. Вдвоем, скрывшись ото всех, в темноте. А на полу ее платье… Я не решился вас обнаружить. В тот момент мне было гораздо больнее, чем сразу после выстрела. А перед выстрелом я услышал голос. Меня звали. Я подумал, что Женя хочет объясниться, рванул в кусты и… Все-таки мы ее убили. Воронина как следователь давила на нее, почти впрямую обвиняла в убийствах. Это ее работа. Но я! Я ее не защитил. И ты, лучший школьный друг, отвернулся. Это было последней каплей, доконавшей ее.
Дальше говорить он не мог. Я тоже. Мы отвернулись, чтобы не видеть слабость друг друга. Я украдкой размазывал кулаком слезы по щекам. Молчание длилось долго. Мы застыли в воспоминаниях. Каждый в своем. Но их объединял жаркий ускользающий образ грациозной девушки со жгучим взглядом из-под водопада черных волос.
Заглянула медсестра. Испуганно засуетилась около бледного Калинина. Я вышел, не попрощавшись. В голове засели хриплые слова: "Мы убили ее. Мы убийцы. Я и ты".
Тело Жени так и не нашли.
Через неделю я покинул город Горький. До этого мне пришлось еще не раз встречаться и с Ириной Глебовой, и с Татьяной Ворониной, и с Ольгой Карповой. Я должен был сдавать практику и отвечать на вопросы следствия. Близкие женщины превратились для меня в безликие живые объекты: преподаватель, следователь прокуратуры, сокурсница. Былой пожар возбуждения сжался в теплый огонек поминальной свечи. В мягком пламени долго мерцала стройная фигура и затаенная улыбка самой удивительной и прекрасной женщины в моей судьбе – Женечки Русиновой.