Джорджио даже рассмеялся от восторга. Его старшая сестра Мэри поднялась с расшатанного стула, стоящего возле камина, и предложила его бледной, тоненькой девушке, которую мать семейства фактически втащила в тесную комнату.
- Господи, детка, да у тебя руки холодные как лед! - Усадив Донну на стул, она начала растирать ее тонкие пальчики ладонями, как будто Донне было лет пять, а не восемнадцать с половиной. - Да спасет нас Иисус! Может, кто-нибудь из вас заткнет свою чертову пасть и принесет детке чашку кофе?
Самая младшая из девочек, Нуала, выскользнула из комнаты, весело напевая:
- У Джорджио подружка! У Джорджио подружка!
Он догнал сестру и шутливо шлепнул по попке.
Спустя десять минут Донну представили всем родственникам и вручили ей чашку обжигающе горячего чая. Чашка теперь балансировала, осторожно поставленная к ней на коленку, а на широкий подлокотник кресла была установлена тарелка с сэндвичами и куском пирога. Донна потрясенно молчала и слушала, как все разом говорят, перекрикивая друг друга, чтобы их услышали, и с притворным возмущением спорят обо всем на свете. Затем в комнату вошел высокий мужчина с большим, накрытым полотенцем блюдом в руках, и вся семья тут же умолкла. Он же поставил блюдо на стол и улыбнулся всем присутствующим сразу, а потом произнес на ломаном английском:
- Наконец-то мой первенец, мой сын привел в дом девушку! Я приготовил большую кастрюлю стифадо, а там, внизу, есть еще тарелка прекрасной хрустящей пахлавы - в ней полно орехов и меда, чтобы мы могли отметить этот особый случай.
Донна перевела взгляд на крупного красивого мужчину, оказавшегося прямо перед ней, и в этот момент все повернулись к ним. Папаша Брунос обнял ее своими огромными руками за талию и нежно расцеловал в обе щеки. Он был чувствительным человеком, и глаза у него сразу увлажнились. Брунос-отец вынул большой белый платок и утер слезу.
- Да спасет нас Иисус! - фыркнула его жена. - После нескольких стаканчиков узо он начнет реветь, детка. Не обращай на него внимания.
Донна рассмеялась вместе со всеми. За эти несколько секунд, среди густого чесночного аромата, исходившего от еды, и шума щебечущих голосов, Донна Фенланд заново влюбилась.
Она по-настоящему полюбила Джорджио. Она любила его шесть месяцев - с того первого мгновения, когда взгляд ее случайно упал на него на базаре, на Роум-роуд.
Но теперь она поняла, что полюбила всю семью. Настоящую семью, полную настоящих людей.
Джорджио подмигнул Донне и хлопнул себя по карману: там лежало обручальное кольцо, которое он был готов надеть на ее тонкий пальчик. Они купили его прямо перед приходом.
"Я выхожу замуж за высокого, красивого мужчину с темно-каштановыми волосами и густым, низким голосом. И благодаря этому я войду в эту семью. В семью, в которой все любят друг друга, где живут теплые, привязчивые люди, такие близкие друг другу. Наверное, за это мне надо поблагодарить Господа, и неоднократно. Я буду благодарить Бога в течение следующих двадцати лет. После того как в раннем детстве я жила без настоящей любви, теперь я просто буду купаться в ней. Это море любви омоет меня - и со стороны мужа, и со стороны его родных". Она огляделась вокруг, охватила взглядом улыбающиеся лица младших детей, любящие взгляды родителей и высокого, красивого мужчину, которого непостижимым образом пленила, сама не зная как.
Донна Фенланд чувствовала себя так, словно после долгого и утомительного путешествия она наконец-то вернулась домой.
- Простите меня, но я думаю, что вы, наверное, допустили серьезную ошибку… - Голос Донны звучал тонко, она выговорила эти слова задыхаясь, а лицо ее при этом превратилось в белую натянутую маску, из-за чего даже самые ожесточенные, суровые из присутствующих полицейских испытали к ней нечто вроде жалости.
Донна услышала голос Банти с ее изысканным выговором и в ужасе закрыла глаза.
- Вы знаете, кто мой муж? - Вопрос Банти прозвучал скорее как заявление, рассчитанное на то, чтобы потрясти служителей. Даже несмотря на свое крайнее огорчение, Донна в какой-то миг самодовольно подумала, что сейчас Банти ведет себя не так уверенно, как обычно. Другие гости, приглашенные на обед, постарались уйти как можно быстрее, оставались лишь Банти и Гарри.
- Мы прекрасно знаем, какое место занимает ваш муж в обществе, мадам. Но мы хотели бы напомнить вам, что у нас есть ордер на обыск этого дома. И именно это мы сейчас собираемся сделать.
Гарри вихрем ворвался в гостиную. Лицо его посерело: весь выпитый алкоголь, видимо, тяжким бременем распирал его огромный живот.
- Пошли, Банти, мы ничего больше здесь не можем поделать. Я бы посоветовал тебе, Донна, найти твоему мужу адвоката, и как можно быстрее… Банти, заткнись, поехали домой!
Банти, широко раскрыв глаза, уставилась на мужа.
- Но, право же… Верно, здесь какая-то ошибка? Я хочу сказать…
- Бери пальто, дорогая, мы уходим. Я звонил по телефону главному следователю, и тот сообщил мне, что здесь вовсе нет никакой ошибки. А теперь скажи, пожалуйста: мы можем идти? - Он взглядом предупредил жену, что больше никаких возражений не потерпит. И Банти, всегда гордившаяся тем, как она легка на подъем, медленно вышла из комнаты.
В вестибюле Гарри помог женщине закутаться в манто. Он уже достал ключи от "БМВ", но тут кто-то спросил его хриплым голосом:
- Может, вы собираетесь вызвать для него такси, миссис? Не думаю, что местный магистрат будет счастлив, если его остановят за вождение в пьяном виде.
Гарри и Банти одновременно оглянулись и посмотрели на Фрэнка Лоутона. Положив ключи обратно в карман, Гарри взял в руку телефон. Пока он набирал номер, лицо его постепенно заливала краска стыда и гнева. Лоутон с беззаботной улыбкой продефилировал мимо супругов. Он вошел в гостиную и с треском захлопнул дверь перед самым носом у Банти.
Донна сидела на маленьком обтянутом кожей табурете. Она была по-прежнему страшно бледна и дрожала от волнения всем телом. Взглянув на нее, такую тонкокостную, такую женственную, Лоутон мгновенно испытал на себе всю силу ее женской притягательности. Отведя пряди темных густых волос от лица, Донна посмотрела Лоутону в глаза. Слезы катились у нее по щекам, но она даже не пыталась смахнуть их.
- Все это жуткая ошибка. Моего мужа задержали по какому-то страшному недоумению. - Она умоляла его глазами, чтобы он подтвердил ей, что ее слова - правда. Лоутон не хотел быть свидетелем ее мук. Вместо прямого ответа он грубовато сказал:
- Ваша домработница готовит вам чай. Я бы посоветовал плеснуть туда капельку коньяка. - Он помог Донне подняться с табурета и проводил ее на кухню.
Проходя по холлу, они не обратили ни малейшего внимания на Банти и Гарри. И еще не дойдя до двери кухни, услышали простонародный говор Долли:
- Уберите свои ржавые лапы с моего чистого пола! И перестаньте хватать еду! Если вы не будете аккуратны…
Едва Донна и Лоутон вошли на кухню, Долли прервала свою тираду, посмотрела на них и громко сказала:
- О, похоже, снова прибыл мистер Полицейский Топтун, не так ли? Да, сегодня вы завалили самую лучшую добычу, самые крутые яйца за всю свою карьеру, и я лишь надеюсь, что вы понимаете…
- Привет, Долли, давно тебя не видел.
- Для меня - недостаточно давно, Лоутон! - фыркнула она. - Все еще вздрючиваешь людей, как я вижу.
Трое полицейских улыбнулись: их слегка насмешила характерная лексика пожилой женщины. Долли небрежно кивнула всем троим, но взгляд ее маленьких черных глаз остался таким же пронзительным.
- Я знаю, о чем говорю. Я имела с ним дело, когда он еще был зеленее, чем травка из поговорки. А вы ведь употребляете такое слово: травка? А, Лоутон?
- Заткнись, Долли. Ты всегда была болтливой сукой. И с годами не сделалась лучше.
- А как поживает твоя жена, Фрэнк? Небось все так же крутит задом? Вот я гляжу на тебя и хочу сказать: запомни, я держу пари на последний пенс, что вам и сейчас не очень-то везет с этими хвастливыми нынешними женушками, - Она снова кивнула трем полицейским. (Те ухмыльнулись уже во весь рот.) - Ну, да, это ведь верно. Вы могли бы понаблюдать за ним сто лет назад.
Если ты у своего старика получал двадцатку в три дня, то Лоутон бывало приезжал домой к восьми тридцати, весь упакованный, с рыбкой и чипсами в одной руке и с бутылкой вина в другой. Никакой награды тому, кто догадается, что он еще для них припасал…
- Заткнись же, Долли! И дай шанс своей заднице! - Голос Лоутона прозвучал жестко.
- Правда глаза колет, а, Фрэнки? Ты не слишком-то изработался. Выходит, мужики такого сорта не так сильно изнашиваются, да?
- Ты и тогда была старой трепачкой, такой и остаешься. Как поживает твой старик? Думаю, он только благодарен, что ему помогли стать отцом. Все лучше, чем жить с тобой. А теперь ты обзавелась еще одним приятелем-мошенником. Я мог бы догадаться, что встречусь с тобой здесь.
Донна зажала уши руками и громко раздельно произнесла:
- Не верю, что все это происходит на самом деле! - Она повернулась к Фрэнку Лоутону. - Вы пришли ко мне в дом - в мой дом! И пытаетесь мне внушить, что мой муж - преступник, а потом у вас хватает наглости стоять здесь и прилюдно поносить мою домработницу! Вы обозвали моего мужа мошенником? Что ж, мистер Лоутон, вы лучше докажите свои обвинения, иначе я позабочусь о том, чтобы вы заплатили за этот вечер. А теперь делайте свою чертову работу и убирайтесь из моего дома. Вы меня слышите? Убирайтесь из моего дома!
Долли прижала к себе совершенно потерявшую душевное равновесие женщину и проводила свирепым взглядом полицейских, по одному выходивших из кухни.
- О, Долли, что происходит? Что происходит, черт возьми?! Наверняка здесь какая-то ошибка. Они даже не позволяют мне поехать посмотреть на Джорджио.
- Конечно, это нелепая ошибка, дорогая. Но прежде чем ты разберешься в этом, все прояснится и встанет на свои места. Надейся на лучшее, любимая. Мы ведь на время избавились от этих сутенеров, а?
Донна вымученно улыбнулась.
- О, Долли, я не знаю, что делать. - В голосе ее слышались слезы.
Долли прижала ее к себе так крепко, что почувствовала запах дорогого шампуня, которым всегда пользовалась Донна.
- Я налью тебе чашечку крепкого чая. Все закончится быстро, раньше, чем ты об этом узнаешь…
Спустя пять минут они молча сидели и прислушивались к тому, как весь дом вокруг них методично выворачивали наизнанку.
Детектив Лоутон сиял, как майская роза. Он был известен под кличкой Задница Лоутон - и преступникам, и его же сотрудникам. Будучи не таким человеком, чтобы нравиться всем и каждому, он спокойно воспринимал и принимал это. На самом деле это даже веселило Лоутона. Он гордился собой уже потому, что собственные сотрудники, может, и не любили, зато уважали его. Однако ему стало бы обидно, если бы он узнал правду: в действительности люди, с которыми он работал, гораздо больше уважали большинство преступников, которых ловили, чем своего шефа.
Лоутон зажег очередную из восьмидесяти сигарет, которые выкуривал за день, и громко откашлялся - влажным, отхаркивающимся кашлем, что вызвало у более молодых сотрудников полиции естественный внутренний протест.
- Сигарету, мистер Брунос? - Лицо Лоутона сморщилось от попытки сдержать очередной мучительный приступ кашля.
Джорджио с отвращением помотал головой. Лоутон выпустил-таки кашель наружу, обдав при этом Джорджио и молодого полицейского брызгами слюны и мокроты.
- Да отхаркайтесь вы, мать вашу! - Джорджио Бруноса буквально чуть ли не тошнило - это было написано у него на лице.
- А в чем дело, мистер Брунос? Мы слишком чересчур утонченные для всего этого, да? - Голос Лоутона прозвучал с саркастической жестокостью. - Значит, раз вы живете, как паршивый богач, в шикарном доме, у вас мощные машины, вдоволь бухла и вас окружают юбки, то, выходит, вы лучше других?
Джорджио медленно покачал головой и вытер лицо широкой смуглой ладонью.
- Послушайте, мистер Лоутон, и внимательно: у свиньи, вывалявшейся в дерьме, утонченности и то больше, чем у вас.
Молодой детектив невольно улыбнулся, торопливо отвернувшись от босса.
Лоутон уставился на красивого мужчину, сидевшего перед ним, и почувствовал, как в нем поднимается волна злобной ярости.
- Я достану тебя, Брунос, и ты это понимаешь, не так ли? Ты у меня света белого не взвидишь, парень, помяни мои слова.
Джорджио печально покачал головой.
- Почему вы решили пришить это дело мне, Лоутон? Я что - подсунул хорошего клиента вашей жене? Или еще что-нибудь в этом роде? Может, я раздражал вас в какой-то прежней жизни и теперь вы возродились, чтобы преследовать меня в этой? Так, что ли?
Лоутон нервно затянулся сигаретой и мрачно усмехнулся:
- До меня не просто дошли слухи, Брунос. Я все уже знаю. Ты не такой чистенький, каким представляешься, хотя хочешь заставить всех поверить в обратное. Я уверен, что именно ты стоишь за тем делом. Все знают…
Джорджио прервал его громким смехом.
- Все знают, не так ли? Что ж, хотел бы я, чтобы они мне об этом рассказали, дружище, ибо я даже не понимаю, о чем вы тут толкуете.
Лоутон швырнул окурок сигареты на блюдце и тут же зажег другую.
- Уилдинг, пошлите за детективом Мастерсоном, пожалуйста. И сами идите. Раздобудьте себе чашку чая или чего-нибудь еще. Я не желаю вас видеть минут сорок. Договорились?
Молодой человек колебался долю секунды, но Лоутон сразу заревел:
- Ты меня слышишь, парень?! Двигай! Или ты хочешь, чтобы я нанес тебе татуировку на задницу?
Детектив Уилдинг быстро взглянул Джорджио в глаза и вышел из комнаты. Повисла тяжелая, плотная, чуть ли не осязаемая тишина. Казалось, в воздухе потрескивают электрические разряды, как перед грозой.
Минут через пять в комнату вошел настоящий великан; Джорджио никогда не видел человека выше ростом.
- Вы хотели меня видеть, мистер Лоутон? - Лицо мужчины было на удивление добрым и открытым.
- Посиди пока там, сынок. Я скажу тебе, что делать, когда придет время.
Джорджио Брунос как можно беспечнее улыбнулся высокому мужчине, хотя внутри у него все затрепетало от страха. Он повернулся к Лоутону и тихо сказал:
- Вы не осмелитесь, Лоутон.
Пришла очередь полицейскому детективу громко рассмеяться.
- О, я осмелюсь, Джорджио. Спроси Петера Уилсона. Благословенны будут его хлопковые носки, ведь теперь, когда мы просто говорим, он зализывает свои раны. Петер никогда не был особенно смелым парнем, но, поверь, он очень хотел бы доставить тебе удовольствие. Ты можешь узнать обо всем у него, Брунос. Говори правду и посрами этим дьявола.
Джорджио резко поднялся с места.
- Мне надо в сортир, Лоутон. И я хочу отдохнуть.
- Садись! - Теперь голос Лоутона звучал твердо, но тихо и холодно. - Садись, Брунос.
Джорджио продолжал стоять, глядя на пожилого человека перед собой.
- Садись, ты, греческий сутенер, пока я не швырнул тебя об эту долбаную стенку!
Джорджио продолжал стоять, не позволяя запугать себя. Тяжело сопя, Лоутон обратился к верзиле:
- Усади этого типа, сынок, пока у нас тут не устроили мятеж. Мастерсон встал - на его открытом лице с дружелюбным выражением блуждала легкая улыбка.
Джорджио не верил сам себе: после того, как его силой посадили на стул, позвоночник у него болел так, словно был переломан. Униженный и ошеломленный, теряя хладнокровие, Джорджио угрожающе произнес:
- Вы заплатите за это, Лоутон. Свора ваших ищеек заплатит уже за одно это!
Полицейский улыбнулся, обнажив пожелтевшие от табака зубы.
- Ты мне не нравишься, Брунос. Мне не нравятся ни твоя смазливая внешность, ни твои очаровательные манеры, ни твой двуличный образ жизни, черт побери! Мне не нравятся ни твои деньги, ни твой бизнес, ни твоя маленькая хорошенькая женушка. Мне не нравится твоя семья вместе с твоими друзьями. Короче, как я уже говорил, я достану тебя, Брунос. Я собираюсь упрятать тебя за решетку. Упрятать на такой срок, что приговор Нельсону Манделе по сравнению с ним будет выглядеть, как легкий урок нарушителю порядка в тюрьме "Борстал".
Джорджио уставился на злобное лицо явного маньяка, нависшее над ним. И почувствовал, как внутри шевелится и растет настоящий ужас.
- Я ничего не сделал, Лоутон. Сегодня три человека видели меня в машине. Три человека! Что вам еще нужно? Чтобы королева подписала долбаное подтверждение этому?
- Мне нужен ты, Брунос, потому что ты - кусок дерьма! Ты, и Дэви Джексон, и все они, остальные. Ты просто дерьмо собачье на моих башмаках. Я должен вывести тебя на чистую воду, Брунос.
Джорджио утомленно покачал головой.
- Вы несете чушь собачью и сами знаете это. Вы, наверное, очень старались и много сделали, чтобы пришить мне это дельце… Да у меня больше свидетелей моей невиновности, чем присутствовало людей при вознесении на небеса!
Повернувшись к громадному детективу, Лоутон дружелюбно проговорил:
- Врежь-ка ему.
Молодой великан встал, и Джорджио оторопело почувствовал, что его стаскивают со стула и бросают на пол. Он ощутил вонь от грязного пола и запах отполированной кожи собственных башмаков. Полицейский раз пять пнул его в живот, после чего Лоутон наконец отодвинул в сторону верзилу, присел на корточки возле Джорджио и тихо сказал:
- Через минуту я включу классный магнитофон и зачитаю тебе твои права, потому что Петер Уилсон дал нам достаточно много показаний, чтобы упрятать тебя. Никаких поблажек не будет, греческий хлыщ. Тебя сегодня же отправят в Челмсфорд, в каталажку. Но сначала я хочу выпить чашечку чая. И за чаем немного поглядеть, как ты будешь извиваться на полу. Терпеть не могу твоей низкой душонки, Брунос! Но не принимай этого только на свой счет - я вообще-то ненавижу всех.
Джорджио усилием воли удержал желчь, уже поднимавшуюся ко рту, она обжигала гортань и язык… Это был чистейшей воды кошмар, и в глубине души он понимал: если Уилсон рассказал Лоутону все, что тот хотел услышать, то этот кошмар продлится несколько месяцев. Подняв голову, Джорджио почувствовал, что горячее желание бороться покинуло его, а вместо него пришло спокойствие. И это его удивило.
- Я ничего не сделал, и вы знаете это, - сказал он. - Меня подставили. Я докажу…
Лоутон опять засмеялся.
- Ну, конечно, докажешь. Конспирация при разбое, конспирация при убийствах, причем они усугубляются фактом нападения на офицера полиции. И это лишь некоторые из пунктов обвинений против тебя, Брунос. Но их станет больше. Они вырастут, как раковая опухоль. Я за этим прослежу. Господи, как бы я желал, чтобы мы могли, как прежде, вешать! Сегодня умер молодой парень. Ты знаешь об этом и знаешь, в чем причина, или меня не зовут Фрэнк Лоутон. Можешь упираться хоть до второго пришествия. Я не поставлю на тебя и гроша. Ты в этом дерьме по самую шею, и ради вдовы этого парня, и ради его детей я прослежу, чтобы тебя упрятали за решетку. Может, сам ты и не нажимал спускового крючка, Брунос, но был вдохновителем. Ты все это подстроил, и я докажу это. С помощью Уилсона я это докажу.
Джорджио закрыл глаза и чуть слышно кашлянул. Струйка желчи скатилась с его губ. Он посмотрел Лоутону в лицо и громко сказал:
- Мать твою, Лоутон, ты ничего не докажешь!
И тут началось настоящее избиение.