Однако Маэв со звоном поставила кружку на маленький, исцарапанный откидной столик и продолжала свою речь, словно Донна даже не раскрывала рта.
- Ты видела газету? Про это ограбление? Какой жуткий стыд! Его жена выступала в "Темз Ньюс" прошлым вечером. Она так плакала и рыдала из-за убийства мужа, эта прелестная девчушка. К чему катится мир, спрашиваю я себя? Молодой человек застрелен в расцвете лет. Из-за чего, а? Может, деньги? Вечно эти деньги! А что, эти люди никогда не слышали, что надо работать, чтобы было на что жить? Господи Иисусе, я надеюсь, они подвесят этих ублюдков за яйца, очень надеюсь. Крошечные детишки остались без отца…
Донна прикрыла веками глаза. А Маэв все продолжала изливать свое негодование. Донна в глубине души понимала, что подобные разговоры сейчас идут по всей стране. Эта смерть потрясла нацию, как в свое время смерть полицейского Блейклока из Масвелл-хилла, который был убит во время беспорядков в одном из спальных районов Лондона. Газеты тогда громогласно вещали об этом. И тот случай наверняка припомнят теперь, когда произошло нечто подобное. Это дело политическое… Закон и порядок! Смерть и разрушение! Людей толкают на то, чтобы ввести опять смертную казнь через повешение, возродить наказание розгами - в общем, все, что еще можно в этом роде придумать. Таково мнение всего общества. Включая и мать человека, который, возможно, будет вскоре обвинен в убийстве…
- Маэв! Выслушайте меня, пожалуйста!
Громкий, взволнованный голос Донны заставил Маэв остановиться на половине фразы.
- В чем дело, детка? Что случилось?
Донна опустила голову, будучи не в силах взглянуть в выцветшие голубые глаза сидевшей перед ней женщины.
- Речь пойдет о Джорджио, Маэв. Он арестован. Маэв как можно шире раскрыла глаза.
- А что он натворил на этот раз? - Она произнесла это бесстрастным тоном.
Донна испытала мгновенный приступ гнева, который, однако, тут же почти прошел. Маэв всем сердцем любила своих детей, но никогда не питала относительно них никаких иллюзий.
- Он ничего не сделал, Маэв.
Миссис Брунос отбросила пряди тонких седых волос от лица с видом побежденного, но не покоренного бойца.
- Тогда почему его арестовали?
Донна нашла в себе силы посмотреть в лицо пожилой женщине. Показала на лежавшую на столе газету и прошептала:
- Его обвиняют в том, что он стоит за всем этим.
Маэв несколько раз оторопело мигнула, потом глубоко вздохнула и тихо проговорила:
- Думаю, я пока не ухватила сути того, что ты говоришь, детка. За всем чем?
- За ограблением в Эссексе. За тем, вчерашним ограблением, во время которого убили охранника.
Маэв погрузилась глубже в кресло. Лицо побледнело разом и как бы наглухо закрылось, как молитвенник монашки.
- Он… Что?! - Рот Маэв раскрылся. Тонкая нить слюны свисала с верхней губы.
И тут в уши Донны ударил оглушительный, пронзительный вопль, который с каждой секундой становился все больше похож на вой. Донна обняла рукой плечи свекрови и прижала ее голову к своей груди. Она испытывала в душе некое подобие удовлетворения от того, что теплое тело Маэв сейчас прильнуло к ней, - рада, была что может хоть что-то делать. Вместо того чтобы просто ждать и ждать, понимая, что ничего не способна изменить в этой ситуации.
Донна услышала тяжелые шаги папаши Бруноса, поднимавшегося по лестнице, и спустя минуту передала бившуюся в истерике женщину с рук на руки ее мужу. Затем, прислонившись спиной к краю стола, Донна некоторое время неподвижно сидела и сухими глазами следила за стариками. Она больше не могла плакать. Потому что перенесенное потрясение совершенно измотало ее. Она вернулась к тому, что Джорджио называл "реальной жизнью".
Джорджио стоял на месте подсудимого в зале суда и слушал выдвигаемые против него поочередно обвинения. Их как раз теперь оглашали. Его синяк под глазом был хорошо заметен, равно как и сломанный палец и перепачканная одежда. Однако никто не удосужился обратить на это внимание. Похоже, этого даже не заметили. Он мрачно улыбнулся жене и молча помотал головой, отрицая этим жестом свою вину…
Его обвиняли в том, что он обеспечил преступников машинами, оружием и составил для них план. Обвиняли в участии в заговоре, явно вводя этим в заблуждение правосудие.
Адвокат Джорджио Генри Уоткинс встал и громко прокашлялся.
- Ваша честь, этот человек никогда раньше не нарушал закона. Он не повинен ни в каком преступлении, и я бы хотел предложить отпустить его под залог и собственное поручительство… Судья Блэтли перебил его:
- Надеюсь, вы припомните, мистер Уоткинс, что молодой человек погиб. Вашего клиента обвиняют в заговоре с целью убийства на том основании, что он якобы сказал преступникам, чтобы те стреляли на поражение. Я полагаю, вы читали эти заявления?
Генри Уоткинс кивнул и раскрыл было снова рот, чтобы что-то ответить, но его опять перебили.
- Значит, вы понимаете, что я не могу взять на себя ответственность и позволить этому человеку выйти отсюда под его собственное поручительство. Равно как и под чье-либо еще, если до этого дойдет дело. Я полагаю, вы читали о заговоре и знакомы с материалами по обвинению его в убийстве? - Блэтли какое-то время наблюдал, как лицо адвоката медленно заливается краской. А затем хладнокровно сказал: - Задержанного отвезут в тюрьму Челмсфорд. В освобождении под залог ему отказано.
- Что вы сказали?! - Джорджио вскочил со стула. Уоткинс попытался удержать его.
- Я ничего не делал! - закричал Джорджио. - Вы меня слышите?! Ничего! Это все подстроено, черт бы вас побрал! Я слышал истории получше в "Джекнори"!
Блэтли сверлил Джорджио взглядом поверх пенсне, пока двое полицейских офицеров усаживали того на место.
- Мистер Брунос, а вы не подумали, что вам и без того уже хватает проблем? Без того, чтобы обвинить вас в оскорблении суда?
Лицо Джорджио исказилось от гнева. Глядя на мужа, Донна почувствовала, как сердце ее будто бы падает вниз, к ногам.
- Да черт с вами - и с Лоутоном, и со всеми остальными! Я докажу, что я чист, вы увидите! Называете это британским правосудием, да? Трое людей видели меня на стоянке машин - три человека! Вы просто хотите взять меня под колпак. Я бизнесмен, я плачу налоги, и я дождусь, когда придет мой день! И со всеми вами разберусь! А когда вы будете платить мне компенсацию, то пожалеете, что когда-то услышали о Джорджио Бруносе…
Судья Блэтли молча прошелся по залу суда. После чего выдавил из своего перекошенного рта:
- У вас все, мистер Брунос?
Джорджио цепким взглядом обвел стоявших вокруг него людей, словно пытаясь запомнить их лица - запечатлеть, выжечь их образы у себя в мозгу…
- Да, я закончил.
Несколько мгновений судья всматривался в Джорджио, как будто он не верил собственным своим глазам, а затем безапелляционным тоном обронил:
- Уведите его.
Джимми Кросли отличался хорошим сложением и приятным, открытым лицом. Он производил именно то впечатление, которое точно соответствовало действительности; Джимми умело играл свою роль - роль мелкого злоумышленника, который мечтает о хороших деньках.
Выйдя из паба "Бык" в Хорнчерче, он вытащил из кармана ключи от своего "Рено". Шесть пинт пива, проглоченные им, тяжело давили на желудок. Джимми громко рыгнул, аккуратно прикрыв большой ладонью рот, словно был брезгливым воспитанным человеком, хотя на самом деле он таковым вовсе не являлся. Грузновато шагая к своей машине, он вдруг отметил боковым зрением смутно знакомую фигуру человека, выбиравшегося из темно-синего "Даймлера".
Кросли громко вздохнул, остановился и терпеливо подождал, пока человек подойдет к нему. А потом сказал:
- Здравствуйте, мистер Лоутон! Чем могу быть вам полезен?
- Как ты живешь в эти дни, Джимми? Все еще отрываешь свою мощную задницу от стула ради больших парней, а? - Лоутон усмехнулся, заметив растерянное выражение, появившееся на лице Джимми. - Ты сам знаешь, почему никогда не будешь играть по-крупному, не правда ли? Слишком ты открыт, слишком доверчив. Мог бы, к примеру, припарковать машину не так далеко от входа в паб. У большого негодяя и машина была бы приличнее, чем этот французский драндулет, и оставил бы он ее там, где смог бы за ней приглядывать. Понимаешь, что я имею в виду, а? В тебе нет должного шика, Джимми. А теперь убери в карман ключи от машины и давай-ка с тобой немного поговорим.
Джимми нахмурился.
- Я никуда с вами не пойду, мистер Лоутон. У вас есть ордер на мой арест?
Лоутон покачал головой.
- Разумеется, нет. Это же я, Лоутон, а не твой долбаный Поль Кондон, знакомый, как собственная задница. Так что когда мне понадобится Ордер или еще что-то в этом роде, ты мне скажешь, так ведь?
Джимми отступил на шаг назад - и попал прямо в руки двух одетых в форму офицеров полиции.
- Черт побери, Лоутон! Я не собираюсь иметь с тобой дела…
Лоутон громко отхаркался и сплюнул прямо на шоссе.
- Усадите его в машину, парни… Никак не кончается эта распроклятая ночь!
Джимми сидел, зажатый с обеих сторон полицейскими офицерами, на заднем сиденье темно-синего "Даймлера" без номера, а Лоутон удобно расположился на переднем сиденье. Вольготно откинулся на спинку кресла, повернул голову и улыбнулся, заглянув в перепуганное лицо Джимми:
- Мне нужно досье на Джорджио Бруноса. И пока ты не открыл рот, Джимми, скажу: если мне вдруг захочется сунуть тебе, то уж я дам по морде как следует, не думая о крови, СПИДе, хрящах или костях. Ты понял мое настроение?
Джимми грустно покачал головой.
- Я не знаю Бруноса. Я хочу сказать, что я слышал о нем, но не знаком с ним лично. Все что мне известно: он - самовлюбленный тип. Но больше я ничего о нем не знаю. А в чем, как полагают, он замешан?
Лоутон зажег очередную сигарету и несколько секунд молча смотрел на площадку для парковки, словно размышлял, что сказать в ответ.
- А тебя вовсе не касается, что известно нам. Я хочу, чтобы ты сказал мне о том, что он сделал. Именно ты, Джеймс Кросли, Травка Года и Почетная Задница. И теперь быстро выкладывай все, что знаешь, потому что я начинаю раздражаться. Я уже взял за шиворот Уилсона, и, судя по его словам, ты тоже немного замаран. Так что открывай-ка скорее свою долбаную пасть, и тогда все мы успеем домой, чтобы вовремя попасть в кровать.
Джимми не сводил глаз с приборной доски, не смея смотреть в глаза Лоутону. От запаха сигаретного дыма его мутило. К тому же один из людей в форме явно наелся чеснока. И вся эта смесь запахов заставляла пиво в желудке Кросли подкатываться к самому горлу. Он нервно сглотнул.
- Послушайте, мистер Лоутон. Если бы я что-то знал…
Лоутон вздохнул:
- Врежь ему под дых, Стэнли. А то скоро настанет ночь.
Полицейский, сидевший слева от Джимми, нанес тому резкий апперкот. Кросли услышал, как костяшки мужчины звучно ударились о его, Джимми, зубы, почувствовал во рту вкус крови и понял: губа у него разбита и, вероятно, сейчас сильно распухнет. Он инстинктивно поднес руку ко рту и забормотал:
- Черт побери, оставьте меня… Говорю вам: я ничего не знаю!
Теперь удары посыпались на него с двух сторон. Джимми, оказавшийся, как в западне, между двумя полицейскими, не мог ничего сделать, а офицеры продолжали молотить его по лицу и по голове.
Спустя некоторое время Лоутон снова вольно откинулся на спинку сиденья, и двое его подчиненных тоже плавно вернулись в прежнее положение, причем ни один из них даже не запыхался после затраченных усилий.
- Не подогревай меня, Джимми. Я на грани того, чтобы потерять терпение, поверь мне…
Джимми Кросли едва не плакал. Лоутон с интересом наблюдал, как меняется выражение лица избитого мужчины, и в глубине души это его веселило. Он ненавидел этого негодяя и всех его соучастников.
- Сейчас зад Бруноса завяз в деле об ограблении. Об ограблении настолько громком и большом, что оно даже произвело впечатление на правительство. Так что можешь представить себе, как сильно я хочу, узнать побольше о нашем Джорджио, прежде чем доставлю его в суд, куда и ты пожалуешь, Джимми. Скажи мне то, что я хочу услышать, понял? Даже ты можешь это устроить, верно?
Джимми поглядел в спокойное лицо пожилого человека.
- Наверное, вы сошли с ума, мистер Лоутон.
Лоутон громко расхохотался.
- Сошел с ума? О, да, я сошел с ума, совсем спятил, сынок, и ты об этом не забывай. А теперь говори.
В глазах Джимми загорелись злобные огоньки:
- С большим удовольствием. Из уважения к вам, мистер Лоутон, скажу. Итак, если рожа Бруноса окажется за решеткой из-за этого ограбления, тогда вы довольно быстро сможете вытрясти из меня все дерьмо, и мне останется лишь смириться с этим. Потому что сейчас я больше боюсь Бруноса, чем вас. Вы понимаете, к чему я клоню? Я давно никого не закладывал. Никоим образом, черт побери! И особенно это касается Джорджио Бруноса.
Лоутон удовлетворенно улыбнулся леденящей улыбкой:
- А ты готов сказать об этом в суде? Что, дескать, ты слишком напуган, чтобы сообщать какую-либо информацию о Джорджио Бруносе?
Джимми прикрыл веками глаза.
- Это нечестно, мистер Лоутон. Ведь я ничего не знаю, и вам прекрасно известно, что это так. Вероятнее всего, здесь вообще нечего знать. И поэтому вы здесь.
Лоутон зажег еще одну сигарету и усмехнулся.
- Мне просто нужно твое заявление, в котором говорилось бы, что ты отказываешься дать какие бы то ни было свидетельские показания против Бруноса. Вот и все.
Джимми с обреченным видом помотал головой:
- Вы просто ослиная задница, мистер Лоутон.
- Мне это уже говорили, Джимми. Много раз. И люди гораздо лучше, чем ты. А теперь поедем в участок. Не возражаешь?
Глава 2
Донна огляделась по сторонам.
Судейские возвращались в зал суда. С ними присяжные: восемь мужчин и четыре женщины. Вид у них был серьезный, чего и следовало ожидать. Донне вспомнилось давно забытое: залы судов из американских драм на судебную тему, в которых жена подозреваемого, зная, что ее муж невиновен, вынуждена была наблюдать за тем, как ему выносят приговор… Однако сейчас здесь отсутствовали недружелюбно настроенные полицейские, которые могли бы забаллотировать судей или присяжных. Донна почувствовала безумное желание расхохотаться, умом сознавая, что это не веселье, а признак надвигающейся истерики. Переборола в себе этот порыв и затаила дыхание.
Она обратила внимание на репортера, рисовавшего эскиз портрета Джорджио, и все-таки испустила долгий вздох. Шесть недель назад, в начале судебных слушаний, Джорджио держался почти развязно, был уверен в себе. Он сидел неподвижно и прямо, повернувшись в профиль к девушке-репортеру, чтобы та могла нарисовать его в лучшем виде. Даже улыбался своей обворожительной улыбкой. Сегодня Джорджио выглядел обмякшим и сидел на стуле с каким-то побитым видом. Тем не менее Донна всем сердцем рвалась к нему, к своему мужчине, к мужу, по которому она так скучала, особенно по ночам.
- Господи, да они просто тянут время! Покончат они когда-нибудь с этим делом? - Маэв Брунос говорила громко, а лицо ее, наполовину закрытое шляпой с большими полями, казалось свирепым.
Донна взяла ее за руку и крепко пожала ее. Папаша Брунос вытирал лоб большим платком. Он, по-видимому, с трудом втиснул свое огромное тело в строгий темно-синий костюм. И оттого казался здесь неуместным, словно крестьянин, попавший в компанию аристократов. Донна чувствовала, как сердце у нее сжимается от любви к этим двум добрым людям, которые были и поражены, и озадачены событиями последнего времени. Богобоязненные, законопослушные граждане страны, которая радушно приняла их, они никак не могли понять, что же стряслось. Их старший сын, их радость и гордость, обвинялся в составлении плана ограбления банка - в преступлении, невероятно серьезном, в высшей степени тяжком. Во время ограбления погиб охранник - молодой мужчина, имевший очаровательную пухленькую жену и двух маленьких, невинных детишек. Другой охранник был ранен выстрелом в ногу: достаточно тяжело, чтобы оказаться прикованным к офисному столу, ибо постоянная хромота, как официально признавалось, позволяла ему выполнять лишь канцелярскую работу. Он лежал рядом с мертвым коллегой, пока грабители в масках перегружали деньги в машину - в ту самую машину, о которой Джорджио Брунос за три месяца до этого заявил как об угнанной.
Обстоятельства дела были налицо. Правда, в день ограбления Джорджио находился на стоянке подержанных машин - это изначально засвидетельствовали три человека. Однако все три свидетеля были признаны ненадежными. Свидетельница - женщина по имени Матильда Брейтвейт, заглянула на стоянку, чтобы полюбоваться на небольшой спортивный "Мерседес". Женщина случайно оказалась, что называется, в ненужном месте и в ненужный час. Под присягой свидетельница затрепетала. И в конце концов уже не смогла точно припомнить, в тот ли день она была на стоянке или днем раньше. При этом она откровенно призналась, что часто таскается по автостоянкам и рассматривает разные модели: это у нее нечто вроде хобби наподобие того, как некоторые женщины, к примеру, любят осматривать чужие дома. Другие два свидетеля быстро себя дискредитировали, потому что один оказался осужденным прежде преступником, а другой - просто известным бездельником, которого уже обвиняли ранее в клятвопреступлении.
В ходе расследования возникла целая галерея интересных лиц: эти люди все как один заявили, что ни при каких обстоятельствах не станут свидетельствовать против Джорджио Бруноса. Это, конечно, был фарс, но организованный фарс. Ни один из них не желал отвечать на вопросы прямо. И при этом каждый из этих людей отказывался давать показания. Когда один такой человек, некий Джимми или кто-то еще, на очередном судебном заседании мямлил свое, как заведенный, у Донны появилось ощущение, что все это - доносчики, действующие по единому сценарию.
Затем на сцене появился внешне абсолютно надежный и весьма благожелательный свидетель - Петер Уилсон, одетый в красивый серый костюм из модного каталога, подстриженный и прилизанный. Уилсон сказал судьям, что он шофер и что его нанял Джорджио Брунос - вести машину в день ограбления. Уилсон показал, что взял машину, которую использовали для работы, со стоянки подержанных автомобилей месяца за три до события, чтобы сделать тюнинг. Он, как и предыдущие свидетели, категорически отказался назвать других участников ограбления, тем более что эти люди, по его предположению, находились в бегах - из страха за свою жизнь. Уилсон утверждал, что говорит истинную правду о Джорджио. Якобы потому, что понимает: это его долг. Касательно же остальных он, мол, никого лично не знает: это, по его словам, были люди "со стороны", которых привел Брунос и их Уилсон видел мельком, впервые столкнувшись с ними в день ограбления. Понял все так, что они приехали из Марбеллы в поисках работы, и высказал предположение: они, возможно, сейчас и находятся там. Сам Уилсон получил довольно мягкий приговор за участие в ограблении из-за того, что оказал помощь следствию.
Пока все это мелькало у Донны перед глазами и вертелось в голове, она заметила, что судье вручили листок бумаги. Он развернул его, намеренно затягивая время. Она усилием воли вернулась к текущей реальности и стала внимательно вслушиваться в слова судьи:
- Присяжные пришли к решению?