Моя реплика прозвучала вызывающе громко в установившейся тишине, но тем не менее взгляды присутствующих обратились не на меня, а на только что вошедшую длинноногую девицу, полускрытую огромным букетищем цветов. Она испускала волны гламурного парфюма и разряды статического электричества - воздух искрил и щелкал. Впрочем, щелчки испускала фотокамера, причем в самой непосредственной близости от моего уха. Ссориться с ее обладателем было недосуг, и я игнорировала мелкое неудобство, заинтересовавшись появлением шикарной незнакомки. Она словно белая лебедь подплыла к замухрышистому Золотареву, не вполне оправившемуся от натиска тележурналистов, и протянула к нему крылья, уронив на пол цветы.
- Аллочка! - воскликнул Золотарев.
- Кирюша! - отозвалась белая лебедь.
Публика замерла, затаила дыхание, а эти двое расцеловались самым что ни на есть беззастенчивым образом. Фотограф, стоявший рядом со мной, точно взбесился: он стрекотал орудием съемки как пулемет или давешний град, лупивший по крышам домов и автомобилей.
- Поздравляю тебя, Кирочка, любовь моя, - выдохнула девушка, оторвавшись от губ художника, и с хрипотцой добавила: - Я всегда в тебя верила, помнишь, я говорила…
- Не надо, Алка, ничего не говори, - хамовато перебил ее герой дня. - Все туфта, важно только, что ты приехала! Алка, Аллочка моя…
Просветлевший Золотарев глядел на прекрасную лебедь и ерошил грубыми пальцами ее блестящие волосы. Кажется, даже морщины на его скуластой физиономии разгладились от воодушевления, он явственно похорошел, сделался почти привлекательным.
- Как трогательно, - повернулась я к фотографу, желая хоть с кем - нибудь поделиться впечатлениями.
- Стой смирно, - жестко отбрил меня он.
- Угу, сейчас все брошу и буду стоять! - дернулась я. Вот дурак, еще вздумал мной командовать!.. И вообще… пришла какая - то Аллочка и все испортила… Прямо поручик Ржевский в юбке!
А репортер вконец охамел: он присел на корточки и пристроил камеру к моему бедру. Я шлепнула его по макушке, прошипела:
- Отстань! Я - не ширма!
Впрочем, в самообороне не было необходимости: парень отстал добровольно. Он распластался на полу, как разведчик, переползающий под колючей проволокой, и увлеченно снимал выдающиеся ноги девицы. Будь я на его месте, сняла бы крупным планом ценное ювелирное изделие - изящный анклет из белого золота с бриллиантовыми подвесками, болтавшийся на ее щиколотке. Наверняка это было изделие от какого - нибудь знаменитого дизайнера - Тиффани, Картье или на худой конец Бушерона.
В чем мне не откажешь, это в отсутствии наблюдательности. В мгновение ока я подметила девственную чистоту модельных туфелек девицы: без сомнения, она прибыла на автомобиле, остановившемся у самого крыльца. Могу поспорить, на этикетке ее обуви значился именной лейбл Карло Паззолини, а их стоимость колеблется между пятьюстами и семьюстами баксами. Еще я приметила двух квадратных, стриженных под ноль мужчин, которые переминались возле входной двери. На них были приличные костюмы и галстуки, но это ничего не меняло - пиджаки и брюки сидели на качках как на корове седло. Ясный перец - охранники. Изнывая от любопытства, я присела на корточки рядом с распластанным на полу фотографом и прошептала:
- А кто эта девушка?
- Жена Крымова, - коротко бросил он.
- А Крымов - кто?
Фотограф оставил вопрос без комментариев, просто отполз за частокол ног, протирая плиточное покрытие рубашкой и джинсами. Кирилл Золотарев и Алла Крымова продолжали переговариваться вполголоса. Народ пялился на них с куда большим интересом, чем на души деревьев. Не выдержав, я подошла и подобрала букет, валявшийся под ногами у парочки. Букет был дивно хорош: лилии, розы, гардении, другие диковинные цветы, названий которых я не знаю… Мне подобной роскоши никто и никогда не дарил!..
- Алла Сергеевна, счастлив видеть вас. - Светский лев Миллер приблизился к лебеди и почтительно приложился к ее холеной ручке в перстнях и браслетах.
- Ах да, - вынырнула она из какого - то другого пространства. - Здравствуйте, Владимир Григорьевич…
- Как поживает наш дорогой Борис Лаврентьевич?
- Спасибо, у него все замечательно, он сейчас в Мадриде, - слабым, утомленным голоском отозвалась она и тотчас опустила очи долу.
Вслед за Миллером к Аллочке подскочил пунцовый Краснов, протянув даме пластиковый стакан:
- Алла Сергеевна, не откажите в любезности, выпейте водочки за успех Кирилла!
- Водочки? - переспросила она и посмотрела на плебейский стакан так, будто ей подали шайссе на лопате. Возникла короткая пауза, Жека чуть не провалился от стыда, но вышел из положения, выпив водку за Аллу.
- Прошу вас, Аллочка Сергеевна, - подоспела трепещущая от почтения Надежда. - Мы так рады вашему визиту, господи!.. Мы вам так признательны… прямо не ожидали…
Моя подруга держала на вытянутых руках мельхиоровый поднос с красной икрой, порезанным лимоном, запотевшей бутылкой "Финляндии" и хрустальными стопками, из которых мы с Женькой пили накануне. Остальным предлагалась простая местная водка "Сибирь" того же экономкласса, что и хлебные шашлыки… Не понимаю, почему перед этой ломакой все ходили на цыпочках и величали по имени - отчеству?
- Нет - нет - нет, - решительно и холодно отказалась Алла, посмотрев на поднос так же презрительно, как на стакан Женьки. - Я вам тоже признательна, но у меня совершенно нет времени, мне пора.
- Как, даже на флюорографии не посмотрите? - почему - то воскликнула я.
- На какие флюорографии? - Крымова вскинула соболиные брови над лазорево - синими, бездонными глазами.
Наверное, носит контактные линзы: у нормальных человеческих глаз не бывает такой пронзительно яркой окраски, мелькнула у меня мысль… И все же она была потрясающе, шокирующе красива!.. Сама Шарон Стоун рядом с ней створожилась бы от комплекса неполноценности… Я покраснела, но лебедь вернула меня к действительности повторным вопросом:
- Что вы имеете в виду?!
- На мой взгляд, рисунки графика Кирилла Золотарева напоминают флюорографические снимки грудной клетки! - заявила я.
- Я вас умоляю, не слушайте Юльчу, вечно она пытается острить, и всегда неуместно, - заискивающе попросила Надя, всей широтой своей спины оттесняя меня на задний план.
Мне стало стыдно за нее: кто бы ни был этот Крымов, зачем же пресмыкаться перед его женой?!
- А-аллочка, не уходи - и - и, - простонал художник. - Это невозможно!..
У меня возникло подозрение, что он сейчас падет ниц и примется целовать ее модельные туфельки. Но подозрение оказалось ложным - Золотарев устоял перед соблазном.
- До встречи, Кирочка. - Крымова скользнула рукой по его щеке и отвернулась, закрыв лицо ладошкой. Все той же водоплавающей, скользящей походкой прошествовала к выходу и скрылась за дверью в сопровождении хранителей своего бесценного тела.
Еще с минуту в галерее царила тишина, словно присутствующие сговорились почтить минутой молчания осенний отлет белой лебеди в далекие теплые края. Прервал тишину чиновник, возмущенным тоном он выговорил Краснову:
- Евгений, как ты мог так опростоволоситься?! Нет бы предложил даме хорошего вина или шампанского, а то - вылез со своей кондовой водкой!.. Ты бы еще воды из - под крана принес!
- Владимир Григорьевич, да разве я мог предположить, что приедет сама Алла?! - Сокрушающийся Жека замахнулся на Золотарева. - Балбес! Не мог предупредить?!
Кирилл не проронил ни слова. Он свинтил крышку с "Финляндии" и наполнил стопку. Ни на кого не глядя, опрокинул ее - и тотчас налил себе вновь. Надя отодвинулась и спросила с ехидцей в голосе:
- Я, по - твоему, подавальщица, да? Должна стоять перед тобой на вытяжку, да?! - Она развернулась к Миллеру и совершенно другим тоном ласково попросила: - Владимир Григорьевич, Лариса Юрьевна, выпейте хоть вы, умоляю вас!.. Да что же это такое? Хочешь как лучше, из кожи вон выпрыгиваешь, а получается… одно расстройство…
- Извините, Надюша, я не пью водку, печень не позволяет, а Володя предпочитает красное сухое вино, - ответила за Миллера его миловидная, улыбчивая супруга. - Знаете, есть такая французская поговорка: "Бокальчик красного за ужином, и не надо тратиться на врача"!
- Ах, как это метко! - изобразила восхищение бедная и бледная Краснова. - В следующий раз мы обязательно позаботимся о вине, чтобы не тратиться на…
Насчет поговорки я была целиком и полностью согласна с Ларисой Юрьевной. Поговорку нужно было затвердить наизусть и взять на вооружение. Впрочем, моего мнения никто не спрашивал - Надя продолжала роптать, а Лариса Юрьевна ее увещевала:
- Не расстраивайтесь, что вы? Про вино это я так, к слову. Главное, что в целом выставка удалась.
- Ладно, братцы, гуляйте! И ты, Кирюха, не унывай, еще раз тебя поздравляю, - панибратски хлопнул чиновник художника по плечу. - А мы с Ларочкой пойдем. Счастливо оставаться!
Кирилл ответил достаточно неожиданным образом:
- Нет, я никуда не поеду!
- Кто тебя куда зовет, дурень? - удивился Миллер. - Я говорю: гуляй, пока есть возможность, пока молодой!
Золотарев стащил бутылку с Надиного подноса и присосался к горлышку, как трубач, целующийся с трубой. Чета Миллер, чтобы не видеть этого безобразия, степенно удалилась, и в галерее восстановилось прежнее оживление, поскольку еще не вся водка была выпита и не все эрзац - шашлыки оприходованы. Только я как истукан стояла рядом с напивающимся графиком и обнимала раскидистый букет, предназначенный ему. Одумавшись, я протянула цветы адресату:
- Заберите свои лавры!
- Оставь их себе, детка, - отмахнулся он, не посмотрев в мою сторону. Потряс бутылкой, проверяя, сколько в ней осталось булькающей жидкости, и снова присосался к горлышку.
- Отдай, дубина! - Бережливая Надя вырвала у него "Финляндию" и отнесла ее обратно в холодильник.
Не знаю отчего, но у меня пропал всякий энтузиазм: я ощутила себя посторонней на этом празднике жизни. Мне чужого не надо: букет я оставила в подсобке, завернулась в пончо и отправилась восвояси. До чертиков хотелось курить, поэтому я задержалась на крыльце. Но прикурить на улице оказалось проблематично: пламя зажигалки задувал ветер, и сигарета быстро отсырела под моросящим дождем.
- Тебе помочь? - по - свойски, участливо спросил какой - то мужчина.
Я стояла под лампочкой, а за пределами, очерченными ее светом, висел непроглядный мрак, и вопрошавший оставался невидимым.
- Ну, помогите, если сможете…
Из темноты выступил уже знакомый пронырливый фотограф. Он взял у меня зажигалку, зажал сигарету в губах и, сложив ладони домиком, прикурил. Фотограф стоял так близко, что я почувствовала его несвежее дыхание - так пахнет от тех, кто давно не ел и не чистил зубы. "Голодный тип" изрек:
- Познакомимся поближе, очкарик, - и со свойственным ему нахальством дотронулся до моего бедра, просунув руку под пончо. - Меня зовут Александр.
- Эй, полегче, убери лапы! - вывернулась я. - Мне без разницы, как тебя зовут!
Терпеть не могу, когда меня обзывают очкариком!.. И вообще - этот лопоухий курносый Александр совершенно не в моем вкусе…
- Чего ты, как дикая? Я чисто по - пацански подошел, хотел тебя проводить, - изобразил он святую невинность. - А ты что подумала?
- Больно мне надо думать про тебя! Мне провожатые не нужны, - буркнула я, но решила воспользоваться его знаниями. - Слушай, скажи, кто такой Крымов?!
- Хм, - усмехнулся репортер. - Телевизор не смотришь, газет не читаешь?
На самом деле я читаю газеты, но выборочно. В них меня интересует последняя страница - гороскопы, кроссворды, интервью с умными людьми. Да и по телевизору я смотрю не новости или аналитические передачи, а мелодрамы и комедии, иногда под настроение - МузТВ. Но не признаваться же ему в этом?.. Я сказала, что читаю много книг, разные пособия по менеджменту, управлению персоналом, корпоративной этике. А мой телевизор всегда настроен на канал "Культура".
- О, какие мы культурные, - усмехнулся фотограф, но соизволил сообщить: - Борис Лаврентьевич Крымов - хозяин крупнейшего в стране никелевого комбината и ряда дочерних предприятий. Считай, олигарх!
- А как… э - э - э… - Я не успела озвучить вертевшийся на языке вопрос, а фотограф на него уже отвечал:
- Никто не знает, как Алке удалось склеить Крымова, но до того она подвизалась танцовщицей в клубе и подрабатывала натурщицей.
- А-а, она позировала Золотареву, - догадалась я и обалдела от изумления: надо же, по девушке Голливуд плачет, а она прозябала в голодных, холодных художественных мастерских!..
- Алка, бывало, всем давала, - гнусно изрек фотограф. - И Золотареву, и Серебрякову, и другим дядям тоже.
- Эй, чувачок, нарываешься! В морду хочешь?! - откуда - то окликнули фотографа.
На крыльце возник не к добру помянутый Кирилл Золотарев и тряхнул перед носом моего собеседника увесистым кулаком. Длинная золотаревская грива при этом всколыхнулась, волосы упали на лоб и скрыли глаза. Если бы он попытался съездить проныре фотографу по морде, наверняка бы промазал. А "чувачок" не тормозил - он воспользовался заминкой и мгновенно скрылся, будто его тут и не стояло. Вот ведь прыть, вот сноровка! Возник неслышно и так же тихо улетучился. Прямо человек - невидимка… Кирилл мрачно уставился на меня, и я сочла необходимым отругать человека с фотоаппаратом, посмевшего скверно отозваться о девушке:
- Терпеть не могу таких циников!
Золотарев зевнул, оскалился, как тигр, и пожаловался:
- Bay, до чего же я притомился…
От зевка на его глазах заблестели слезы и в облике проступило нечто запущенное, замороченное. Меня хлестнуло чувство вины за то, что нелестно отозвалась о его картинах, и, чтобы сгладить оплошность, я понимающе закивала:
- Конечно, подготовить выставку - это так ответственно, так волнующе… Вы уж простите мой ляп насчет флюорографии. В действительности у вас превосходные работы!
- Оставь! - Он махнул рукой. - Мне без разницы кто что ляпнет, не о том базар…
За моей спиной распахнулась дверь, и пришлось посторониться - народ начал расходиться. Какой - то потертый, словно запыленный мужичок пожал Кириллу руку:
- Пока, старик, спасибо! Было кайфово.
Его молоденькая спутница подтвердила:
- Да, все было - супер. Пока - пока! - и окинула меня оценивающим взглядом, в котором не теплилось ни грамма приязни, одна сплошная критичность. Вот хамка!..
Они скрылись из вида, а нетрезвый Золотарев пошатнулся и снова глубоко, полуобморочно зевнул, морща нос, сощурив глаза до щелочек. Несколько секунд он пребывал в таком шатко - валком прищуренном состоянии, и до меня наконец дошло, что график напился вдрабадан еще до открытия вернисажа. И поэтому никого не стеснялся: ни прессы, ни публики, ни чиновников - просто лыка не вязал. От разочарования я поспешила выбросить сигарету и сказать "до свиданья".
- Куда? А ну стой, очкарик!
Знаток деревянных душ схватил меня за полу пончо.
- Послушайте, мне совсем не нравится подобное панибратство, - заявила я и постаралась вырваться. - Кто вам дал право обзываться да еще и цапаться?!
- Ни хрена ты не просекаешь в этой жизни, очкарик, - гнул свое Золотарев, продолжая тянуть пончо на себя.
- Эй, пустите!
- Не пущу.
Мало того что Золотарев практически стянул с меня верхнюю одежду, он еще и вцепился пальцами в мое запястье, будто наручником к себе пристегнул.
- Думаешь, я пьяный? - Кирилл принялся обматывать пончо вокруг моей шеи на манер шарфа. - Да, я выпил!.. Я пил, потому что два дня не спал. Не мог спать, понимаешь? Красил картинки как заведенный… боялся увидеть ее… боялся сорваться…
Кирилл опустил руки, и я расправила измятое пончо, которое и без того совсем не сберегало тепло. Потерла запястье и для чего - то сказала:
- Выходит, вы ждали Аллу.
- Я всегда ее жду, - шмыгнул он носом.
- Что поделаешь?.. Все мы кого - нибудь ждем, - подвела я итог случившемуся, подразумевая свои вновь не оправдавшиеся надежды встретить идеального мужчину, и шагнула на ступеньку вниз, пытаясь таким образом сделать первый шаг к бегству от обожателя жены олигарха.
Не тут - то было! Пьянчуга схватил меня за плечи и, развернув, прижал к перилам. Он навалился на меня всей массой, показавшейся мне критической, уткнулся в мою макушку и захлюпал:
- Я не могу ее простить!.. Что мне делать, очкарик?
Только этого не хватало: утирать мужские сопли своей прической! Я отстранилась от него всем корпусом, для чего мне пришлось как следует перегнуться через перила, и пропищала:
- Ну, знаете, я не виновата! К тому же я вам не советчик, разбирайтесь как - нибудь сами. И прекратите обзываться очкариком! Меня зовут Юля… А очки, кто понимает, это неизменный атрибут стильного имиджа!
Он будто не слышал. Встряхнул меня за плечи, приблизил свое лицо к моему и заревел:
- Не, ты прикинь, а? Моя Алка какому - то старому козлу досталась!
- Хватит, Кирилл, - твердо, окрепшим голосом сказала я. - Вы устали, вам нужно пойти домой, лечь спать.
- Домой? - заорал он и с удвоенной энергией затряс мои плечи. - Зачем мне дом, в котором ее нет?!
Мне надоело мерзнуть под ветром и дождем и терпеть тяжесть постороннего пропойцы и его проблем! Я повела плечами, пробуя избавиться от цепких рук художника, но они держались за меня прочно, а сам художник хрипел в темноту: "Молчи, грусть, молчи!", хотя я больше не произносила ни слова. Золотарев почему - то зажал мой рот нечистой ладонью, чем побудил к отчаянному сопротивлению. Мы почти дрались: я толкалась, он упорно на меня наваливался, и оба мы пыхтели, как кипящие самовары. Пончо в разгар схватки упало, чуть не слетели очки, что меня окончательно раздраконило. Я завизжала:
- Да сколько можно? Отвяжись! - и резко отпихнула от себя незадачливого влюбленного.
Кирилл потерял равновесие, слетел с крыльца, взмахнув в воздухе распростертыми руками, словно крыльями. Потом грузно шлепнулся наземь. Наверное, сильно ударился и так же сильно обиделся, потому что затих и более не пошевелился.
- Ой… Кирилл, извините… - мигом пожалела я о содеянном. - Вы разбились, да?
Я с опаской приблизилась к нему - вроде живой, дышит, но разговаривать по - прежнему не желает. Закаменел своим бурятским ликом и крупным, рыхлым телом… Зато кто - то другой явственно крикнул в отдалении: в той стороне, где раскинулся скверик. Послышались шум борьбы и хлесткие удары, будто молотили боксерскую грушу. Одиночный крик переродился в громкий вопль, и такая в нем звучала нечеловеческая боль, что у меня мороз пошел по коже. Присев на корточки, я затеребила Золотарева:
- Вы слышите? Кажется, там кого - то избивают!
Он невнятно хрюкнул и сел, свесив кудлатую голову между согнутых коленей. Размазня!.. Я же не виновата, что пьяные нетвердо держатся на ногах… Ну, не рассчитала силу толчка… Драка в скверике закончилась столь же внезапно, как началась, - вопли прекратились, зато раздался треск сучьев и мощный топот. Мне показалось, что он приближается к нам и это несется стадо бизонов. Или изюбров.