– Что с тобой? – Глаза Ника светились заботой и тревогой.
Что-то сжало ей горло, и она не сразу смогла заговорить.
– Это мой дом, – хрипло промолвила она, чувствуя, как на на глазах закипают слезы.
Медленно проходя по комнатам, она здоровалась с вещами, словно с потерянными и вновь обретенными друзьями. Вот эту двойную кровать она купила на свою первую зарплату. Этот антикварный столик чинила своими руками. Эта лампа от Тиффани стоила ей целого состояния.
В бело-розовой ванне, над зеркалом, Кайли увидела пришпиленный клейкой лентой лозунг:
" Ты можешь сделать все, что в твоих силах. А также все, что выше твоих сил".
Это был ее девиз, ее мантра. С этим изречением она прожила свою одинокую жизнь. Не совсем одинокую, конечно, – у нее были мужчины, но надолго не задерживался ни один. В любви, как и в жизни, Кайли стремилась только к самому лучшему.
Прислонившись к дверному косяку, она перебирала в памяти их лица и имена. Ронни. Сэм. Бентон. Ни один не тронул ее сердца так, как Ник. Не было среди них другого, подобного ему.
– Ты лучше присядь, – посоветовал он, перенося Джеймса с одного плеча на другое. – И объясни все по порядку.
– Я все вспомнила, – прошептала она.
Вот подоконник – на этом подоконнике любил сидеть ее кот, беспородная полосатая животина с нахальными зелеными глазами. Кайли прозвала его Бродягой. Она подобрала его на улице, а два года спустя он исчез. Несколько недель Кайли обыскивала подвалы и чердаки, расспрашивала друзей, соседей, ходила даже в полицию (где, разумеется, ее отослали ни с чем), но так и не узнала, что с ним сталось, и долго потом не могла отделаться от горького чувства потери.
– Черт побери! – пробормотала она, едва ли помня, что за ней наблюдает Ник, и рывком распахнула дверь тесного чулана.
В эту секунду пришло новое, потрясающе ясное воспоминание. Средняя школа имени Бенджамина Франклина – угрюмое серое здание из стекла и бетона. Соученики завидуют ее отметкам и дразнят тем, что она – единственная в классе – не знает своего отца. Она быстро созрела, и к ней частенько приставали мальчишки из старших классов. Однажды, в начале мая, трое ребят завели ее в школьный чулан и предложили десять долларов за, как они выразились, "один взгляд на самые классные сиськи во всей школе". Это был вызов, а Кайли Пэрис – не из тех, кто пропускает вызовы мимо ушей.
Пыльный, тесный чулан освещала всего одна лампочка. На полках от пола до потолка пылились учебные пособия, щетки, тряпки и рулоны туалетной бумаги.
– Ну, давай, Кайли! – ныл Иэн Перт. Толстая физиономия его раскраснелась, по лбу стекали капли пота.
– Говорят, ты за деньги все сделаешь, – поддержал его Брент Мэллори – веснушчатый парень с торчащими вперед зубами и всклокоченной белобрысой шевелюрой.
Но был там еще и Лукас Ямхилл – высокий, темноволосый и смуглый, совсем взрослый на вид. Его отцу принадлежал бакалейный магазинчик к югу от Сан-Ле-андро.
– Покажи сиськи, детка. Десять баксов за один взгляд – разве это мало?
Ей очень хотелось согласиться. Показать толстяку Иэну и зануде Бренту, что она не трусиха и не маменькина дочка. И произвести впечатление на Лукаса. То-то он удивится! Почему бы и нет? Ну и, конечно, десять долларов.
И она это сделала. Стянула футболку через голову и бросила на крашеный цементный пол.
Брент присвистнул сквозь зубы.
Подражая фотомодели в рекламе шампуня, Кайли откинула волосы так, что они заструились по плечам, и застыла неподвижно, выставив грудь вперед.
– Эй, так нечестно! Ты же в лифчике! – запротестовал Иэн.
– В самом деле! – Тут и Брент сообразил, что их надули. – Я свою сестру в лифчике тыщу раз видел!
Лукас усмехнулся – эта недобрая усмешка обожгла ей сердце.
– Детка, плачу двадцать, если позволишь мне его снять. У нее перехватило дыхание.
– Двадцать пять! И пусть они не смотрят!
– Значит, частное шоу за двадцать пять баксов. – Карие глаза его потемнели, стали почти черными. Она еще не знала, что означает у мужчин такой взгляд. – За двадцать пять я хочу потрогать.
Сердце ее затрепетало, словно в нем били крыльями миллионы бабочек. Между ног вдруг стало жарко и влажно.
– Пусть они уйдут, – кивнула она в сторону Иэна и Брента.
– Ни за что! – вскричал Иэн.
Но Лукас был взрослее: он без труда убедил мальчишек убраться и закрыл за ними дверь.
Кайли едва осмеливалась дышать. Медленно, страшно медленно Лукас достал из кармана две бумажки по десять долларов и еще одну пятерку. Разгладил. Положил на перевернутое мусорное ведро. Извлек из кармана блестящую упаковку презервативов.
– Если разденешься совсем, получишь вдвое больше.
– Н-незнаю...
– А если дашь мне... ну, знаешь, потрогать тебя – получишь сотню.
– Потрогать?
– Ну да. – Он понизил голос. – Ты ведь понимаешь, о чем я.
Она прикусила губу и помотала головой. Да, она поняла, о чем он. И испугалась.
– Видела когда-нибудь мужской хрен?
– Нет.
– Могу показать.
– За десять долларов? – слабо улыбнулась Кайли. Он грубо расхохотался.
– Ну нет! Я тебя им потрогаю!
Кайли напряженно раздумывала. Ей было чертовски любопытно, и к тому же нравился Лукас. Совсем взрослый – уже почти пятнадцать! Самый популярный мальчик в школе. Красивый. Спортивный. Богатый. Но...
– Давай перепихнемся, Кайли! – уговаривал он.
– Н-нет!
– Я-то думал, ты все сделаешь за деньги. – Лукас провел рукой по ее щеке.
Она отбросила его руку.
– Только не это.
– Я тебе больно не сделаю! – шептал он.
Она подумала о ста долларах. Потом подумала, что Иэн и Брент, должно быть, подслушивают с той стороны двери, а может, и подглядывают в замочную скважину, – и ей стало тошно.
Во взгляде Лукаса было что-то странное. Пугающее. Соблазнительное. Что-то такое, отчего пресекалось дыхание и кровь стучала в ушах.
Ей вспомнились предупреждения матери.
– Запомни одно, Кайли: не позволяй парням лазить тебе в трусы! Они тебя просто используют. Подцепишь какую-нибудь дрянь или попадешь в беду. А я еще слишком молода, чтобы становиться бабушкой!
Лукас потянулся к пуговице ее джинсов – но она остановила его руку.
– Нет. Не надо. Ничего не выйдет, – произнесла она голосом, который ей самой показался чужим.
Ей этого хочется! Хочется, чтобы он ее потрогал! Значит, она из тех девчонок, которым это нравится!
– Да ладно тебе, Кайли, детка! Я так тебя хочу! – Он коснулся губами ее губ – и голова у нее пошла кругом. – Никто не узнает.
"Ага, как же! Иэн и Брент торчат у двери, и рты им не зашьешь! Не говоря уж о самом Лукасе – он-то наверняка всем и каждому будет хвастаться своим подвигом в школьном чулане!"
Лукас впился ей в губы и начал расстегивать на ней джинсы.
– Расслабься, детка. Расслабься и наслаждайся. Руки его скользнули внутрь.
– Не надо!
Кайли оттолкнула его изо всех сил, едва не грохнувшись на пол. Она тяжело дышала, сердце отчаянно колотилось, в потаенном уголке ее тела полыхало запретное желание.
– Нет!
– Но...
– Ни за что!
Она потрясла головой и потянулась за деньгами, но Лукас перехватил их и сжал в кулаке.
– Значит, ты просто динамщица! – рявкнул он.
– Я ничего тебе не обещала!
– Сука! Динамщица гребаная!
– Убирайся! – завопила она, потрясенная этими ругательствами. Никогда еще ее так грубо и обидно не обзывали!
– Ладно, ладно. Ухожу.
Он застегнул ширинку и распахнул дверь. Иэн и Брент едва не ввалились внутрь. Кайли поспешно повернулась к ним спиной и, подобрав с пола футболку, дрожащими руками натянула ее. По лицу ее катились слезы.
– Ну как, Лукас? – спросил Брент.
– Полный улет! – Лукас поднял вверх оба больших пальца.
Следующие три недели – до окончания учебного года – превратились для Кайли в сущий ад. Лукас не давал ей проходу; Брент и Иэн при встречах с ней свистели и отпускали обидные шуточки. Слухи о том, что Кайли разделась в чулане перед мальчишками, облетели всю школу, обрастая на ходу самыми невероятными подробностями. Постепенно все забылось: но до сих пор – точнее, до катастрофы – этот случай жег ей память. Тогда-то она и дала себе клятву: когда вырастет, пойдет на все, чтобы вырваться из цепей бедности.
Так и случилось. Она пошла на самое страшное, что может сделать мать. Продала всемогущему Господу Доллару свое дитя.
– Господи! – прошептала она, рухнув в кресло. – Я Кайли Пэрис, – прошептала она, подняв на Ника полные слез глаза.
Все обман. У них не было сладостно-горького прошлого. Ник никогда ее не любил.
– А Марла? – спросил он.
От того, как он произнес это имя, внутри у Кайли что-то умерло. Он любит другую женщину. Не ее.
– Как со всем этим связана Марла? – Он в нетерпении зашагал по тесной комнатке, заваленной журналами и сборниками кроссвордов.
– Она моя сводная сестра, – устало объяснила Кайли. – Я узнала об этом в старших классах школы. Мама обронила как-то, что мой отец – Конрад Эмхерст, что у меня есть умственно отсталый брат и старшая сестра. Любимая папина дочка.
У нее пересохло в горле – вспомнился тот разговор с матерью.
"– И ты все это время молчала? – с недоумением и гневом допытывалась Кайли.
Мать сидела за кухонным столом, просматривая "Инквайрер" В руке у нее, по обыкновению, дымилась сигарета.
– Я поклялась молчать, – призналась она.
– Обо мне? Об отце? Но почему?
– Потому что он женат. – Долли откинула с лица растрепанные белокурые пряди. – Он очень богатый и известный человек. Это могло ему повредить.
– Но... но... Подожди! Он богатый?
– Надеешься попользоваться его деньгами? Забудь об этом, – с горечью ответила Долли. – Он мне заплатил на всю жизнь вперед.
– Это же незаконно!
– Может быть, но я подписала бумагу. – Она помахала рукой перед лицом, разгоняя дым. – Едва ли мне удастся переиграть его адвокатов. У меня нет ни времени, ни денег. Нет, ничего не выйдет.
Она перевернула страницу и углубилась в статью о принцессе Диане.
– Ты просто боишься рискнуть! – негодующе воскликнула Кайли.
– Не боюсь, а знаю, что проиграю.
В первый раз Кайли заметила, что плечи матери устало поникли, а вокруг глаз залегли глубокие морщины.
– Я бы на твоем месте не сдалась! – с самонадеянностью юности объявила Кайли. – Ни за что!
– Значит, ты просто дура. Или может быть, пошла в отца.
– Кто он?
– Конрад Эмхерст. У него жена и еще двое детей. Законных.
– Значит, ему на меня плевать, – прошептала Кайли, уязвленная до глубины души. Она, разумеется, понимала, что какой-то отец у нее был, но не представляла, что он отказался от нее по собственной воле. – Да что он за ублюдок? – воскликнула она и тут же досадливо прикусила губу.
Кайли не любила это слово. Она ведь и сама была "ублюдком". Незаконнорожденной.
– Очень богатый ублюдок. Очень могущественный. Без сердца и без совести.
– Значит, он подлец?
– Еще какой. Впрочем, грех жаловаться. Он ведь немало заплатил мне за молчание. И тебя не забывает, – горько усмехнулась она, – подкидывает время от времени кое-какую одежонку.
– Мама! Значит, эти платья, которые... про которые ты говорила, что это из церкви, на самом деле...
– На самом деле это платья его дочери. Марлы, – кивнула мать.
– Настоящей дочери!
– Ты тоже настоящая дочь; – возразила Долли.
– Нет, мама. Я незаконная. Я ублюдок. Он откупился от меня, потому что я могла ему повредить.
Однако гнев не помешал ей жадно прислушиваться к материнскому рассказу. Шестнадцать лет назад, работая официанткой в эксклюзивном клубе, ее мать влюбилась в одного из посетителей – красивого, элегантного и очень, очень богатого. Он жаловался на жену, рассказывал, что она занята только собой, в постели холодна, как камень, а о разводе и слышать не хочет. Не прошло и двух месяцев, как Долли забеременела, – а еще через несколько недель убедилась, что любовник видит в ней и ее нерожденном ребенке лишь досадную помеху, повод для беспокойства.
– Он заплатил мне сто тысяч.
– И ты их растратила!
– Черт побери. Кайли, мы жили на эти деньги! – Долли сердито ткнула окурком в переполненную пепельницу. – Когда-нибудь ты поймешь.
– Никогда! Никогда не пойму, как можно так унижать себя!
Кайли бросилась в свою комнату, с треском захлопнув за собой дверь. Распахнув шкаф, принялась швырять на кровать одежду. С джинсами и футболками, купленными в дешевых магазинах, здесь соседствовали дорогие платья, юбки и блузы с ярлычками известных дизайнеров. Эти наряды, хоть и поношенные и вышедшие из моды, вызывали зависть одноклассниц, и до сих пор Кайли носила их с гордостью.
Мать вошла за ней следом и, подойдя сзади, обняла за талию.
– Пойми, милая, ты для меня все. Я всегда гордилась тобой. И он должен тобой гордиться. Ты ведь даже с виду точь-в-точь Марла. Должно быть, у Эмхерстов сильные гены.
Слезы жгли Кайли глаза, но она решила, что не заплачет. Ни отец, ни его любимица Марла никогда не увидят ее слез. Она найдет их и потребует то, что ей причитается.
И Кайли принялась осуществлять свой план. Первый из многих.
Выяснив с помощью телефонного справочника адрес офиса "Эмхерст Лимитед", она явилась туда и заявила расфуфыренной секретарше, что должна увидеться с мистером Эмхерстом. По очень важному личному делу. На что услышала, что у мистера Эмхерста весь день расписан по минутам, и вообще он очень занят.
– Ничего, я подожду, – ответила Кайли.
Она плюхнулась в кресло и принялась без особого интереса листать номер "Уолл-стрит джорнэл". Приемную наполняли мужчины в строгих деловых костюмах, с портфелями в руках: один за другим исчезали они за массивной дверью с золотыми буквами, гласящими: "Конрад Эмхерст, директор". Кайли ждала. Ждала до пяти минут шестого, когда уборщица без церемоний приказала ей убираться восвояси.
Но Кайли не убралась. Устроившись на скамейке напротив автостоянки, она потягивала кока-колу и смотрела, как одна за другой уносятся прочь дорогие автомобили. Наконец, когда над городом уже сгустились сумерки, сорвалась с места последняя машина – длинный, остроносый черный автомобиль с затемненными стеклами. Кайли знала, что отец там. Видела в окне его профиль. Ей показалось даже, что перед тем, как нажать на газ, он взглянул на нее – и отвернулся. Словно сам вид ее был ему отвратителен.
Она отправилась в его загородный клуб, но узнала, что "вход разрешен только членам клуба". Она писала ему письма – он не отвечал. Звонила домой и на работу, но не получала ответных звонков. Казалось, для него она не существует.
Но Кайли не сдавалась. И в одно прекрасное воскресенье добилась встречи, к которой так упорно стремилась.
Кайли выяснила, какую церковь посещает Конрад Эмхерст. Однажды, туманным весенним днем, она надела темно-зеленое бархатное платье, полученное от Марлы – жаркое и неудобное, зато очень красивое, – и отправилась по известному ей адресу. Скромно стоя поодаль, она видела, как мистер Эмхерст с семейством чинно входит в помпезное здание, напоминающее католический собор. Немного погодя вошла и Кайли и села на скамью в нескольких рядах от Эмхерстов.
Первой ее заметила Марла. Обернувшись, она смотрела на Кайли во все глаза. Эта девчонка и в самом деле была поразительно похожа на нее – только чуть постарше, да еще, пожалуй, подбородок поуже. Но волосы, нос, зеленые глаза – все то же самое! Это было удивительно и страшновато – словно смотришься в зеркало и вдруг видишь, что с твоим отражением что-то не так.
Следующей обернулась Виктория. Смерила Кайли пронзительным взглядом, что-то шепнула мужу и, гордо расправив плечи, быстро повернулась обратно к алтарю. Заиграл орган: прихожане запели первый гимн. Виктория подтолкнула Марлу локтем, и та, поняв молчаливый намек матери, послушно повернулась лицом к кафедре проповедника. Однако Кайли, не спускавшая с нее глаз, догадывалась, что сестру гложет изумление и жгучее любопытство.
После службы, у входа в церковь, Кайли смело подошла к Эмхерстам, беседовавшим со священником. Конрад пронзил ее убийственным взглядом. Побагровев, с улыбкой, больше походившей на гримасу, он пробормотал извинения и, больно сжав ее локоть, потащил в сторону от толпы. Они отошли к ограде, в тень вишневых деревьев, на которых уже начали распускаться листья. Легкий ветерок развевал поношенное платье Кайли и седеющие волосы Конрада. С потемневшего неба накрапывал дождь.
– Убирайся! – коротко приказал он. Лицо его побагровело, а губы побелели от ярости. – И больше никогда сюда не приходи!
– У нас свободная страна, – парировала она. Конрад еще крепче сжал ее руку.
– Но одни люди свободнее, чем другие. Пора тебе усвоить этот урок.
– Я только хочу...
– Ты ничего от меня не получишь. Я уже заплатил твоей матери – и заплатил с лихвой. Оставь меня в покое, или я превращу твою жизнь в ад!
– Это вы уже сделали, – прошептала она.
– Вот тут ты ошибаешься. Если ты думаешь, что сейчас тебе живется худо, подожди немного. Скоро узнаешь: тот, кто пытается бороться со мной, потом всю жизнь об этом жалеет!
Он достал бумажник и вытянул из него пять стодолларовых бумажек.
– Вот, держи. Купи себе что-нибудь. И никогда, слышишь, никогда больше на пушечный выстрел не приближайся ни ко мне, ни к моей семье! Я не из тех, кого можно запугивать и шантажировать.
Он сунул деньги ей в руку и, развернувшись, зашагал прочь. Конрад не знал, что Кайли никогда не сдается.
Глотая слезы, смотрела она на скомканные в кулаке стодолларовые бумажки. Сначала ей пришла мысль вернуться, устроить сцену и на глазах у семьи швырнуть деньги ему в лицо. Но Кайли тут же остановила себя. Нет, это чересчур предсказуемо.
Так она ничего не добьется. Надо действовать хитрее. Так она и сделала.
Воспоминания – одно за другим – вставали перед внутренним взором Кайли. Вся юность ее прошла под знаком обделенности. Как она завидовала Марле, как ненавидела свою удачливую сестру! После памятной встречи в церкви она наблюдала за Марлой только издалека, но чувствовала, что та сгорает от любопытства.
Кайли все больше узнавала о сестре. Марла путешествовала по всему миру, плавала на яхте в заливе Сан-Франциско, танцевала на балах, покупала модные наряды в Париже и Нью-Йорке, проводила рождественские каникулы в Акапулько, Аспене или на Багамских островах. Она водила собственный "БМВ" и училась в престижном частном колледже, которому ее отец презентовал целую библиотеку.
Однажды Кайли удалось извлечь выгоду из сходства с сестрой. Выдав себя за Марлу, она поживилась за счет Конрада роскошным и обалденно дорогим платьем из элитного бутика. "Запишите это на папин счет", – небрежно бросила она – и продавщица, предвкушая огромные комиссионные, рассыпалась в комплиментах, уверяя, что платье сшито как раз на нее.
Что же до Марлы, она никогда не пыталась познакомиться с сестрой. Вплоть до того дня, много лет спустя, когда пришла к Кайли со своим планом.