– Я тебе сказала, поговори с отцом, – отрезала Лидия, по-прежнему не глядя ей в глаза.
– Пробовала. И не раз. – Шелби со стуком поставила на стол опустевшую чашку кофе. – Он молчит!
– Заговорит. Всему свое время.
– Ты так говоришь, словно у меня в запасе целая вечность!
– Девочка моя, ни у кого из нас нет в запасе вечности, – ответила Лидия и вдруг часто-часто заморгала.
Шелби почувствовала, что оборона экономки почти пробита. Острая жалость пронзила ее, но она твердо решила довести дело до конца.
– Послушай, Лидия, – заговорила она, нежно касаясь плеча женщины, заменившей ей мать, – что бы ни скрывал от меня отец, я должна об этом знать. Все мы живем в этом доме, и его секреты касаются нас всех!
– О, ninа – простонала Лидия. Темные измученные глаза ее наполнились слезами. – Ради бога, девочка моя милая, не расспрашивай, я все равно ничего не могу тебе сказать!
– Не можешь или не хочешь?
– Это одно и то же.
Лидия стиснула зубы и вновь принялась полировать стол – с таким усердием, словно от этого зависела ее жизнь.
– Но судья никогда мне ничего не расскажет!
Шелби хотелось схватить экономку за плечи и как следует встряхнуть, но в темных глазах Лидии, в горестной складке рта она прочла такую муку... нет, не одну только муку – страх.
– Лидия, прошу тебя! – взмолилась она. – Если ты что-нибудь знаешь об Элизабет – скажи! Ты сама мать. Можешь ты понять, каково это – не знать, где твой ребенок и что с ним?
– Прости меня, nina. Я ничего не скажу.
– Ради бога, Лидия, она моя дочь! Единственная дочь! Прошу тебя.
В этот миг послышался звонок в дверь – приятный мелодичный звон, но для Шелби он прозвучал словно выстрел из ружья.
– Прости, – с явным облегчением проговорила Лидия, положила губку и, вытирая руки о передник, поспешила к дверям.
– И не смей уходить от разговора! – воскликнула Шелби, устремляясь за ней, словно охотничий пес, почуявший добычу.
Экономка открыла дверь – и у Шелби упало сердце. На пороге, как и обещала, стояла Катрина Неделески – с аккуратно приклеенной улыбкой и солнечными очками в руках. Увидев ее, Лидия ахнула и схватилась за сердце; от смуглого лица ее отхлынула кровь.
– EspirituSanto! – выдохнула она и перекрестилась.
– Что такое? – непонимающе спросила Шелби, смутно чувствуя, что ей вовсе не хочется это знать. Слишком ясно чувствовался страх в голосе Лидии, слишком давило на сердце дурное предчувствие. – Вы знакомы?
– Нет. – Лидия глубоко, прерывисто вздохнула, дрожащей рукой провела по волосам и повторила: – Нет.
Катрина прищурилась. Улыбка ее сделалась еще фальшивее – хоть и казалось, что фальшивее просто не бывает.
– Меня зовут Катрина Неделески, – представилась она, протягивая руку. – В самом деле, мы никогда не встречались.
– Это Лидия Васкес. Мы, кажется, договорились, что вы позвоните перед тем, как прийти.
– Ах да, действительно. – Катрина скорчила гримаску. – Извините. Совсем из головы вылетело.
Шелби ни на секунду ей не поверила. Ей не верилось, что Катрина способна вообще что-то забыть.
– Рада познакомиться, – пробормотала Лидия, неохотно коснулась руки Катрины и тут же, словно обжегшись, отпустила. Не снимая с лица улыбки, Катрина обернулась к Шелби:
– Знаете, здесь, в Восточном Техасе, все мне твердят, что я им кого-то напоминаю.
– Вот как? – Сердце Шелби вдруг тяжело и гулко забилось. – И кого же?
– Не слушай ее, все это глупости, – беспомощно пробормотала Лидия.
– А вы не догадываетесь? – Катрина уперлась в Шелби жестким взглядом голубых глаз. Шелби вздрогнула. Она ничего еще не понимала, но чувствовала, что разгадка совсем близко. Еще мгновение – и она поймет.
– Ну что, ничего в голову не приходит? – Катрина закатила глаза и театрально вздохнула. – Ладно, терпеть не могу мелодрамы, так что давайте сразу перейдем к развязке. Я ваша сестра, Шелби. Сводная. Судья Коул – мой отец.
Глава 14
– Думаю, вам лучше войти в дом и все объяснить, – проговорила наконец Шелби, не в силах скрыть недоверия.
Она всматривалась в стоящую перед ней женщину, ища сходства между ней и судьей. Сходство и вправду было: у обоих ярко-голубые глаза, но ведь этого явно недостаточно! Да, Катрина рыжая, но кто знает, природе или краске для волос она обязана огненным оттенком коротких прядей, уложенных в безупречную прическу? Пока что Шелби знала одно: этой женщине она не доверяет. Ни на йоту.
– Лицом и фигурой я пошла в мать, – объяснила Катрина, словно угадав ее сомнения.
– Удобно.
– Совершенно верно. – И она снова сверкнула холодной, самоуверенной улыбкой, уже начинающей действовать Шелби на нервы.
– Почему я ничего о вас не знаю?
– Потому что я – секрет судьи Коула. Его страшная тайна.
Внезапно вспомнив, что Лидия все еще здесь, Шелби оглянулась. Экономка смотрела на Неделески, словно на привидение; убитое лицо ее лучше всяких слов подтверждало, что женщина в дверях не лжет.
– Почему же вы прежде не давали о себе знать?
– Ждала подходящего времени.
– И теперь настало такое время?
– Вот именно.
"Что ж, почему бы ее и не выслушать", – решила про себя Шелби. Только лучше не тянуть. У нее на сегодня есть еще одно дело – съездить в Куперсвилл, сделать дубликаты ключей и возвратить оригиналы на место, пока судья не обнаружил пропажу.
– Входите, – предложила она, распахнув дверь. Сказать по правде, Шелби отнеслась к заявлению Катрины с большим недоверием. Не потому, что считала отца образцом целомудрия – разумеется, в прошедшие двадцать с чем-то лет судья Коул не жил монахом. И, конечно, немало женщин сочли бы за честь разделить с ним ложе. Но, сколько Шелби знала отца, он никогда бы не допустил рождения незаконного ребенка! Осторожность была для него превыше всего. И потом, сколько, интересно, лет этой Катрине? Жасмин Крул умерла двадцать три года назад, а Катрина явно старше.
Нет, с этой дамочкой надо быть поосторожнее. Может быть, репортер из нее и недурной; но с первого взгляда ясно, что Катрина Неделески способна на любую пакость. И этим, с горечью призналась себе Шелби, она тоже напоминает отца.
– Мы можем поговорить в гостиной.
– Что ж, показывайте дорогу.
Лидия, пепельно-бледная, с дрожащей улыбкой, пробормотала что-то о прохладительных напитках и скрылась за дверью.
– Очень мило, – заметила Катрина, поправляя сумочку.
С самоуверенностью человека, пришедшего в собственный дом, она разглядывала блестящие мраморные полы, широкую лестницу и картины на стенах. Наконец взгляд ее устремился на столик розового дерева, уставленный фотографиями Шелби и ее отца.
– Очень, очень мило!
Она подошла к столику и дотронулась до снимка в серебряной рамке. Взгляды двух женщин встретились в зеркале, и на миг в холодных голубых глазах Катрины отразились чувства, которые она предпочитала скрывать, – жгучая зависть, гнев и отчаяние.
"Она страстно хочет быть на моем месте". Эта мысль поразила Шелби, словно удар под дых. Возможно ли? Неужели Катрина говорит правду? И они в самом деле сестры?
– Сюда, – проговорила Шелби и двинулась к дверям гостиной, стараясь изгнать из памяти тревожную картину – две женщины в зеркале, обе рыжеволосые и голубоглазые, словно у них и в самом деле один отец.
В гостиной, выдержанной в благородных винно-красных тонах, с высокими окнами, выходящими в сад, и огромным, никогда не разжигавшимся мраморным камином – еще одним алтарем в память о Жасмин Коул, – Шелби закрыла за Катриной двери и, остановившись напротив, взглянула ей прямо в глаза.
– Давайте-ка договоримся с самого начала, – произнесла она. – Ничто из того, что будет здесь сказано, за пределы этого дома не выйдет. Если вы посмеете хоть слово напечатать без моего письменного разрешения, я вас затаскаю по судам и вашей журналистской карьере придет конец.
– Послушайте, Шелби, – хладнокровно ответила Катри-на, – моего редактора интересует только убийство Эстевана и свидетельские показания Калеба Сваггерта. Мне поручено выяснить одно – кто же на самом деле его убил. Эстевана то есть. Если подтвердится, что и Калеб убит, я, конечно, и об этом напишу.
– Ну, здесь я ничем не могу вам помочь: об убийстве Эстевана мне ничего не известно.
– А я к вам пришла и не за этим, – усмехнулась Катрина, беззастенчиво разглядывая белый рояль.
– Вот мы и подошли к сути дела. – Шелби пересекла комнату и села на мягкий пуфик. – Что вам нужно?
Несколько секунд Катрина молчала, глядя через окно в сад, где розы клонили к земле тяжелые полураскрывшиеся бутоны.
– Видите ли, – заговорила она наконец, отходя от окна и присаживаясь на антикварную кушетку, – я не просто репортер. Я пишу книгу.
У Шелби упало сердце. Так она и знала!
– О чем?
– О загадочном убийстве Эстевана, разумеется. Это основной сюжет: но вообще в книге будет описан Бэд-Лак и все его мрачные тайны! – блестя глазами, рассказывала Катрина.
– И в том числе ваша история?
– Ну конечно!
– Для начала, пожалуйста, объяснитесь, – устало попросила Шелби. Она хотела бы думать, что перед ней притворщица, ловкая шантажистка – однако, к ужасу своему, убеждалась в том, что сходство между отцом и Катриной с каждой минутой становится для нее все очевиднее. – Почему вы считаете, что судья – ваш отец?
Уголком глаза Шелби заметила под окном какой-то серебристый блеск. К дому, ослепительно сверкая на солнце, подъезжал "Мерседес" ее отца.
– Подождите-ка. Кажется, у вас появилась возможность все рассказать самому судье! Похоже, у него изменились планы – он вернулся домой!
Украденные ключи в кармане жгли ей бедро. Может, вернуть их на место, пока отец не вошел в дом?
– Отлично. Так будет даже легче, – с недрогнувшей улыбкой отвечала Катрина.
В этом Шелби очень сомневалась. Самой ей никогда не было легко с отцом.
– Я попрошу Лидию послать его прямо сюда, – сказала она и вышла в фойе, откуда уже доносились торопливые тяжелые шаги экономки. Лидия с двумя высокими бокалами холодного чая на подносе уже подошла к дверям гостиной, когда заметила через окно подъезжающий к крыльцу "Мерседес" судьи.
– Dios!– прошептала она. Поднос в ее руках задрожал. Шелби кинулась на помощь. Она успела схватить накренившийся поднос за край, но было поздно. Бокалы полетели на пол; ломтики лимона и кубики льда рассыпались по мрамору, холодный чай выплеснулся Шелби в лицо и на блузку. Входная дверь распахнулась, и в дом, тяжело опираясь на трость, вошел судья Коул – раскрасневшийся, с бисеринками пота на лбу.
– Что здесь творится? – прорычал он.
– Ох, судья. – Испуганно сглотнув, Лидия присела и принялась подбирать быстро тающие кубики льда. – Простите... простите... я не ожидала, что вы так рано вернетесь.
– Встречу в Сан-Антонио пришлось отложить.
– Сейчас... сейчас вытру. – как потерянная, бормотала Лидия.
– Да что происходит? – требовательно спросил Рыжий Коул.
– Здесь человек, с которым, думаю, тебе стоит встретиться, – ответила Шелби, вытирая носовым платком забрызганное лицо.
– Кто там еще? Что за...
Взгляд его метнулся от Шелби к дверям гостиной – и сквозь стеклянные двери судья разглядел Катрину.
– Господи Иисусе! – прошептал судья. За миг он постарел лет на пятнадцать.
И в этот самый миг Шелби убедилась: Катрина говорит правду. Нагловатая репортерша из Далласа – действительно ее сводная сестра. В горле у Шелби пересохло, накатило головокружение, и ей показалось, что сейчас она рухнет без чувств. Отец лгал ей. Все эти годы лгал.
– Думаю, нам нужно поговорить, – выдавила она наконец. – И на этот раз будем говорить правду.
Судья ответил не сразу. Бледный, потерявший свой обычный апломб, он неотрывно смотрел на свою младшую дочь.
– Верно, девочка моя, – проговорил он наконец, не отрывая взгляда от Катрины. – Мне давно надо было повести дело начистоту. И, думаю, сейчас самое время.
Итак, Калеб Сваггерт убит.
Кому-то помешал умирающий старик. Кто-то не захотел дожидаться, пока природа сделает свое дело. Но кто? С этой мыслью Шел Марсон подъехал к дому. Еще издали он заметил, что тарелка антенны на крыше снова покосилась – надо будет поправить. Пегги Сью, должно быть, уже внесла ее в список домашних дел, который пишет на листочках из тетрадок Тимми и прикрепляет магнитом к холодильнику. Дел много: покрасить дверь, починить умывальник на дворе, а теперь еще и на крышу лезть. Придется ей подождать. Сейчас у Шепа других дел по горло.
На руках у него – уже второе убийство. Шериф и прокурор ждут результатов расследования. Чем не повод сделать себе имя и пройти в шерифы на следующих выборах?
Доктора из больницы уверены, что Калебу помогли сойти в могилу раньше срока, так что вскрытие будет чистой формальностью. Синяки на худой морщинистой шее ясно показывают, что Калеба сперва схватили за горло, а потом, по всей видимости, придушили подушкой. Но кто это сделал? Кто так боялся откровений умирающего, что не захотел подождать неделю или две – пока естественный ход болезни не отправит Сваггерта стучаться в райские врата?
Шеп остановил пикап перед гаражом и вылез из машины, отдуваясь и вытирая пот. Рубашка на спине и под мышками была совершенно мокрой. Что-то лето в Техасе с годами становится все жарче или, может, просто он стареет и набирает лишние фунты? Машина Пегги Сью стояла в гараже – значит, она с ребятишками дома. Мысль о том, что семейство в сборе и ждет его, почему-то – Шеп сам не понимал почему – наводила на него глухую тоску.
На провисшей веревке болталось мокрое белье, и вид его наполнил Шепа таким отвращением – аж тошно стало. Ничто в этом доме его не радовало, ничто не возбуждало сентиментальных чувств, какие, если верить книгам и телесериалам, испытывает человек к родному гнезду, где прожил лет двадцать с лишним. Облезший, покосившийся домишко все чаще представлялся Шепу не убежищем, а западней. Поговорка: "Мой дом – моя крепость" казалась ему злобной насмешкой.
Мысли Шепа уже в который раз обратились к Вианке Эстеван. Вот горячая девчонка – в ней женственности в десять раз больше, чем было в Пегги Сью в лучшие ее годы! Шеп готов был спорить на что угодно, что и в постели эта мексиканочка – настоящая тигрица.
Он передвинул табачную жвачку из-за щеки под язык и наклонился, чтобы почесать за ушами Скипа. Пес рванулся с цепи, попытался прыгнуть Шепу на грудь.
– Лежать, приятель, лежать! – пробормотал Шеп.
Он чувствовал себя виноватым за то, что держит пса на привязи. Скип ничем не провинился; и хочет-то он всего-навсего сделать подкоп под соседский забор и обслужить суку Фентонов. Что в этом дурного? Так уж природа устроила.
Черт возьми, ему ли этого не знать? Полтора часа, проведенные с Вианкой в больнице, стали для него настоящим испытанием на стойкость. Бедняжка рыдала у него на плече: сквозь рубашку он чувствовал, как дрожат ее губы, упругие молодые груди прижимались к его груди, и вся сила воли понадобилась Шепу, чтобы не обнять девушку, не поцеловать, не начать шептать на ушко какие-нибудь дурацкие, ничего не значащие утешения. Но он оставался холоден и невозмутим – по крайней мере, выше пояса. О том, что творилось в штанах, и вспоминать не хочется. Одно радует – малышка была так расстроена, что, скорее всего, ничего не заметила.
Старуху отправили прямиком в психиатрическое отделение. Через полчаса к Вианке вышел врач и заговорил о том, что в Остине, мол, есть прекрасная клиника для пожилых людей, у которых проблемы с психикой. Вианка отказалась. Когда же он спросил, не лучше ли будет ее матери в комфортабельном доме престарелых, она едва не плюнула ему в лицо.
– Только не madrel– воскликнула она, решительно замотав головой, а затем объявила, что хотела бы как можно скорее вернуть мать домой. Наконец подъехал Роберто, и у Шепа появился благовидный предлог смыться.
– Благодарю вас, офицер, – сказала на прощание Вианка, поднимая на него огромные заплаканные глаза. – Не знаю, что бы я делала, если бы не вы.
Шеп прохрипел, что просит называть себя по имени, и, не чуя под собой ног от восторга, поплыл к выходу.
– Шеп!
Пронзительный голос Пегги Сью разорвал его мечты в клочья. Шеп выпрямился, рядом напрягся и глухо гавкнул Скип. Обернувшись, Шеп увидел на пороге жену.
– Ты купил гамбургеры и лук, как я тебя просила?
– Ты понимаешь, какое дело... совсем забыл! – с сокрушенным видом признался Шеп.
Вокруг рта и над бровями Пегги Сью прорезались глубокие морщины. Шеп постарался придать лицу кроткое и виноватое выражение.
– Сейчас съезжу на рынок, все куплю.
– Так поторопись! Не могу же я все сразу делать – и готовить, и за детьми смотреть, и в магазин бегать!
Измученная, издерганная, преждевременно постаревшая женщина. В глазах – тоска и отвращение ко всему на свете. Думала ли юная Пегги Сью, когда выходила замуж за молодцеватого парня Шепа Марсона, что ей выпадет такая судьба?
– Я мигом обернусь.
И Шеп зашагал к своему пикапу с таким облегчением, что сам себе удивился. Когда же, черт возьми, он успел так возненавидеть родной кров? А ведь когда-то любил возвращаться домой после трудного дня – опуститься в любимое кресло, посмотреть новости, проглядеть газету, а потом развалиться на диване и позвать сыновей: "Ну, идите сюда, пострелята!"
Сколько шуму и возни, сколько смеха и визга! А Пегги Сью на кухне гремит кастрюлями, и чистый сильный голос ее, распевающий какую-нибудь добрую старую песню, разносится по всему дому. Когда он в последний раз слышал ее пение? Год, два, десять лет назад? Как ни старался, Шеп не мог припомнить.
Он уже садился в машину, когда из-за угла, громко топоча ботинками, вылетели Кендис и Донни. Завидев их, Скип принялся рваться с цепи и поднял отчаянный лай.
– Папа, я с тобой! – кричал Донни.
– Нет, я, нет, я!
Кендис оттолкнула брата с дороги, и Шеп в который раз подумал, что дочурка у него молодчина. А вот от Донни толку не будет – слабак и слюнтяй. Вот и теперь, вместо того чтобы дать сдачи, разревелся! В кого он такой? Старшие сыновья такими не были. Шеп открыл пассажирскую дверцу, и ребятишки залезли в машину.
– Помните, что надо сделать, когда садитесь в машину? – спросил он.
Они, разумеется, не помнили, и Шеп велел им пристегнуться. Всю дорогу дети болтали без умолку: то обсуждали какие-то свои ребячьи дела, то шпыняли друг друга – точнее, шпыняла брата Кендис, а тот только огрызался да шмыгал носом. В конце концов Шеп, не выдержав, протянул ему свой носовой платок.
Добравшись до лавки Эстеванов, Шеп пообещал обоим по мороженому, если будут сидеть смирно, и вошел в магазин. Он надеялся хоть одним глазком взглянуть на Вианку – однако ее здесь не было. Рябоватый парнишка-мексиканец лет двадцати, которого Шеп, кажется, уже видел, но не мог припомнить имя, явно занервничал, заметив на покупателе полицейскую форму; он не поднимал глаз и отсчитал сдачу, не произнося ни слова. "Должно быть, нелегал", – подумал Шеп. Впрочем, сейчас ему до этого дела не было.