Я таяла от сознания своей силы над Гаем, что это я вызываю в нем столь сильные чувства. Таяла. Впервые в жизни из-за мужчины у меня внутри все, буквально, расплавилось, превратилось в теплое, густое желе. Он само совершенство, мечта.
Боже. Гай мог бы иметь любую женщину. И он желал… меня.
Неудержимая страсть пламенем растеклась по венам, принеся с собой ноющую боль, требовательную, всепоглощающую, казалось, я не выдержу, если не заполучу его внутрь себя. Я представляю, как срываю с него одежду, сажусь на него верхом.
Пусть на нем был бы снова тот саронг; так намного легче его раздеть, развернуть, словно подарок, и я бы тут же крепко обхватила ногами его талию.
Немыслимо, но как только язык Гая оказался у меня во рту и начал ритмичные движения, годы обид и злости исчезли без следа, от каждой восхитительной ласки мне становилось жарче, мое тело отяжелело.
Коснувшись моих бедер, Гай руками проник под мою футболку и, лаская каждый изгиб, добрался до груди.
Ахнув от потрясения, я наслаждалась: вот он коснулся моих сосков, пощипывает их, его дыхание учащается.
– Ты такая красивая, Эмма, – шептал Гай между жаркими, сводящими с ума поцелуями, дразня возбужденные соски через бюстгальтер. – Но. – Он сделал судорожный вдох. – Ты и я…
Мой рот обожгло, будто я откусила жгучий красный перец. Пожарная сирена завыла в моей голове. Я отшатнулась от Гая, ловя ртом воздух.
Его глаза мгновенно похолодели.
– Никогда не будем вместе. – Гай развернулся и пошел к двери. – Отдохни, малышка.
Он захлопнул за собой дверь.
Глава 25
Ну что ж. Нравится мне или нет, но нужно посмотреть фактам в лицо: годы сексуального лишения помутили мой разум, что и толкнуло меня в объятия Гая.
И все же, кто меня за это осудит? Я всего лишь человек… наполовину… хотя бы физически, а он мужчина-мечта. Бог. Буквально.
И не надо забывать, я еще не оправилась от пережитых ужасов. Я как-то читала, что под воздействием стресса люди творят все что угодно, даже себе во вред. Некоторые налегают на шоколад или жареного цыпленка. Другие топятся в мартини. Я, ну, я, очевидно, хочу совершить непристойные и развратные действия с Гаем.
Если оставить в стороне грязные мысли, Гай был моим единственным якорем, поэтому вполне естественно, что я бросилась к чему-то знакомому в поисках утешения, даже если он больше напоминал привычную боль от никогда полностью незаживающей раны.
Но после всего, что со мной случилось, чувствовать эту боль было почти также приятно, как лакомиться теплым, липким шоколадным печеньем.
– Замолчи, Эмма, – громко вслух произнесла я. Это ничего не значит. Гай кинет мои же слова мне в лицо, чтобы поиздеваться надо мной. Его ехидным замечаниям и колкостям конца и края не будет.
"Эмма, ты обожаешь меня".
"Эмма, ты хочешь меня".
"Эмма, а ты маленькая развратница".
Да. Да. Все правда. Отголоски боли во мне не оставляли выбора, я не могла отрицать очевидное. Но, черт возьми. Что я сделала? Что собираюсь делать дальше? Ну, время вспять не повернешь – ведь нет? – так что я поступила, как сделала бы любая девушка на моем месте.
Я решила принять долгую, горячую ванну с пеной в пятиместной джакузи. И да. Я была права; парная вместила бы десятерых.
Я отмачивалась в пышной пене, пахнущей розами, и старалась не думать о черных тучах, нависших над моей головой. Как я могла его желать? Как такое вообще возможно?
Кто-то прочистил горло.
– Пожалуйста, не говори мне, что я заснула, – взмолилась я, не открывая глаз.
– Ты не спишь.
Я приоткрыла один глаз и увидела Томмазо, он стоял в дверях ванной, его волосы были взъерошены, словно высушены полотенцем после душа.
Он снял военную форму и был одет в то, что можно было бы описать, как, ну, черная шелковая пижама, если только он не одевается так на вечернюю пробежку.
Я вздохнула. Как раз этого мне и не хватало, еще больше опасных, смущенных мужчин.
– Ты заблудился по дороге на пижамную вечеринку для нахальных Учбенов?
Томмазо пожал плечами.
– Эй, что парень не может побаловать себя шелковой штучкой после тяжелого дня, ведь ему пришлось драться с богинями-неврастеничками, собирать мертвецов и подставлять свою шею… дважды?
– Конечно, может. У тебя какая-то особая причина находиться здесь, пока я пытаюсь принять ванну в одиночестве?
Я с ног до головы была покрыта пеной, но это нисколько не помогало расслабиться.
– Я тебя охраняю, так что никаких личных границ. Да ты не волнуйся, я уже видел тебя голой. – Он сверкнул широкой улыбкой, показав ямочки на щеках. – Просто подумал, дай загляну и отдам тебе вот это. Я нашел ее на вилле под телом одного из мертвых Мааскаб.
Томмазо показал цепочку с подвеской из черного камня.
Я почти о ней забыла.
– Я надеюсь, ты ее помоешь.
– И дважды стерилизуешь, – добавил Томмазо.
– Спасибо. Можешь положить там, – ответила я, показав взглядом на раковину. – Все-таки, откуда она у тебя?
Томмазо подошел к стойке из белого мрамора и опустил цепочку.
– Это семейная реликвия. Так что хорошо о ней заботься. – Странно. Почему он отдает мне что-то настолько ценное? – Послушай, – продолжил он. – Я просто хочу извиниться.
– За что? – спросила я, интересно, он извиняется за непрошеный поцелуй, похищение или за что-то еще.
– За то, что так плохо обращался с тобой. Я обозлился на тебя. Думал, мне придется быть нянькой при любимице мистера Сантьяго. Но я ошибался. Ты все, что угодно, только не его любимица – скорее голодный, взбесившийся гепард, жаждущий оторвать ему руку.
Если бы только Томмазо знал правду; ведь я пыталась сжевать губы Гая. Какая досада.
– И, – добавил он, – я хочу, чтобы ты знала, я искренне сочувствую тебе. Я потерял всю свою семью из-за нелепой случайности. Я никогда не мог сказать им до свиданья или признаться, что любил их.
– Мне так жаль. Это ужасно. Просто… ужасно.
– Я старался убедить себя, что такова жизнь. Наши утраты делают нас теми, кто мы есть, но бывают дни, когда я готов отдать все за то, чтобы изменить прошлое. Что угодно.
Я прекрасно поняла, о чем он. Боль. Растерянность. Должно быть, мои родители испытывают прямо сейчас именно это.
Но я не пропала. Я не умерла. Я лежу в проклятой ванне с пеной, пока они страдают. Это неправильно.
– Значит ли это, что ты поможешь мне? Все, чего я хочу – безопасно связаться с родителями. Должен быть способ.
Томмазо сощурил глаза.
– Нет. Несмотря ни на что, я все еще служу Учбенам и предан им. Они, теперь моя семья, – по его тону было ясно, спорить бесполезно.
– И… – Я заколебалась. – Богам? – Я пока еще не могла произнести слово "боги" без иронии. Он кивнул. – Но я наполовину… ну, ты знаешь, – заспорила я.
Томмазо не отступил.
– Я знаю, кто ты. Но, прости. Это ничего не меняет. У меня есть приказ.
Черный шелк натянулся на бицепсах, когда он скрестил руки на груди.
Почему-то я сочувствовала ему больше, чем себе; хотя я потеряла бабушку, но мои родители были все же живы.
А он потерял всех.
– Ладно. Я постараюсь не держать на тебя зла и не буду тебя бить.
Томмазо фыркнул от смеха.
– Спасибо. Потому что я свою ежедневную норму побоев уже получил, с меня хватит. – Он подошел сбоку ванны и уселся на край. – А это приводит меня к тому, зачем я на самом деле здесь. Хочу поблагодарить тебя за то, что противостояла Симил. Я не знал, что ты сделала, пока ты не упомянула об этом перед мистером Сантьяго.
Мне было некогда поразмыслить о том невероятном случае, но теперь, зная о своем происхождении, неожиданный взрыв силы приобрел куда больше смысла. Мне бы только хотелось, чтобы я обнаружила ее в себе раньше и поняла, как ею управлять.
– Ты уже отключился, когда я ее ударила, – пояснила я. – Но она всего лишь сделала вид, что хочет свернуть тебе шею, потому что ты приказал ей отпустить меня. Так что думаю, мы квиты.
Теплая улыбка осветила его лицо. Я страстно желала чего-нибудь, что прогнало бы прочь отвратительные чувства, затаившиеся на задворках моего сознания, включая и острое унижение от поцелуя с Гаем.
Улыбка Томмазо походила на это что-то. "О. Чем. Я. Думаю? Тебе не хватило сегодняшней драмы, Эмма?" – отругала я сама себя.
– Мне нужно отдохнуть, поэтому, если ты не возражаешь?
– Конечно. – Он пожал плечами, от чего черный шелк рубашки скользнул по его идеально вылепленной груди. Он почти дошел до двери, когда повернулся. – Эмма, мне нужно спросить тебя кое-что.
– Я здесь что-то вроде слушателя поневоле.
– Гай всем рассказал, что случилось и что он связан с тобой через твою бабушку.
– Да. И что?
Томмазо замялся.
– Эмма, ты должна знать, что другие, связанные с ним, не могли слышать его, пока он был в ловушке.
Другие? И тут же меня захлестнула ревность. У него что, гарем из женщин, с которыми он был связан? Он ведь сексапильный, могущественный бог. Сдается мне, он "связывался" каждую ночь.
Наверное, даже три раза за день с двумя женщинами одновременно. Неудивительно, что он отвергнул меня. Я была всего лишь маленькой девочкой в его глазах, совершенно неспособной удовлетворить такого мужчину, как он.
Или любого другого мужчину.
Томмазо продолжил:
– Это означает, что твоя связь с ним очень сильная. – Он замолчал, посмотрел на свои ноги, а потом вскинул голову. – Ты собираешься остаться с ним? Ты его любишь? – спросил он.
Не ожидала такого вопроса. Что случилось с этими мужчинами, они ставят меня в тупик?
Я сглотнула, затем волнуясь зачерпнула пены.
– Нет. То есть… у меня есть чувства к нему, но я не могу объяснить, какие.
Он был частью моей жизни так долго, но не проходило и дня, чтобы я не молилась о его уходе. Теперь, когда я оказалась в такой ситуации, я почти уверена, что Гай мне нужен, что без него я не выживу.
– Не давай ему запугать тебя, Эмма. А если такая защита тебя беспокоит, то есть и другие варианты. Все, что тебе нужно, так это попросить шефов Учбенов, и мы тебя защитим.
– Он никогда этого не позволит. Как он сказал, мы связаны.
– Тогда разорви связь. Отпусти его.
Мое сердце остановилось.
– Я могу это сделать? Как?
– Каача'ал лу'ум, тумбен к'иин, – проговорил Томмазо.
– Качал аллу об тумбу кино? – повторила я неуклюже. – И что это значит?
– Буквально – "разрушенная земля, новый день". Это на языке майа… из древней молитвы. Означает, что ты хочешь разорвать связи со прошлым.
– И что случится? Будет больно, когда я скажу эти слова? – Я представила, как огромная молния ударяет мне в голову.
– Нет, это безболезненная процедура. – Хоть Томмазо и подумал, что мой вопрос глупый, но не стал меня дразнить. Очко в пользу Томмазо.
– Клятва, которую он дал, чтобы создать связь с твоей бабушкой, и которая теперь связывает твою кровь с ним – а также с другими богами – намного облегчает им слежку за тобой. Конечно же, чтобы тебя защитить.
– То есть, вроде как прямая связь с богами? – спросила я.
– Больше похоже на систему отслеживания краденных машин или круглосуточную экстренную помощь при поломке на дороге.
– Получается, нет никакого сверхъестественного силового поля защиты? – удивилась я.
– Да нет. Прости. Ты пока еще не отошла от всего, что произошло, от стрельбы и этих психов Мааскаб. Связь просто соединяет, образует поток энергии, который привязывает тебя к Гаю.
– Гай говорил, поэтому Симил и дралась за меня. – Все это было так странно для меня. Связь, клятвы, как будто сверхъестественное братство.
– Боги обязаны защищать тебя, как одну из них – их свет проходит через тебя. Ты видела, как Симил вела себя с остальными, – ответил он.
– Ты не под их защитой? – Взгляд Томмазо переместился на мою грудь. – Эй! А ну-ка прекрати. – Я зачерпнула несколько пригоршней пены и нагромоздила ее побольше на груди.
Он приподнял бровь.
– Извини. Не удержался. У тебя очень хорошенькие груди.
Я закатила глаза.
– Тебе пора свалить.
Томмазо выпятил вперед нижнюю губу, словно обиженно надувшись, его золотые глаза искрились.
– Ладно, а что касается твоего вопроса, для нас Учбенов все по-другому. Мы даем им клятву.
– И ты можешь ее нарушить… уйти в любое время? – спросила я.
– Да, Эмма. Я не пленник. Я Учбен, потому что сам выбрал такую жизнь, – ответил он.
– Как ты им стал? – Может они вербуют их в торговых центрах. Или в интернете?
– Мой отец был археологом, работал в Гватемале, когда на его лагерь напали Мааскаб. Его нашли Учбены, еле живого. После того, как он выздоровел, они сделали ему предложение. Думаю, отец согласился из-за того, что получал доступ ко многим источникам информации. Он стал одним из Учбенов.
– Как странно. Он решил стать солдатом?
– Нет. Он не стал стражем, он продолжал заниматься археологией. Каких только Учбенов нет: врачи, учителя, политики, даже косметологи. – Это объясняет классную стрижку Томмазо. – Ну что ж, как бы ты не решилась поступить с клятвой, Эмма, просто помни, у тебя есть выбор.
– Выбор? Ты имеешь в виду себя? Я хочу сказать, ты будешь меня защищать?
Я очень надеялась, что он ответит "нет". Томмазо был умным, загадочным, красивым, сильным, с чувством юмора и… человеком.
Это само по себе было необычным. Если он скажет "да", все может измениться, жизнь станет намного более запутанной. Потому что, возможно, мне нужны оба, Гай и Томмазо, только по-разному.
Один принадлежал реальности, а другой – ну, моим фантазиям и ночным кошмарам.
– Совершенно верно. – Томмазо наклонился ко мне и легко поцеловал в губы, затем ушел.
Ик!
Глава 26
– Вотан, весьма наслышан о тебе. Рад! Очень рад.
Статный мужчина в возрасте с седеющей бородой энергично потряс Гаю руку, а затем практически затащил его внутрь своего коттеджа в стиле итальянской деревни.
Гай слышал множество историй об эксцентричном католическом священнике, но никто не упоминал о его бьющей через край жизнерадостности.
– Очень любезно с вашей стороны уделить мне время, отец Ксавьер. О вашей работе ходят легенды.
– Пожалуйста, зови меня Ксавьер. Я больше не служу в церкви. – Он показал на свою шею без воротничка и засмеялся. На нем был обычный синий костюм и тапочки.
До того, как перейти на работу к Учбенам, отец Ксавьер тридцать лет трудился в архиве Ватикана. Известнейший ученый, теперь он жил в коттедже на охраняемой территории и заведовал Отделом исторических исследований Учбенов.
Учбены разыскали его, потому что он был экспертом по культуре Месопотамии, греческой мифологии и занимался изучением трудов Бернардино де Саагуна, францисканского монаха-миссионера, путешествовавшего вместе с первыми испанскими конкистадорами и записывавшего фольклор ацтеков и майа.
– Как пожелаешь, Ксавьер, спасибо, что нашел для меня время так поздно вечером.
– Да в любое время. Не могу выразить, как я счастлив встретить тебя в живую, – воскликнул Ксавьер, лихорадочно оглядывая Гая с головы до ног, словно он редкая реликвия.
Гая это нисколько не задевало. Он привык, что с ним обращались, как с, ну, богом. Кроме Эммы.
Она считала его не лучше старой половой тряпки. Все верно, старой, потому что новым половым тряпкам, по крайней мере, оказывают честь и кладут перед входной дверью, а старые бросают наружу собирать грязь и мусор со двора.
Ну на самом деле, что она о себе возомнила? Играет с ним подобным образом.
Сначала бросается в объятия презренного человека, Томмазо. Потом трется своим соблазнительным маленьким телом об Гая. И дело тут вовсе не в его мощных феромонах. Гай подавлял их вблизи Эммы.
Это все, на что он был способен. Все-таки, сдерживать свои чувства рядом с ней было трудной задачей. Неужели она и вправду думала, что сможет манипулировать им и добиться у него разрешения позвонить родителям?
Эмма, наверное, чувствует через их связь, что Гая влечет к ней, и рассчитывает его этим контролировать. Но ха-ха, а какое мастерское представление!
Он почти поверил! Но не поэтому же ты ушел? А потому что, не можешь быть с ней и знаешь об этом. И что на счет сенота? Ты ощутил ее желание еще там. Тебе не показалось.
Сомнение с тяжелым глухим звуком пнуло Гая изнутри. Она не могла… это не… нет. Невозможно. Она сотни раз твердила ему, как его ненавидит и хочет от него избавиться.
Она отвергла его защиту и даже сейчас, кажется, желает лишь одного, вернуться домой и попытаться самой справиться с Мааскаб.
И все же несмотря на горькие слова, которые Эмма повторяла годами, Гай не мог выкинуть из головы мысль, что, возможно, страсть Эммы была настоящей.
Гай тяжело сглотнул.
Если это так, то его уход, должно быть, разъярил ее пуще прежнего.
Да она, наверное, в бешенстве.
Ему нужно узнать, притворялась ли она? Почему с женщинами так трудно? Прекрати ныть, будь мужчиной! Ты воин. Бог. Тебя прислали на эту Землю, чтобы бороться и защищать. А не болтаться вокруг, как томящийся от любви человек. Гай вздохнул.
– О, манеры. Какие у меня ужасные манеры. Пожалуйста, садись, Вотан или мистер Сантьяго? Чем ты сейчас занят?
– Можешь звать меня Гаем.
Ксавьер приподнял одну бровь.
– Гай Сантьяго. Странный выбор для существа такого статуса, но современно… а мне нравится.
Гай пожал плечами:
– Так меня зовет Эмма. Я уже привык.
Ксавьер вежливо кивнул.
– Могу ли я предложить чаю? Кофе? О, знаю. Превосходное кьянти.
Ксавьер смахнул огромную стопку журналов с маленького обеденного стола.
На обложке каждого журнала была женщина по имени Тайра.
– Вино было бы прекрасно, благодарю. – Гай сел за стол, с трудом поместившись на крошечном стуле из вишневого дерева. – Послушай, Ксавьер, мне нет нужды говорить, насколько деликатно то, о чем я собираюсь рассказать.
– Нет. Вовсе нет. Я не вправе верить, что ваш вид выше Создателя, но я все же уважаю ваше место… и силу… поэтому не стоит об этом беспокоиться.
Ксавьер взял невысокую, расширяющуюся к низу бутылку вина с буфета и наполнил два бокала.
– Извини? – переспросил Гай.
– Ведь я католический священник или был им и не просто снял с себя сан, чтобы служить Учбенам. В сущности я верю в то, что каждому отведена своя роль. И ты еще одно любимое создание Бога. Только другие божьи создания в этом мире о тебе не знают. Да это и не важно. Главное, мы все верим… веруем в Его план.
– Полагаю, и ты тоже? – поинтересовался Гай.
– Да. Конечно же. Ничего не случается просто так. Всему есть причина.
Интересный человек. Гай не был силен в философских рассуждениях на тему Создателя и Его планов. Не то, чтобы он за десять тысяч лет много думал об этом.
Но он все-таки пришел к выводу, что также, как и другие создания, никогда на самом деле не знал правды. А делиться своими умозаключениями считал бессмысленным, поскольку это не меняло ни его жизнь, ни его намерения.