Сам же Туча продолжал начатое неделю назад. Ел он мало, двигался много, по ночам выбирался через окно в парк, устраивал пробежку, отрабатывал показанные Дэном приемы. Зачем ему все это было нужно, он не знал, к спортивным высотам не рвался, за сердце прекрасной дамы не сражался. Просто появилась такая вот внутренняя потребность. Наверное, от всего этого он худел, худел ощутимо. На потерю сантиметров и килограммов указывал ремень, застегивать который приходилось все туже и туже.
А еще Туча думал. Вынашивал, переваривал ту тайну, обладателем которой стал. Иногда ему хотелось рассказать все друзьям, но он молчал, потому что знал: тайна эта неминуемо приведет их всех к Чудовой гари, а оказаться там еще раз он боялся.
За Ксанку он тоже боялся, потому что она тоже являлась частью тайны. Степка не знал этого наверняка, но ощущал своим особым чутьем. Самая темная ночь, которая неумолимо приближалась – он тоже это чувствовал, – потребует новую жертву. Туча не хотел думать, что жертвой может стать именно Ксанка, эта необыкновенная, непостижимая девочка. Никто из них не должен стать жертвой, но для этого нужно молчать и держаться как можно дальше от Чудовой гари…
Дневник графа Андрея Шаповалова. 1909 год
Игнат жил в поместье. Как же тяжело мне было его присутствие! Между нами словно выросла невидимая стена. Я знал причину этой отчужденности, видел ее каждый день на Зоиной шее, улавливал ее отражение в Зоиных глазах. Она переменилась после этого ведьмовского подарка: то горько плакала, то смеялась без причины, пряталась ото всех и, я боялся себе в том признаться, искала взглядом Игната. Брат был непривычно сдержан, безупречен. Настолько безупречен, что иногда мне казалось, что я все выдумал, что в нашей жизни ничего не изменилось.
Иллюзии мои рухнули за неделю до свадьбы, в тот день, когда случай ли, Бог ли привел меня к ведьминому затону. Сначала я увидел Орлика, любимого Зоиного жеребца, потом небрежно брошенные на траву шляпу и перчатки, а потом и саму Зою… Она медленно-медленно входила в реку. Удумала купаться? В платье?..
Я пришел в себя, только лишь когда Зоя исчезла под водой, на ходу сбрасывая сапоги, бросился в затон.
Она не желала, чтобы я ее спасал. Она кричала и отбивалась. В черных глазах ее было безумие. Я вынес ее на берег, без сил упал на траву.
– Зоенька, что же ты делаешь?
Она лежала с закрытыми глазами, ни живая ни мертвая. Кожа ее была смертельно бледной.
– Больно. – Тонкие пальчики коснулись ключа. – Вот здесь больно, Андрюша. Зачем ты пришел? Второй раз я не решусь… Умереть не смогла и жить не сумею… – Из-под длинных ресниц выкатилась слезинка.
– Зоя…
– Молчи! Не говори ничего! – Она открыла глаза, черные-черные, как южная ночь. – Я скажу… не могу больше молчать. Больно…
Зоя говорила, и с каждым сказанным словом мир мой погружался во тьму. Я верил и не верил одновременно. Не желал верить…
– Я сама к нему пришла, Андрюша… – Зоины пальцы слепо шарили по траве. – Он не звал и не хотел даже, а я все равно пришла… Как продажная женщина… Он так и сказал. И улыбался все время, а я… – Она разрыдалась.
Я знал, что она сделала, знал теперь причину ее отчаяния и желания умереть. В сердце моем образовалась гулкая пустота, мысли сделались путаными.
– Ты любишь его? – только и смог спросить.
– Нет! – Зоя ответила, не задумываясь, словно одна только эта мысль была ей невыносима. – Я его боюсь… – сказала и закрыла глаза, затаилась.
– Ты не виновата. – Я коснулся губами ее виска. – Слышишь, Зоя? Ничего не было.
– Было…
– Это не ты была. Морок…
– Морок, – эхом повторила она, и пальцы ее нашарили ключ.
– Сними его. Выбрось! Утопи в реке! – Я ненавидел этот ключ, точно он был живым существом.
– Не могу. – Зоя заглянула мне в глаза. – Я пробовала – не могу. Мне плохо без него, словно воздуха не хватает… И мир блекнет: ни красок, ни запахов, ни звуков. Мертвое все вокруг. И я мертвая… Веришь, Андрей?
Я верил, как верил я и в то, что без Зои мне не жить.
– Я уеду. – Она разгладила складки мокрого платья. – Не нужна я тебе теперь… такая.
– Нужна! – Я поймал ее за запястье, крепко сжал. – Ты мне нужна, Зоя. Без тебя мой мир блекнет.
Мы долго сидели на берегу, Зоино платье успело высохнуть. В тот день я принял очень важное решение. Наверное, тогда я по-настоящему стал взрослым.
Игната дома не оказалось. Слуги сказали: ушел на заре. Я знал, куда он направился, знал и не собирался отступать. Я должен с ним поговорить. Мне важно понять, что же стало с братской любовью.
Я быстро нашел заповедную поляну, Лешак научил меня ориентироваться в лесу. Здесь ничего не изменилось. Разве что ели стали чуть выше, а избушка чуть ниже. Игнат ждал меня. Он сидел под сенью старого дуба, на лице его лежали глубокие тени, а глаза были закрыты.
– Пришел, – сказал он, не открывая глаз. – Я ждал тебя. Знал, что рано или поздно придешь.
– Зачем все это? – У меня была тысяча вопросов, но я спросил: – Зачем все это?
– Садись. – Игнат похлопал по траве перед собой. – Нас ждет долгий разговор, брат.
Я послушно опустился на землю, всмотрелся в невозмутимое лицо брата.
– Она тебе рассказала? – Его губы дрогнули в презрительной улыбке.
– Я сам узнал.
– И каково это, брат? Каково узнать, что ты не первый, что то, что принадлежит тебе по праву, больше не твое?
– Ничего не изменилось.
– Да? – Игнат открыл глаза.
– Я люблю ее. Тебе не понять, что это значит.
На ветку дуба присел ворон, закаркал хрипло и сварливо. Игнат запрокинул лицо к небу, улыбнулся.
– Ты прав, брат. Тому, кого никогда не любили, трудно понять, что есть любовь.
– Тебя любили! Я, отец, мама…
– Мама? – Игнат смотрел прямо мне в душу. – Почему ты такой наивный, Андрей? Или глупый?! – Он взмахнул рукой, и ворон взмыл в небо. – Ты единственный не знаешь того, что знает, кажется, целый мир.
– Что я не знаю?
– Я расскажу. – Он кивнул. – Только давай с самого начала, чтобы ты понял, что мною движет.
– Рассказывай! – В затылке заломило от этого его взгляда, а еще от предчувствия чего-то страшного, необратимого. Но я пришел, чтобы узнать…
– Она была настоящей красавицей, Степка не соврал, – заговорил Игнат, я не сразу понял, о ком он. – Многие ее добивались, многие готовы были бросить к ее ногам весь мир. А она любила одного-единственного. Молодого, красивого, знатного. Он тоже говорил, что любит, и она поверила. Женщины так доверчивы. Наверное, им было хорошо вместе, наверное, он думал, что так будет всегда. – Пальцы Игната впились в траву, выдрали клок. – Но так не бывает! В тот день, когда она родила сына, он женился на другой.
Игнат говорил, а я отказывался верить, до последнего надеялся, что это всего лишь сказка.
– Когда ребенку исполнился год, его мать утопили в затоне. Утопили за то, чего она никогда не делала, а ее мертвое тело бросили на берегу…
– Погоди! – Я стер со лба испарину. – Погоди, Игнат, ты говоришь…
– Я говорю о том, как жесток и несправедлив мир! Его не было в поместье, когда это случилось, он вернулся из города только через день.
– Наш отец?..
– Да, наш с тобой отец. Он похоронил ее здесь, в лесу, а когда собирался уходить, услышал детский плач… Я похож на него, верно? Уже тогда я был на него похож, и он не посмел загубить еще одну невинную душу. Его власти и силы хватило на то, чтобы объявить меня сыном и заткнуть рты недоброжелателям и сплетникам. И даже мать, твоя мать, приняла меня. Но любила ли она меня, Андрей? Ты знаешь ответ на этот вопрос. Я стал лишним, ненужным, бастардом…
Все это было неправдой! Мама – возможно, да, но отец никогда не делал между нами различий. Больше того, отец всегда выделял именно Игната.
– Как ты узнал? – спросил я, вместо того чтобы ввязываться в бесполезный спор.
– Она мне рассказала. – Игнат кивнул в сторону избушки. – Моя настоящая мама. Она пришла ко мне во сне, в день моего шестнадцатилетия. Я ей не поверил. Не захотел верить. Согласись, лучше быть графом, чем ведьминым сыном! А потом она привела меня сюда, к своей могиле.
Игнат говорил, а я видел не взрослого мужчину, а маленького потерявшегося мальчика. Мне было жаль его. Искренне жаль.
– Готов слушать дальше? – Он улыбался загадочно и многозначительно.
Я кивнул.
– Она учила меня. Кое-что рассказывала, являясь ко мне во снах, но в основном по книгам. У нее было много книг, я все забрал себе. Я был нерадивым учеником ровно до тех пор, пока не подслушал разговор твоей матери и моего отца. Она хотела, чтобы все досталось законному наследнику, а не бастарду. Нет, мне тоже должны были перепасть какие-то крохи, но львиная доля предназначалась тебе, брат. Обидно, правда? Обидно и несправедливо! Я был вынужден защищаться…
Странная болезнь мамы, странные слова Лешака, тревога и неверие в глазах отца…
– Это ты? – Я тоже отказывался верить.
– Я. – Игнат кивнул. – Травы бывают разные, некоторые из них очень ядовиты.
– Она умирала в муках! – Перед моими глазами поплыл кровавый туман.
– Да, я был нерадивым учеником и плохим сыном. Сейчас я бы мог подарить ей легкую смерть. В конце концов, она меня вырастила, я ценю это.
– Она была твоей матерью!
– Нет, она была ТВОЕЙ матерью! – Игнат отмахнулся от моих слов с небрежной легкостью. – Моя мать лежит здесь. – Он посмотрел в сторону скрытой елями могилы. – И я – ее примерный сын! Смотри! – Он дернул ворот рубахи, и под его левой ключицей я увидел родимое пятно в виде листа клевера. Ведьмовской знак… – Я набираюсь сил, оно темнеет. Это неизбежно, я знаю. У каждого свой путь, мы его не выбираем.
– Врешь! – закричал я. – Ты мог отказаться, пойти другим путем!
– Я пытался. Когда эта женщина, твоя мать, умерла, я решил, что с меня достаточно, но она сама виновата. Зачем она вырвала у отца ту клятву?!
– Какую клятву?
– А ты не только наивен, но еще и глуп, Андрей. Ты же сам мне о ней рассказал. В ночном, помнишь? Я сразу понял, о чем она просила перед смертью. Именно ее алчность вложила в мои руки орудие мести.
– Не было никакой утопленницы. – Я прикрыл глаза, вспоминая ту страшную ночь. – Это ведь ты пытался меня утопить!
– Я. – На лице Игната промелькнуло и тут же исчезло не то сожаление, не то раскаяние. – Но Степка тебя спас, и, знаешь, я даже обрадовался, что не стал братоубийцей.
Он говорил страшные вещи, но поверить в них было еще страшнее.
– Я хотел лишь справедливости. – Голос Игната упал до шепота. – Мы же братья, а раз так, все у нас должно быть поровну, по справедливости, но отец позвал к себе нотариуса, и я понял, что по справедливости ждать нечего.
– Волчья яма…
– Мне помогали волки. – Игнат достал из-за пазухи уже знакомый мне нож с вырезанной на рукояти фигуркой волка. – К тому времени я уже почти научился ими управлять. Вот с его помощью. Если бы ты не угодил в яму, они бы тебя разорвали. Мне не пришлось бы ничего делать самому. Видишь, как изящно?
– Но я снова выжил.
– Да, ты снова выжил. Мало того, ты снова отнял у меня то, что было уже почти моим.
– Зою.
– Она красивая. Даже сейчас, ненужная, она все равно красивая. Наверное, я бы смог ее полюбить, если бы не ты. – Глаза Игната заволокло туманом, и в тумане этом я видел синие молнии.
– Видишь, каким я стал? – Он горько усмехнулся, погладил нож.
– Вижу.
– Чудовище. Но даже у чудовища может быть сердце. – Большим пальцем брат коснулся кончика ножа, на коже тут же выступила капля черной крови. – Держи! – Он протянул мне нож. – У тебя еще есть шанс все исправить. Убей меня!
Нож был свинцово тяжел. Волк свирепо скалился, так и норовил укусить. Сумасшествие…
– Я доверяю тебе, брат. Жизнь моя в твоей власти. Я сам себе вынес приговор, тебе осталось лишь его исполнить.
Я не заметил, когда в лесу стало темно. В ветвях елей тревожно выл ветер, ему вторили волки, Игнатовы друзья и свита. И сам он тоже был похож на волка, смертельно опасного… Жизнь его теперь в моих руках… нож острый… никто никогда не узнает…
– Нет! – Я выронил нож. – Не могу… Уходи. Игнат! Уходи и никогда больше не возвращайся!
– Подумай. – Он поднял нож. – Второй возможности остановить меня у тебя уже не будет.
– Уходи! – Я силился перекричать ветер и волчий вой.
Игнат медленно встал, сунул нож за пазуху.
– Я убью вас всех. Ты не оставил мне выбора, брат. Я вернусь, и ты пожалеешь об этом дне.
Он уходил, не оборачиваясь, а я смотрел ему вслед и думал, что жизнь моя никогда больше не станет прежней. По щекам моим катились горькие слезы…
Туча
Тот день должен был стать особенным, он расцветал в Тучиной душе тревогой и недобрыми предчувствиями. Что-то должно случиться. Если не прямо сейчас, то ночью. Что-то, чего невозможно избежать.
Отражение собственного страха Туча видел в синих Ксанкиных глазах. Она по-прежнему почти не разговаривала с ними, только с Дэном, но Туче не требовались слова. Ксанка так же, как и он сам, ждала и боялась. Туча попробовал поговорить с ней, утром специально пришел к Васькиному дому, ждал, караулил…
– …Тебе чего? – Она вышла не из двери, а из-за старой липы. Наверное, тоже караулила.
– Поговорить. – В обществе Ксанки он всегда терялся, становился совсем неуклюжим.
– Говори. – Она сорвала травинку, сунула в рот.
– Ты это тоже чувствуешь?
– Что? – Ксанка смотрела на него снизу вверх, лицо ее было безмятежным.
– Самая темная ночь…
– …Приближается.
– Да. Тебе нужно уехать.
– Зачем?
Туча не знал. Догадки и смутные подозрения – вот единственное, что у него было. Догадки – это не аргумент.
– Паучок. – Он коснулся Ксанкиных волос. – Запутался… Я сниму? Можно?
Она замерла, точно в ожидании чего-то страшного. Испугалась паука? Или его прикосновения?
Ее волосы были мягкими, как у новорожденного, в том месте, где они спускались на шею, оставалась бледная полоска незагорелой кожи. Осторожно, боясь вздохнуть, Туча коснулся Ксанкиной шеи, отвел в сторону волосы. Родимое пятно в виде трилистника оказалось едва заметно, но оно было…
– Все, убрал! – Туча взмахнул рукой, точно стряхивая что-то мерзкое.
– Спасибо. – Ксанка смотрела на что-то за его спиной.
Туча обернулся и встретился с внимательным Дэновым взглядом.
– Паучок… вот, – сказал он и покраснел.
– Я понял. – Дэн кивнул, улыбнулся Ксанке и спросил: – Пойдем купаться?
Она смотрела на Дэна, и синие глаза ее радостно сияли. Туча вздохнул, отступил на шаг, сказал вместо прощания:
– Ты подумай.
– Подумаю, – пообещала Ксанка, но было совершенно ясно, что мысли ее не с ним.
Суворов нашел его после обеда. Туче показалось, что командир специально ждал, когда он останется один.
– Тучников, как дела? – Суворов улыбался, но во взгляде его была озабоченность.
– Нормально.
– Прогуляться не желаешь?
– Куда? – Он уже понял куда, и по спине тут же заструился ручеек липкого пота.
– Покажешь мне то место? – Суворов понизил голос до шепота.
– Какое?
– Не старайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле, покажи место, где ты видел блуждающий огонь.
Ручеек превратился в реку, рубашка моментально прилипла к спине.
– Боишься? – Суворов сощурился.
Да, он боялся, но вместо того, чтобы признаться в этом, сказал совсем другое:
– Вы хотите прямо сейчас?
– Да, пока есть время.
– Хорошо.
Они шли по опаленному, измученному яростным солнцем лесу: Туча впереди, Суворов следом. Шли молча, ни разговаривать, ни отвечать на вопросы Туче не хотелось. Он вдыхал жаркий смолистый воздух и боялся почувствовать запах гари. Запаха не было. Не то чтобы он совсем успокоился, но сердце стало биться размереннее.
– Здесь. – Туча остановился посреди уже знакомой ему полянки и принюхался. Ничего!
– Прямо здесь? – Суворов обвел полянку задумчивым взглядом.
– В кустах. – Туча кивнул в сторону подлеска. – Там такой пятачок три на три метра. Только я туда с вами не пойду. – И плевать, что Суворов посчитает его слабаком. Он и есть слабак.
– Не хочешь и не надо. – Командир ободряюще улыбнулся. – Сейчас я взгляну одним глазком, и будем возвращаться.
Суворов отсутствовал пару минут, из подлеска он вынырнул так внезапно, что Туча испуганно вздрогнул.
– Все, Тучников! Можем возвращаться. – Он выглядел довольным и озадаченным одновременно.
– Нашли то, что искали? – Хотелось пить, язык сделался сухим и шершавым.
– Не знаю. – Командир пожал могучими плечами.
– А что там? Вход в подземный бункер?
– Не знаю, Тучников, но надеюсь, скоро я с этой историей разберусь. Ты только никому не рассказывай, что водил меня сюда. Договорились? – Он посмотрел внимательно и, Туче показалось, немного заискивающе.
– Военная тайна? – Степка смахнул выступивший на лбу пот, подумал, а не рассказать ли Суворову о своих подозрениях, но удержался.
– Вроде того.
– А когда она должна случиться?
– Кто? – Суворов слушал невнимательно, думал о чем-то своем.
– Самая темная ночь.
– Да по-разному случается. Недели через две, я думаю. – Соврал и глазом не моргнул. Надо же так уметь.
С Ксанкой они столкнулись у ворот лагеря. Суворов посторонился, пропуская ее вперед. Туча замер, к горлу подкатила волна тошноты. От Ксанки пахло гарью. И на кроссовках ее был серый налет то ли пыли, то ли пепла… Она посмотрела на Тучу затуманенным взглядом, и от взгляда этого стало совсем плохо. В небе полыхало солнце, но он знал – самая темная ночь уже началась…