Этих двоих Дэн узнал сразу, даже сквозь пелену боли. Измайлов и один из близнецов.
– Хорошо, что мы его связали, а то очень уж он шустрый. – А это визгливый дистрофик.
Похоже, вся команда в сборе. А он с раскалывающейся головой и связанными руками. А Ксанка… Дэн открыл глаза.
Все та же река, только уже не затон, потому что течение быстрое, а берег обрывистый, и на самом краю – цепляющаяся корнями за землю старая ива. Голой спиной Дэн чувствовал ее шершавую кору, упирался затылком в нагретый солнцем ствол.
– Очухался, пацаны! – Из медленно рассеивающегося тумана выплыла рожа дистрофика. – Че зыришь, каратист?! Допрыгался?!
Ксанка стояла на коленях, так же, как позапрошлой ночью. И так же, как позапрошлой ночью, ее держал сзади за шею один из близнецов. Лицо девушки было спокойным, если не сказать отрешенным, и Дэну вдруг подумалось, что это очень плохо.
– Отпустите ее! – Голос был хриплый, с присвистом. – Отпустите, и поговорим.
– Поговорим! – К нему шагнул ухмыляющийся Измайлов. – Сначала с тобой поговорим, а потом с твоей долбанутой подружкой.
Туча оказался прав – их достали поодиночке. А он снова подставился. В который уже раз потерял бдительность.
– Ксанка? – Дэн не смотрел на этих уродов, он смотрел только на нее, на ту, которая по его вине оказалась в таком диком положении.
– Я нормально. – Она попыталась улыбнуться. Получилось не слишком хорошо. – Они напали сзади, я не успела тебя предупредить.
– Как это трогательно! – Измайлов наотмашь ударил Ксанку по лицу.
Она дернулась, зашипела не то от боли, не то от злости. Дэн рванулся вперед. Кожаный ремень больно впился в связанные запястья. Бесполезно. Так ничего не добиться.
– Все хорошо. – Ксанка смотрела на него снизу вверх, из разбитой губы сочилась струйка крови.
Она ошибалась… Все было очень плохо. Дэн понимал это как никогда ясно. Он выдержит и издевательства, и боль, но что станет с ней?..
– Скотина. – Он смотрел в мутные, пьяные от вседозволенности глаза Измайлова. – Тебе не сойдет это с рук.
Получилось глупо, жалко и беспомощно. Пустые слова… Или не пустые? Дэн еще раз проверил крепость своих пут. Руки связаны, но ноги-то свободны. Если все правильно рассчитать, то одного из них он точно вырубит. Хотя бы одного…
– Юрик, дай я! – Один из близнецов шагнул вперед, на его звероподобном лице блуждала мечтательная улыбка. – Сейчас он у меня запоет…
Еще один шаг. Осталось совсем чуть-чуть. Дэн ударил двумя ногами сразу. Плечевые суставы пронзила боль, мышцы пресса сковало от напряжения, но оно того стоило. Удар пришелся в солнечное сплетение. Близнец взвыл и рухнул на колени. Минус один. Этот вернется в строй теперь не скоро, а остальные сто раз подумают, прежде чем сунуться.
Закричала Ксанка, громким и отчаянным криком останавливая Дэново сердце. Дурак! Зачем им рисковать с ним, пусть связанным, но все еще опасным, когда есть она, совершенно беспомощная! Второй близнец стоял соляной статуей, глаза его были белыми от бешенства, а лапы стискивали тонкую Ксанкину шею до тех пор, пока крик не перешел в хрип, а лицо не посинело.
– Валик, ша! – Измайлов взмахнул рукой, и лапы близнеца разжались. Ксанка закашляла, задышала тяжело, со свистом. – Ты ее чуть не придушил, идиот! – сказал Измайлов и перевел взгляд на Дэна. – А ты у нас, значит, крутой парень? Да, Киреев?
Дэн ничего не ответил, он смотрел на Ксанку. Близнец ее больше не держал. Наверное, она даже смогла бы убежать. Ей нужно только захотеть. Она же быстрая, как ртуть.
Ксанка не захотела. Или просто не поняла, что путь к спасению свободен. А потом стало поздно, близнец схватил ее за волосы, дернул вверх, поднимая с колен.
– Значит, крутой! А что ты скажешь на это? – Измайлов стоял вне досягаемости, в руке он держал похожую на посох палку. – Думал, самый умный?
Удар пришелся в живот. Дэн успел сгруппироваться, но боль от этого едва ли стала меньше…
– Умный в гору не пойдет и под удар не подставится. – Улыбка, быстрый выпад и снова боль, невыносимая, отключающая волю и сознание.
Колени подогнулись, но боль, теперь уже в вывернутых плечевых суставах, не дала упасть. Дэн уперся ногами в землю, посмотрел на Ксанку. Она стояла, зажмурившись, что-то шептала.
Девушка открыла глаза в тот момент, когда Дэн встретил еще один удар палкой. На сей раз не под дых, а в грудь. Хрен редьки не слаще…
Теперь Дэн видел все словно сквозь мутное стекло. Мир замедлился, делаясь вдруг неправильно-отстраненным.
Вот Измайлов замахивается. Палка описывает в воздухе дугу, но в самый последний момент меняет траекторию, летит не вперед, навстречу Дэну, а назад, за голову Измайлова. И Измайлов тоже летит, заваливается на спину, скользит по траве к обрыву. Рот его раскрыт в немом крике – или Дэн просто ничего не слышит? – в глазах ужас. Последний взмах руками, а потом сытое чавканье воды где-то внизу…
Близнец, тот, что держал Ксанку, медленно, словно нехотя, разжимает пальцы, тоже пятится к обрыву. У ног его вьется маленький смерч, с корнем вырывает траву, поднимает в воздух мелкие ветки. Мгновение близнец балансирует на краю, а потом с воем падает. Дэнова лица касаются горячие пальцы, синие Ксанкины глаза близко-близко. В них – арктический холод, а губы шепчут что-то непонятное. За ее спиной – дистрофик, испуганный, растерянный, готовый на все: и кинуться в бой, и броситься наутек. Нужно предупредить…
Дэн опоздал со своим предупреждением. Мир снова ускорился, стал почти нормальным. В мире этом появился новый персонаж…
Дядя Саша Турист вырос словно из-под земли. Или из-под воды? Всего за каких-то несколько секунд он успел развязать Дэна, сказать что-то успокаивающее Ксанке, отвесить подзатыльник дистрофику, осмотреть корчащегося на земле близнеца, сломать об колено палку.
– Что у вас тут, ребятки? – Дядя Саша переводил взгляд с Дэна на Ксанку. – Это что еще за игры? Девочка, кто тебя так? – Он хотел коснуться Ксанкиного подбородка, но она раздраженно дернула головой.
– Все нормально… это так просто. – К Дэну вернулась возможность не только слышать, но и говорить. – Недоразумение.
– Недоразумение? – Турист мрачнел с каждой минутой. – И которое из этих недоразумений тебя так отделало, сынок? – Он легонько толкнул Дэна в грудь, и тот застонал от боли. – Ну! Этот? Или этот? – Турист обернулся сначала к дистрофику, потом к близнецу.
Тем временем на берег, чертыхаясь и отплевываясь, выбрались Измайлов со вторым близнецом.
– Как водичка? – мрачно поинтересовался Турист, разглядывая их мокрую одежду.
Эти двое его, казалось, даже не услышали. Вид у них был пришибленный, зубы выбивали барабанную дробь.
– Имейте в виду, шакалята, я вас запомнил! – сказал дядя Саша многозначительно.
Он немного оттаял, только лишь когда измайловские отморозки убрались восвояси и на берегу они остались втроем.
– Почему не в лагере? – спросил Турист у Дэна.
– Да так…
– Ясно – самоволка.
– Ну, а ты, красавица? – Взгляд, направленный на Ксанку, потеплел. – Не замерзла без одежды-то?
Ксанка ничего не ответила, лишь равнодушно передернула плечом.
– Значит, будете молчать, как партизаны. – Турист кивнул. – Ну, дело хозяйское. Только на будущее послушайтесь доброго совета – не шляйтесь по лесу. Особенно ты, девочка. – Он глянул на Ксанку, а потом словно между прочим спросил: – Шаповалова вашего ставить в известность о случившемся?
– Нет, – вместо Дэна ответила Ксанка.
– Ага, самоволка! Понимаю. Где одежда ваша, купальщики? Девчонка посинела вся от холода.
К затону они вышли всего через минуту – оказалось, он совсем близко, – молча оделись, собрали свои вещи.
– Проводить до лагеря? – спросил Турист.
– Не нужно. – Дэн потянулся за Ксанкиным рюкзаком, но она его опередила.
– Ну, как хотите. Только помните, что я вам сказал. Нечего вам делать в лесу.
– Уже поняли. Спасибо. – Дэн взял Ксанку за руку. – Пойдем мы.
Турист еще долго смотрел им вслед, а потом развернулся, пошагал вдоль берега.
– Прости меня. – Дэн начал разговор первым. Должен был начать, потому что им с Ксанкой многое предстояло обсудить.
– За что? – Она замедлила шаг, но в его сторону не посмотрела.
– Это все из-за меня. – Как же сложно найти правильные слова. – Если бы ты со мной не пошла, ничего бы не случилось.
Ксанка остановилась резко, как вкопанная, коснулась сначала его груди, потом живота.
– Больно?
– Нет. – Он дотронулся до ее подбородка, осторожно, словно она была сделана из хрусталя. – А тебе?
– И мне не больно. Они сволочи, Дэн. Не нужно о них вспоминать.
Да, она права, он не станет вспоминать этих гадов, лучше он будет вот так смотреть в ее синие-синие глаза. Наверное, если смотреть достаточно долго, можно увидеть в них свое отражение.
– Видишь, какая я? – Ксанкины губы скривились в горькой усмешке.
– Вижу.
– Ненормальная. Чокнутая…
– Ты необычная и…
– И?..
– И красивая…
У их первого поцелуя был горько-соленый вкус крови. Он был осторожный и целомудренный, отчаянный и неожиданный для обоих, он был правильный и особенный.
– Я сумасшедшая. – Ксанка дышала тяжело, отводила взгляд. – Ты просто не понимаешь, какой опасной я могу быть.
– Для кого опасной? – Он видел созданный ею маленький смерч. Наверное, она могла сделать и что-то большее.
– Для всех. – Ксанка уткнулась лбом ему в грудь. – Когда это случается, мне трудно остановиться. Я тебе расскажу, ты должен знать.
– Расскажи. – Ее волосы почти высохли. Прикасаться к ним оказалось приятно.
– У меня был друг, один-единственный, самый верный. Его звали Джейк. Я так его назвала. Золотистый ретривер, настоящий красавец, очень умный, очень добрый. Это случилось зимой, мы гуляли с Джейком в парке, недалеко от реки, он убежал от меня. А потом я услышала выстрелы. Четыре выстрела. Я знаю, я считала. – Ксанка всхлипнула. – Когда я нашла Джейка, он был еще жив. Знаешь, какой у него был взгляд? Он понимал, что умирает, а я остаюсь совсем одна. Он прощался со мной. Этих двоих я увидела через полчаса на льду, они уже зачехлили винтовки, но я знала, что именно они убили моего Джейка. Я себя не контролировала, бросилась на них с кулаками, что-то кричала, проклинала их.
– А они?
– А они смеялись. Один из них ударил меня по лицу, сказал, что таких, как я, тоже нужно отстреливать, велел убираться. Знаешь, что я сделала? – Ксанка заглянула ему в глаза.
– Что?
– Я выбралась на берег, а потом растопила лед.
– Какой лед?
– Под ними. Я просто сильно-сильно захотела, чтобы эти гады провалились под лед. Есть такие желания, от которых становится больно вот здесь. – Она коснулась пальчиками его груди, в том месте, где билось сердце. – Лед начал плавиться на глазах, они ушли под воду, а я стояла и смотрела.
– Они утонули? – В том месте, которого касалась Ксанка, вдруг стало нестерпимо холодно.
– Нет, я позвала на помощь. Но ты не представляешь, как мне хотелось оставить их там, в воде! Я нелюдь, чудовище!
– Но ты ведь не оставила. – Дэн коснулся губами ее виска.
– Ты слишком добр ко мне. Ты и твои друзья. Я не привыкла к такому. Мои родители…
– Ты им рассказала?
– Нет, они узнали сами. Не так давно… Я провинилась, отец меня ударил. Он бил меня и раньше, но так сильно – никогда. Я не всегда могу это контролировать. Если мне угрожает опасность, я отвечаю…
– Что ты сделала?
– Почти то же самое, что с палкой. Я метнула в него ножом. То есть нож сам полетел. Он воткнулся отцу в руку. Было очень много крови…
– Поэтому ты здесь? Они боятся оставаться с тобой?
– Отец кричал, что я чокнутая психопатка, что у меня порченая кровь и мое место в психушке. Знаешь, он уже показывал меня психиатру, в прошлом году возил в НИИ психиатрии. Мне даже выставили какой-то диагноз, наверное, не слишком серьезный, если я до сих пор не в дурдоме. – Она невесело усмехнулась, а потом продолжила: – Мама отца как-то уговорила, предложила компромиссный вариант: они улетают за границу, я остаюсь жить у тетки.
Компромиссный вариант! Бросить дочку одну в такой сложной ситуации. Господи, что же у нее за родители?!
– Я почти научилась этим управлять. – Ксанка говорила очень тихо. – Если крепко-крепко зажмуриться, если читать про себя сто двадцать седьмой сонет Шекспира…
– Почему сто двадцать седьмой сонет? – Дэн улыбнулся.
– Не знаю. Просто он мне нравится. Я однажды попробовала, и у меня получилось.
– Тогда, на реке? Когда ты потеряла свой ключ?
– Да. Я боялась вам навредить. Вы нравились мне. Ты нравился…
– Ты мне тоже нравишься. Очень… – Он не кривил душой. Впервые в жизни девушка нравилась ему так сильно и так отчаянно, что перехватывало дыхание.
Она долго всматривалась в его лицо, а потом впилась в губы поцелуем, отчаянным, совсем не детским, совсем не целомудренным. И то, что они сделали потом, не являлось целомудренным, но было необходимо им, как воздух. Их взрослая жизнь родилась под сенью старого леса, на прохладной, присыпанной иглицей земле. Она была отчаянно восхитительной, с горько-соленым вкусом нежданного и запретного счастья. С дымными смерчами, развевающими Ксанкины волосы, с яркими вспышками радости от взаимного узнавания. Кто бы мог подумать, что так бывает…
… У калитки их ждал сюрприз. Вернее, сразу три сюрприза. Прямо на траве сидели Гальяно, Матвей и Туча, живые и, по всему видать, здоровые. Появление Дэна и Ксанки они встретили радостными воплями, даже Туча смущенно улыбался. Дэн почувствовал, как напряглась Ксанка, покрепче сжал ее руку. Эти ребята – его друзья, и они должны знать.
– Моцион совершали? – Гальяно вскочил на ноги, отвесил Ксанке поклон.
– Купаться ходили. – Дэн пожал протянутую руку, похлопал Матвея по плечу, улыбнулся Туче. – А вы, как я посмотрю, уже в строю!
– Банальное отравление! – усмехнулся Матвей. – Клизмы, капельницы, промывание желудка – и вот мы уже как новенькие! Соскучился, друг?
– Не то слово! – И снова Дэн не покривил душой, этим троим он был рад просто несказанно. – Суворова тоже отпустили?
– Задержали, – не без злорадства сказал Гальяно. – Наверное, больше всех слопал огурцов. Пару дней можем спать спокойно. А вы, я гляжу, подружились? – Он многозначительно улыбнулся.
– Даже больше, – сказал Дэн очень серьезно.
– Ага, значит, к четырем мушкетерам присоединилась Миледи!
– Лучше уж Констанция, – буркнул Туча. – Миледи – та еще стерва. – Он бросил быстрый взгляд на Ксанку и густо покраснел.
– А Констанцию убили, – хмыкнул Гальяно. – Кстати, вы снова попали в переделку? – Он внимательно всмотрелся в Ксанкино лицо. – Нашу прекрасную леди кто-то посмел обидеть?
– Леди сама кого хочешь обидит, – фыркнула Ксанка.
– Столкнулись у реки с бандерлогами.
– Во блин! – Гальяно хлопнул себя по коленкам. – И как?
– Как видишь, живы, но проблемы были.
– Не сомневаюсь, что проблемы были. Эти гады даже девушек бьют. – Гальяно бросил извиняющийся взгляд на Ксанку.
– А как они вообще оказались за территорией? – спросил Матвей.
– Это я им дал ключ! – Из-за старой липы выступил Василий. Вид у него был виноватый и решительный одновременно.
Туча
Почему-то Туча совсем не удивился тому, что сказал Василий. При его-то любви к деньгам сохранять верность одному клиенту!
– Продал ключ этим волчарам?! – Гальяно покачал головой. – Да ты Брут!
– Я не Брут! Они сказали, что только искупаются. Они мне две тысячи дали.
– Понимаю, две тысячи – это сила. – Гальяно сплюнул себе под ноги. – За две тысячи можно и сподличать!
– Ничего ты не понимаешь! – В голосе Василия слышались слезы. – Мне деньги до зарезу нужны! Если потребуется, я еще и не то сделаю!
– Бизнес планируешь начать? Бизнесмен хренов!
– Он не для себя, – сказала молчавшая до этого Ксанка. – Тебе деньги для мамы нужны? Для операции, да?
Василий ничего не ответил, лишь зло шмыгнул носом.
– Не понял, что за операция? – Гальяно переглянулся с Матвеем.
– На сердце, – заговорил наконец парнишка. – Ей врачи два месяца дают без операции. Операция дорогая, мы на нее уже пять лет с папкой деньги собираем. Думали, получится еще один кредит взять, но папке больше не дают. А она умирает! Понимаете?! Моя мамка умирает, а денег нет… – Он отвернулся, плечи его дрожали от едва сдерживаемых рыданий.
– Сколько вам не хватает? – спросил Туча.
– Очень много, – сказал Василий, не оборачиваясь. – Шесть тысяч. Долларов…
– Да, – Гальяно казался растерянным, – даже если мы все скинемся, то получатся слезы.
– Не надо скидываться, – сказал Туча. – Подождите, я сейчас.
Это место он помнил очень хорошо. Прикрытая ветками и мхом дыра в основании забора. В дыре как раз помещался перемотанный скотчем сверток.
Туча разорвал скотч, развернул целлофан. Ему не нужно было пересчитывать лежащие внутри деньги. Десять тысяч долларов ровно. Вот и пригодился мамин подарок…
Он спрятал деньги за пазуху, из тайника в заборе достал еще одну вещь, повертел в руках, сунул за пояс штанов.
Впервые в своей никчемной жизни Туча чувствовал себя настоящим волшебником. Впервые окружающие смотрели на него, как на волшебника. Особенно Василий, недоверчиво и жадно прижимающий к груди сверток с будущим для его больной мамы. Остальные улыбались растерянно и удивленно, ободряюще хлопали Тучу по спине, что-то говорили, он не слышал. Он был счастлив, а счастье делало его беспечным и глухим.
Суворова не выпустили из больницы ни на следующий день, ни через три дня. Наверное, болезнь у него оказалась какая-то особенно тяжелая. Или не болезнь, а личные проблемы?.. Как бы то ни было, но в лагерь он вернулся лишь через неделю, здоровый, бодрый, сияющий, как начищенный пятак. За это время в их размеренной жизни многое успело измениться. Васину маму увезли в областной центр на операцию, сам Вася отправился с нею, но перед самым отъездом успел встретиться с Тучей.
– Вот. – Мальчишка протянул ему ключ. – Батя сменил замок на калитке. Теперь ключ только у вас. А этим волчарам я деньги вернул. И тебе верну, только не сразу. Хорошо? Когда заработаю.
– Мне не надо. – Туча разглядывал ключ у себя на ладони. – Главное, чтобы деньги пригодились.
– Они пригодились! – Вася шмыгнул носом, убежал, не прощаясь.
Дэн каждую свободную минуту проводил с Ксанкой. Даже купаться на затон они теперь ходили вдвоем. Матвей сказал, что у них чувство, и в голосе его послышалось что-то смутно похожее на зависть. Туче тоже было немного завидно, иногда он даже представлял себя на месте Дэна, но картинка получалась неяркая и неубедительная.
Гальяно тоже с головой ушел в "чувства". В отсутствие главного конкурента он мобилизовал все ресурсы, чтобы покорить медсестру Леночку. Бегал по росе за полевыми цветами, которые раскладывал на ее подоконнике, по вечерам пел серенады под ее окнами, подбрасывал записки с любовными стихами. Леночка его ухаживания принимала с благосклонной снисходительностью, но Туча видел – любит она только Суворова.