- Думаю, чутье не обманывает тебя, Бруно, - сказала я. - Но я делала это нарочно.
- Ты не заметила, кто появился в зале? - спросил Винсент.
Я пристально всмотрелась в него. Странная забота о моих чувствах. И о Джоне Нейлоре.
- Не сразу, - ответила я.
- А потом?
- Потом да.
В его глазах я прочла недоумение, сменившееся пониманием. Наверное, шеф рассуждал так: если она (то есть я) подвергла риску свои отношения с Нейлором, значит, игра стоила свеч. Однако посмотрим, что может выйти из этой игры. Дай Бог, чтобы польза… На то же рассчитывала и я.
- А где Марла? Что-то ее не видно сегодня, - спросила я.
Винсент нахмурился и взглянул на Бруно, тот покачал головой и пожал плечами.
- Надеюсь, ее не упекли в тюрягу?
- Типун тебе на язык, Кьяра! - Винсент отер вмиг вспотевший лоб черным носовым платком. - Мне бы сообщили. Надеюсь, она просто опаздывает. Кстати, не в первый раз.
И словно услышав это, Марла появилась из-за кулис и начала свой танцевально-раздевальный номер под деревенский мотивчик песенки "Хочу быть милашкой ковбоя". Она была наряжена во все белое - такое милое сельское платьице, такая же шляпка - и вооружена парой шестизарядных "кольтов". Все равно зрелище - особенно при ярком свете рампы - довольно жалкое, и я решилась сказать Винсенту, что этот номер пора бы уже заменить, но тот только поморщился: не лезь, мол, со своими советами, для нашей публики и так сойдет.
Я покосилась на Алонцо. Итальянец был, казалось, полностью поглощен выступлением Марлы со всеми приколами, на его привлекательном лице появилось какое-то подобие улыбки. В глазах нечто похожее на желание. Ну и в чем дело? Он ведь, в конце концов, мужчина, даже если маньяк, а она какая-никакая женщина. Мне-то что за печаль? Пускай Марла старается для него, лезет из своей просиликоненной кожи, она еще не знает, что этот красавчик не из тех хмырей, кто щедро бросается деньгами.
Я не осталась досматривать окончание номера, когда она наконец сорвет с себя лифчик и предстанет на всеобщее обозрение со своими титьками техасского образца. Конечно, это грандиозное зрелище, но у меня были дела поважнее - обдумать костюм для своего следующего выступления, - потому что я старалась как можно чаще вносить пусть небольшие, но изменения в свои наряды. Это ведь один из способов поддерживать себя в форме, соответствующей моему неофициальному, но пока еще не поколебленному званию примадонны клуба.
С этой целью я вернулась в гримерную, открыла свой шкафчик и в раздумье замерла перед ним. Мои глубокие размышления прервал визгливый хохот, раздавшийся из-за двери, которая вела за кулисы. Смех был женский, противный и абсолютно незнакомый, из чего я сделала вывод, что скорее всего голос принадлежал нашей заезжей знаменитости, Фрости Лике. Приоткрыв дверь пошире, я выглянула в полутемный коридор с небольшой лесенкой, ведущей к задней двери. Там на ступеньках я увидела две фигуры. Да, это была Фрости собственной персоной, и персона эта уютно сидела на коленях у Рика. Быстро же они столковались! Ну и кобелина этот сморчок!
- … Ты… такой сладенький, - услышала я ее голос. - Я готова тебя съесть без ложки…
Растяжка только мычал и шарил руками по ее телу с таким отчаянием, словно делал это последний раз в жизни.
- Рикки! - не выдержала я, вспомнив, что, видимо, точно такая сцена предшествовала смерти бедняжки Винус. - Опять за свое?
Парень вскочил со ступеньки, чуть не уронив Фрости, та слабо взвизгнула.
- Кьяра, - сказал он тоном провинившегося школьника, - это совсем не то, что ты думаешь, клянусь.
Фрости медленно отряхивалась и оправляла свое кукольное платье, не сводя с меня глаз.
- Воистину черного кобеля не отмоешь добела, - рявкнула я. - Чем ты думаешь, Рикки? Не иначе как задницей.
Я была очень зла на этого болвана, ему все до фени! После того что случилось каких-то два дня назад, когда над Марлой еще висит страшное обвинение… он как ни в чем не бывало тискает эту дешевку…
"Дешевка" уже отряхнулась и раскрыла пасть.
- Кто ты, собственно, такая и чего вяжешься? - наехала она на меня.
Я уже собралась ответить, но в этот момент что-то тяжелое пронеслось в непосредственной близости от меня, и я врезалась в открытую дверь. Это была Марла, только-только окончившая демонстрировать свои телеса. Вероятно, увидев, как две красотки - я и Фрости в ее прозрачном неглиже - окружили Рика, она тоже вспомнила недавнее и не могла сдержаться. А быть может, уже свихнулась чуть-чуть на этой почве. Раньше за ней такого вроде не замечалось.
Слава Богу, меня она не подозревала или просто не смогла действовать сразу на два фронта, - во всяком случае, Марла всей своей мощью обрушилась на Фрости. Впрочем, та не проявила особой беспомощности и оказалась весьма рукастой в полном смысле слова.
Я узнаю, что многие мужчины с интересом, если не сказать больше, смотрят на бои между женщинами, порой дополняя увиденное картинами своей неуемной фантазии. Но поверьте, наблюдать вблизи схватку двух полуголых баб, вырывающих друг у друга волосы, царапающихся, плюющихся, визжащих, - отвратительно. Ничего сексуального в этом зрелище нет. Безвкусный, как трава, китч.
Скажу откровенно, лично я боялась вмешиваться в драку. Рик, по всей видимости, испытывал те же ощущения: он стоял с расширенными от ужаса глазами, по-детски прижав кулаки ко рту.
На счастье, поблизости оказались вездесущий Бруно и наш рыжеволосый режиссер. Первый взял на себя Марлу, второй - ее соперницу. Первый получил хороший удар в челюсть, второй отделался куда легче: Фрости уткнула голову в далеко не могучую грудь режиссера и зарыдала в голос.
Только тогда Рик осмелился приблизиться к Марле.
- Дорогуша, - запинаясь проговорил он, - ты опять поняла все не так. Я шел по своим делам, а эта ведьма как набросится на меня… и как…
Похоже, Марла не слишком поверила ему. Она стояла по-прежнему готовая к бою, огромная грудь вздымалась, как горы при землетрясении, лицо блестело от пота, губы дрожали.
С улицы к нам в дверь уже заглядывали любопытствующие посетители клуба, видевшие или слышавшие со стороны автостоянки то, что происходило. К ним присоединились несколько наших девушек, появились Винсент и Гордон.
Фрости, увидев толпу собравшихся, не замедлила обратиться к ним с проникновенной речью.
- Видите, что делается? - выкрикивала она. - И что у вас тут за лавочка, мистер Гамбуццо? Девушка не может спокойно заработать свои деньги! Ее жизнь ежеминутно подвергается опасности… Да и то, что вы предлагаете, - разве это деньги? Муть одна… Приличная артистка никогда не захочет стать вашей примой…
Винсент принялся что-то бормотать в ответ, а я подумала: что же такое? Как понимать ее слова? Выходит, Винсент пообещал ей первые роли? А я тогда кто такая? В какие игры он играет? И кто такой сильный стоит за этой куклой? Кому она звонила и жаловалась на нас?
Я не стала прилюдно реагировать на ее слова, вместо меня это сделала Марла, уже стершая с лица следы пота и крови.
- Это как же? - заверещала она, тоже обращаясь к боссу. - Какая-то потаскуха будет работать с нами, с настоящими танцорками, которых знают и ценят во всем Панама-Сити и даже в Атланте?
Про Атланту она немного загнула, а вообще-то была права. И дело даже не в том, как эта кукла танцевала или выглядела, а в том, что задавалась сверх меры.
Что Фрости лишний раз доказала, снова раззявив рот.
- Настоящие танцорки! - завопила она. - Лучшие в Панама-Сити! Да ваша деревня не видела настоящих звезд, пока не пригласили меня! И не кривитесь - я вам не чета! Я училась в Нью-Йорке классическому балету. Вот…
- Училась лежать на спине и дрыгать ногами! - крикнула Марла, пытаясь вырваться из крепких рук Бруно. - Сразу видно, ты из тех, которые, если мужчина говорит им "постой", сразу ложатся!
Винсент решился, видимо, произнести наконец что-то членораздельное и с хмыканьем пробормотал:
- Ладно, ладно… Никакого скандала, никаких обид… У нас одна общая задача - поправить делишки… Больше заработать то есть. И кто бы в этом ни помог, я отблагодарю его. Не ваша забота, кого я нанимаю. Вам от этого хуже не будет, можете мне поверить. А если еще будет драка или что-то в этом роде, уволю, и отправляйтесь хоть в Техас, хоть в Нью-Йорк… Хоть в Париж, если он еще есть на земле…
Этой шуткой он закончил свою речь и захлопал в ладоши, но то были не аплодисменты самому себе, а хлопки, которым хозяйки пытаются направить домашнюю живность - гусей или овец - туда, куда положено. В данном случае он призывал своих служащих на сцену, а посетителей в зал.
- Дополнительное представление окончено, джентльмены, - оповестил он. - Основное продолжается. Вас ждут возле бара.
Все начали расходиться. Бруно увел Марлу, Фрости убежала сама. Рядом со мной оказался Гордон. Я заметила, он мнется, словно хочет что-то сказать и не решается.
- Что с тобой? - спросила я.
- Ничего такого, Кьяра. Просто чую, мистер Гамбуццо здорово ошибется, если наймет эту женщину на постоянную работу. Она ему тут все перевернет. И под тебя копать будет.
Милый Гордон, спасибо ему за заботу, только, по правде говоря, я не слишком переживала по этому поводу. Работу я себе найду. И может, уже нашла бы, если не одно обстоятельство, которое удерживало меня в этом занюханном городке. Имя этого обстоятельства - Джон Нейлор.
Я посмотрела в сторону стоянки. Вдруг случится чудо и на ней снова появится коричневый "таурус", а за баранкой - мой Нейлор? Бывший "мой".
Но ни "тауруса", ни Нейлора там не было.
Глава 16
С горя я много танцевала и отплясала себе ползадницы. Хотелось одного: забыть… забыть обо всем - о Нейлоре, о том, что случилось с Винус, о запутанных делах Винсента. Я мечтала оказаться в каком-нибудь далеком месте, в такой стране, где бы я все обо всех знала и у меня бы не было из-за этого гвоздя в голове и того же самого в заду.
В какой-то момент мне сделалось так тошно, что я пошла в раздевалку и позвонила оттуда по таксофону родителям. Никто не отвечал, звонок отдавался у меня в ушах громко, как колокол, пока наконец что-то не щелкнуло и я услышала отцовский голос. Но его транслировал древний автоответчик, купленный папочкой в незапамятные времена на "блошином" рынке.
"Привет, - сказал этот голос, - оставьте ваше сообщение. Нас нет дома".
Я продолжала тупо ждать и потом вдруг произнесла в молчащую трубку, не зная, записывается ли мой голос, или лента давно кончилась:
- Ма, это Кьяра.
Не знаю, что со мной произошло - может, я вдруг почувствовала себя маленькой обиженной девочкой, - но я заплакала.
- Я хотела… - говорила я сквозь слезы. - Я просто хотела, ма… Ничего такого… все в порядке…
По-видимому, мать с отцом не вернулись еще из общественного клуба "Сыновья Италии". Конечно, они допоздна задержались там: сегодня ведь "Ночь игры в бинго". Мать сидит сейчас рядом с отцом, в руках карточки, у них жутко серьезный вид. Отец часто просит мать повторить объявляемые номера: он туговат на ухо. Десятилетия тревожных телефонных звонков, завывание автомобильных сирен не могли не отразиться на слухе главы нашей семьи, бывалого пожарного.
Маму вообще-то раздражает эта игра, но она сдерживает раздражение, потому что чувствует, что нужна отцу. Отец потягивает свое кьянти, мать следит за номерами для них обоих. Она тоже позволяет себе выпить вина - маленький бокал, когда уже окончена игра, когда начинает играть оркестр и все танцуют. Она ужасно любит танцы, но у нее не хватает смелости танцевать так, как она может…
Я продолжала стоять у телефонного аппарата с трубкой в руке, рисуя в воображении, как они сейчас танцуют. Как отец - высокий, еще очень крепкий, обнимает ма своими ручищами, и делает это удивительно нежно, что вообще-то на него не похоже, так как он весьма суровый, даже резкий человек. А она почти утыкается головой в ямку на его плече и что-то шепчет ему, какие-то свои маленькие домашние тайны - о себе, обо всех нас. И, судя по выражению отцовского лица, ее слова нисколько не действуют ему на нервы, а, напротив, успокаивают - глаза у него наполовину закрыты, на губах легкая улыбка. Он внимательно слушает.
В клубе "Сыновья Италии" их никто не беспокоит в эти минуты - моих па и ма, когда они медленно танцуют; даже обычно шумные приятели отца умолкают. Это время молчаливого контакта между ними и отцом: они как бы соглашаются с ним, принимают правила его игры и тоже ненадолго перестают ворчать на своих благоверных. Быть может, кто-то из них даже пытается пересмотреть в эти мгновения свои отношения в семье и дает себе слово стать добрее, мягче. И наверное, все завидуют моим родителям, когда видят, как те любят друг друга…
Я все еще стояла, держа трубку возле уха, и слезы катились у меня по щекам: я так соскучилась по дому, по родным, что хотелось умереть.
И тут я сообразила, что автоответчик продолжал работать и записывал мое неровное дыхание, слезы. Мой нервный срыв. И я сказала:
- Я… все нормально, ма… Я люблю тебя. И очень хочу с тобой поговорить…
В трубке раздался щелчок, и вдруг я услышала мужской голос. Это был голос моего старшего брата Фрэнсиса.
- Кьяра, - сказал он с тревогой, - у тебя что-то случилось? Матери нет дома.
Фрэнсис был слеплен из того же материала, что отец: твердый как камень - зубы сломаешь. И тоже пожарный. Но он почувствовал мое состояние.
- Привет, Фрэнсис, - сказала я еще со слезами в голосе. - У меня все в норме. - От этого невинного вранья стало еще хуже, и я снова заревела в три ручья.
- Скажи, что с тобой, сестричка? - закричал он.
- Ничего… ничего. Извини, Фрэнсис. Просто вдруг расклеилась. Бывает, сам знаешь.
Он, видимо, не очень знал, потому что спросил в лоб:
- Тебя кто-то обидел? Ты опять в беде?
Опять… Он, конечно, в первую очередь имел в виду то событие, связанное с "холостяком" Тони, после которого я - уехала из дома, из Филадельфии. А кроме того, он был уверен: я вообще живу под постоянной угрозой. Брат ненавидел мою работу, и все попытки объяснить ему, что, с моей точки зрения, в ней нет ничего оскорбительного, успеха не имели. Сестра-стриптизерша - эти слова звучали для него омерзительно, он не хотел видеть за ними просто еще один вид работы, приносящей к тому же неплохой доход.
- Нет, Фрэнсис, - повторила я. - Ничего серьезного. Просто кое-какие личные проблемы.
- Опять двадцать пять! - проворчал он. - Надеюсь, этот тип не колотит тебя? А не мешало бы!
- Фрэнсис, ты не забыл, что я уже взрослая? - Он ничего не ответил - то ли не хотел, то ли не знал ответа. - Фрэнсис, - повторила я, - передай маме, что я звонила. Просто скажи, больше ничего. И спасибо за внимание, как говорят ораторы.
Я повесила трубку. Это было не слишком вежливо - так обрывать разговор, но у меня уже больше не оставалось сил думать о родном доме, о любви. Тем более говорить об этом. Позвоню ему завтра, извинюсь, если надо…
- Кьяра! Твой номер следующий! - услышала я голос Рыжика и обрадовалась возможности переключить свои мысли и эмоции.
Что ж, если мне фатально не везет в любви, буду танцевать и танцевать, и разыгрывать женщину-вамп, и соблазнять, и принимать соответствующие позы. И зарабатывать на жизнь.
Я помчалась к своему стулу и зеркалу, отвоеванным у заезжей нахалки, а по пути достала из шкафчика костюм по названием "Джейн в джунглях". Из зеркала на меня глядело распухшее от слез лицо с размазанной косметикой. Я молниеносно навела порядок, пригладила и подколола волосы, переоделась и появилась на сцене, как раз когда ди-джей включил мою выходную песенку.
- С тобой все в порядке, Кьяра? - успел спросить меня режиссер.
Он уже не в первый раз проявлял заботу, и я с благодарностью чмокнула его в щеку, от чего парень покраснел как рак и добавил, что может поговорить с Винсентом, чтобы тот отпустил меня домой пораньше.
- Спасибо, не надо, - сказала я и чмокнула его в другую щеку, что он перенес уже намного спокойнее. Недаром говорят: человек такое животное, которое ко многому привыкает, и довольно быстро. Даже к унижениям и убийствам.
И вот я уже не думала ни о чем, кроме музыки, под которую танцевала, но, впрочем, обращала внимание на всех новеньких и стареньких зрителей и по привычке мысленно определяла, как себя поведет тот или другой из них. Так же по привычке безразлично-зазывно улыбалась, с наигранным интересом всматривалась в их лица… В общем, обычная рутина. Только сейчас она казалась мне более докучной, чем всегда. Просто невмоготу…
Красавчик Алонцо Барбони по-прежнему сидел за своим столиком, но вид у него был злой, неприветливый рядом с ним Барри Змей, наш агент. Какие у них могут быть дела? Барри больше слушал, что говорил собеседник, порой вставляя одно-два слова и делая при этом жест рукой, как бы желая сказать: "Ну что я могу поделать? " Или: "Это все, о чем может идти разговор".
Алонцо говорил очень тихо, наклонившись, не сводя глаз с собеседника. На лбу у итальянца пульсировала вена, лицо раскраснелось. Эти подробности я заметила, когда танцевала вблизи их столика, но приходилось все время двигаться по сцене, потому я не могла уловить ни слова.
Не заметила я, и как Барри ушел. Алонцо откинулся на спинку стула, лицо у него разгладилось, но он смотрел в пространство и, кажется, даже не видел меня. Потом полез в карман, достал сотовый телефон. Поговорил очень коротко, после чего поднялся и вышел из зала.
Рыжик выполнил свое обещание. Когда я оказалась за кулисами, ко мне подошел Винсент, лицо жутко участливое, голос тоже - и то, и другое идет ему как корове седло, - и сказал:
- Послушай, Кьяра, ты, похоже, устала. Тебе наверняка еще нельзя выступать. Напрасно я выпустил тебя на сцену. Доведешь себя до того, что совсем сляжешь… Знаешь что? Отправляйся-ка домой и отдыхай целую неделю.
Я пристально посмотрела на босса. Не может быть, чтобы в нем говорило искреннее участие. Тогда что?
- Допустим, Винсент, - ответила я, - что я сделаю недельный перерыв. О’кей. А ты тем временем напишешь имя Фрости Лике большими буквами на афише и повесишь у входа. Верно? Но она не тянет, Винсент. Хотя главное даже не это. Допустим, она не хуже меня. Но ей нельзя доверять. Что-то в ней. а точнее, за ней такое… Не могу объяснить, только чутье мне подсказывает, она червивая, эта Фрости… Что-то не так. Впрочем, вам с Барри виднее.
Винсент подошел ко мне ближе, я почувствовала запах пота.
- Кьяра, - произнес он с нажимом, - я занимаюсь этим бизнесом не первый день и давно уже в нем не девственник. Я беру Фрости на себя и сам разберусь с ней. А у тебя сейчас своя забота. Я говорю о той, которую ты взяла на себя по поводу убийства. Кстати, есть что-нибудь новенькое?
Я покачала головой.
- Вот видишь. Плохо. Надо жать на все железки. С завтрашнего дня и целую неделю занимайся только этим…
Между прочим, хочу тебе сказать, Джон Нейлор заявился сюда не только поздороваться с тобой. Он успел перемолвиться словечком с Марлой. Сказал, что думает вскоре предъявить обвинение.
- Полицейские штучки! - фыркнула я. - Давит, чтобы запугать. У них ничего на нее нет.