Она прошла в комнату и включила автоответчик. Как хорошо дома, невольно подумала она. Дома! Это был ее первый настоящий дом за последние восемнадцать лет. Когда пять лет назад она въезжала сюда, она сразу решила, что все здесь устроит по собственному вкусу и усмотрению. На аукционе она купила старинную, отделанную бронзой кровать и старый секретер, разыскала чудесные, с ярким орнаментом персидские ковры, а обивку на диван и кресла выбрала гобеленовую. На стены повесила картины, написанные ее матерью на Саунд-Бич, - гладь спокойных морских пейзажей, парусники, кони на лужайке. Рядом с диваном на огромном письменном столе орехового дерева в бронзовых рамочках стояли ее любимые семейные фотографии и музыкальная шкатулка, которую отец подарил ей за год до своего исчезновения. По-прежнему крутился заводной единорог, и по-прежнему, как будто и не было этих лет, звучала мелодия "Несбыточной мечты".
Походный рундучок отца она поставила в спальне, в ногах кровати, и накрыла его стеганым одеялом из ярких лоскутьев. В нем по-прежнему лежали посылки, открытки и письма, запертые от нее чужой рукой. Время от времени она перебирала их, читая написанные отцовской рукой строки и вспоминая лучшие часы, проведенные с ним.
И потом всегда плакала.
Она, как и раньше, жила воспоминаниями, и добрыми, и горькими. И те и другие причиняли ей жгучую боль, но она старательно хранила память об отце, погружаясь в сладостные и мучительные воспоминания.
Ей нравился ее дом: куда бы ни забрасывала ее беспокойная профессия, ей всегда было куда вернуться, у нее был свой дом.
Выключив автоответчик после того, как прозвучала последняя запись, она занялась почтой, которую не успела рассмотреть перед вечерней пробежкой. Счета и рекламные проспекты, уныло подумала она, сортируя почту: счета и прочую важную корреспонденцию оставила на столе, а все остальное отправила в корзину. Счет за телефонные переговоры, счет от доктора, распечатка банковских счетов, распечатка кредитных расходов, мусор, мусор, мусор. И почему это столько фирм тратит прорву денег на переписку, рассылая этот ненужный рекламный хлам? Разве они не знают, что большая их часть, если не целиком, остаются нераспечатанными. Ей в голову пришла праздная мысль - сколько же тонн макулатуры переправляет почта страны за год? И наплевать, что в то же время задерживается или вовсе не приходит важная корреспонденция. Надо бы сделать статью для газеты, решила она, и пометила в календаре, что следует переговорить об этом с Беном Роллинзом. С Тиренсом Хильером говорить бесполезно - он отклонит и это предложение. Вот уж кто наверняка читает все подряд, подумала Джейми. Да он поди только такую почту и получает.
Рекламы туристских агентств, журналы - ничего нового, кроме нескольких писем от друзей, с которыми она состояла в постоянной переписке. Зевая, она заметила обратный адрес на одном из конвертов - Саунд-Бич. Едва взглянув на него, Джейми тотчас решила, что письмо от Элис Харкорт.
- Макулатура, - объявила она и выбросила его в корзину.
Глава 11
Саутгэмптон, июль 1984 года
- Знаешь, я страшно волнуюсь, - призналась Андреа. - Так и вижу, как иду по проходу в церкви, спотыкаюсь и падаю со всего размаха.
Джейми захохотала и подошла к ней, чтобы поправить фату, украшенную шелковыми белыми цветами и мелким жемчугом.
- Успокойся, - сказала она убежденно, - люди каждый день венчаются.
Андреа встревоженно взглянула на нее.
- Но я-то первый раз! - вновь запричитала она. - А вдруг я наделаю каких-нибудь глупостей?
- Смотри на это иначе, - усмехнулась Джейми. - Если ты и совершишь глупость, то по крайней мере ты сделаешь это с помпой. А зная твою мать, можно быть уверенной, что она никому ничего не позволит заметить! - Джейми поправила длинную фату.
Андреа повернулась к ней, складки белого шелка взметнулись вокруг ее ног.
- Вот спасибо!
- Стой смирно, - приказала Джейми, закрепляя вуаль большими заколками, - не то потеряешь фату.
- Не потерять бы голову.
Джейми улыбнулась:
- Может, вам с Томом стоило сбежать?
- Я так и хотела, - вздохнула Андреа. - Но родители и слушать не стали, особенно мама. Весь этот цирк - ее рук дело.
Джейми оглядела свадебный наряд подруги - на двадцать тысяч долларов шелку, жемчуга и старинных кружев. Невиданное платье, которое, без сомнения, украсит страницы библии швейной индустрии - журнала "Женская одежда". Китти Марлер может гордиться - даже подвенечное платье ее дочери будет вынесено в газетные заголовки, мысленно забавлялась Джейми.
Андреа подошла к туалетному столику, надела тройную нитку жемчуга и серьги. Джейми, стоя перед зеркалом, отразившим ее в полный рост, придирчиво осматривала собственный туалет. Энди сдержала слово - ни единой розовой нитки. Темно-абрикосовое платье из шелка, простое, приспущенное с плеч, обрамленное широкой полосой гофрированных кремовых кружев. В широкополой шляпе из оранжевого вельвета она напоминала красотку с юга. Наряд для исполнительницы роли Скарлетт О’Хара, хмыкнула она без восторга. Определенно не ее стиль, но для данного случая сойдет.
Выглянув в окно, она увидела собирающихся на лужайке гостей. Образцовый сад, как на картинке, был разукрашен белыми широкими лентами, и кругом, куда ни кинешь взгляд - белые цветы. Белый ковер тянулся от дверей во внутренний дворик, куда должны были выйти невеста со своей свитой, до алтаря, где уже дожидались священник и жених. С противоположной стороны стояли стулья для приглашенных. Джейми вспомнились свадебные фотографии ее родителей.
"А это что такое, папочка?" - спросила однажды Джейми, вытаскивая из ящика толстую книгу в белом кожаном переплете. Ей тогда было всего шесть лет, и она с трудом удерживала тяжелый фолиант.
Отец какое-то мгновение молча смотрел на него, и странное выражение появилось на его лице.
- Это наш свадебный альбом, принцесса, - сказал он наконец. - Фотографии из тех времен, когда мы с твоей мамой были женаты.
- Были? - Джейми склонила голову набок, глаза ее заблестели от любопытства. - А разве сейчас вы не женаты?
Отец засмеялся.
- Ну, разумеется, принцесса, - потрепал он ее по волосам. - Я лишь хотел сказать…
- Можно посмотреть? - нетерпеливо попросила она.
- Если хочешь, давай, посмотрим вместе.
Она радостно кивнула. Посадив ее к себе на колени, он открыл альбом с большими фотографиями чудесной, романтической свадьбы. Для Джейми они были как картинки из книжки волшебных сказок - принцесса и ее великолепный принц.
- Какая мама была красивая, правда? - завороженно произнесла Джейми.
- Она и сейчас красивая, солнышко, - возразил он очень мягко.
- Она гораздо симпатичнее, когда улыбается, - решила Джейми и для убедительности ткнула маленьким пальчиком в одну из фотографий. Потом, нахмурившись, посмотрела на отца: - Но теперь она почему-то не улыбается.
Отец покачал головой.
- Да, принцесса, - ответил он, покачивая ее на колене. - Твоя мама заболела и поэтому перестала улыбаться.
- И теперь она умрет, да, папочка? - спросила она, и ее мордашка сморщилась от огорчения.
Он был ошарашен ее вопросом.
- Нет, солнышко, ну, конечно же, нет!
Но он ошибся. Мамы не стало ровно через две недели.
Уже смеркалось, когда Джейми улизнула со свадебного пиршества, с облегчением влезла в джинсы и майку и полетела на своем "джипе" обратно на Манхэттен. Выруливая по скоростному Лонг-Айлендскому шоссе, она поймала себя на мысли, что думает о доме на Саунд-Бич, где она выросла. Когда она ушла оттуда? Лет шесть назад? Несмотря на все, что там случилось и стало причиной ее внезапного отъезда, она скучала по старому, беспорядочно выстроенному дому. Там прошли лучшие годы ее жизни. Интересно, изменилось ли там что-нибудь после ее отъезда?
Повинуясь безотчетному порыву, она свернула на 21-ю дорогу и покатила на Саунд-Бич. Крутясь по спиралям шоссе, идущего по Лонг-Айленду вдоль залива, она решила, что здесь ничего не изменилось. Да и дома те же, хотя, возможно, за это время они и сменили хозяев. Семьи многих детей, с которыми она когда-то играла, разъехались, да она почти и не встречалась с ними, поступив в 1974 году в Принстон.
Она оставила свой "джип" на стоянке недалеко от ворот во владения Линдов и вылезла, чтобы оглядеться. Взобравшись на белую ограду, она всматривалась в свой дом, стоявший отсюда всего в нескольких сотнях ярдах. Похоже, внешне он не изменился, хотя его было плохо видно. Там все еще жили Харкорты. В ее доме. Она могла бы выкинуть их, как только раскрылся их обман, но потом махнула на них рукой. Это было пустым вздором в сравнении с болью, которую она испытала в тот апрельский день и которая не оставляла ее до сих пор. Главным тогда для нее было убраться от них как можно дальше.
Но почему они так вцепились в этот дом? Вот что ее интересовало. Они всегда уверяли, что приехали сюда только затем, чтобы присматривать за ней после "смерти" ее отца. Но ведь отец не умер, размышляла Джейми, и давний гнев снова захлестнул ее душу. Она вспомнила тот день, когда нашла на чердаке походный рундук отца, битком набитый письмами и подарками от него. Они не позволяли ей даже взглянуть на них. Если он жив, почему они хотели заставить ее поверить в его смерть? И ради чего они с такой дьявольской изощренностью пресекли все его попытки связаться с ней?
Ее всегда волновали вопросы, на которые она не находила ответа. Так ее мучало, что Джозеф и Элис Харкорты не доводились ей тетей и дядей. Почему она все время чувствовала это? Что же, может, и жаль, что так. Джозефа она всегда любила, да и он хорошо к ней относился в отличие от Элис. Он хоть старался понять ее и даже, как ей казалось, раскаивался в том горе, которое они ей причинили. Но Элис она никогда не доверяла, и тогда, на чердаке, поняла почему. Она врала всегда и во всем - так почему Джейми должна ей верить, что они состоят с ней в родственных отношениях?
Вспоминая прошлое, Джейми понимала, что Джозеф иногда пытался что-то объяснить ей, правда, не называя вещи своими именами, убеждал ее не забывать отца, верить тому, что подсказывает ей сердце. Может быть, он не решался ей сказать главное, думала она. Ни в чем не было смысла. Кто другой, глядишь, и поверил бы всем этим байкам, но Джейми знала своего отца. Она знала, что ее отец никогда не покинул бы ее, если бы предполагал, что больше не вернется. Никогда!
У самого дома внезапно вспыхнули автомобильные фары, и она услышала, как заработал мотор. Машина двинулась к въездным воротам, и Джейми, не желая быть замеченной, соскочила с ограды, плюхнулась в "джип" и успела удрать на несколько минут раньше, прежде чем машина выехала за ворота. "Когда-нибудь я вернусь сюда", - пообещала себе Джейми.
Но только после того, как ноги их здесь не будет.
- Уличные бандиты, - громко возвестила Джейми.
- Что? - Бен Роллинз, коренастый, лысоватый толстяк в очках с толстыми линзами, оторвал взгляд от желтого блокнота, в котором он неразборчивым почерком делал пометки перед предстоящей летучкой.
- Я напишу о них статью, - сказала она, беря кофейную чашечку. Кофе она никогда не пила, поэтому в ее чашечке всегда был либо фруктовый сок, либо "диет-кола". - Все как обычно - фотографии, комментарии полиции и люди, которые стали их жертвами…
- А кто на этот раз стал жертвой полиции? - влез в разговор Майк Тернер.
- Никто, - резко оборвала его Джейми, - ты, как всегда, слышишь звон, да не знаешь, где он.
- Нет, я слушал тебя внимательно, - возразил он. - Ты сказала, что собираешься проинтервьюировать полицию и людей, которые стали их жертвами.
- Сделай одолжение, - попросил его Роллинз. - Накатай "Историю восхождения на крышу Эмпайр-Стейт-Билдинг по наружной стене". - Потом он повернулся к Джейми. - Так что ты предлагаешь?
- Можно сделать потрясный материал, Бен, - горячо начала она. - Вдруг мне удастся поговорить с кем-нибудь из бандитов…
- Но ведь это, по-моему, опасно? - осведомился Роллинз.
На другом конце длинного стола для совещаний раздался сдавленный смешок.
- Хотите покончить счеты с жизнью, мисс Линд? - с обычной язвительностью спросил Тиренс Хильер. Хильеру было тридцать семь, но выглядел он на сорок семь, а уж вел себя на все восемьдесят семь, как частенько подтрунивал над ним Майк Тернер. Длинный, невообразимо худой, Хильер славился немыслимо прямым пробором и постоянным нерасположением ко всем и вся. Он был не прочь рискнуть, но только чужой шкурой.
- Ах, ты и это хочешь зарубить, да, Терри? - спросила возмущенная его сарказмом Джейми.
- Да как тебе сказать, - тотчас парировал он. - Если тебе надоело жить и ты решила пожертвовать рукой или ногой ради статьи в газете, я ничего не имею против. - Неприязнь возникла между ними с первых дней работы Джейми в газете, сразу после того, как она осмелилась оспорить его решение, ну а уж когда Хильера повысили, война между ними приобрела невиданные масштабы.
Вмешалась Кэрин Барнс, заместитель Тернера.
- А я считаю, что Джейми права! - Она метнула убийственный взгляд в сторону Хильера. - Это очень актуально, на такой материал читатель накинется с жадностью.
- Это может быть даже репортаж с места преступления, - подхватил Бен Роллинз. - А с талантом Джейми нащелкать неожиданных беспристрастных снимков ничего не стоит, и газета получит заряд, которого давно не хватает. - Он повернулся к Джейми. - Валяй. Считай, что тебе дали зеленую улицу.
- Спасибо, Бен, - улыбнулась Джейми.
Совещание закончилось на пятнадцать минут позже из-за споров о том, что писать о прогрессе, и о том, как оживить устаревшие рубрики. Когда Джейми собирала карандаши, блокноты и диктофон, к ней вновь прилип Майк Тернер.
- Счастливого пути, Рыжая, - широко осклабился он.
- Спасибо! - Она даже не подняла головы.
- Вот уж удивила так удивила! - тихо произнес он, не обращая внимания на то, что она явно не хочет с ним иметь дела.
На этот раз она взглянула на него:
- Это еще почему?
Тернер сунул руки в карманы.
- Ну еще бы - женщина и берется за такую тему!
Джейми спокойно отложила собранные ею вещи и резко повернулась к нему:
- И что же из того?
Да ладно, Рыжая, брось нападать на меня, - усмехнулся он. - Просто интересуюсь, вот и все. Почему девушка вроде тебя вдруг собирается гоняться за бандитами по сомнительным кварталам?
Джейми прикусила кончик языка, пытаясь взять себя в руки.
- Вроде меня? - переспросила она осторожно.
- Ну да.
Глаза ее сузились от гнева.
- К твоему сведению, мистер Развязный-заведующий-искусством, пока ты сидишь в своем роскошном офисе с кондиционером и что-то там такое кропаешь, за что тебе почему-то платят денежки, я из кожи вон лезу, чтобы раздобыть материал для очередной статьи. И к твоему сведению, я даю репортажи с места самых ужасных событий. Авиакатастрофы, политические манифестации, грабежи, разбои, убийства - вот моя специальность еще с тех пор, когда тобою здесь и не пахло! Так что нечего болтать: пристало или не пристало делать подобный репортаж "девушке вроде меня"!
- Да подожди же… Я никогда не говорил… - начал было он.
Она ожгла взглядом.
- Знаешь что? Мне всегда казалось, что твои выходки объясняются недостатком остроумия, - сказала она ледяным тоном, вновь берясь за свои вещи. - Но я ошиблась. Ты обыкновенный ублюдок. - Она вышла из комнаты, оставив его - и всех прочих - с раскрытыми ртами.
Дело в том, что они не принимают всерьез женщину-фотожурналиста - они меня не принимают всерьез, обиженно думала Джейми, пока шла по западной Тридцать четвертой улице к станции метро "Пенсильвания-стейшн"; большая сумка, висящая у нее на левом плече, била ее по бедру в такт быстрому, спортивному шагу. Они не видят в ней серьезного журналиста. Для них - во всяком случае, для большинства, - она всего лишь избалованная богатая девчонка, которая может позволить себе иметь хобби. Для них не важно, что она сирота, что у нее были опекуны, что она предоставлена самой себе с детства и научилась быть независимой, пусть в этом и не было большой необходимости. Она была для них внучкой Гаррисона Колби - человека не из самых богатых, но в свое время одного из самых влиятельных в Вашингтоне. Каких только преимуществ у нее не было, - так они думают, мрачно размышляла Джейми.
Ей приходилось работать в два раза больше, чем остальным, чтобы доказать, что и она чего-то стоит. Она знала, что преуспела в своей профессии, ее снимки чаще, чем чьи-либо, появлялись на страницах "Уорлд вьюз", за последние пять лет ей трижды присуждали премии. Одна манхэттенская галерея предложила ей даже сделать авторскую выставку своих лучших работ. И все же некоторые из ее коллег - вроде Тернера или Хильера - считали, что все ее успехи - лишь случайность или объясняются магическим именем и влиянием Колби. Джейми вновь заулыбалась: Тернер ни одну женщину не принимает всерьез, пока не переспит с нею. Да и тогда тоже, подумала она рассеянно.
Она почти бегом спустилась в подземку и оказалась перед турникетом как раз тогда, когда пришел поезд, и пассажиры вывалились из открывшихся дверей, как стадо, выпущенное на луг. Вынув из кармана жетон, Джейми опустила его в щель автомата и втиснулась в переполненный поезд. Свободных мест не было, теснота адская, так что она едва протолкалась в проход и встала между прилично одетым светловолосым мужчиной лет под пятьдесят, с пачкой газет под мышкой и черным медицинским чемоданчиком в руках, и женщиной средних лет с переполненной пластиковой сумкой, порвавшейся с одной стороны. Ее обтрепанной шляпке было по меньшей мере лет двадцать, судя по ее фасону и виду.
Бродяги, подумала Джейми, глядя через ее плечо на двух грязных, небритых оборванцев, стоявших у самых дверей. И где только они берут жетоны?
Поезд остановился на Таймс-сквер. Хотя часть пассажиров вышла, мест по-прежнему не было. Черт, подумала она, цепляясь за поручень, когда поезд тронулся. Может, на следующей станции.
Ее сдавили со всех сторон, вдруг она почувствовала, как чья-то рука медленно движется по ее спине. Отвратительный запах немытого тела и дешевого виски вызвал у нее приступ тошноты. Взглянув через плечо, она увидела оборванца, исподлобья глядящего на нее.
- Если ты не хочешь расстаться с рукой, то немедленно убери ее! - прошипела она яростно. Застигнутый врасплох, парень испуганно отшатнулся и затесался в толпу подальше от нее.
Джейми облегченно вздохнула. Голову даю на отсечение, он не мылся с позапрошлого Рождества, подумала она, так и не поняв, хотел ли он погладить ее или забраться в карман.
Она вышла из подземки на Семьдесят второй улице и два квартала прошлась пешком. Она терпеть не могла подземку и пользовалась ею в самом крайнем случае. Но все же это проще, чем поймать такси или припарковать "джип", решила она, поднимаясь к себе домой.