- Ничего страшного, Пенелопа, - кивнул он медсестре. - Сын госпожи долго здесь не задержится - не так ли, Александр?
Александр метнул на него убийственный взгляд.
После того, как Караманлис с медсестрой покинули комнату, Александр уселся у постели матери на один из стульев эпохи Людовика XV. Мелина спала. Она выглядела спокойной и умиротворенной. На первый взгляд, если не приглядываться внимательно, никто не сказал бы, что она находится при смерти. Однако, присмотревшись, Александр заметил, что кожа матери неестественно бледна. И ещё он обратил внимание, что за короткое время Мелина очень похудела. Кожа на её лице натянулась, особенно под глазами, нос обострился, а щеки стали совсем впалыми. Александр, который и в детстве почти никогда не плакал, вдруг поймал себя на том, что с превеликим трудом сдерживает слезы. Он взял спящую за руку. Пальцы её были холодные. "Холод смерти уже сковывает ее", - подумал он.
В это мгновение Мелина открыла глаза и улыбнулась.
- Александр, - прошептала она. - Ты приехал, сынок. А я так боялась, что ты не успеешь.
- Я спешил как только мог, manna mou, - промолвил Александр.
- Я очень рада, что ты здесь, - прошептала она. - Если бы ты только знал, как я боялась, что мне придется уйти из этого мира, не попрощавшись с тобой. Не увидев тебя в последний раз.
Александр заморгал, пытаясь унять слезы.
- Пожалуйста, мамуля, не говори так, - взмолился он дрожащим голосом.
- Мне уже совсем недолго осталось, сынок, - сказала она. - Ты должен с этим примириться. Как примирилась я. Такова воля Божья.
Красивое лицо Александра исказилось от гнева.
- Божья? - произнес он. - Если Бог существует, то зачем Он так нас наказывает? За что? Как Он может допустить, чтобы такое случилось?
- Значит так надо, Александр, - еле слышно прошептала Мелина. - Мы не вправе подвергать сомнению решений Всевышнего.
- Нет, я не могу с этим примириться, - процедил он, упрямо мотая головой. - Извини, мамочка, но я с тобой не согласен и не могу разделить твою веру. Особенно - сейчас, в эту минуту.
- И все-таки ты должен поверить, Александр. Без веры жить нельзя, - настойчиво говорила Мелина. - Вера сделает тебя сильным, поможет выжить и не терять надежды в самую трудную минуту. Все в мире имеет свое предназначение и свой смысл, сынок, хотя нам и не всегда это понятно.
Глядя на мать, такую хрупкую и болезненную, но преисполненную веры, Александр взглянул на неё полными горечи глазами. Вера! Как можно верить в Бога, который отнимает у тебя любимую мать? Александр не мог представить себе, что и его существованием управляет некий Высший Разум, в существование которого он никогда не верил. И как могла мать - пусть даже на смертном одре - ожидать, что он способен поверить? И все же после некоторого колебания он согласно кивнул.
- Я попытаюсь, мама, - глухо промолвил он. Лишь бы она отошла счастливой. - Обещать не стану, но - постараюсь.
Мелина наградила его теплой улыбкой.
- Я говорила тебе, сынок, что я горжусь тобой?
Александр попытался улыбнуться в ответ.
- Да, мамочка - много раз.
- Ты всегда отличался стойкостью и силой духа, - сказала она слабеющим голосом. - И теперь я вверяю тебе твоего отца. Ты должен за ним присматривать. Помоги ему. Без твоей помощи он не переживет моей кончины.
Александр выдавил мученическую улыбку.
- Отец сильнее, чем ты думаешь, мама, - сказал он.
- Возможно, - прошептала Мелина. - Однако после стольких лет нашей совместной жизни ему очень трудно придется одному. Ты ему нужен, сынок. Больше, чем когда бы то ни было.
Александр покачал головой.
- Сомневаюсь, - грустно произнес он. - По-моему, я последний человек на свете, к которому отец обратится за помощью.
Мелина посмотрела на него с недоумением, затем понимающе кивнула.
- Ах да, ты, наверное, имеешь в виду его угрозу лишить тебя наследства.
- Как, тебе и это известно? - изумился Александр.
Мелина едва заметно улыбнулась.
- Твой отец никогда от меня ничего не скрывал, - сказала она. - Хотя время от времени и пытался.
- Я чувствовал, что ты всегда в курсе всех моих дел, - вздохнул Александр.
- И я знаю, что эта девушка покончила с собой из-за того, что ты отверг её любовь, - сказала Мелина. - Да, Александр, я и раньше не всегда одобряла твою личную жизнь, но взяла за правило никогда в неё не вмешиваться.
- Тебе это было ни к чему, - криво усмехнулся Александр. - Отец всегда вмешивался в неё за вас обоих.
- Твой папа всегда хотел делать так, чтобы было лучше. Он действовал только в твоих интересах, - попыталась объяснить ему мать. - В твоих и - корпорации. И хочет он лишь одного: чтобы впредь ты вел себя поосмотрительнее - как в личной жизни, так и в бизнесе. Твой папа всегда возлагал на тебя огромные надежды. А ты, как его единственный наследник, должен блюсти семейные традиции.
- Традиции, - задумчиво произнес Александр. - Да, насколько я помню, семейные традиции всегда имели для вас колоссальное значение.
- Самое главное для меня - чтобы ты был счастлив, - заверила его мать. - До сих пор же мне казалось, что твой стиль жизни не позволит тебе обрести настоящее счастье.
- Ты меня так хорошо знаешь, мамочка, - вздохнул он.
- Поверь мне, сынок, - сказала она. - Ведь я и папу твоего знаю ничуть не хуже, чем он сам. Возможно - даже лучше. Да, он тогда очень на тебя рассердился. Я бы сказала даже - пришел в бешенство. Случись так, что слухи о трагической гибели этой швейцарской девушки просочились бы в прессу, последствия для тебя, да и для корпорации, были бы самые трагичные. Если не катастрофические. Твой папа понял, что должен предпринять какие-то решительные шаги, чтобы наставить тебя на путь истинный, однако никогда - слышишь - никогда! - не стал бы лишать тебя наследства! Он ведь никогда не мог долго на тебя гневаться. Просто он такой человек. Взрывается подобно вулкану. В гневе он страшен, однако и отходит довольно быстро. Он всегда такой был. Сам увидишь - все обойдется.
- Мне бы твою уверенность, - вздохнул Александр. - Ты не была там, мамочка - ты его не видела. Мне никогда ещё не приходилось видеть его в такой ярости.
- А тебя не было здесь, когда ему позвонил его человек из Женевы, - напомнила Мелина. - Вот это было страшно. Он просто рвал и метал. По словам Елены, он едва не разнес всю библиотеку. Она потом неделю наводила там порядок. Но, как я и говорила, остыл он довольно быстро.
- Надеюсь, что ты права, - сказал Александр. - Поверь, я и сам очень страдаю из-за того, что отношения с отцом осложнились.
- Александр… - она протянула руку и ласково потрепала его по щеке. - Я хочу, чтобы ты запомнил навсегда: я любила и люблю тебя больше жизни. И всегда, что бы с тобой ни случилось, принимала твою сторону.
- Да, мамочка, я это знаю, - улыбнулся Александр.
- Да, сынок, сейчас ты это знаешь, - подчеркнула Мелина. - Но если вдруг настанет день, когда ты почему-либо не будешь в этом уверен - вспомни мои слова. И то же самое относится к твоему папе, Александр - он тоже любит тебя больше жизни. Любой из нас с радостью отдал бы её ради тебя.
- Я знаю это, мамочка, - повторил Александр. Он уже видел, что мама чрезмерно разволновалась.
- Ты ведь для меня настоящее чудо, ниспосланное мне Богом, Александр, - еле слышно прошептала она. - Если бы ты знал, как я о тебе молилась. И Господь даровал мне тебя - прекрасного сильного мальчика. Хотя врачи в один голос уверяли, что это невозможно. Ты сделал меня счастливой, когда я уже почти сдалась.
Вошел Караманлис.
- Александр, мне кажется, тебе уже нужно уйти, - твердо сказал он. - Твоей матери необходимо отдохнуть.
Александр кивнул, затем снова обратился к матери:
- Я должен идти, manna mou, - промолвил он. - Я зайду позже.
- Хорошо, сынок, - прошептала она. Голос её был уже почти не слышен. - Только не очень задерживайся.
Александр склонился над ней, легонько поцеловал в щеку и вышел из комнаты.
Константин Киракис нервно мерил шагами пол в своем кабинете. За последний час он выкурил добрых полдюжины своих излюбленных египетских сигарет. Мелина - его обожаемая жена и верная спутница жизни - угасала на глазах, а он был бессилен хоть чем-то помочь ей. Никогда прежде всемогущий и уверенный в себе Киракис не ощущал подобной беспомощности. И сейчас, глядя на умирающую жену и сознавая, что кончина её неотвратима, он сам испытывал смертные муки.
- Папа?
Вздрогнув от неожиданности, Киракис обернулся и увидел Александра, который, повесив голову, стоя в дверном проеме. Киракис жестом пригласил его войти. Александр молча пересек комнату и обессиленно рухнул в кресло напротив письменного стола отца. И, не говоря ни слова, горестно покачал головой.
- Ты уже виделся с матерью? - спросил Киракис, закуривая очередную сигарету.
Александр кивнул.
- До сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле, - глухо промолвил он. - В последний раз, когда я её видел - Господи, ведь это было всего несколько месяцев назад, на Рождество! - она выглядела совершенно нормально. Даже казалась мне цветущей! Как же это возможно?
- Сам не представляю, - с горечью произнес Киракис. - После возвращения из Нью-Йорка она чувствовала себя прекрасно. Да и выглядела просто как огурчик. - Он присел на краешек массивного стола. - И вдруг, ни с того, ни с сего, несколько дней назад… Как гром среди ясного неба. - Он беспомощно передернул плечами. - Просто ума не приложу - что могло случиться?
Александр встрепенулся и поднял голову.
- Несколько дней назад? - спросил он. - Несколько? И ты столько прождал, прежде чем решился дать мне знать? Почему?
- Поначалу никто не думал, что речь идет не просто об обычном недомогании, - ответил Киракис, загасив окурок. - Мелина в последние годы вообще остро реагировала на перемену погоды, вот и в этот раз все решили, что дело именно в погоде. Да, она чаще обычного жаловалась на усталость, но в остальном - казалось, что все совершенно нормально. То, что на самом деле все гораздо хуже, я понял лишь сегодня утром - и сразу отправил тебе телефонограмму. А потом послал за Периклом.
- Ты так веришь в целительные возможности Караманлиса? - не удержавшись, спросил Александр. - Может быть, в больнице ей сумели бы помочь?
Киракис отрицательно покачал головой.
- Караманлис - замечательный врач, - сказал он. - А твоей матушке, Александр, помочь, увы, невозможно. Перикл и без того сделал все возможное, чтобы ты застал её в живых.
- Мамочка считает, что все в руках Божьих, - произнес вдруг Александр, припоминая разговор с Мелиной.
Киракис грустно улыбнулся.
- Да, - со вздохом произнес он. - Она всегда непоколебимо верила в Бога. Жаль, что я не могу разделить этой веры. Я всегда находил это крайне обременительным.
Александр кивнул.
- Да, я тоже никак не мог заставить себя поверить в Бога, - признался он. - Тем более - сейчас. Хотя я готов сказать или сделать все, что угодно, лишь бы мамочка была счастлива. Я пообещал ей, что попытаюсь уверовать… Для неё это очень важно.
Киракис, в свою очередь, понимающе кивнул. Он тоже дал Мелине такое же обещание, хотя вовсе не был уверен, что его сдержит.
- Я готов на все, чтобы она отошла счастливой и умиротворенной, - промолвил он.
Александр ненадолго призадумался, потом сказал:
- Мне всегда казалось, что я уже к этому готов. Ведь мне ещё с детского возраста внушали, что мама тяжело больна, и поэтому я думал, что буду готов к ее… - Он запнулся, не в силах выговорить трагическое слово.
- Я тоже, - признался Киракис.
Александр откинулся на спинку кресла и зажмурился. Он чувствовал себя вконец разбитым. Сказывались накопившееся напряжение, утомительный перелет и недостаток сна. Он всерьез опасался, что не выдержит.
Киракис пристально посмотрел на сына; пожалуй, впервые он заметил, насколько тот утомлен.
- Ты потратил много сил, Александр, - мягко произнес он. - Да и разница во времени наверняка сказывается. - Приляг и поспи немного.
Александр выразительно помотал головой.
- Я устал, папа, но заснуть все равно не смогу, - сказал он. - Не в такое время.
- Я тебя прекрасно понимаю, - сказал Киракис. Александр впервые за долгие годы услышал в отцовском голосе нотки нежности. - Но сейчас мы бессильны сделать для неё хоть что-нибудь. Она спит и, надеюсь, проспит до утра.
- А вдруг она не проснется? - дрогнувшим голосом спросил Александр. - Нет, папа, спать я не лягу. Я заставлю себя бодрствовать. Я должен быть рядом, если она меня позовет.
- Но ведь ты здесь, - увещевающим тоном произнес Киракис. - Если возникнет необходимость, я тебя сразу разбужу.
Александр внимательно посмотрел на него. Отец выглядел вконец измученным.
- А как же ты? - спросил он. - По-моему, тебе тоже пора отдохнуть.
- Скоро отдохну, - ответил Киракис, слезая на пол. Приостановившись перед застекленной балконной дверью, он сказал:
- Я вижу, вертолет ещё не улетел.
- Да, я попросил пилота задержаться, - пояснил Александр. - Дело в том, что я не захватил с собой ни белья, ни какой-либо одежды. Я хочу отправить его в Афины за покупками.
Киракис кивнул.
- Да, Елена уже сказала мне, что ты прилетел налегке.
- Мне некогда было собираться. Я выехал в ту же минуту, как только получил телефонограмму. - Чуть помолчав, он усмехнулся и добавил: - Я вижу, Елена по-прежнему остается твоим главным и самым надежным источником информации.
Его отец снова кивнул.
- Да. Старые привычки ломать трудно, - ответил он. - Я убежден, что все твои вещи по-прежнему лежат на своих местах, но, если тебе что-то понадобится… - Он говорил, почти не думая, стараясь хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, опасаясь, что вот-вот не выдержит и разрыдается на глазах у собственного сына.
- Я много думал по пути сюда, - сказал Александр. - Вспоминал свое беззаботное детство, как счастливы мы были, когда жили вместе. Ведь именно здесь прошли мои самые счастливые годы.
Киракис грустно улыбнулся.
- Да, помню, - сказал он. - Когда ты был маленький, сдержать тебя было просто невозможно. Ты был настоящий пострел. Такой егоза! К тому же две любящие женщины хлопотали над тобой, как наседка над цыплятами. Мама с Еленой просто из кожи вон лезли, чтобы не дать мне воспитать тебя по-своему. Интересно, кто из них разбаловал тебя больше?
- Да, они во мне просто души не чаяли, - мечтательно вздохнул Александр, припоминая, как мама с Еленой всегда скрывали его проказы от строгого отца, тщетно пытавшегося воспитать ребенка в спартанских традициях.
Киракис рассмеялся - впервые после приезда Александра.
- Я вспомнил тот день, когда ты разбил эту старинную вазу, которую я привез в подарок твоей маме из Рима, - произнес он. - Я прекрасно знал, что ты это сделал по чистой случайности и поэтому и не помышлял о том, чтобы тебя наказать, однако твоя мама, не желая рисковать, взяла всю вину на себя. Причем, несмотря на всю очевидную нелепость этого, настояла на своем. Она и в мыслях не допускала, что её сыночка могут наказать.
- Да, это верно, - сказал Александр, посмотрев на отца. Внезапно ему пришло в голову, что подобного разговора у них не было уже много лет - раньше и пары минут не проходило, чтобы они не начинали ругаться. А уж в воспоминания они ударились вообще впервые с тех пор, как Александр уехал с острова в Штаты. И Александр вдруг поймал себя на мысли, как остро ему недоставало такого обычного общения с отцом. - Строгости мамочке всегда не хватало, - добавил он.
Киракис покачал головой.
- Это уж точно. - Из его глаз хлынули слезы. Почему-то он не стыдился плакать в присутствии сына. - Просто не представляю, что мне теперь делать, - произнес он, всхлипывая. Как будто из меня душу вынули. Пятьдесят лет мы прожили вместе, и теперь я просто не представляю, как мне жить дальше.
Александра так и подмывало подойти к отцу, утешить, сказать хоть какие-то ободряющие слова. Ему хотелось ликвидировать возникшую между ними пропасть, однако, как и все эти годы, его удержала невидимая стена, возникшая между ними за все последние годы; стена, ставшая вконец незыблемой после трагического самоубийства юной швейцарской студентки в Женеве. Александр попытался представить, а возможно ли вообще, что их отношения с отцом потеплеют. Когда-то отец с сыном были довольно близки. У них были одни цели - честолюбивые и высокие. Обоим хотелось, чтобы "Корпорация Киракиса" сделалась самой могущественной во всем мире. Мелина сказала, что отец ни за что не лишит его наследства. Александр не был уверен, что она права.
Наконец, собравшись с духом, он шагнул вперед и легонько прикоснулся к отцовской руке.
- Мы с тобой должны быть сейчас сильными, папа, - сказал он. - Обязаны - ради мамы.
Киракис поднял голову и посмотрел на сына в упор. Затем медленно кивнул. Ему тоже хотелось обнять сына, шепнуть на ухо ласковые слова, но и он не мог заставить себя перейти разделявшую их глубокую пропасть. И все же, при одном лишь взгляде на бездонные черные глаза сына, в которых отражалось сейчас безысходное горе, Киракис понял: ему не придется в одиночку сносить эту смертную муку.
Незадолго до рассвета Мелины Киракис не стало. Она отошла безмолвно, во сне. Константин сидел с ней, держа её за руку и что-то нашептывал - до последнего её вздоха, как будто Мелина могла его слышать. Хотя Киракис всегда признавал, что не разделял ни веры, ни религиозных воззрений своей супруги, он признался потом, что, войдя к ней в спальню посреди ночи, втихаря молил Господа ниспослать чудо и спасти её. "Сжалься, Господи, - умолял он. - Пощади ее!". И все же в глубине души он понимал, что опоздал с молитвами. Спасти Мелину не могло уже ничто. Даже чудо.
- В данном случае и Бог и медицина бессильны, - сказал Караманлис, накрывая белоснежной простыней бледное лицо усопшей. - За последние недели её сердце настолько ослабло, что уже не могло дальше биться. Оно вконец износилось.
Киракис кивнул.
- А я вот так за всю жизнь и не сумел к этому привыкнуть, - со вздохом признался он.
Караманлис сокрушенно развел руками.
- Мне кажется, что даже в предчувствии скорой кончины мы все-таки никогда так и не сможем полностью к ней приготовиться, - сказал он. - Хотя Мелина, на мой взгляд, готова к встрече с Всевышним.
Киракис метнул на него быстрый взгляд.
- Ты и в самом деле в это веришь?
- Да, - без малейшего колебания ответил доктор. - Тем более, что и ты в немалой степени поспособствовал этому.
- Я? - озадаченно спросил Киракис.
- Мне удалось избавить её только от физических страданий, - промолвил Караманлис. - А вот ты, мой друг, совершив поступок, которого она так долго ждала, сумел её осчастливить.
- Каким образом? - недоуменно осведомился Киракис.
- Пока вы беседовали с Александром, Мелина рассказала мне, что ты наконец пообещал ей "исправить содеянное зло".
Киракис насторожился.
- Она объяснила тебе, что имела в виду? - сдержанно спросил он.