Риелтор ушел, а я пошла на кухню, свернулась в кладовке, обхватила голову руками и открыла рот в беззвучном крике. Только не мой дом. Я отдам что угодно, лишь бы его сохранить.
Но Натан в беде. Натан разорен. Я не допущу, чтобы муж потерпел крах. Чтобы семья распалась. Мы продадим дом. Продадим. Я его продам.
Я встала, вышла из кладовки, закрыла дверь и осмотрела себя в зеркале, стирая следы слез и размазанную тушь. Потом оправила свитер и провела руками по брюкам.
Арт и Натан тихонько беседовали в гостиной, и оба быстро посмотрели на меня.
- Мне очень жаль, - сказал Арт, когда я опустилась в кресло.
Не знаю, что ему сказал Натан, но Арт источал приятное сочувствие. Я с трудом улыбнулась:
- Спасибо за помощь.
Арт быстро заполнял бумаги. Мы уже много раз проделывали это вместе, и он знал наши деловые манеры. Мы не скупердяи и не мошенники. Предложенная цена есть лучшая цена. Поэтому мы не потерпим мошенничества и от других. Арту все это известно.
Он задавал знакомые вопросы. Когда мы хотим поместить объявление? Когда начнем принимать потенциальных покупателей? В какую сумму оцениваем дом? Насколько готовы снизить цену?
Я наконец сказала:
- Мы хотим получить за него максимум, но в то же время нужно продать его побыстрее. Натан вот-вот уедет, поэтому именно я буду показывать дом покупателям.
Арт посмотрел на нас:
- У вас все в порядке?
- Да, - одновременно ответили мы с мужем. Мысленно я добавила: у нас все будет в порядке.
Натан проводил Арта до машины. Я ушла на кухню готовить ужин и молча отмеряла специи для маринада чили (собиралась сделать фахитас). Молча приготовила маринад, достала из холодильника аппетитные цыплячьи грудки и промыла. Молчать очень приятно. Так я не заплачу. Молча можно пережить что угодно. Именно так я себя вела, когда мать ушла от нас. Именно так держалась, когда в школе шептались и хихикали.
Я залила мясо маринадом, когда Натан пришел на кухню, открыл холодильник и взял пиво - а потом поставил обратно. Вместо пива он налил виски.
- Хочешь? - спросил муж, кивая на бутылку "Джонни Уокера".
- Нет, спасибо.
Я сейчас не могу пить, иначе погружусь в страшную депрессию. Выплачу глаза. Съем целую коробку печенья.
Натан отхлебнул, медленно выдохнул, сделал второй глоток…
- Придется сказать девочкам, - проговорил он, опираясь на стол и потирая затылок.
Я кивнула, продолжая нарезать узкими ломтиками красный, желтый и зеленый перец. Даже не представляю, как мы откроемся дочерям. Брук было полтора года, когда мы сюда переехали, а для Тори это единственный дом, который она знает.
Будет и другой, сурово напомнила себе я и взяла луковицу. Вовсе не значит, что мы навсегда останемся без собственного дома. Просто нужно немного времени.
Но это отнюдь не упрощало задачу.
- Как им сказать? - спросила я у Натана, нарезая лук. - Это сделаешь ты или я?
Он обвел взглядом кухню, стиснув зубы так крепко, что на шее выступили жилы.
- Все равно.
Я знаю мужа лучше, чем кого бы то ни было, но сейчас мы так одиноки, так разобщены, несмотря на все попытки действовать сообща.
Может быть, на самом деле мы не хотим уладить проблему.
Может быть, Натан хочет освободиться.
Я не стану так думать. Отказываюсь усугублять ситуацию.
- Давай скажем им вместе, - предложила я, вымыла руки и вытерла.
Не следовало уклоняться от ответственности.
Не следовало становиться финансово зависимой.
Всегда нужно оставаться внимательной, осведомленной, разумной.
- Мы сделаем это вместе, - повторила я, подошла к нему и коснулась мускулистой спины мужа. Натан напрягся, но я не убрала руку.
Мы сообщили новости за ужином, перед десертом. Не знаю, отчего мы выбрали именно эту минуту, просто посмотрели друг на друга и все поняли. Пора. Пора заканчивать.
- Поскольку я теперь работаю в Омахе, - сказал Натан, - мы с вашей мамой решили произвести кое-какие изменения… Мы продаем дом. Начиная со следующей недели он выставлен на продажу.
Последовало недоверчивое молчание - а потом все начали говорить одновременно.
Голос Джеммы звучал громче других:
- Но это наш дом, мы тут живем!
Я прекрасно понимала, как она себя чувствует. Я провела уйму времени, подыскивая подходящее место для нашего будущего дома. Целый год планировала, листала журналы, общалась с дизайнерами и архитекторами, ездила по окрестностям, смотрела, думала, мечтала…
Мечтала.
- Прости, Джемма, - негромко сказала я и взяла дочь за руку.
Она тут же ее отдернула.
- Мама, нет! Нет!
- Джемма, прости, но все решено.
- Не-е-ет! - разнесся по всей гостиной крик. - Нет! Нет!
Я даже не смотрела на Натана. Я ощущала его боль. Он адски страдал. Муж знал, что я горячо люблю этот дом. Я знаю, что девочки его любят. Мы вложили в него часть своей души, но ничего уже не поделаешь. Если слишком много тратить и жить чересчур шикарно, падение всегда болезненно.
- Джемма, - произнесла я так строго, что девочка тут же перестала визжать.
Все посмотрели на меня. Включая Натана.
Только я могу спасти семью.
Не знаю, с чего я вдруг так подумала, но это тот же самый инстинкт, который заставляет маленькую девочку укачивать и баюкать куклу.
Что-то внутри меня пробуждалось к жизни. Я справлюсь. Я знаю, что делать. Я помогу. Окружу их всех любовью. Вещи - это всего лишь вещи. Семья - нечто большее, чем совокупность вещей.
- Никто не умер, - сурово произнесла я. - Мы просто переезжаем в дом поменьше. И все будет в порядке. Возможно, сейчас так не кажется и какое-то время придется потерпеть. Но мы справимся. Обязательно. Вот и все… - Я взглянула на мужа - у него в глазах стояли слезы. - Вот и все, что я хотела сказать.
Выписав мне чек, чтобы мы могли протянуть еще пару недель, Натан положил бумаги в портфель. Усадив на заднее сиденье рыдающих девочек, я отвезла мужа в аэропорт - он летел в Омаху через Миннеаполис. Ему предстояла еще одна долгая ночь без сна, а я ворочалась в постели почти до половины второго, глядя на лампу на столике.
Открыть девочкам правду оказалось сложнее, чем я ожидала. Я думала, они расплачутся, но реакция Джеммы меня поразила.
А что еще нам делать? Признать себя банкротами? При мысли об этом у меня все внутри переворачивается. Слово "банкротство" ужасно, у него вкус прокисшего молока.
Это могло бы спасти дом.
Но все бы узнали правду.
Если мы продадим дом, все и так узнают.
Так или иначе, обо всем узнают.
Я накрыла голову подушкой и заплакала. Такое ощущение, что из меня заживо тянули жилы.
Глава 13
Будильник звонил, а я продолжала спать.
Не могла встать. Не в силах встретить новый день. Не в силах взглянуть в лицо реальности.
Еще пять минуток, подумала я, задремала и уткнулась носом в подушку.
Я пыталась заснуть. Но внутренний голос не давал мне покоя. Если я сейчас не встану, девочки проспят, опоздают на автобус, и мне придется их подвозить. В школе им попадет.
Плевать.
Пускай опоздают. Пускай пропустят уроки. Это всего лишь начальная школа, они всего лишь дети, а я всего лишь в глубочайшей депрессии.
Наверное, я все-таки заснула, потому что меня внезапно разбудила Брук.
- Мама, вставай, уроки начались полчаса назад. Мама, вставай, мы проспали.
Я перекатилась на спину и сонно зажмурилась.
- Все уже встали?
- Джемма спит. Тори смотрит телевизор. - Брук, склонив голову набок, изучала меня. - Тебе грустно, мама?
Я была готова сказать "нет" и притвориться счастливой, но не смогла. Счастье нельзя подделать. Только не теперь.
- Да.
- Из-за дома? - осторожно спросила дочь.
Я кивнула.
- И не только.
- Потому что папа живет в Омахе?
- Да. Он слишком далеко от нас.
Брук погладила меня по голове. Как странен этот ласковый жест для моей разбойницы.
- Я тебя люблю. Ты лучшая мама на свете. Пусть даже у тебя всегда много дел.
Я поймала ее ручонку и поцеловала.
- У меня так много дел?
- Да-а.
- Если бы я работала, их было бы еще больше.
- Не хочу, чтобы ты работала. Хочу видеть тебя каждый день.
- Ты бы и так видела меня каждый день. Перед уроками и после школы.
Брук пожала плечами:
- Но это не то же самое. И почти ни у кого мамы не работают. Точнее, ни у кого мамы не работают.
Я села, поцеловала дочь в макушку и выбралась из постели.
- Ступай разбуди Джемму. Я быстро оденусь и отвезу вас в школу. Вели Джемме поторопиться и по пути к машине возьми печенье, потому что нам некогда.
Брук выбежала, а я пошла в ванную, собрала волосы в пучок и залезла под душ. Сегодня было некогда мыть голову, но даже если бы и нашлось время, вряд ли я бы смогла.
Знакомая хандра вновь охватила меня, еще сильнее прежнего. Я включила воду на полную мощность, но это не помогло. Мне было грустно, и я держалась изо всех сил. Я старалась быть оптимистичной, сильной, бодрой. Пыталась сохранять спокойствие, тогда как, по правде говоря, временами хотелось все бросить и плыть по течению.
Я чувствовала себя отяжелевшей, мрачной, медлительной. Никому, даже Натану, нельзя сказать об этом, потому что окружающие ждут от меня слишком многого. А Натан, судя по всему, теперь ожидает худшего.
Но он не понимает. Не понимает, каково это - потерять себя, обезуметь. Или по крайней мере жить в страхе за свой рассудок. Если потерять ключи или шляпу, скажут, что ты витаешь в облаках. Если в очередной раз потерять кошелек или паспорт, назовут растяпой. Но потерять рассудок… Это уж точно социально неприемлемо. Когда речь заходит о психическом здоровье, люди чувствуют себя неловко. Мне доводилось слышать рассказы о нервных срывах в разгар вечеринки.
В конце концов я надела элегантный твидовый жакет, юбку в тон, коричневые колготки, сапоги от Джимми Чу на высоких каблуках, причесалась, собрала волосы в низкий хвост и механически улыбнулась своему отражению в зеркале. Я по-прежнему хорошо выгляжу. Никто не заподозрит, что я сломлена.
Я оставила машину перед школой, хотя это запрещено. Но мне нужно зайти всего на секунду, и я не единственная, кто так делает. Все матери там паркуются, если им нужно на пару слов заскочить к директору.
Я зашла в кабинет вместе с девочками.
- Я проспала, - сказала я Элис, пока старшие дочери, взяв пропуска, ушли на урок. Не слишком хорошее оправдание. Но у меня просто недостает сил лгать.
- Ты нездорова? - спросила Элис.
- Да… нет…
- Мы продаем дом, - выпалила Тори, которая стояла рядом со мной.
Элис подняла брови:
- Продаете дом?
Я не была готова объявить об этом во всеуслышание - пусть Элис и не из болтливых, у школьных стен есть уши.
- Натан получил работу в Омахе, - бодро ответила я. - Нет смысла жить на два дома.
Элис задумалась.
- Вы уезжаете насовсем?
- Пока не знаю. - Я улыбнулась. - Но для Натана это такой отличный шанс, что мы решили рискнуть. Посмотрим, что получится.
- Мы больше не видим папу, - охотно добавила Тори.
Я погладила ее по голове.
- Детка, папа ведь приезжал на выходные. Он не может навещать нас очень часто. Омаха далеко… - Я посмотрела на Элис, стараясь не утратить бодрого и беззаботного выражения лица, и добавила специально для нее: - Прямых рейсов из Омахи нет. Это долгое путешествие…
- Могу вообразить, - щелкнула та языком. - Вам, наверное, нелегко.
- Да, но все наладится. Мои девочки просто молодцы. - Я легонько направила Тори к дверям. - Нам пора, иначе и она опоздает.
Я помахала на прощание, и мы вышли из кабинета. Тори держала меня за руку и подскакивала на ходу.
Мобильник прозвонил, когда я выходила из детского сада. Сегодня в час собрание аукционного комитета, то есть через три часа, но я не была готова. Я не сделала ничего из того, что запланировала. Я уже подумывала отменить собрание, но это невозможно. Аукцион в марте, сейчас начало октября. Пора браться за дело всерьез.
Я села за руль, захлопнула дверцу, включила зажигание. Выезжая с парковки, вновь испытала странное ощущение потерянности, как будто я не здесь, как будто я ненастоящая и все рухнет, если только не сделать что-нибудь быстро. Например, что-нибудь съесть или выпить. Нет, лучше зайти в магазин. Покупки всегда поднимали мне настроение. Когда я хожу по магазинам, то становлюсь другим человеком - более интересным, собранным, сильным.
Люди удивляются, как можно быть помешанным на шопинге, но в этом нет ничего странного: когда принимаешь решение, пусть даже по поводу покупки, ты чувствуешь себя сильной. Властной. Дайте то. Нет, не надо. Лучше две штуки, разного цвета. Когда решаешь и командуешь, ты чувствуешь себя всемогущей. Как будто твое слово действительно имеет вес. Это звучит нелепо, но в "Нордстроме" и тому подобных местах продавщицы всегда внимательно смотрят на меня, выслушивают, торопятся помочь.
Но у меня всего тысяча двести долларов на счету и никаких кредиток. Я не могу идти в магазин.
Видимо, придется жить во мраке до тех пор, пока он не развеется.
Я приехала в кафе пораньше, чтобы сдвинуть столики. Пэтти приехала следом и предложила тем временем взять кофе.
- Прекрасно, - ответила я, подтаскивая пустые стулья от других столиков.
- Как обычно? Эспрессо, без пены?
- Да.
Пока она стояла в очереди, я пошла в туалет вымыть руки. Лицо в зеркале меня удивило. Я выглядела усталой. Хрупкой.
Старой.
Под глазами наметились маленькие морщинки. Еще больше - вокруг рта. Глубокая складка пролегла между бровями.
Я улыбнулась, но почти ничего не изменилось. Я порылась в сумочке в поисках косметички, провела по губам помадой (теплый осенний бронзовый цвет), добавила того же оттенка щекам. Подвела глаза. И снова улыбнулась.
Стало лучше. Моложе. Красивее.
Неудивительно, что косметика пользуется такой популярностью.
Я убрала ее, чувствуя себя мошенницей. Ничего страшного. В Лос-Анджелесе таких людей называют актерами, и они заколачивают огромные деньги.
Выйдя из туалета, я увидела, что Пэтти уже сидит за столиком с кофе. Приехали и еще несколько женщин. Через пять минут собрались все.
К сожалению, сразу же после начала собрания Пэтти объявила, что переезжает в начале ноября и что сегодня она с нами в последний раз.
Она улыбнулась мне.
- Хорошо, что Тэйлор - сопредседатель. Она справится. Она сумеет сделать этот аукцион лучшим из возможных.
Моя улыбка вот-вот увянет. Я бы предпочла, чтобы Пэтти подождала до конца собрания со своими новостями. После ее слов разговор так и не вернулся в нужное русло и следующие полтора часа переходил с одной темы на другую.
Я вяло попыталась напомнить членам комитета о закупках; о том, что нужно чередовать разнообразные аукционные лоты для повышения интереса; о том, что некоторые участники захотят в тот же день забрать приобретения… Убедившись, что меня не слушают, я сдалась, откинулась на спинку стула и позволила подругам поболтать.
Страшно жаль, что Пэтти уезжает. Я не хочу вести аукцион одна. Не думаю, что не справлюсь, просто все будет по-другому. Очень весело работать вместе, иметь рядом человека, с которым можно делиться идеями. Пэтти всегда умела сделать так, чтобы я почувствовала себя лучше. Без нее будет пусто.
Размышляя об аукционе, я рассматривала посетителей кафе, включая красивую блондинку с прической, как у Ким Алексис, и улыбкой, как у Кристи Бринкли. Блондинка вошла вместе с девочкой лет двенадцати и седеющим супругом. Мать и дочь сели за стол, отец встал в очередь. Вскоре он присоединился к семье, и все трое стали наслаждаться едой и болтовней.
Они чудесно смотрятся. Я им завидовала. Именно так и было в нашей семье. Просто. Естественно.
Дверь снова открылась, появилась женщина с тремя маленькими девочками, одетыми в форму учениц частной школы - белые блузки и клетчатые юбки. Мать стройна, как шестнадцатилетняя девушка, даже несмотря на наличие троих детей.
Девочки сели, мать принесла им поднос с едой и напитками. Пока она раздавала стаканчики, пришел мужчина с маленьким ребенком и присоединился к ним. На нем - серые клетчатые брюки, белая рубашка, галстук, очки в золотой оправе. Он передал малыша жене. Они не поцеловались. Не сказали друг другу ни слова. Даже не взглянули друг на друга.
Мать вернулась к прилавку за кофе и улыбнулась продавцу. Это ее первая улыбка с момента прихода.
Мужчина ушел, и дочери хором с ним попрощались, но женщина даже не взглянула на мужа, не сказала ни слова. Он также молчал.
Неужели они действительно так живут? Неужели именно это происходит, если брак неудачен?
Я вспомнила о Натане. О том, что, когда он входит в комнату, мое сердце трепещет, - я так рада, что мы вместе, что Натан принадлежит мне.
Я не могу представить мир без него. Не могу представить себя.
Все уладится. Вскоре мы будем вместе и жизнь пойдет по-прежнему. Обязательно. Мы должны справиться.
А если нет?
Сомнения одолевали меня, и внезапно я поднялась, испытывая нечто вроде клаустрофобии.
- Сейчас вернусь, - сказала я и торопливо вышла на улицу на подгибающихся ногах, с трудом ковыляя на четырехдюймовых шпильках.
Снаружи было пасмурно, холодно, серо, по улице летали золотые и бурые листья. Я зашла за угол, где меня никто не мог увидеть, и прислонилась к стене, прижавшись к ней лбом. Открыла рот и стала жадно глотать воздух.
Мне было страшно. Страшно. Так страшно, я не переживу всего этого.
Я боюсь не потери дома. Даже не потери Натана. Страшнее всего потерять гордость. Уверенность. Защитный слой, который создавался годами. А теперь его нет, я обнажена, и мне больно.
За моей спиной остановилась машина. Открылись и захлопнулись дверцы. Послышались шаги и замерли.
- Тэйлор? - неуверенно произнес женский голос.
Я понимаю, как нелепо выгляжу у этой стенки в своем дизайнерском костюме и стильных сапогах.
Собравшись с силами, я обернулась. И сердце у меня замерло.
Передо мной стояла Марта. Марта и ее любовник Люк Флинн, один из крупнейших спонсоров нашего аукциона. Еще он помогает детям из неимущих семей и неизменно поддерживает местные молодежные программы.
- Ты в порядке? - спросила Марта. На ней выцветшие джинсы, ужасные байкерские ботинки (почему?!), черный свитер грубой вязки, длиной до бедер, который напоминал мужской - судя по размеру, он принадлежал Люку.
- Да, - с трудом проговорила я. Потом вскинула подбородок и с вызовом взглянула на нее. - Спасибо.
Всякий другой на месте Марты ретировался бы, но она стояла, сдвинув темные брови, и размышляла.
"Уходи, - мысленно приказываю я. - Проваливай".
Она стояла на месте; Люк, который держался в паре шагов позади, отвел взгляд.
Ветер трепал длинные черные волосы Марты. Она так уверена в себе, с горечью подумала я. Потрясающе.