- И нам приходилось затягивать тебе титьки, когда большая грудь была не в моде.
- Но я все же не решилась выдрать себе коренные зубы, когда все прочие модели делали это.
- Пожалуй, это единственное, на что ты не решилась.
- Вроде того как я заявила, будто умею водить машину, вовсе не умея, и когда стали снимать, машина двинулась задним ходом, и пришлось перекручивать пленку наоборот.
- А когда во Франции снимали рекламу сигарет и ты отказалась закуривать, пришлось строить весь сюжет вокруг какого-то журчащего ручейка.
- Это самая удачная реклама сигарет "Житан", какая у них когда-либо была.
- Ты просто Чингис-хан и Аттила, вождь гуннов, в одном лице.
- Я была милой и пластичной.
- Ты была ракетой "Томагавк", окруженной сиянием и с ангельскими крылышками.
- А ты был Господом Богом с похмелья!
- Должен же был кто-то остановить тебя, чтобы ты не завоевала весь мир.
- Неужто я была настолько плоха?
- Настолько хороша, думаю, могла бы ты сказать. За всю свою жизнь я не знал никого, кто желал бы столь многого. Все это из-за твоих родителей, верно?
Стив перестал подшучивать. В былые дни они обсуждали проблемы вроде этих. Впоследствии пришел успех, и эта привычка постепенно исчезла. Но страдания детства никогда не стираются из памяти. Они таятся в темных уголках сознания, и ни один взрослый не может избавиться от этих страданий, и уж, конечно, не Криста и, разумеется, не Стив.
- Мои родители… Мэри… эта катастрофа… Я потеряла все!
Глаза Кристы вдруг наполнились слезами. Она боролась с собой, чтобы удержать их. В ее детстве слезы были признаком слабости, а слабости в семье не поощряли, они не приносили добра.
- Родители - это довольно странные создания, - задумчиво проговорил Стив. - Ты можешь не любить их, но, когда они умирают, ты испытываешь сожаление.
- Оскар Уайльд был прав. Ты начинаешь с того, что любишь их. Потом судишь их. И редко прощаешь. Да, мне их не хватает. Но больше всего мне не хватает Мэри.
- Какая она была?
- Такая, как и все младшие сестры. Очаровательная, живая, надоедливая, и все время крутилась около меня, но я очень любила ее. Она была необыкновенно живой. Я хочу сказать, что мои родители никогда по-настоящему не жили. Они существовали, не испытывая сильных чувств. А Мэри… О, я не знаю, как это выразить! У нее так много было впереди. Видит Бог, как бы я хотела, чтобы она была сейчас со мной! Просто чтобы рассказать ей, что к чему, и показать ей жизнь…
- И после автомобильной катастрофы катастрофа финансовая, - сказал Стив, не удержавшись от красного словца.
- Да, в нежном возрасте, шестнадцати лет, я осталась одна - и без денег. Мама и папа изо всех сих сохраняли видимость, но, как оказалось, доллары уплыли давным-давно.
Стив горько улыбнулся. Он знал, что она испытала. На первый взгляд ее и его детство были совершенно различными. Он рос в обстановке заброшенности, алкоголизма, драк, ругани. А в ее детстве были дорогие наряды, неусыпный надзор, летние лагеря. Однако Криста не меньше Стива страдала от недостатка тепла, и это сделало их похожими друг на друга. Теперь же их мягкие, ранимые сердца были упакованы в броню самоуверенности, которая позволяла им прокладывать безжалостный путь к осуществлению своей мечты, среди других, менее сильных смертных. В теории оба должны были оказаться неудачниками, однако каждый из них предпочел рассматривать свое несчастливое детство скорее как вызов, а не как препятствие. Возможно, поэтому они так любили друг друга.
- Во всяком случае, дорогая, ты довольно быстро пополнила семейную казну. Однако, полагаю, вряд ли твои родители одобрили бы, что ты отказалась от колледжа и проводишь жизнь, крутясь перед фотоаппаратом.
Криста жестко рассмеялась.
- Они были бы в ужасе. Они были так оторваны от реальности. У них даже не было дома в Новой Англии, который помогал бы им, как их друзьям, "окунуться в суету жизни". Ты можешь себе представить, что они вместе ходили в детский садик? Если бы они познакомились с тобой, для них это было бы настоящим шоком.
- Это ты оказалась бы для них потрясением. Бог ты мой, и это после всех тех денег, которые я истратил на твое обучение! Во всяком случае, дорогая, твои родители не могли быть такими уж плохими, если они произвели на свет столь яркое и прекрасное существо, как ты.
- О Стив! - рассмеялась Криста. - Держу пари, ты говоришь такие слова всем своим мальчикам.
- На самом деле, - Стив притворился обиженным, - только ты и могла бы спасти меня. Если бы попробовала на мне свои чары и подарила мне…
- Ты пришел бы в ужас, Стив Питтс, - закончила за Стива Криста, игриво шлепнув его по руке. - Твое отношение к моему телу всегда было чисто коммерческим.
- Порой мне кажется, что грань между коммерцией и похотью довольно тонка, - заметил Стив.
- Порой я готова с тобой согласиться, - рассмеялась Криста.
Некоторое время они шли молча. Криста оглядывалась вокруг. Ничто здесь не изменилось. Время не оказало никакого влияния на Палм-Бич, обычаи тоже остались теми же. Особняки стоимостью во многие миллионы долларов, как и раньше, стоят под морским ветром, облупленные, с оторванными ставнями, хлопающими под ветром, обломки детских игрушек валяются на лужайках. Каждый десятый дом был исключением, подтверждающим правило: новенький дворец, построенный каким-нибудь лишенным вкуса выскочкой, понятия не имеющим, что такое Палм-Бич, и чей бизнес скорее всего лопнет раньше, чем он что-то поймет. Криста улыбнулась, проходя мимо дома Молли Уилмот. Несколько лет назад Молли, проснувшись, обнаружила в своем плавательном бассейне пароходик, который забросило туда ураганом. "Положение обязывает", и ошеломленные кочегары из Южной Америки были приглашены на шикарный завтрак под картиной Пикассо. Это возможно только в Палм-Бич! Криста глянула на море. Какие-то лодки занимались рыбной ловлей, несколько аквалангистов плавали на мелководье вокруг красного флажка. В миле или двух отсюда виднелись небоскребы Сингер-Айленда, отделенные от Палм-Бич узким заливом Лейк-Уорт, с безопасного расстояния напоминающие о том, как выглядит подлинный мир.
Бетонный мол выдавался в море, и Криста вздрогнула от неожиданно нахлынувших воспоминаний. Мол принадлежал Розе Кеннеди, как и потрепанный милнеровский особняк, который они тогда называли "логово Кеннеди". В этом поместье вечно что-нибудь происходило. Твердыня республиканцев, город белых протестантов англосаксонского происхождения ужаснулся, когда католик и член демократической партии Джон Кеннеди получил разрешение построить площадку для вертолетов в имении, которое он использовал в качестве зимнего Белого дома. Гораздо меньший ужас у жителей Палм-Бич вызвало событие, случившееся за несколько месяцев до этого, - когда одна девица обвинила племянника Тедда Кеннеди в том, что он ее изнасиловал. В Палм-Бич господствовало мнение, что девица, которая в четыре часа утра купается нагишом с пьяным Кеннеди, должна быть готова ко всему. Сейчас дверь, выходящая на пляж, ставшая белой от соленого ветра, была заперта от всего мира. Но Криста помнила тот день, когда она была широко открыта…
- Поторапливайся, Мэри! Или не получишь хот-дог. Не получишь, даю слово!
- Иду, но я занозила ногу, мне очень больно, Криста.
- Вы идете или нет?
Четверо двоюродных братьев Кеннеди стояли на волнорезе, глядя на двух сестер на берегу.
- Идем мы, идем, Бога ради! Вы что, не можете подождать? Мэри поранила ногу.
- У Тедди вообще отрезало ногу, - заявил Патрик с пренебрежением, на которое способен только восьмилетний мальчик.
- Прекрати, Патрик! - оборвал его Тедди: только ему позволено было шутить по поводу его утраченной ноги.
- Мы ведь ждали тебя, когда у тебя случился приступ астмы, - напомнила в отместку Мэри. Она сидела на песке, задрав к лицу свою маленькую ножку. Криста подошла к ней.
- Дай-ка я посмотрю.
- Видишь, там заноза!
- Точно. Обопрись на меня. У них в доме должна найтись иголка.
Они вместе доковыляли до деревянной двери, выходившей на пляж, и поднялись по ступенькам, ведущим на лужайку. По вечерам, во время вечеринок на пляже, там всегда прятался кто-нибудь из Кеннеди, Шрайверов или Смитов - и выскакивал прямо на тебя в лунном свете. Криста поежилась от этих неприятных воспоминаний.
Они поднялись по ступенькам. Наверху стоял Крис Кеннеди с озабоченным выражением на лице.
- Что-нибудь серьезное?
- Нет, заноза, но она засела глубоко. Мне нужна иголка, чтобы вытащить ее.
- В доме должна быть. Макс, принеси иголку и спички. Нужно стерилизовать иголку.
Мэри положили на лужайке, мальчики столпились вокруг.
- Может, лучше позвать маму? - спросил Тедди.
- Не надо, я сама справлюсь, - заявила Криста. - Ты будешь храброй девочкой, Мэри?
Мэри закусила губу.
- Постараюсь.
Появилась иголка - большая, поблескивающая. Стерилизация ее превратилась в настоящую церемонию, иголку двигали взад-вперед в огоньке спички, пока кончик не почернел.
- Она обожжет меня. - В глазах Мэри стояли слезы.
- Нет, не обожжет. Я подую на нее.
Криста так и поступила. Глаза всех четырех мальчиков были прикованы к ней. У нее образовалась аудитория, причем очень внимательная. Может быть, когда вырастет, ей стоит стать хирургом?
Это будет ее первая операция.
- Я не должна была дуть на нее. Могли попасть микробы.
Криста уже вошла в роль врача.
- Ну, давай, Криста. Папа готовит сосиски около бассейна. Они уже сто лет как готовы.
Патрик был голоден.
- Ладно-ладно.
Криста глубоко вздохнула и воткнула иголку в подошву своей маленькой сестры там, где виднелась заноза.
- Ой! - завопила Мэри.
Для семилетней девочки всего этого оказалось слишком много: возбуждение, боль, то, что она оказалась в центре внимания, мысль о том, что ей не достанется хот-дог. Она расплакалась.
- Прекрати! - резко сказала Криста. - Прекрати, Мэри!
- Кеннеди не плачут, - заявил Патрик.
Криста обернулась к нему. Только ей было позволено критиковать свою семью, но больше никому!
- Моя сестра не Кеннеди. Она - Кенвуд, а Кенвудам плакать можно! - отрезала она.
Кенвудам плакать можно… Кенвудам плакать можно… Прошло столько лет, а Криста помнит, как она злилась, говоря это. Потому что, конечно, Кенвуды, как и Кеннеди, не имели права плакать. Таков был закон, установленный родителями, и в нем сконцентрировалось все, что было неправильным в ее детстве. Мать и отец Кристы никогда не признавали истину, которую она с тех пор осознала, а именно - когда подавляешь эмоции, они вовсе не исчезают. Они живут внутри, булькают в глубине и проявляются рябью на поверхности. Эти эмоции болезненны, как заноза в ножке ее маленькой сестры, и они заставляли Кристу быть жестокой, когда она должна была быть доброй и ласковой. Бедная, бедная Мэри! Если бы только Криста могла сейчас обнять ее! Если бы каким-то чудом Мэри оказалась сейчас рядом с Кристой, задавая вопросы, требуя внимания от старшей сестры, которую обожала. Самая милая из маленьких сестер в мире прожила ровно столько, чтобы увидеть еще четыре лета.
Криста пыталась отогнать от себя воспоминания, из этого у нее ничего не получилось.
Полицейская машина завывала на дороге, огибая растущее посередине дерево и выбрасывая из-под колес гравий. Криста услышала ее приближение еще за милю и лениво прикинула, у кого из соседей случился сердечный приступ. Она остановилась в дверях, наблюдая за вспыхивающими синими огнями, приготовившись сказать, что они ошиблись домом. Полицейский выскочил из машины, оставив дверцу открытой, и, пока он шел по направлению к Кристе, она уже поняла, что он приехал по правильному адресу. Он был бледен, и хотя еще не заговорил, по его хмурому лицу было видно, что он нервничает, подыскивая нужные слова.
- Что случилось?
- Мисс Кенвуд?
Он явно тянул время. Полицейский прекрасно знал, кто она. Он всегда завтракал у Грина. Криста почувствовала себя так, словно холодные пальцы дотронулись до ее тела, внутри все оборвалось. Она шагнула навстречу полицейскому.
- Произошел несчастный случай. Ваши родные…
- Они не пострадали? Они живы? - закричала Криста.
Ее мама, отец… Мэри. Они поехали в гости, а Криста осталась дома, потому что у хозяев не было детей ее возраста.
- Случилась беда, - сказал полицейский. - Ваши родители оба погибли. Ваша сестра сидела на заднем сиденье. Она еще жива. И зовет вас. Я отвезу вас туда. Нам надо поторопиться.
- О Боже… О Боже!
Криста бросилась к машине, обхватив голову руками. Потрясение почему-то заглушило всякие чувства к родителям. Но Мэри, маленькая Мэри, которая жива и зовет ее!
Они мчались по бульвару Норт-Оушен, сирена громко завывала.
- Она в порядке? - Кристе казалось, будто ее голос доносился откуда-то издалека.
Полицейский с мрачным лицом смотрел на дорогу.
- "Скорая помощь" уже выехала туда, - только и сказал он.
Солнце спокойно отражалось в гладкой поверхности моря слева от них. Через минуту они будут там.
- Боюсь, что там много крови, - нарушил молчание полицейский.
Тормоза взвизгнули, когда он остановил машину рядом с полицейской машиной, перекрывавшей дорогу. Микроавтобус стоял боком, его перед и одна сторона смяты серебряным "Мерседесом", который вонзился в микроавтобус подобно копью. Две тряпичные куклы сидели на переднем сиденье, как два манекена в телевизионной рекламе ремней безопасности. Разница была только в том, что они были покрыты кровью. Криста прижала руку ко рту. Другой полицейский открыл перед Кристой дверь машины.
- Вылезайте, - сказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей.
Криста, шатаясь, выбралась из машины. В голове у нее все помутилось, но она знала, что должна держаться мужественно. Потом она услышала:
- О-о-о! Мне больно!
Это рыдал ребенок. Это кричала Мэри, кричала откуда-то из глубины "Мерседеса", который превратился в гроб. И тогда Криста, оттолкнув протянутую ей руку, метнулась к дыре, которая раньше была окном, и встала на цыпочки.
- Мэри, о Мэри, девочка моя, дорогая, это я! - рыдала Криста, слезы застилали ей глаза, а страх сотрясал все ее существо.
- Криста? Криста! О Криста, мои ноги!
Испуганное личико Мэри виднелось в полутьме сплющенного салона машины. Глаза девочки расширились от боли и ужаса. В лице не было ни кровинки. Одна ее рука была свободна, а вторая погребена вместе с телом под грудой искореженного металла.
- Не волнуйся, дорогая, я здесь! Все будет в порядке. Доверься мне, Мэри. Будь мужественной, как всегда. Это я, дорогая!
- Меня раздавило, - сказала Мэри. - Меня раздавило! Я не могу двигаться!
- Мы вытащим тебя. Они уже едут. - Криста ощутила дикий ужас. Она обернулась и закричала во весь голос: - Помогите! Бога ради, помогите, кто-нибудь! Сделайте что-нибудь!
Она повернулась к сестре.
- О Криста, я люблю тебя! - проговорила Мэри с мудростью, которую обретают дети, чувствуя приближение смерти. - Я так люблю тебя!
- Девочка, дорогая моя, я тоже тебя люблю, так сильно люблю, так сильно!
Крупная слеза появилась в глазу Мэри и стекла, оставив след на ее бескровном лице.
- Я хотела вырасти такой, как ты, - прошептала она и той рукой, которой могла шевелить, дотянулась до Кристы и коснулась ее лица.
Криста позволила литься своим слезам, они как-то смягчали ее потрясение. Она держала ручку сестры в своих руках, прижимала эту влажную и холодную руку к щеке и понимала, что все уже почти кончено. Эти минуты останутся в ее памяти навсегда.
- Помнишь, тогда, у Кеннеди, - прошептала Мэри. - Ты сказала, что нам можно плакать.
- Дорогая моя, тебе не надо разговаривать. Врачи уже едут сюда. Все будет в порядке!
- Поцелуй меня, Криста.
Криста протиснулась сквозь разбитое стекло и припала щекой к щеке сестры. А потом со всей нежностью, на какую была способна, поцеловала Мэри.
- Не покидай меня, Криста, я так боюсь, - прошептала девочка, и Криста почувствовала, как сестра прижалась к ней плечом. - Как когда-то боялась спать в темноте, и ты позволяла мне лечь в свою постель, но не разрешала брать с собой моих кукол.
- Не говори, Мэри, не надо! Дорогая, я так люблю тебя! Ты все, что есть у меня в жизни!
- Если я смогу смотреть на тебя оттуда, сверху, я всегда буду заботиться о тебе, - сказала Мэри, такая маленькая - и в то же время такая великая перед лицом вечности. Это все, о чем она всегда мечтала… быть на равных с Кристой, жить одной с нею жизнью, быть любимой старшею сестрой, которую она обожала.
- Мне холодно, - сказала Мэри, - я себя не чувствую.
- Не сдавайся, Мэри, Бога ради, не сдавайся!
Криста держала ее руку, стараясь перелить свою решимость в разбитое тело сестры. Но глаза Мэри начали закрываться, как они закрывались обычно после третьей сказки, рассказанной на ночь, - чтобы открыться следующим утром. То были такие замечательные моменты, когда от усталости и раздражения не оставалось и следа и начинался новый сверкающий день. Но после этого сна пробуждения не будет.
- О Боже, милостивый Боже, спаси ее! - прошептала Криста. И почувствовала, как щека сестренки, мокрая от слез Кристы, отодвинулась, и жизнь покинула Мэри… и Христос принял ее в свои объятия. Криста выпрямилась, и чувство глубокого горя охватило ее. Вот там, на раскаленном шоссе, под палящим солнцем, она начала постигать, что такое одиночество.
Между тем Стив, не замечая грусти Кристы, был поглощен своими собственными мыслями.
- Должно быть, прекрасно здесь жить, - сказал он, принюхиваясь к солоноватому воздуху и вспоминая гнилостную вонь летнего Манхэттена. - Для детей здесь, наверное, просто рай. Все равно что иметь огромный ящик с песком у себя на заднем дворе.
Криста вздохнула.
- Да, место это замечательное. - Жизнь продолжалась, и Криста вернулась в сегодняшний день. - Мы любили проводить время на берегу, особенно Мэри. Мы постоянно устраивали пикники, были еще подводное плавание, яхты, виндсерфинг… Взрослые никогда не подходили к океану. У них считалось неприличным загорать. Мы околачивались там с грубыми и неотесанными ребятишками из Вест-Палма, которым там бывать не полагалось. Власти Палм-Бич старались не допускать их на остров, не разрешая им здесь парковаться к нам на берег.
Криста со Стивом как раз проходили мимо дома, у которого собралась маленькая группа людей. Они поставили полосатый навес, принесли небольшие белые холодильники и корзинки с едой, которую раскладывали сейчас на столах под навесом. Красивая девушка в крошечном бикини, загорелая до черноты, вдруг воскликнула:
- Криста! Криста! Неужели это ты?
Криста и Стив остановились. Криста хлопнула себя ладонью по лбу.
- Стив, я совершенно забыла, сегодня же День поминовения! Дина? - откликнулась она.
Дина Хаттон, смеясь, подбежала к ним и с разбегу заключила Кристу в объятия.
- Криста! Криста! Как здорово! Я и не знала, что ты в городе! Ну, ты и негодяйка! Почему не позвонила мне? А мы устраиваем пикник. Ты должна к нам присоединиться! Тебя-то нам и не хватает. Только не говори, что ты на работе!
Ее обгорелый на солнце носик сморщился, изображая отвращение.