- Что доктор Макинтош ее дядя, - пояснила Эми.
- Тут есть свои плюсы и минусы, - сказала Диана.
- Ты просто невыносима, Диана, - воскликнула Люсинда. - Он переживает, заботится о вас.
- Мам, мне необходимо закончить этот заказ к воскресенью, - Диана снова попыталась найти отговорку. - Разве ты не можешь сама заглянуть к нему?
- Вечером ко мне придут девочки на кружок чтения, а я еще толком и не подготовилась.
- А время, чтобы сварить ему суп, ты нашла, да?
- Но ведь Эми уже сказала. Он дядя Джулии, - ответила Люсинда Роббинс.
Диана открыла окна в своем грузовичке, впустив в кабину весенний ветер. Птицы носились как угорелые, наполняя сумерки свистом и звуком рассекаемого воздуха. На полях ласточки ловили насекомых. Большим черным облаком кружили стаи скворцов. Одинокий зимородок гордо восседал на телефонном проводе над Силвер-Крик. Диана вдыхала ароматы розариев, свежевскопанной земли и солончаков. Пакет с продуктами, собранными ее матерью, стоял на заднем сиденье между тяжелыми сумками с дверными петлями и мелкими гвоздями.
Перл-стрит делила Хоторн ровно пополам. Это была одна из старейших улиц города - в начале девятнадцатого века многие преуспевавшие китобои и торговцы поставили на ней свои дома. Она располагалась в двух кварталах от гавани, и здесь было тише и спокойнее, чем на Фронт и Вотер-стрит.
Медленно спускаясь по Перл-стрит, Диана ощущала солоноватость воздуха. Солнце пряталось за горизонтом, и белые фасады сияли приятными глазу переливами. Она не навещала Алана уже много-много лет. Его улица вызвала воспоминания о счастливых временах, когда Тим был с ней, и она сильнее надавила на педаль газа.
Дом Алана был построен в викторианском стиле. Белые дранки, серая отделка и три ступеньки, ведущие к широкой веранде. Украшавший дом орнамент, голубятня и виноградная лоза. Но этому зданию требовался основательный ремонт. Краска отслаивалась, в одном из боковых окон не было ставни, флюгер перекосился. По траве следовало бы пройтись газонокосилкой, а стоявший на проржавевшем прицепе шлюп явно давно не видел соленой воды. Она вспомнила долгие морские прогулки вместе с мужем и деверем.
В ту пору их взаимоотношения можно было назвать нормальными. Она чувствовала, что Алан желал им с Тимом только добра. Он приглашал их поплавать, а они его на ужин. Все шло гладко, без сучка и задоринки. Дни тех прогулок были яркими и запоминающимися - они втроем на небольшом паруснике Алана, и больше никого вокруг. Он стоял за румпелем, Тим отдыхал, надвинув на глаза кепку, Диана управлялась с кливером, пока их судно держало курс на пролив.
Одним солнечным днем, когда волны разбивались о борта шлюпа, Диану охватило непередаваемое ощущение радости. Они плыли против ветра, Тим ловил луфарь на корме, а Диана пробралась на бак. С раскрытым от восторга ртом она обернулась, чтобы сказать что-то о солнце или ветре или о том, как им хорошо втроем, и увидела, что Алан пристально смотрит на нее. Его глаза были прикрыты ресницами, на лице было выражение печали и тоски. В то же мгновение она поняла, что причиной его настроения стало то чувство, что когда-то ненадолго связало их, и ей стало не по себе. Она быстро отвернулась.
Диана и Алан сохраняли дистанцию, проявляя вежливость и обходительность в общении. Теперь они были родственниками. Каждую пятницу она готовила тушеную рыбу, и Алан приходил на ужин в перерыве между работой в офисе и дежурством в больнице. Он интересовался ее мнением по поводу цвета коврового покрытия, которое задумал настелить в своем кабинете. Тим широко улыбался, держа Диану за руку, радуясь тому, что Алан стал частью их счастливой семейной жизни. Но всякое притворство исчезло в тот день, когда Тим сбежал в море.
Пройдя по неухоженной лужайке, она заметила на траве какой-то предмет: старый скворечник. Давным-давно Диана смастерила его для Алана, еще до рождения Джулии. В качестве обещания построить каждому из будущих детей Алана по игрушечному домику она сделала для него скворечник. Она помнила, как Тим держал лестницу, пока Алан лез наверх, чтобы повесить его на высокий клен. Теперь он валялся на земле. Прислонив дощатый домик к облицованному камнем фундаменту, Диана поднялась по ступенькам к двери.
Пару раз она нажала кнопку звонка, но ей никто не ответил.
- Эй, - громко сказала она. - Есть кто живой?
Было странно снова оказаться здесь. Она вспомнила тот вечер, когда они с Тимом пришли к Алану, чтобы поведать ему потрясающую новость о том, что она была на третьем месяце беременности. Она стояла в фойе, Тим обнял ее и попросил Алана погладить ее животик. Она почувствовала, как смутился Алан; когда их взгляды встретились, она увидела замешательство и неловкость в его глазах, но, не желая расстраивать Тима, он выполнил просьбу брата. Его прикосновение было сильным и уверенным. Прикрыв глаза, Диана представила, что рука Алана дотронулась до малыша в ее утробе, и вздрогнула.
- Алан, - позвала она. - Ты дома?
Она подергала дверную ручку. Та провернулась у нее в руке. За открывшейся со скрипом массивной дверью располагалась небольшая прихожая, откуда можно было сразу попасть в гостиную. Интерьер, по сути, отсутствовал: обеденный стол из красного дерева, рабочий стол со стулом и обитый выцветшей хлопковой тканью диванчик. Дизайнерские навыки хозяина за эти годы ни капли не улучшились.
- Алан! - крикнула Диана, сопроводив слова свистом.
Стены были уставлены полками, ломившимися от книг: Диккенс, Шекспир, Норман Маклин, Йетс, Вильям Карлос-Вильямс, Хемингуэй, Фрейд, Джон Дос Пассос, Треваньян, Роберт Б. Паркер, Кен Фоллет, Карл Линней, Карл Густав Юнг, Льюис Томас, Луис Агасси, Джон Джеймс Одюбон, Чарльз Дарвин, Винникот и многие другие. Тиму не хватило бы терпения читать подобную литературу.
Верхняя полка была заставлена фотографиями в рамках.
Алан был очень высоким, поэтому снимки находились на уровне его глаз. Диана даже на цыпочках не могла их толком разглядеть. Портрет его родителей - он был похож на своего отца, такого же стройного и подтянутого. Фото его бабушки Дороти в серебряной рамке. Снимок трех пацанят в бейсбольной форме. Те же трое на парусной шлюпке; на пляже с удочками в руках. Алан, Тим и их брат Нил.
- Тим, - произнесла она, испытав шок от одного его вида.
Их с Тимом свадебная фотография. Дрожащей рукой она сняла ее с полки. Люди часто советовали ей "забыть и расслабиться". О прошлом, о своем гневе, о бывшем муже. Прошло одиннадцать лет. Но почему Диана опять закипела от злобы, взглянув на его лицо?
Когда-то они любили друг друга; это было видно по тому, как ее тело тянулось к нему, как он не мог отвести от нее глаз. Она таяла от его прикосновений, его голос сводил ее с ума. На этой фотографии смокинг был узковат для его широких плеч. Его галстук сбился набок. Тогда Диана поставила себе новую цель жизни - дарить Тиму счастье, сделать все, чтобы он перестал страдать после смерти Нила.
Вспоминая, сколько сил она на это потратила, Диана с такой яростью сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Одиннадцать лет не стерли давних чувств. Он не просто бросил ее, он бросил их дочь - беспомощного больного ребенка.
Всплыло воспоминание об одном вечере - будучи беременная уже несколько месяцев, она лежала на палубе его рыбацкого катера. Над головой сияло звездное небо, и Диана шептала: "Если родится девочка, назовем ее Корнелия, а если мальчик, то Нилом. Хотя для девочки Нил тоже отличное имя".
Тим поцеловал ее; он выглядел таким счастливым. Они были сравнительно молоды, каждому по двадцать семь лет. Ее врач посоветовал провести предродовое тестирование, но не из-за ее возраста, а потому что обнаружил высокое содержание белка в ее крови. Он отправил ее на дополнительные анализы.
Всего два слова: отклонения на генетическом уровне. Диана помнила холодок, пробежавший по спине и как ее внутренности превратились в лед. Обхватив себя руками, молясь, чтобы время пошло вспять и результаты тестов оказались ошибкой, она горько рыдала дни напролет. Как такое вообще могло случиться? Они с Тимом оба были здоровыми, сильными людьми. Они любили и работали не покладая рук. Почему у их ребенка, их девочки, врачи нашли врожденные дефекты?
Было ли всему причиной ее неправильное питание? Или то, что они жили неподалеку от электростанции? А может быть, Диана слишком увлекалась вином до того, как узнала, что беременна? Или все же это был грязный воздух? Нечистая вода? А вдруг молоко, которое они пили, было отравлено химикатами? Или они ели некачественное мясо? Возможно, она использовала не тот стиральный порошок, шампунь, лосьон для кожи или размягчитель ткани? Не было ли у нее в организме нехватки фолиевой кислоты? Или она ела мало свежих овощей?
Обняв себя руками, Диана сидела в кресле-качалке у окна своей мастерской и целыми днями раскачивалась вперед-назад на скрипучем полу. Она не мыла волосы, ничего не ела, не разговаривала с матерью. Тим уходил в море, возвращался, уходил и снова возвращался. Она так хотела, чтобы он заключил ее в объятия и сказал, что все будет в порядке, но этого не происходило. Поэтому ей оставалось обнимать себя самой.
Младенец внутри нее не подавал признаков жизни. Может быть, оно умерло, подумала она. Она любила своего ребенка, назвала его Нил, но сейчас она начала думать о нем в среднем роде. Например, "оно не толкается", "оно генетически дефективное", "оно больное".
- Мы не можем пойти на это, - как-то вечером сказал Тим. Не приближаясь к ней, он говорил с противоположного конца комнаты. - Никому и в голову не придет обвинять нас.
- Ты о чем? - спросила она.
- Об аборте, - ответил он.
- Ох, - простонала она, чувствуя накатившую тошноту.
Он подошел и встал рядом. С мокрым от слез лицом он поцеловал ее в шею.
- Когда мы согласились на процедуру, - сказал он, - то понимали, что такой вариант был возможен. В этом весь смысл теста - дать нам шанс сделать свой выбор. Мы должны решиться, Диана.
- Я рада, что ты сказал "мы", - прошептала Диана. Ей было очень одиноко. Тим постоянно пропадал вдали от берегов, не желая обсуждать с ней их ребенка и кошмар, свалившийся им на головы. Она понимала - болезнь еще неродившегося младенца лишила его способности здраво мыслить. Он жутко боялся, но она хотела, чтобы они прошли через это вместе.
- Вызовем врача, - говорил он. - Назначим день для аборта. Потом мы сможем завести нового…
- Я подумаю, - ответила Диана.
И она действительно подумала. Проходили дни, а она качалась на своем кресле, пытаясь представить, как ей полегчает, когда эта проблема разрешится. Она поедет в больницу, доктор даст ей обезболивающее, и ребенок исчезнет из ее жизни. Да и вообще, ребенок был безнадежно болен. Его существование было бы наполнено ужасными проблемами. Он мог оказаться умственно отсталым, и другие дети стали бы над ним потешаться.
Вспоминая дни, проведенные в кресле-качалке, Диана протянула руку за фотографией Джулии, стоявшей на полке Алана. На снимке ей было шесть месяцев. Это фото считалось ее официальным детским портретом, сделали его, конечно, поздновато, но все из-за того, что начало своей жизни она провела в операционных. Она была завернута в розовую пеленку, из которой выглядывало ее крошечное личико. Диана держала ее на руках, а Алан их фотографировал.
Диана всматривалась в лицо дочери. Оно было таким хорошеньким, таким чудесным. Глядя в эти голубые глаза, никто бы и не догадался, насколько изуродовано было ее скрытое пеленкой тело. Малюсенький розовый язычок Джулии забавно поблескивал. Диану окатила волна любви.
- Джулия, - сказала она так, словно дочь сидела возле нее. - О, Джулия.
Диана снова вспомнила дни и недели, проведенные в кресле-качалке. Она не ненавидела себя за раздумья об аборте; и большую часть времени она не ненавидела Тима. Решение оставить Джулию сформировалось у нее постепенно. Медленно покачиваясь, она ощутила, как ребенок шевельнулся. Легчайшее движение, и ее косточки задели ребра Дианы. Потом младенец потолкал пяткой ее позвоночник. И Диана почувствовала трепет его сердечка.
Приехал Алан. Он вошел в комнату и остановился в дверном проеме. Диана никому не рассказывала о результатах тестов, даже матери. Тим никогда не стал бы распространяться о подобных вещах; Диана и предположить не могла, что он раскроет их тайну своему брату. В особенности своему брату.
- Тим мне все рассказал, - произнес Алан.
Диана была потрясена. Обхватив себя руками, она поняла, что никакие слова братьев Макинтош не заставят ее передумать. Она баюкала своего ребенка - и если они останутся вдвоем, то все будет отлично.
- Он показал мне результаты тестов.
- Мне без разницы, - ответила Диана.
- Он предложил мне поговорить с тобой, - сказал Алан. - Вразумить тебя. Наверное, он считает, что если я врач, то…
- Врач и рыбак, - возразила Диана. - Вы оба такие практичные.
- Он испуган, - сказал Алан. - Ему уже довелось быть свидетелем страданий близкого человека. Он знает, что бывает с родителями, если их ребенок болен.
Диана опустила голову. Она тоже боялась. Слезы навернулись на ее глаза и заструились по щекам. Она все знала о ссорах родителей Тима, о пьянстве его матери, и с того дня, когда им стали известны результаты теста, она чувствовала запах пива в дыхании Тима.
- Только не говори, - сказала она, - ничего против моего ребенка. Не проси меня…
- Не буду, - ответил Алан.
- Не проси меня отказаться от нее.
- Никогда, - сказал Алан. Пройдя через комнату, он опустился на колени возле Дианы. Взяв ее за руку, он ждал, пока она не взглянула на него. Слезы капали у нее с подбородка, но ей не хватало сил, чтобы вытереть их.
- Я позабочусь о малышке, - сказал он. - Я буду ее врачом.
Его предложение повисло в воздухе. Она разглядела круги у него под глазами и представила, как он мучился бессонницей, принимая такое решение.
- Правда?
- Да.
- Тим показывал тебе бумагу? - спросила она, вцепившись в его руку. - Ты понял, что там написано? Это очень плохо?
- Я не знаю, - ответил Алан.
- Ей будет больно?
- Я не знаю.
Диана рыдала, пока Алан обнимал ее за плечи. Она решилась: как бы то ни было, но она родит этого ребенка; однако многие вопросы оставались без ответов. Девочке могло быть хуже или лучше, но она появится на свет, и Диана собиралась стать ей матерью.
- Я хочу, чтобы Тим полюбил ее, - проговорила Диана. - Чтобы он был рядом с нами. Скажи ему, что он должен смириться.
- Не проси меня об этом, - сказал Алан. - Он мой брат, и я не вправе указывать ему, как поступать. Хорошо?
Тим уехал до следующего полнолуния. Вот вам и любовь "несмотря ни на что". Диана несколько недель кряду оплакивала нарушенное им обещание.
Но Алан сдержал слово. С самого начала он поддерживал ее. Тим бросил семью, оставив их на попечение Алану. Алан был врач и дядя малышки, но не отец. Прекрасный человек, который выводил Диану из себя, потому что был братом Тима.
Диана сняла фотографию трех молодых братьев Макинтош, увлеченных рыбалкой. Они были неразлучны. Когда умер Нил, умерли и какие-то частички внутри Алана и Тима. Частички, умевшие любить, подумала Диана.
Ей незачем было задерживаться в доме Алана. Решив оставить суп на кухонном столе, она повернула за угол и попала на застекленную террасу. И там, раскинувшись на софе, спал он.
- Алан, - тихо сказала она, боясь разбудить его.
Что ж, ее мать не ошиблась. Он и вправду заболел. Это сразу было видно по тому, как он лежал на спине, дыша через рот, одной рукой прикрыв глаза, а другую свесив на пол. Сегодня он не брился, и на его подбородке темнела свежая щетина. Без очков и в пятичасовой тени он выглядел совсем другим человеком. Опаснее и загадочнее, нежели обычный Алан.
На нем были шорты защитного цвета и футболка. Диана таращилась на его голые руки, на сильные, волосатые предплечья. То были настоящие мышцы, о существовании которых матери его пациентов даже и не догадывались. Его плоский, подтянутый живот мерно вздымался под футболкой.
Испытывая странное ощущение, Диана просто стояла и глазела. Ее желудок перевернулся вверх тормашками, и она почувствовала, что совершила нечто запретное. Он действительно был очень привлекателен в такой позе. Его взъерошенные волосы, открытый рот, руки: раньше она считала Тима единственным Макинтошем с мускулами. Плед, которым он укрывался, сполз вниз, и Диана наклонилась, чтобы подтянуть его чуть повыше.
Она вышла на улицу. Но, спускаясь по ступенькам, она остановилась. Сердце ее гулко стучало. Она сказала себе, что это вторжение в личную жизнь - украдкой наблюдать за человеком, пока тот, ничего не подозревая, мирно спал - и возможно, так оно и было. Скворечник стоял на том же месте, где она его оставила. Она подняла его и, забираясь в кабину грузовичка, бросила в кузов.
Потом завела двигатель и поехала домой.
Глава 7
Алан проснулся от запаха куриного бульона. В голове у него стоял звон, и мысли метались в круговороте снов.
Он был в Италии или Греции, где-то на покрытых зеленью холмах, в лучах мерцающего света, выделявших силуэты всего, что находилось вокруг, - от темных кипарисов до богинь. Мимо протекала река, и Алан беспомощно лежал на пушистом мхе. Богиня спустилась к нему. У нее были маленькие руки, ясные глаза и непричесанные соломенного цвета волосы. Пытаясь протянуть к ней руку, он не смог пошевелиться от нахлынувшей любви. Богиней была Диана. Спустя целую вечность она вернулась к нему.
Очнувшись, он отправился на кухню, чтобы промочить горло стаканом воды. На разделочном столе он увидел незнакомый пакет. От него шел тот же запах, что и во сне. Умирая от голода, он разорвал бумажный пакет. Бульон еще не остыл, и в качестве добавки там лежал ломоть свежего хлеба.
Усевшись на стол, он выпил суп прямо из банки. Приходила ли сюда Диана на самом деле? Из-за болезненного состояния размышления давались ему с большим трудом. Да и с чего бы ей вдруг угощать его куриным бульоном? Она не была похожа на заботливую соседку, готовую пожертвовать своим временем у плиты. И, как правило, она не хотела иметь с Аланом ничего общего, если только это не касалось Джулии.
Среди всех, кого он сумел припомнить, Рейчел лучше других подходила на роль члена клуба доставки бесплатного куриного бульона. У него было несколько знакомых мамаш, которые вязали ему свитера, пекли пирожки или заглядывали на ужин с кастрюлей тушеных овощей. Его друг Малаки Кондон называл их БМО - Бригада Матерей Одиночек. То были приятные женщины, выражавшие свою благодарность за то, что он заботился об их бесценных чадах. Они были добрыми и щедрыми, их подарки попадали к нему аккуратно упакованными в корзинки из ивовых прутьев, украшенные цветами, шишками, морскими ракушками и шоколадками. Подношения всегда сопровождались проникновенными посланиями.
Суп стоял в пакете из плотной бумаги: несомненно, изготовленном вручную. Он покопался в обрывках, ища ключи к разгадке. Ни записок, ни цветов. Никаких признаков того, что его принесла Рейчел или кто-то другой.