Конечно, говорить ему, куда он может засунуть свои инсталляции, было не самым мудрым решением. Тем более что в ответ он прорычал, что она больше никогда не найдет себе работу в мире искусства. Что наверняка правда. Ибрагим достаточно мстителен, чтобы озаботиться этим.
Куда более насущная проблема сейчас – темноволосый мужчина, стоящий в другом конце комнаты и глядящий на нее с таким напряжением, с такой силой во взоре, что Лотти казалось, будто он прожигает ее взглядом и воспламеняет в ней ответный огонь.
– Уверен, нет ничего такого, что не может подождать.
Чары рассеялись. Пренебрежительная ремарка Рафаэля вернула Лотти с небес на землю. Ее сердце учащенно забилось от возмущения.
– Как только мы убедимся, что ты действительно беременна, самым разумным для тебя, естественно, будет остаться в Монтеррато.
– Твое понимание естественного далеко от моего. – Лотти запнулась. – Я хочу сказать, что, даже если я забеременею, нет никаких причин не поехать в Англию – по крайней мере, до родов.
– Нет, Лотти. – Голос Рафаэля был тих и ровен, как вода перед бурей. – Так не пойдет. Когда мы узнаем, что ты беременна, ты останешься в Монтеррато. На все время беременности.
Казалось, воздух между ними заискрил от напряжения.
– Думаю, мне надо пояснить тебе одну очень важную деталь. – Расправив плечи, Лотти уперла руки в боки. – Я согласилась попытаться ради этого ребенка, а не передала тебе право контролировать мою жизнь. Запомни это хорошенько.
Черт! В этот момент он вообще ничего не может запомнить. Она явно этого не осознает, но сейчас, стоя у окна в этом чертовом облегающем пеньюаре, Лотти демонстрирует ему очертания своего тела во всей красе. Он старался не смотреть, не замечать, отвернуться, но изгиб ее талии, бедер, ее длинные стройные ноги снова и снова притягивали его взгляд. А теперь еще и грудь начала вздыматься от учащенного дыхания.
– Тебе надо что-нибудь накинуть.
Лотти непонимающе нахмурилась. Его хриплый голос, внезапная смена темы… Он понимал, что надо спасаться бегством, – подальше от физической боли, от сексуального голода, который она пробуждает в нем.
Направившись к двери, Рафаэль обернулся и в последний раз взглянул на нее, прежде чем галопом спуститься по лестнице. Он хотел пойти в кабинет, но передумал. Сперва надо избавиться от излишков распирающей его энергии. Еще один лестничный пролет привел к спортзалу и бассейну. Включив свет, он подошел к гантелям, взял их в руки, начал разминаться. Это принесло успокоение. Хорошая тренировка – вот что ему сейчас нужно.
Вдруг он остановился, руки замерли в воздухе. Чертов фитнес! Кого он пытается обмануть? Тренировка нужна ему, чтобы выкинуть образ Лотти из головы, избавиться от ее воздействия. И для этого ему придется в ближайшие две недели немало времени провести в спортзале.
Ворочая мясо на сковороде, Лотти смотрела, как из него вытекает кровь. Ей нравится хорошо прожаренный стейк, а Рафаэлю – полусырой. Даже в еде их вкусы расходятся.
Следующие несколько дней на вилле Варенна были ужасны, мучительны. Они с Рафаэлем, как актеры пьесы, ходили по прекрасной сцене, стараясь обходить друг друга, балансируя между несогласием и злостью, противоестественной вежливостью и сдержанностью. И оба это осознавали – как и хрупкость установившегося перемирия.
И как они только собираются выжить бок о бок столько дней? И дело не только в беременности, хотя, видит Бог, это событие наполняет ее мысли днем и ночью. В мыслях она хаотично металась между восторгом и отчаянием, в зависимости от того, какой исход представляла себе.
Самое сложное было просто находиться рядом с Рафаэлем, осознавать, как он на нее воздействует.
Сквозь шкворчание мяса на сковороде она различила шум в соседней комнате, а затем у нее над головой раздалось звучание музыки. Опера. Печальная итальянская опера. "Травиата". Что он пытается с ней сделать?
– Готово? – Рафаэль, в черных джинсах и свободной рубахе, вошел на кухню.
– Почти. А ты не мог бы включить что-нибудь более жизнерадостное? – Она мотнула головой в сторону комнаты, откуда доносилась музыка.
Он исчез, последовала короткая пауза, а затем Джонни Кэш запел что-то бодрое.
– Думаю, это поможет тебе побыстрее управиться со стейком. – Он уже стоял позади нее. – Или с тем, что от него осталось. Вот этот мой? – Он указал на тарелку, стоящую рядом с плитой.
– Да. Остывает.
– Хорошо. – Рафаэль потянулся за тарелкой и с подозрением на нее уставился.
Возникшая пауза заставила Лотти застыть на месте.
– Что-то не так?
– Все так. Я могу взять салат?
Они отнесли еду на маленький столик у эркера в гостиной. Вид на озеро отвлекал от недостатков пищи, не говоря уж об острых углах в разговоре. Они не затронули ни одну из важных тем с момента их беседы в студии. Не говорили о том, что будет, если Лотти все-таки забеременеет. Избегали, как минного поля в зоне военных действий.
Для себя Лотти решила, что нет никакой необходимости вступать в споры с Рафаэлем, – тем более о том, чего может и не произойти.
– Как порисовала сегодня? – спросил Рафаэль, разрезая стейк на кусочки.
– Хорошо. – Лотти ощутила знакомое волнение при взгляде на него. – Я пока делаю только небольшие наброски. Надеюсь, из них что-нибудь получится. – Она остановилась, наткнувшись на его взгляд. – Если, конечно, я задержусь здесь достаточно надолго.
Рафаэль стиснул зубы, но ничего не сказал.
– Поймать свет на воде невероятно сложно. – Она постаралась побыстрее сменить тему. – Едва мне начинает казаться, что что-то удается ухватить, как все меняется.
– Немного напоминает жизнь, – холодно произнес Рафаэль, уткнувшись носом в свою тарелку.
Лотти уставилась в свою.
– Много ли ты занималась живописью с тех пор… с тех пор, как мы виделись в последний раз?
Лотти благодарно кивнула, отметив его тактичность. Его голос был ровным, но все тело было напряжено – как будто ему хотелось вскочить и закричать: "С тех пор как ты меня бросила!"
– Хм… Немного, на самом деле. У меня было мало времени, все-таки полный рабочий день и все такое. Но я продолжала рисовать. Делала много эскизов – ну так, для друзей. Портреты и тому подобное.
– Хорошо, что ты развивала свой талант. Так эта твоя работа… – Отложив вилку и нож, Рафаэль вперил в нее взгляд. – Расскажи мне, каково работать на парня вроде Ибрагима?
– Нормально. – Лотти пожала плечами. – Эта работа хорошо оплачивается. – "Оплачивалась", – мысленно поправила она саму себя.
– И что конкретно он от тебя хотел за эти деньги?
– Ты на что намекаешь, Рафаэль? – Ее глаза блеснули опасным огнем.
– Ни на что.
– Вот и хорошо. Потому что если это намек, то он весьма оскорбительный.
– Я просто пытаюсь понять, почему ты отказалась от моего предложения ради работы на этого придурка. – Его полную неспособность понять ее выдавали упрямо сжатые челюсти. – Если тебе нужны деньги, стоит только попросить.
Лотти вспомнила до неприличия огромную сумму денег, предложенную его адвокатами через несколько месяцев после того, как она сбежала. И от которой она немедленно отказалась. Такое ощущение, что он пытался откупиться от нее – всего хорошего и скатертью дорога.
– А я не могу понять, почему ты не понимаешь, что я хочу быть независимой?
– Ну, разумеется. Как глупо с моей стороны забыть об этом. – Его ответ был полон сарказма. – Ну и каково это – ощущать независимость на побегушках у этого подонка?
– Это лучше, чем быть содержанкой. – Лотти метнула на него гневный взгляд. – И кроме того, я не на побегушках. Я вполне способна договариваться с такими людьми, как Ибрагим. Я в состоянии позаботиться о себе.
Рафаэль посмотрел на сидящую перед ним отчаянную молодую женщину и решил, что, наверное, она права – она может постоять за себя. Это больше не невинная двадцатиоднолетняя девушка, в которую он влюбился, но кто-то, кому, несмотря на беззащитный вид, хватает смелости и силы справиться с ударами судьбы. Конечно, инстинкт защитника никогда не покинет его. Он всегда без раздумий заслонит ее собой от пролетающих пуль.
– Даже не сомневаюсь.
– Хорошо. – Лотти закусила губу, надеясь, что они положили конец разговорам на эту тему.
– Тем более что я знаю, что ты больше не работаешь на него.
– Знаешь? – Лотти почувствовала, как в ее жилах закипает кровь. – Откуда?
В ответ Рафаэль лишь пожал плечами.
– И зачем я спрашиваю? Пора бы мне усвоить, что ты не испытываешь никаких угрызений совести, когда лезешь в мою жизнь.
– На самом деле, это Ибрагим вышел на меня, – убийственно спокойным тоном сказал Рафаэль. – Он пригласил меня на эксклюзивный просмотр – несколько концептуальных художников, от которых он был в восторге. Несомненно, у него огромный потенциал.
– А зачем ему ты?
– Потому что я нахожусь в списке его клиентов, разумеется. Странно, что ты этого не знаешь. Хотя сейчас это уже не имеет значения.
– И единственная причина, по которой ты был в этом списке, – возможность шпионить за мной?
Рафаэль неопределенно пожал плечами:
– Как бы там ни было, я упомянул твое имя в разговоре – и тут-то и выяснилось, что ты больше не работаешь у него.
– И он сказал почему?
– Забавно, но он, кажется, не хотел о тебе говорить.
– Тогда позволь мне просветить тебя. Ибрагим уволил меня из-за вот этого. – Лотти обеими руками обвела пространство вокруг себя. – Он отказался предоставить мне дополнительный отпуск.
– А…
– Так что теперь у меня нет работы, на которую я могу вернуться. Только, пожалуйста, не вини себя в этом.
– Я и не виню.
Да, похоже, ее стрела не попала в цель. Но чем больше она думала об этом, тем больше радовалась, что уже не работает на Ибрагима. Она сможет найти другую работу.
Вернувшись в Англию с одним чемоданом и очень скромной суммой денег в кармане, она приняла решение поехать в Лондон. Ей нужно было начать с чистого листа, избавиться от воспоминаний, которые неизбежно настигли бы ее в Оксфорде. Она не хотела, чтобы Рафаэль знал, где она, преследовал ее, требовал ответов. Ей и не пришлось волноваться об этом. Кроме того единственного письма от его адвокатов, больше никаких вестей не поступало. От ее прошлой жизни осталась одна огромная дыра. От самой счастливой и самой грустной части ее жизни.
Оказаться одной в Лондоне было страшно. Поначалу он казался ей просто отвратительным. Она отчаянно пыталась найти работу и как-то выжить, в итоге сняла удручающего вида комнату, спала, засунув голову под подушку, чтобы не слышать вой собак и оглушающую тишину в комнатах своих соседей. Казалось, та зима никогда не кончится.
Но она кончилась, и вслед за ней пришла прекрасная весна. Которая оказалась еще хуже. Наблюдая за влюбленными парочками в парках, валявшимися на траве и целовавшимися напропалую, за родителями, гордо прогуливавшимися с малышами в слингах… Было такое ощущение, что весь мир счастлив и влюблен и намеренно издевается над ней.
Но прошло время, у нее появились друзья, она нашла работу, смогла позволить себе комнату получше, и внезапно все стало выглядеть иначе. Медленно-медленно она осознала, что больше не просыпается в ужасе. Что работа в галерее Ибрагима приносит ей неплохой доход, пусть при виде босса у нее и бегают мурашки по коже. Она стала двигаться вперед, расти, снова контролировать свою жизнь.
Пока не получила письмо от Рафаэля. И ее старая жизнь снова ворвалась в ее настоящее.
Она наблюдала за Рафаэлем, сидевшим на стуле, скрестив руки на затылке. Он отвернулся, чтобы посмотреть в окно, и Лотти увидела его отражение в оконном стекле. Мрачный, задумчивый, но все такой же невероятно привлекательный, как и всегда. Он носил свою красоту небрежно, как будто не замечал ее – в отличие от окружающих. В нем не было ни тщеславия, ни желания демонстрировать себя миру – просто уверенность в себе и неосознанная сила, подразумевавшая, что он может достичь всего, что пожелает.
До несчастного случая.
Лотти в очередной раз поразило, как сильно это происшествие повлияло на него. Она смотрела на его точеный профиль, на тонкий шрам, который хоть и не обезобразил его, но служил постоянным напоминанием о пережитом.
Он никогда не заводил разговор о случившемся. Как, впрочем, не говорил ни о чем, что имело для него значение. И Лотти решила вызвать его на откровенность.
– Расскажи мне о несчастном случае. Каково было пережить все это?
Рафаэль обернулся, и его настороженный взгляд вновь заставил заныть ее сердце.
– Я бы такого никому не пожелал, – коротко ответил Рафаэль и, резко развернувшись, стал собирать вещи со стола. – Сделать еще кофе?
Он пытался отгородиться от нее, от любого обсуждения тех событий. Но Лотти остановила его.
– Попозже. – Наклонившись, она положила руку ему на лоб, ощутив тепло его кожи. – Некуда спешить.
Она надавила сильнее, в полную силу ощутив соприкосновение с его кожей, почувствовав, как пружинят черные волосы под ее рукой, пока он не убрал ее ладонь, накрыв своей.
– Что ты испытал, когда понял, что парашют не раскроется?
Рафаэль коротко глянул на нее:
– А ты как думаешь?
– Я не знаю, поэтому и спрашиваю. – Она упорно не хотела сдаваться.
– Неверие, ужас, панику. На глобальные размышления не было времени.
По-прежнему иронизирует.
– Упав на дерево, ты потерял сознание?
– Да. – Он утомленно вздохнул, поняв, что она не оставит его в покое. – Я ничего не ощущал, пока не очнулся на постели в госпитале с мыслью о том, какой же я кретин.
– Кретин? А я-то думала, что ты почувствовал себя невероятным везунчиком.
– Ну, не без этого. Но понимая, что я наделал, какой непоправимый вред себе нанес… Этого всего можно было избежать.
– Но ты же не знал, что парашют не раскроется.
– Нет. Но если бы я не стал прыгать с самолета… – Рафаэль замолчал, чувствуя, что говорит слишком много. – Как бы там ни было, теперь приходится расхлебывать последствия.
Лотти посмотрела на него из-под опущенных ресниц.
– Это ты сейчас так говоришь. Руку даю на отсечение – как только ты полностью восстановишься, ты снова примешься лихачить при каждом удобном случае.
– Ты думаешь, я именно это делал? – С холодным удивлением он посмотрел на нее.
Лотти почувствовала, как слабеет под его пронизывающим взглядом.
– Примерно. Давай посмотрим правде в глаза: ты всегда или несся на лыжах с горы, или карабкался на скалы, чтобы потом повиснуть над пропастью. Особенно… – она сделала паузу, – особенно после того, как умерла Серафина.
– В твоих устах это звучит так, словно я ищу смерти.
– Все это как-то немного слишком. Не то диверсия, не то особая форма эскапизма.
– И от чего же я спасаюсь?
– Я думала, это очевидно. От меня, от нашего брака, от смерти Серафины.
– Che assurdit! – Он отвернулся, что-то яростно бормоча себе под нос по-итальянски. – Как обычно, твоя доморощенная психология привела тебя к совершенно неверным выводам. А сейчас, если позволишь, у меня есть дела.
Оставив посуду на месте, он коротко кивнул ей и вышел из комнаты, унося с собой свою гордость и чувство собственного достоинства.
Попала ли она в яблочко? Разумеется, черт возьми!
Закрыв двери, ведущие в кабинет, Рафаэль откинулся на стуле, закрыл глаза. Вот это вот и бесило его больше всего, поэтому он и ненавидел так называемые разговоры с Лотти. То, как она вытягивала из него детали, выбирала темы, которые он не хотел трогать, пыталась открыть истины, которые лучше было бы похоронить. И почему он так не вовремя бросил свои занятия в спортзале?
Он и впрямь все больше и больше занимался экстремальными видами спорта в последние годы, и из эскапистского хобби это превратилось для него в обсессию, навязчивую идею, способ перезагрузиться. Он говорил себе, что ему нужно что-то, чтобы облегчить груз забот. И доля истины в этом была. Бремя ответственности за огромные владения не раз тяжким грузом давило на его плечи. А экстрим, как метко подметила Лотти, давал ему облегчение. Он говорил себе, что все это – во имя благой цели, и жертвовал огромные суммы на благотворительность.
Но был, конечно, и еще один нюанс. Тот, что ныл, как больной зуб. Риск, которому он все чаще подвергал себя, давал выброс адреналина. А причина, по которой ему нужен адреналин… необходимость хотя бы на время унять боль потери. Ребенка, семьи, жены.
Но не сейчас. У него появился второй шанс. Второй шанс стать отцом. И он ни за что не упустит его.
Глава 6
– Входи.
Услышав тихий стук в дверь, Рафаэль оторвал взгляд от ноутбука и увидел Лотти с подносом, открывающую дверь бедром.
– Ты говорил о кофе после обеда, и я решила принести тебе – нам – по чашечке. – Она указала на две кружки рядом с кофейником.
– Спасибо.
Он даже не пошевельнулся, чтобы освободить от бумаг место на столе, так что Лотти пришлось демонстративно погреметь посудой, прежде чем до него дошло.
Она села напротив, налила кофе и протянула ему чашку.
– Все еще работаешь?
– А разве не видно?
Мало кто лучше Рафаэля умел создавать атмосферу арктического холода.
– Над чем? – Лотти взяла со стола лист бумаги, изображая живейший интерес, но, почувствовав хмурый взгляд, молча положила его на место.
– Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать. И у меня действительно нет времени, так что если ты хочешь уйти…
– Может, мне и было бы интересно, если бы ты рассказал.
– Зачем ты пришла, Лотти? – резко спросил он.
Лотти накручивала волосы на палец.
– Я думала, может, мы продолжим прежний разговор. Тот, что ты так резко прервал своим уходом.
– Едва ли ты вправе винить меня за это. Ты сама подала мне пример.
Ах вот как! Лотти горько пожалела о том, что решила прийти к нему. Тем более, что сейчас он захлопнул ноутбук и обратил всю силу своего мрачного взора на нее.
– Мы говорили не об этом.
– Ну так давай поговорим сейчас.
– Нет, Раф, прекрати!
– Почему бы не начать с той ночи, когда ты сбежала? Ну-ка, Лотти, расскажи мне обо всем последовательно, так чтобы я ясно представил.
– Не хочу.
– Что ж, плохо. Потому что я – хочу. Ты хотела поговорить, так давай поговорим. Как долго ты планировала побег? Или все произошло спонтанно? О нет, это невозможно.
Его жестокая усмешка уколола ее, словно острый нож.
– Не то чтобы я всерьез думаю, что ты никогда не любила меня. Должно быть, ты пришла в отчаяние от мысли, что тебе придется меня покинуть. И планировала свой побег месяцами.
Он был не прав. Так не прав во всем. Но Лотти не собиралась спорить, отказывалась встретиться лицом к лицу с его упреками, с его угольно-черным пронзительным взглядом и заново пережить ту ужасную ночь. Несмотря на то что каждая минута тех суток намертво запечатлелась в ее памяти.
Самое сложное решение в своей жизни она приняла мгновенно. Отрицательный результат третьего ЭКО переполнил чашу ее терпения, вбив последний гвоздь в крышку гроба их брака.