- Я затягиваю тебя в темноту своего существования, - качая головой, прошептал он, словно и сам не верил тому, что между нами происходит. Он страстно впился в мои губы, и я упивалась этим, и не хотела задумываться над его словами. Он мучил нас обоих такими рассуждениями, а мне хотелось принести ему облегчение, показать, как счастливы мы будем вместе.
Его руки гладили мою спину, а я потянулась к пуговицам на горловине его футболки, наше дыхание становилось все более тяжелым. Калеб вовремя остановил мои руки, когда я, незаметно даже для себя, принялась стаскивать с него футболку.
- Прошу, нет, - слова давались ему с трудом, - я ведь не железный. Твое мягкое прикосновение, теплота и запах…
- На ощупь ты скорее оловянный, и не мягкий и не твердый, - неудачно пошутила я, пытаясь тоже преодолеть дрожь во всем теле и собраться с мыслями.
- Ты еще можешь шутить, - покачал он головой, - о чем ты вообще думаешь? По закону меня за такое могут посадить.
Я рассмеялась. Калеб отвернулся, поправляя футболку и застегивая пуговки. Мне было не очень приятно видеть, что он отворачивается, но я понимала, ему нужно время, чтобы успокоиться. Но я эгоистично хотела продолжения того, что только что произошло, и удивлялась сама себе. Действительно о чем я только думаю? Да разве около него, возможно, думать рационально?
Через минуту он был снова внешне спокоен, и как всегда отчужденно красив, словно только что между нами ничего не произошло. Мои же мысли все еще удерживал вид его губ.
- Чем хочешь заняться сегодня? - будничным тоном спросил он, отходя подальше от меня.
Я задумалась, стараясь игнорировать чувство потери, возникшее, когда он отдалился. Вчера я почти не видела его дома. Мне хотелось знать, как он живет. Но больше всего мне кончено же, хотелось просто снова оказаться рядом с ним, и почувствовать поцелуй, такой же горячий как ранее.
- Мне интересно посмотреть твой дом, - я выбрала то, на что он сейчас согласиться охотнее.
Глава 16. Разведка
Тебе…
…Лёгкий ток пробегает по телу.
Я с волненьем к тебе прикасаюсь.
Пусть движенья робки, неумелы.
Я продолжу…А после - покаюсь.
Стук сердец. Остановка дыханья.
Твои губы. Глаза с поволокой.
Что ж ты медлишь? Томит ожиданье.
Сколько лет ты была одинокой.
…Светом солнца залита поляна.
Ты смущённо молчишь. Часто дышишь.
Твои волосы пахнут так пьянно.
Я люблю тебя, слышишь. Ты слышишь?
(Геннадий Бордуков)
Калеб был серьезен и сосредоточен всю дорогу к его дому. Он молчал, и я начинала чувствовать себя виноватой, только в чем - не понимала. Я знала, что люблю его, но еще неизвестно, сколько места для меня было в нем. Мне хотелось думать, что знаю его хорошо, но нет, не так хорошо. Хватит ли мне смелости и сил, разгадать его холодность, так быстро сменяющуюся страстью?
- Не закрывайся от меня, - попросила я, и его рука тут же нашла мою ладонь.
- Не будь ко мне сурова. Я пятьдесят лет, не был с кем-то столь близок, ты единственный человек в мире, кому я настолько открылся, - извиняющимся тоном промолвил он, невнимательно следя за дорогой. - Я многим хочу поделиться с тобой, но еще не могу - тяжело рассказывать о том, чем не гордишься. Когда-то я не был столь скрытен, и думаю смогу вновь стать таким же.
Калеб улыбнулся, будто что-то вспомнив, и передо мной предстала та его девятнадцатилетняя часть, которую я любила больше всего. Именно она делала его самым желанным. Другая часть, восьмидесятитрехлетняя, заставляла его самого вспоминать о боли, ошибках, гневе и о том, о чем нужно жалеть. Но вместе они составляли того Калеба, без которого я не могла жить. Могла, поправила себя я, - но не хотела.
Когда мы въехали во двор, я с удивлением обнаружила, что его дом очень красив. Вчера мне было совершенно не до того, чтобы оценить викторианский стиль и огромные окна. Я с чувством вины посмотрела на сломанное ограждение, по которому вилось какое-то осеннее растение.
- Надеюсь, Грем не будет очень зол? - обеспокоено обратилась я к Калебу, только мы выбрались из моей машины.
- Сомневаюсь. Пока он вернется, я все починю! - улыбнулся Калеб, видимо считая мои переживания такими детскими. Я ему поверила и перестала волноваться.
Когда он улыбался вот так, я во многое могла поверить.
Сам дом красовался бледно шоколадным цветом, местами по стене вился плющ, а старая черепица, ухоженная и залатанная, сохранила свой естественный цвет, видимо кто-то старался ее постоянно чистить. На крыльце светлели кресла. Дом был настолько уютным, что тяжело было поверить, что тут живет не большая счастливая семья, а парочка вампиров. Хотя Грем и Калеб и так были довольно дружны. Они больше походили на двух братьев, но я часто замечала, что Грем волнуется за сына, уезжая. А как интересно он воспримет нашу с Калебом дружбу? Раньше я не задумывалась о таком, но не стоило переживать, Грем относился ко мне очень хорошо. Немного как к ребенку, что меня раздражало и все же хорошо.
- Кто здесь жил раньше? - восхищенно выдохнула я, оглядываясь на Калеба. Он оперся на машину и сложил руки на груди. Теперь мое восхищение обратилось к Калебу.
В нем было не меньше ста девяноста сантиметров роста, худощав, но с широкими плечами, свойственными пловцам, волнующими меня не меньше чем его глаза и губы. Смотря на него теперь, не возможно было поверить, что ему не девятнадцать. Слишком красив, чтобы казаться реальным, чтобы быть моим.
- По-моему, здесь жил священник, так как мы много вещей и книг отдали в приход, все на религиозную тематику, - пожал плечами Калеб.
Я рассматривала его с трепетом в душе. Мне еще не верилось, что все происходит по-настоящему. Совсем недавно мы почти враждовали, а сегодня, я стою у его дома, не просто как гость, а как его девушка, с желанием познать его больше.
- Почему ты говорил, что одинок? У тебя же есть Грем, друзья - спросила я, возвращаясь к нему. Он протянул руку и я, подав ему свою, мгновенно и слишком быстро оказалась в приятном кольце его рук.
- Грем, еще до недавнего времени почти все время отсутствовал. Друзья - с ними я не могу быть самим собой. Так что оставались только ночи. Ночь мой спутник все эти годы. Она одна знает все тайны, мои тревоги и переживания, наслаждается той же музыкой, что и я, - его голос успокаивающе заструился возле моего уха, за ним последовало легкое прикосновение губ, которое спустилось ниже по шее, и вот он зарылся в мой шарф. Ноги мои подкосились, не знаю, как только я смогла найти в себе силы, чтобы отстраниться и спросить.
- А чем еще ты занимаешься ночью?
- Рисую.
Я подняла на него затуманенные глаза, и проблеск воспоминания осветил мой, отупевший от его губ, разум. Он часто рисовал, когда бывал у нас, но я, ни разу не видела его рисунков. А также, по рассказам общих друзей, Калеб всегда рисовал на природе.
- Ты раньше мне об этом не очень-то и рассказывал. Я тоже люблю рисовать, в Чикаго я ходила в студию, - заметила я, закусив губу. Надо было ему сказать, что это так и осталось хобби, так как ни на какую высшую похвалу я не тяну. Мой талант к рисованию вполне можно было назвать посредственным, впрочем, как и все остальные таланты.
- Знаю, - сказал он, глядя на мое смущение, - я же ездил в Чикаго, думал, узнав о тебе лучше, избавлюсь от назойливых мыслей, но нет, оказалось, ты слишком интересная. Прилежная ученица, рисуешь, поешь в хоре, а также танцуешь. Или, по крайней мере, делала все это в Чикаго.
- Рисую я не очень, зато люблю искусство, картины имеют для меня огромное значение, - призналась я.
Калеб задумчиво прищурился, стараясь понять, что я стараюсь скрыть от него.
- Почему же не рисуешь тут? Не поешь? У тебя прекрасный голос.
- Все изменилось, - ответила я, печально склоняя голову набок. Мне было нелегко об этом говорить, я вся изнутри сжалась. - Мне казалось, я не заслуживаю всех этих радостей, что я испорченная, грязная…
Мои руки затряслись помимо воли. Калеб молча, притянул мою голову к своему плечу.
- Что тебе нарисовать? Что ты любишь? Море, лес, горы?
Я задумалась. Мне нравилось все перечисленное им, но он так много рассказывал о своих пустых ночах.
- Ночной пейзаж, - эти слова легко сорвались с моих губ. Калеб даже не мог догадываться, что я думала о его одиноких ночах.
Калеб рассмеялся настолько искренне и так захватывающе притягательно, что, не удержавшись, я притянула и поцеловала его. Неохотно отстранившись, он мягко сказал:
- Пойдем, выберешь, такого добра у меня сколько хочешь.
Он потянул меня в дом. Я изумленно оглядывалась в холле, понимая, что совершенно не помню его, потому как была вчера слишком расстроена и растеряна.
Жемчужно-серые стены украшали фотографии, почти все черно-белые, а также зеркало, вперемешку с дизайнерскими вещами стояла старинная мебель. Это несколько напоминало мне вкус родителей Фионы. В простых аскетичных стеклянных вазах стояли свежие цветы.
Я прикоснулась к поздним алым розам, чей аромат разносился по всему холлу.
- Какие цветы ты любишь? - я не заметила, как он оказался рядом, и его запах перебил аромат любых цветов.
- Я не очень люблю цветы, - созналась я.
- Странно, все девушки их любят, - удивился Калеб, не поверив моим словам.
- Но не я. Хотя есть некоторые, - пожала я плечами и обернулась к нему, - жасмин, подсолнухи и маленькие ирисы. Они так просты и прекрасны. В них нет той искусственной красоты, что в розах, зато у них своя непосредственность.
- Розы банальны, - согласился Калеб. Его взгляд потеплел, глаза превратились в два сверкающих серебристых камня. Когда он протянул руку и погладил меня по щеке, я уже ожидала чего-нибудь подобного. Его глаза всегда искрились так, когда он хотел меня поцеловать.
- Тебе подходит жасмин. Невинный, ароматный, притягательный и такой же нежно-прекрасный.
- Но разве я такая, - усмехнулась я, закрыв глаза от его ласки, - я скорее кактус - зеленый и колючий.
- Тогда ты новый вид: кактусожасмин, - хохотнул Калеб, видимо решив меня подначить. Я не обижалась. Приятно когда тебя сравнивают с чем-то прекрасным. Мне не нравилось, когда люди сравнивают других людей с известными артистами и певцам, желая так сделать комплимент. Это должно быть обидно, а неприятно.
Мне пришлось подавить свою чувственность и отодвинуться от его руки. Обойдя, улыбающегося Калеба, я направилась в гостиную, не смотря, следует ли он за мной. Первое что кинулось в глаза отсутствие палатки.
- Кстати, верни спальник, - напомнил мне Калеб, улыбаясь уже с кресла. Это его настроение напомнило мне тот вечер, когда мы пробрались в школьную администрацию.
- Ты говорила, что я нужен тебе целиком, и части по отдельности тебе не нужны. Значит, в нем потребность отпала.
- Оставлю пока что в залог. По ночам же тебя не будет рядом.
- Могу организовать, - предложил мне он, - твои родители скоро обязательно соберутся на охоту.
Я рассмеялась, ничего не ответив, хотя начала предвкушать, что проведу целую ночь с ним. Но моя улыбка растаяла, когда я вспомнила, как он исчез, после той ночи проведенной "У Терри".
Калеб встревожился, отметив изменение моего настроения:
- В чем дело?
- Ты имеешь привычку, как золушка, после ночи исчезать, - постаравшись не казаться грустной, беспечно ответила я. И отвернулась, делая вид, что рассматриваю море на картине, нарисованное довольно искусно.
- Ты смешна, - разозлился Калеб, - ты думаешь это легко быть так близко к тебе и сдерживаться. Моя страсть к тебе какая-то патологическая. И поверь, меня притягивает не твоя кровь, а твоя близость. Ты!
Я не знала, как реагировать на его слова: радоваться, или испугаться. Потому молча, продолжала осмотр, желательно подальше от него, чтобы он не заметил моего пунцового лица. Раньше мне в таком не признавались.
В гостиной стены были все того же цвета, что и холл, только сама комната казалась намного больше, чем та что в моем доме. Здесь стоял телевизор, намного меньше нашего, и множество дисков DVD, а также старый проигрыватель, похожий на те, что стоят в барах, где заказываешь музыку, опустив монетку. В основном там были старые песни, но знала я многие. Я включила одну из песен, стоящую в очереди и это оказалась песня Guns ' n ' Roses, одна из любимых некогда Фионой.
Мебель и здесь была старинной, реставрированной, выглядела она хорошо и как я догадывалась, досталась Гроверам от последнего владельца дома. На полу лежал пушистый ковер, я с острым уколом стыда подумала, что именно на таких в фильмах занимаются любовью.
Я вспыхнула еще сильнее, когда мой разум подкинул мне картинку, где на этом ковре лежим я и Калеб, и осторожно посмотрела не него, боясь, что он догадается о моих мыслях. Калеб к тому времени уже не злился и с интересом наблюдал за моей реакцией на эту комнату.
- О чем ты подумала? - спросил он, и не стал отводить глаза, чем смутил меня куда больше, чем вопросом.
- О нас, - не стала скрывать я. И так же открыто посмотрела на него. Думаю, он догадался, что я имела ввиду, когда наши глаза встретились, так как он со свистом втянул воздух в себя.
- Нам нельзя об этом думать…пока что, - пообещал Калеб, и, несмотря на то, что внешне он оставался спокойным, тяжелое дыхание выдавало его.
Я со вздохом погладила свой выступающий живот.
- Хочу увидеть твою комнату, - заявила я, когда гостиная стала мне уже не так интересна, - теперь моя очередь устроить тебе досмотр.
- А ты мстительная, - удивленно усмехнулся Калеб.
- Еще какая, - мрачно подтвердила я, следуя за ним. - Знал бы ты, как мне хотелось огреть тебя чем-то тяжелым, когда ты рылся у меня в комнате.
- Ты бы меня убила, узнав, что я видел в твоих воспоминаниях, - усмехнулся он, подразнивая меня.
Я от досады застонала. Что такого он мог увидеть в моих воспоминаниях. Худшим, что он мог видеть, это были попойки устроенные мне Пратом.
- А тебя совесть не мучает. Видеть чужие воспоминания, это, то же самое, что и читать чужие дневники, - раздраженно бросила я, поднимаясь за ним по лестнице. Калеб взял меня за руку и остановился на несколько ступенек ниже, так наши глаза оказались на одном уровне.
- Ничего позорного я там не видел. Твое сознание неохотно расстается с воспоминаниями. Возможно, единственное, что меня начало волновать, твой постоянный страх стать похожей на Фиону, и потому не любить детей.
Мне стало страшно. Он говорил о такой сокровенной мысли, в которой я боялась признаться даже самой себе.
- И ты часто думаешь о детях. Но в воспоминаниях мысли не бывают цельными, - неуверенно добавил он, не зная, какой реакции от меня ожидать.
- Конечно же, думаю, - тяжело вздохнула я, понимая, что пришло очередное время делиться сокровенным, и если я думала, что во второй раз станет легче, то ошибалась.
- Я боюсь, что буду ненавидеть их. Мне даже теперь, на седьмом месяце, трудно думать о них как о детях. Это как ходить с гипсом - неудобно, ты не можешь его снять, но ходить с ним нужно. Да еще беречь, чтобы он не рассыпался. Иногда мне кажется, они забирают, крадут у меня эти 9 месяцев.…Если бы не ты, я только глубже погружалась бы в депрессию, в тот страшный омут самобичевания, где я в один момент ненавижу их, а в другой - ужасаюсь своим мыслям.
Его лицо исказила гримаса боли.
- Мне тяжело видеть, как ты мучаешься. Ты воспринимаешь детей, как Зло.
- Знаю, я не справедлива, - лишь смогла ответить я и упрямо замолчала. Я, как и он ни с кем не делилась такими вот своими переживаниями. Слишком личными, слишком постыдными. Можно подумать я и сама не понимаю, что веду себя эгоистично.
Калеб без слов все понял, и мы продолжили путь наверх.
Мы попали в ту же комнату, где вчера помирились. Но она выглядела скорее женской: кремовые стены, белое покрывало, пол из светлых досок, покрытый лаком, огромный шкаф, и трюмо, а также зеркало во весь рост, что я видела еще вчера.
- Это комната, которую Грем бережет для матери, - объяснил мне Калеб, видя мое неприкрытое удивление. - Ева часто любит здесь бывать. Я тоже - много вещей напоминает о матери и сестре. Это их фотографии.
Я лишь теперь заметила на трюмо ряд фотографий в изящных серебряных рамках. Они были черно-белыми. Смотря на них, невозможно было понять какого цвета волосы и глаза у женщин, но не понять, что это конец сороковых годов, было невозможно. Сестра была похожа на Калеба и все же не столь красива. А вот мать - она казалась мне кинодивой. Что-то артистическое проскальзывало в ее чертах. Такое одухотворенное лицо может быть только у людей искусства.
- Она похожа на актрису, - тихо отметила я, даже и, не надеясь, что Калеб что-то на это ответит.
- От нее у меня талант к рисованию. Когда-то ее имя знали многие критики. Теперь они мои роботы считают за некоторое копирование ее. Когда я делаю выставки, иногда подписываюсь ее девичьей фамилией.
Я не хотела касаться этой темы - столь болезненной для обоих Гроверов, потому решила сменить направление разговора.
- Я все еще хочу видеть твою комнату, - настояла я, и направилась к выходу.
- Придется спускаться вниз, - нехотя ответил он, указывая в сторону шкафа, - просто фотографии из моего детства и всей остальной жизни, тут.
- Я успею их посмотреть.
Калеб не возражал, просто взял меня на руки и через несколько секунд мы оказались где-то в середине дома, возможно за холлом и стояли у двери с коваными украшениями. Я достаточно разбиралась в искусстве, чтобы понять - это антиквариат.
- Из погреба одного французского замка, - без тени смущения заметил он. Роскошь очевидно для него ничего не значила.
На ощупь дверь оказалась очень приятной и крепкой, - неожиданно для ее века.
- Контрабанда? - я лукаво изогнула бровь.
- Хорошего же ты о нас мнения, - хмыкнул Калеб и чмокнул меня в нос. Видимо к нему начало возвращаться прежнее хорошее расположение духа. - Кажется ты действительно кактус.
- Я же говорила, как тебе не повезло, - иронизировала я.
- Ах, коварная судьба, так жестока к невинному вампиру, - съехидничал Калеб, и чтобы я ничего не успела ответить, открыл передо мной дверь.