Смедли встретил меня улыбкой. Это был седой человек среднего роста, он носил очки в стальной оправе. В нем чувствовалась та неосязаемая деловитость, которой насквозь пропитаны все, кто имеет отношение к страховому бизнесу. Для начала он уведомил меня о том, что моя личность бывала - и не раз - предметом дискуссий на совещаниях по кадрам.
- У вас немало очевидных преимуществ, мистер Крим, - сообразительность, нестандартность мышления, и такие неотъемлемые достоинства, как независимость - истинно американские достоинства! - На этом перечень достоинств оказался почему-то исчерпанным. - Но в вашем характере есть нетерпимость, из-за которой мы вынуждены не отклонять вашу кандидатуру, когда открывается возможность кого-то повысить.
- Нетерпеливость, мистер Смедли? Господи, что касается проблемы гражданских прав…
- Я не о том, мистер Крим. Нетерпеливость - обоюдоострое орудие…
- Вы имеете в виду терпимость, мистер Смедли? - не удержался я. - Если вы посмотрите мою биографию, то увидите, что там в этом смысле полный порядок.
- По-моему, это в принципе одно и то же, мистер Крим, - сказал Смедли, и его голубые глаза за стеклами очков в металлической оправе чуть прищурились.
- Видите ли, терпеливость означает умение терпеть. Терпимость означает еще и способность уважать.
- Спасибо, мистер Крим. - Ему потребовалось очень много сил, чтобы сохранить отеческие интонации при этих моих словах. - Порой я удивляюсь, мистер Крим, почему вы отвергаете преимущества коллективных усилий. Мы здесь работаем как одна команда. Но вы постоянно отказываетесь стать частью этого механизма. Вот это и называется нетерпимостью, - осторожно выговорил он последнее слово. - Я имею в виду вашу терпимость по отношению к нам, нашим принципам, традициям. Теперь возьмем хотя бы дело Брендона. Компания обратилась к вам, потому что вам угрожает серьезная финансовая потеря. Выплата миллиона долларов - это горькая пилюля, и проглотить ее тяжело очень многим страховым фирмам. Мы вам доверяем. Мы убеждены, что вы в состоянии разыскать девушку, а если, не приведи Господь, ее похитили, вы можете провести переговоры с похитителями так, чтобы не подвергать ее жизнь опасности. Ее безопасность, мистер Крим, - наша главная забота. Разумеется, в подобных ситуациях мы готовы пойти на весьма значительные расходы, но когда вы требуете сто тысяч долларов, за которые не собираетесь в дальнейшем отчитываться, это, на мой взгляд, есть не что иное как проявление неуважения к нашей организации.
- Какое может быть* неуважение, когда речь идет о ста тысячах?
- На мой взгляд, это требование просто абсурдно.
- Тогда почему бы нам не забыть об этом? - спросил я, тщетно пытаясь скрыть свое раздражение. - Вы сами прекрасно понимаете, что именно мне вами поручено. Как же мне прикажете действовать? Будьте же реалистами. Предположим, девицу и впрямь взяли да похитили. Кто способен провернуть такое дельце? Психопаты, одиночки-болваны, наркоманы? Организованная преступность этим не занимается. Единственный способ сделать дело - спросить их о цене и выложить деньги, за которые не придется отчитываться. Поэтому я и прошу, чтобы мой гонорар был частью этой суммы. Я не хочу, чтобы меня потом обвиняли в том, что я дою компанию.
- Это просто смехотворно! - отеческие интонации безвозвратно исчезли из голоса Смедли.
- Это паршивые три процента!
- Нашему терпению может прийти конец, Крим.
- Почему? - удивился я. - Впрочем, мы можем вернуться к упомянутому вами ранее моему достоинству, а именно - независимости. Я независим, как не знаю кто. Мне предложили читать курс по криминологии в университете Северной Каролины. Так что валяйте, увольняйте меня! Начну академическую карьеру.
- Почему бы вам не успокоиться? - осведомился Смедли и добавил: - Вы же ни черта не смыслите в криминологии.
И тут мы оба улыбнулись. Я и не подозревал, что у Смедли может быть такая широкая, честная, открытая, всепонимающая улыбка. Оказалось, есть.
- А что, если девица завтра объявится сама? - спросил он меня, на что я только пожал плечами.
- Ну ладно, Харви, - сказал он. Назвав меня по имени, он как бы дал понять, что настала пора поговорить по делу. - Вы не собираетесь заниматься расследованием без крупного гонорара. Вы работаете на нас, но предлагаете мне уволить вас. Есть и другой вариант - мы вас покупаем. Я правильно излагаю факты?
- В общем-то да.
- Как вы сами квалифицируете ваши услуги?
- Насколько я знаю, я лучший детектив страхового бизнеса. Не только в этой фирме, а, похоже, во всей стране. Если и существуют детективы получше, то я, признаться, их не встречал. Я, как ни крути, лучший…
- И самый неразборчивый в средствах…
- Лицензии меня пока что не лишал никто.
- Гонорар десять тысяч. Остальное - девяносто тысяч - подлежит возврату.
- Двадцать, - возразил я.
- Пятнадцать, Харви, и ни цента больше. Восемьдесят пять тысяч долларов подлежат возврату.
- Без бумаг. Под мое честное слово!
- Ладно. Вы, безусловно, один из самых наглых сукиных сынов, мистер Крим, каких мне только доводилось встречать в этой жизни. Но мне кажется, вам можно верить на слово.
- Большое спасибо, мистер Смедли.
- Как вам выдать деньги?
- Двумя подтвержденными чеками. Пятнадцать тысяч - как доход. Остальное - как деньги в обороте.
Смедли включил селекторную связь на своем до блеска отполированном старомодном письменном столе и распорядился выписать чеки. Затем откинулся на спинку кресла, сложил кончики пальцев рук воедино, изучающе оглядел меня и, наконец, спросил:
- Харви, насколько подробно посвятил вас в суть дела Алекс Хантер? Кстати, отныне и впредь я буду называть вас Харви. Мне кажется, ситуация того требует. Вы со мной не согласны?
- Да, да, конечно. Хантер рассказал мне о Брендоне и его дочери.
- Он не сообщил вам, сколько вносит за страховку Брендон.
- Пару сотен тысяч долларов.
- Ерунда! - фыркнул Смедли. - Гораздо больше! Неважно, сколько именно, но этого достаточно, чтобы заставить нас удвоить страховую сумму полиса на девицу, если он того требует. Я не собираюсь читать вам лекцию о том, что такое деньги, потому как вы и без меня неплохо в этом разбираетесь, но поверьте, для Брендона существует один Бог - доллар. Все прочие давным-давно умерли.
- Сколько же стоит сам Брендон?
- Дьявол его знает, Харви. Впрочем, пожалуй, дьявол и правда знает. Такие люди, как он, не оцениваются по старым меркам. Вопрос в том, сколько денег он может пустить в ход, если того потребуют обстоятельства. Вот в чем вопрос. Может, миллиард, может, половину миллиарда, но он большой человек, Харви, очень даже большой.
- Я ослеплен и поражен.
- Очень мило с вашей стороны, Харви. А теперь слушайте меня внимательно.
Смедли перегнулся ко мне через свой стол красного дерева, значительно постукивая по его отполированной поверхности ухоженным указательным пальцем.
- Я не Алекс Хантер, Харви. Учтите это. И дело иметь вам придется не с болваном полицейским, а со мной. С Гомером Смедли, который родился пятьдесят пять лет назад в Акроне, штат Огайо, и сегодня является вице-президентом третьей по величине страховой компании в мире. Я кое-что знаю про вас и потому будет только справедливо, если и вы кое-что узнаете обо мне. Вы лихо провернули дело Сабина, и я не сомневаюсь в ваших умственных способностях. Это, конечно, не тот интеллект, который годится на что-нибудь, кроме этого конкретного рода деятельности, но я, тем не менее, все равно уважаю его, потому что интеллект в наши дни - в любом его виде - на дороге не валяется. Через несколько минут я вручу вам два чека - два настолько необычных чека, что от них будет долго болеть голова у нашего главного бухгалтера, и тем не менее вы их от меня получите. Взамен мне требуется одно - Синтия Брендон. Она нужна мне целой и невредимой. Если вы мне ее не достанете, то пеняйте на себя.
- А если она уже на том свете?
- Об этом вам следовало думать раньше, Харви.
- Как я должен понимать "пеняйте на себя"?
- А вы дайте волю вашему воображению. Скажу вам одно: если вы провалите дело, то пожалеете, что родились на этот свет. Я довольно влиятельный человек и уж куда опаснее, чем этот ваш Алекс Хантер.
- Я это вижу, - весело отпарировал я, хотя никакого веселья, честно говоря, не испытывал.
- Вы можете сказать "пас", Харви. Отказаться от поручения. В таком случае вы будете уволены, что в общем-то не такая уж болезненная процедура. Вы спокойно выйдете через эту дверь - и все. Никаких проблем.
- Нет, нет, мистер Смедли, - быстро среагировал я. - Пятнадцать тысяч - хорошие деньги, и за эту сумму я готов на многое. Я готов даже вызвать ваш гнев. Поэтому я займусь делом Синтии Брендон.
- Отлично. В таком случае немного подождите, Харви. Скоро прибудут чеки. Я человек занятой, и у меня еще масса разных дел.
Глава II
Помню, как в детстве я сдавал тест на интеллектуальные способности. Среди вопросов был и такой. Диаграмма изображала поле, обнесенное забором. Говорилось, что поле покрыто густой травой, в которую угодил бейсбольный мяч. Нужно было взять карандаш и показать, какой маршрут избирает тестируемый в поисках мяча.
Тогда мне было всего-навсего двенадцать-тринадцать лет, но я живо смекнул, что им от меня надо. Они хотели получить аккуратно заштрихованное решеткой пространство. Но я-то знал, что ни один нормальный человек так действовать не станет. Если бы одна машина зашвырнула мяч, а другой машине было дано задание его отыскать, может и получилась бы правильная решетка на диаграмме, но человек, даже вполне разумный, будет беспорядочно передвигаться туда-сюда, тыча ногой в траву, пытаясь припомнить, куда направлялся мяч, когда он перелетал через забор, и размышляя над тем, отскочит он от земли или нет. Диаграмма его передвижений должна была бы по справедливости представлять беспорядочные каракули, лишенные какой-либо последовательности и четкости.
Примерно так я и работаю. Линии моих перемещений представляют собой каракули идиота, лишенные смысла для всех, кроме меня самого. Меня считают хитрым, смекалистым, изворотливым детективом. Но я просто-напросто тычу ногой в траву, надеясь, что нащупаю пропавший мяч.
Иногда, правда, меня ведет интуиция, но не так уверенно, чтобы этим можно было бы хвастаться. Если начинает мерещиться какой-то проблеск надежды, я звоню Люсиль Демпси, заместителю заведующего Доннеловского филиала нью-йоркской Публичной библиотеки. Этот филиал находится на Пятьдесят третьей улице между Пятой и Шестой авеню, прямо напротив Музея современного искусства. До самого недавнего времени там можно было съесть отменный ленч за один доллар. Потом, правда, цены подскочили, но все равно за эти деньги лучше вас нигде в Нью-Йорке не покормят. Сегодня, когда я позвонил Люсиль, она ледяным тоном осведомилась, не собираюсь ли я еще раз рискнуть потратиться на подорожавший ленч. На что я сурово ответил "нет", и вместо этого предложил перекусить на Женской бирже, угол Мэдисон-авеню и Пятьдесят четвертой улицы.
- Харви, ты, наверно, шутишь, - изумленно проговорила Люсиль.
- У меня небольшой невроз, что верно, то верно.
- Ты просто прелесть. Ты последний из великих мотов. Это у тебя род недуга. Ты не пробовал обратиться к врачу?
- Нет.
- Непременно обратись.
- Чем плоха Женская биржа?
- Ничем, Харви. Это восхитительное место, и там кормят лучше, чем где бы то ни было в городе, причем потрясающе дешево. Хоть раз в жизни возьми меня в плохой ресторан, где ленч стоит дороже, чем доллар восемьдесят центов. Я сама заплачу по счету. Ну разве можно на тебя сердиться, Харви?
Я отправился в банк и по дороге думал о Люсиль. Такой же невротик, как и все остальные жители Нью-Йорка, я однажды решил, что мне полезно пройти через психоанализ. Я одиннадцать месяцев посещал доктора Фреда Бронстайна на Восточной 76-й улице. Во время одного из сеансов я заговорил о Люсиль. Я хорошо это помню - ведь этому предшествовало одиннадцать месяцев абсолютной ерунды.
- Док, - сказал я ему в то утро, - Есть такая Люсиль Демпси.
- Так, так, продолжайте, - отозвался он с присущей ему спокойной небрежностью, хотя пальцы его сомкнулись на рукоятке скальпеля, который он уже был готов вонзить в глубины моего подсознания.
- Ей двадцать девять лет, ее рост пять футов семь дюймов, у нее волосы цвета меда и карие глаза. Она совсем неглупа. Люсиль родом из западного Массачусетса и работает в Доннеловском филиале нью-йоркской Публичной библиотеки. Она выпускница Радклиффа, пресвитерианка, хотя относится к религии вполне спокойно. Она влюбилась в меня по совершенно непонятным мне причинам и хочет на мне жениться.
Наступила пауза. Выждав приличествующее количество секунд, я спросил:
- Ну так как?
- В каком смысле?
- Черт побери! Вы не собираетесь ничего сказать на этот счет?
- А что тут скажешь, Харви. Это вы псих. А моя задача - слушать, а не комментировать.
- Огорчительно слышать такое от доктора, который считает, что он не лишен чувства ответственности.
- Это точно, Харви. Не лишен.
Я заплатил ему наличными. Он хотел прислать мне счет, но я расплатился наличными, ушел и никогда больше не возвращался. Теперь я вспоминал об этом эпизоде, идучи в банк. Временами мне сильно не хватало доктора Бронстайна.
Когда в банке у меня находятся дела поважней, чем оформление чека на покрытие алиментов, я имею дело с одним из молодых сотрудников, которого зовут Френк Маклефлин. Он на два года меня моложе и относится ко мне с уважением. Он сидит за перегородкой в углу большого зала с мраморными стойками и изразцовым полом и приятно мне улыбается. Когда в этот раз я положил оба чека, он исполнился соответствующего почтения.
- Это большие деньги, мистер Крим, - одобрительно пробормотал он.
- Причем те, что в маленьком чеке, занесите на мой счет.
- Очень интересно иметь дело с такими людьми, мистер Крим, - заметил он, - которые называют чек в пятнадцать тысяч долларов маленьким. Но я вполне понимаю, что, поскольку вы частный детектив, такие случаи нередко происходят…
- Я не частный детектив, мистер Маклефлин. Я работаю в отделе расследований страховой компании.
- Я говорил моим детям, что вы частный детектив. Вы, надеюсь, не имеете ничего против.
- Нет, нет, на здоровье.
- И еще я им рассказывал, что у вас есть при себе пистолет.
- Чего нет, того нет.
- Правда?
- Пистолета нет, - извиняющимся тоном повторил я. - Видите ли, я знаю многих полицейских, и они очень огорчились бы, если бы у меня при себе оказалось оружие. Даже если бы мне удалось получить на него разрешение, они бы сделали все, чтобы лишить меня его.
- Потому что вы могли бы застрелить кого-то из важных особ?
- Потому, что я мог бы застрелить себя самого.
- Себя самого?
- Так точно.
- Ну разве я могу рассказывать об этом моим малышам? Вы, наверное, разыгрываете меня.
- Разве что самую малость.
- А я могу рассказать детям о большом чеке - о том, который на восемьдесят пять тысяч.
- Почему бы нет?
- Вы хотите получить всю сумму дорожными чеками? - удивился Маклефлин.
- Да, пять чеков по десять тысяч, пять по пять и десять по тысяче.
- Неплохая получится пачечка, мистер Крим.
- Пожалуй, что так.
- Что ж, я во всяком случае лишь служащий банка…
В этот день я опоздал на несколько минут на свидание с Люсиль Демпси. Мне пришлось ждать, пока ребята из банка свяжутся по телефону с фирмой и удостоверятся, что выражение моего лица было столь же честным и чистым, что и мои руки. Люсиль оккупировала последний свободный столик на Женской бирже и, когда я плюхнулся на стул напротив нее, сказала:
- Господи, Харви, ты сияешь, как чеширский кот. У тебя часом не день рождения?
- Нет, но я только что положил на имя Харви Л. Крима пятнадцать тысяч долларов.
- Они все твои, Харви?
- Целиком и полностью - за вычетом налогов и того, что я хочу выделить женщине, на которой когда-то был женат. Хочу предложить ей семь тысяч, чтобы она отпустила меня на свободу. По слухам, у нее сейчас роман с одним типом, так что скорее всего она их возьмет. Это означает, что у меня остается две тысячи долларов. Хватит на то, чтобы нам с тобой пожениться, провести медовый месяц на Канарских островах, а потом въехать в одну из этих квартирок на Третьей авеню.
- Ты сошел с ума, Харви! Давай лучше закажем чего-нибудь поесть.
Пока мы ждали, когда нам принесут еду, и во время еды я поведал Люсиль историю о Синтии Брендон и о ста тысячах долларов.
- Я не верю, - сказал она, выслушав меня. - Не верю, и все тут.
Я показал ей чеки на восемьдесят пять тысяч - аккуратную тугую пачечку.
- Все равно не верю, - твердила Люсиль. - Но скажи на милость, почему у тебя деньги в дорожных чеках?
- Чтобы можно было спокойно носить с собой. Как еще обеспечить такое количество долларов в кармане? Как еще иметь при себе восемьдесят пять тысяч?
- Но зачем?
Подали десерт - лучший во всем Нью-Йорке. Я заказал мороженое и ел его изящно и аккуратно, а Люсиль смотрела на меня с ужасом.
- Знаешь, мне кажется, мир летит в тартарары, - сказала она наконец. - Ничего общего по сравнению с тем, что было в моем детстве. Но наша цивилизация не может докатиться до того, чтобы третья в мире страховая компания давала тебе вот так, за здорово живешь, восемьдесят пять тысяч, а ты бы понятия не имел, как собираешься ими распорядиться. Может, я ошибаюсь?
- Нет, я и правда понятия не имею.
- Тогда какая-то ерунда получается.
- Наверное. Но разве ты забыла - я сделал тебе предложение.
- Помню, помню. И еще я помню, как ты уже просил выйти за тебя ту самую девицу Коттер. Неужели, по-твоему, у меня меньше ума, чем у нее?
- Ума у тебя больше, чем у любой девушки из всех, что я когда-либо встречал. Именно поэтому я очень надеюсь, что ты отыщешь ответ.
- Что ты несешь, Харви? Какой ответ? На какой вопрос?
- Что случилось с Синтией?