Из этого ответа Дина уяснила, что отсутствие волосяного покрова на теле мужчины означает некоторую физическую ущербность - им "не повезло".
Теперь-то Дина понимала, что наличие или отсутствие волос на груди мужчины не делает его лучше или хуже… Так же как понимала и то, что размер женской груди вовсе не говорит о запасе молока на определенное количество детей. Тем не менее, глядя на свою маленькую аккуратную грудь, она знала, что ребенок у нее будет только один. Только один. Мальчик.
А увидев волосатую грудь Константина Константиновича, поняла, что повезло не так ему, как ей… От этой мысли перехватило горло.
* * *
Дина стояла в коридоре у распахнутого окна и смотрела во двор. Закатное солнце и легкий ветерок лениво играли друг с другом в догонялки среди густой глянцевой листвы тополей, ласточки с пронзительным свистом провожали день, а по дорожке с деловым видом протрусил Тузик.
Дина с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться вслух, вспомнив его выходку с гипсовой ногой. И тут же ее едва не покачнуло от другого воспоминания…
Перед глазами стояло лицо Константина Константиновича, и она, Дина, отраженная в его зрачках… Его губы вот-вот коснутся ее губ, а его ладонь уже обхватила ее затылок. Ей хотелось снова пережить тот поцелуй. Ей хотелось прикоснуться руками, лицом к его телу…
- Невесты могут продолжить свидание с женихами. - Веселая медсестра вышла из палаты с охапкой термометров в руке.
Вдруг она осеклась и очень внимательно посмотрела на Дину.
- Что с вами, невеста? - озабоченно спросила она. - Вам плохо?
Дина мотнула головой:
- Нет, мне не плохо.
- Вы уверены? - Сестра решительно обхватила крепкой надежной рукой Динино запястье и попыталась нащупать пульс.
Дина вежливо высвободилась и улыбнулась сестре:
- Все в порядке, правда… спасибо.
Она вошла в палату и села на стул рядом с постелью Константина Константиновича.
- Так я ваша невеста? - без обиняков начала она.
- Вы против? - Он улыбался, и, как всегда, в улыбке его смешалась целая палитра чувств: восхищение, опасение, надежда и… и что-то совсем новое, чему Дина еще не знала названия.
- Нет. - Дина сжала в руках книгу и повторяла пальцем изгибы потертой серебристой тисненой заглавной буквы на черной обложке. - Не против.
- Так уверенно?
- Это выглядит неприличным? - Она подняла взгляд и посмотрела Константину Константиновичу в глаза.
- Не думаю… Просто… Это выглядит нетривиальным. Ведь я не делал вам предложения, вы не раздумывали над ним…
- По-моему, уже все произошло… Ну, все, что происходит между влюбленными. Произойдет ли оно в действительности - уже не столь важно… Или я не права?..
- Но ведь в действительности это будет гораздо приятней?
Дина улыбнулась и опустила голову:
- Возможно. Я не знаю. Со мной такого еще не было.
- У вас еще не было?.. не было мужчины?
- Вас это удивляет? - Она снова посмотрела на него.
- Я вам уже говорил… в вас меня удивляет все. - Константин Константинович взял Дину за руку, и они просидели так, пока их одиночество не нарушили вернувшиеся соседи по палате.
Новый опыт
Дина сегодня выглядела необычно. Константин Константинович еще ни разу не видел ее с волосами, распущенными по плечам: обычно она носила или "конский хвост", или пучок под тоненькой сеточкой.
Когда Константин Константинович с аппетитом поел и откинулся на подушку, Дина спросила:
- Съедобно?
Вместо ответа, он засмеялся:
- Сказать, что все, что вы готовите, очень вкусно, - значит не сказать ничего! И вообще… не хочу словами принижать всю прелесть моего нынешнего положения. Просто посмотрите на мою довольную физиономию. Да, я счастлив, что поломал ногу!
- Возьмите свои слова обратно!
- Ни за что! - сказал он и без перехода продолжил: - А вы сегодня другая, Дина. Я вас такой еще не видел. - И во взгляде его снова появилось то самое выражение, которому Дина еще не нашла определения. Он протянул Дине руку: - Сядьте рядом.
Дина пересела на край постели.
Константин Константинович взял прядь волос и перекинул ее со спины на грудь. Уложил волной. Потом передумал, распахнул полы ее белого халата, под которым была бледно-зеленая блузка с вырезом "лодочкой" на крупных пуговицах в цвет ткани. Он снова уложил волосы волной на обнаженную шею, на блузку. Дина смотрела на руку Константина Константиновича, лежавшую поверх пижамы на груди. Ей хотелось прижаться к ней губами, ей хотелось целовать эти крупные красивые пальцы.
Играя Дининым локоном, Константин Константинович задел запястьем Динину грудь. Она вскинула на него глаза.
Едва касаясь тонкой блузки, Константин Константинович провел тыльной стороной пальцев по груди Дины. Потом еще раз.
Они смотрели в глаза друг другу, и говорить что-либо не было нужды. Тем не менее Константин Константинович произнес едва слышным шепотом, почти одними губами:
- Я хочу вас целовать.
Дина, не отводя взгляда от его глаз, кивнула.
- Вам почитать? - спросила она совсем не своим от волнения голосом.
- Почитайте, - ответил Константин Константинович.
Дина потянулась за книгой, лежавшей на тумбочке.
В этот момент заскрипела постель за ее спиной.
- Пойду-ка я прогуляюсь, - сказал сосед по палате самому себе и вышел с журналом под мышкой.
Константин Константинович, словно только этого и ждал, поднял руку и провел пальцами по щеке Дины. Потом коснулся ладонью волос, пригнул ее голову к своему лицу. Ниже… губы почти коснулись губ.
Они целовались долго. Дина и представить раньше не могла, какое это приятное… да нет, для этого занятия не существовало достойного определения. Она вроде и была… вот здесь, рядом с любимым, и словно бы не была… Она ли это - Дина?., или не она?.. Она все чувствует: и упругие, жадные и нежные губы, целующие ее… и руки, ласкающие ее лицо, шею, волосы… И не чувствует ничего: вихрь, сметающий все ощущения, опустошающий Динину оболочку, уносит и ее куда-то во вневременье, в бесчувствие…
Они оба устали. Дина выпрямилась. Константин Константинович дышал шумно и неровно и смотрел на Дину горящими глазами. Он коснулся ее лица, провел пальцами по шее, по вырезу блузки… и принялся расстегивать пуговицы. Под блузкой оказался глухой атласный лифчик, проникнуть под который оказалось совершенно невозможно - даже одним пальцем…
Дина деликатно убрала руку Константина Константиновича и застегнулась.
Скрипнула дверь - это вернулся с прогулки второй сосед.
* * *
Когда на следующий день утром - не было и десяти часов - в палату вошла Дина, Константин Константинович очень удивился:
- Дина!.. Здравствуйте. Что это вы сегодня так рано? Или я субботу прозевал?
Дина поздоровалась со всеми и принялась распаковывать свертки.
- Нет, вы ничего не прозевали. Сегодня среда. Просто в цехе профилактика, и практикантов распустили. - Она села на постель. - А вы уже знаете последние новости, Константин Константинович?
- Вы о чем?
- Что вас выписывают на следующей неделе?
- Э-эх! - сокрушенно воскликнул он. - Я сам хотел вам сюрприз сделать.
- Не огорчайтесь, у вас еще будут и поводы, и возможность.
- Правда? - рассмеялся Константин Константинович.
- Правда, - кивнула Дина, раскрыла книгу и стала читать вполголоса.
Через некоторое время соседи заскрипели сетками своих кроватей, загремели коробкой с шахматами и вышли из палаты.
Дина, не прекращая чтения, распахнула халат и медленно - пуговица за пуговицей - расстегнула все ту же, светло-зеленую, блузку.
В первый момент Константин Константинович прикрыл глаза. Потом открыл их и протянул руку к Дининой шее. Кончиком пальца коснулся ключицы, провел им вертикально вниз, чуть раздвинул полы блузки. Обнажилась кожа - шелковистая, слегка смуглая. Он робко коснулся пальцами этой кожи.
Дина смотрела на его лицо - на влажно блестящие глаза и подрагивающие ресницы, на приоткрытые губы. Она слышала его шумное дыхание, а сама почти не могла дышать. Он изредка поднимал на нее тяжелый взгляд и все водил пальцами - то кончиками, то тыльной их стороной - по маленькому аккуратному куполу, покрытому прохладной нежной кожей.
- Дина… Дина… - едва слышно повторял он. За дверями раздался приближающийся шум. Дина прикрылась больничным халатом и, продолжив чтение, застегнула пуговицы на блузке.
Дверь распахнулась, и двое санитаров ввезли в палату громыхающую каталку с очередным раненным где-то на полях сражений с житейскими обстоятельствами. Они переложили его на свободную кровать рядом с Константином Константиновичем, балагуря и сопровождая свои действия подобающими репликами вроде: "Принимайте пополнение, вот вам новый сосед, просим любить и жаловать" - и тому подобными.
Дина и Константин Константинович вежливо глянули на новичка, поздоровались и вернулись в свой, невидимый для остальных мир, где они были возлюбленными друг друга. Она при этом читала ему вслух книгу, не понимая, о чем читает, видя только его влажные глаза с дрожащими от волнения ресницами и сухие приоткрытые губы, а он слушал ее, не слыша, и ласкал взглядом ее неповторимое лицо и ту сокровенную часть тела, которой только что касался рукой.
- Вы не хотите погулять? - спросила Дина через некоторое время. - Доктор сказал, вам нужно вставать.
- Да, - улыбнулся Константин Константинович. - Пойдемте… Хотя вы не представляете, как это здорово: лежать и смотреть на вас… и слушать вас часами…
- Ну не в больнице же! - засмеялась Дина.
- Да! Пожалуй! - Он оживился и стал подниматься с постели. - Дома это будет куда лучше!
Они медленно шли по аллее. Дина пыталась поддерживать Константина Константиновича под руку.
- Я сам должен научиться ходить, - возражал он.
- Если вы упадете еще раз, вас не выпишут на следующей неделе.
- Если я не научусь ходить, меня тогда вообще незачем выписывать. Я не собираюсь висеть на вашей шее еще месяц.
- А вы не думали, что мне это может доставлять удовольствие?
- А вы не думали, что я здоровый могу доставить вам еще большее удовольствие, чем вот такой? - Константин Константинович попытался жестом продемонстрировать, какой "вот такой", но покачнулся и едва не упал.
Дина подхватила его и с трудом удержала равновесие.
- Давайте передохнем. - И она показала на скамейку в нескольких шагах от них. - А то вы привыкли с места в карьер…
Он засмеялся, ничего не ответив.
Дина помогла Константину Константиновичу сесть и удобно пристроить загипсованную ногу, а сама села рядом.
- Сядьте поближе, - попросил он.
Дина придвинулась, они оказались почти лицом друг к другу.
Константин Константинович положил руку за спину Дины и поигрывал прядью ее волос, касаясь спины, плеча, шеи. На лице его читалось беспокойство, и Дина заметила эту нервозность. Она внимательно посмотрела на него, и он отвел взгляд.
- По-моему, вы хотите мне что-то сказать. - Дина решила сдвинуть с мертвой точки затянувшуюся паузу.
- Если бы вы знали, что я хочу вам сказать, - Константин Константинович опустил голову, - вы бы не торопили меня.
- Вы еще недостаточно хорошо меня знаете? - В голосе Дины прозвучал вызов.
- Да нет… - усмехнулся он. - Это дань условностям… Я просто волнуюсь… - Поднял взгляд на Дину и серьезно произнес: - Только одна просьба… пожалуйста, выслушайте меня до конца, не задавая вопросов и не делая выводов. Ладно?.. Обещайте.
- Обещаю, - сказала Дина так же серьезно.
Часть вторая
Костя
Призрак птицы-любовницы
Константин Константинович, Костя, родился в южном городе на берегу Черного моря. Отец Кости служил на Черноморском флоте, имел высокий чин и соответствующие этому чину условия жизни. Жили они в большом особняке, стоящем среди пышного сада с клумбами и розариями, гравийными дорожками и аккуратными лужайками, вазонами и балюстрадами. Окна гостиной и открытая просторная веранда выходили на море, а по белой широкой лестнице можно было спуститься на желтый песчаный пляж.
Костя почти всегда видел отца в форме, при погонах и кортике. Кто и когда решил, что сын тоже мечтает стать военным моряком, как отец?.. В доме только о том и говорили: старший, Сережа, пошел по стопам отца, и младший скоро примет эстафету. Косте шили по специальному заказу моряцкие костюмчики и бескозырку и вешали на ремень игрушечный кортик.
Сам четырехлетний Костя не раздумывал о том, кем он хочет быть, но зато очень хорошо знал, чего не хочет: он не хочет, чтобы в доме были скандалы. Он не хочет, чтобы в доме звучало непонятное зловещее слово "любовница", которое так часто на все лады произносила мать, ругаясь с отцом. Что оно означало, Костя не знал. И кто был прав, кто виноват в их ссорах - тоже. Отца он видел чаще в добром расположении духа, а мать была недовольной всегда и всем. Она бранила прислугу, обзывая всех бездельниками и дармоедами, выговаривала маленькому Косте за малейший проступок и называла его тупицей и идиотом.
Почему маленький Костя был так уверен, что, случись отцу уехать куда-нибудь очень далеко и очень надолго, а еще лучше - навсегда, мама сразу станет другой - доброй, ласковой и всем довольной?.. Всякий раз, когда в доме звучали слова "командировка" или "учения", которые означали отсутствие отца в течение нескольких дней, а то и недель, Костя с замиранием сердца ждал момента, когда захлопнется дверь огромной, сияющей черными глянцевыми боками и зеркально начищенными стальными деталями машины, отец взмахнет рукой за толстым стеклом и исчезнет за воротами дома под рык мотора и шуршание гальки под колесами. Он выжидающе следил за матерью, за ее настроением, и всякий раз, когда замечал признаки очередной истерики, ему хотелось подойти к ней и сказать: "Мама, ведь папы нет, он уехал!" Но Костя не делал этого, и ничто не менялось, и он по-прежнему побаивался матери и избегал ее.
И только бабушка - папина мама - любила младшего внука и не упускала случая сказать: "Какой хороший мальчик, какой умница, какой красивый ребенок". Но бабушка не слишком часто появлялась в их доме на берегу моря, она жила в другом городе, очень далеко, и Костя всегда помнил о ней и ждал ее приезда. Задав однажды родителям вопрос: когда же наконец к ним приедет бабушка, он получил от отца туманный ответ:
- Приедет когда-нибудь.
А мать раздраженно бросила:
- Кто ее тут ждет?
Костя воскликнул:
- Я, я жду бабушку! Я очень ее жду!
На что мать скривилась в презрительной улыбке:
- Вот и жди! - А потом тайком от отца прошипела ему на ухо: - Еще раз заикнешься об этой старухе - убью!
За что мать так ненавидела всех и вся, маленький мальчик понимал по-своему. Бабушку - за то, что ее никто не ждет, и Костя тут был не в счет. Прислугу - за то, что та плохо моет, стирает и гладит, и за то, что все они безрукие. Жару - за то, что от нее никуда не деться, ветер - за то, что он портит мамину прическу, туман - за то, что "ни черта не видно", и так далее. А вот за что она ненавидит его, Костю, он не знал и понять не мог. Просто, усвоив это положение вещей, старался не попадаться без лишней надобности на глаза матери.
Но был в доме человек, который любил Костю так же, как бабушка, - это его няня, Аннушка.
* * *
Аннушка, дочь друга и сослуживца Костиного отца, осталась круглой сиротой в четырнадцать лет. Ее родители заживо сгорели в автомобиле, съехавшем ночью под откос с горной дороги, а она чудом уцелела, выпав в раскрывшуюся от удара дверь и угодив в ручей. Отец Кости забрал ее к себе, поскольку незадолго до катастрофы поклялся другу в ответ на его странную просьбу - не оставить дочь "в случае чего". И просьба, и клятва были произнесены во время дружеского застолья, тет-а-тет, и Костин отец не придал большого значения пьяному разговору. Но когда через несколько месяцев узнал о случившемся, он понял, что друг его уже тогда предчувствовал беду.
Мать Кости сопротивлялась появлению в своем доме хромоногой девочки с лицом, изуродованным брызгами горящего масла, словно оспой. Она была на сносях и не желала видеть перед собой чужое несчастье. Но отец не дал ей права выбора, заявив, что отныне Аннушка - член их семьи.
И прислуга, и гости дома любили Аннушку. Доброе сердце девушки было полно таким ясным светом, что, едва взглянув ей в глаза, услышав ее голос, увидев приветливую улыбку, любой забывал и о хромоте, и о побитом огнем лице.
Потом родился Костя, и добрая девочка стала ему преданной няней. И тут уже мать не возражала, поскольку нежеланный и нелюбимый ею ребенок все же нуждался в чьей-то заботе.
Старшего сына, который был почти ровесником Аннушки, мать настроила против нее своим отношением, и тот игнорировал "калеку" - так он ее и называл. Правда, только в отсутствие отца: когда тот однажды услышал слово "калека", произнесенное старшим сыном, он выговорил ему и его матери в такой форме и таким тоном, что повторять не пришлось.
С тех пор Аннушка стала единственным человеком в доме, на кого мать Кости никогда не повышала голоса. А если Аннушке доводилось допустить какую-то оплошность, мать распекала первого попавшегося ей под руку. Но за это прислуга любила Аннушку не меньше - все всё понимали и мирились со скверным характером хозяйки. А кто не мирился - уходил сразу.