* * *
Вскоре к Гале и ее маме приехал папа и муж. Они побыли вместе два дня, и мама уехала - ее отпуск закончился, а папа остался с дочерью. Поскольку дети стали неразлучны, то и их родителям приходилось проводить вместе время с утра до ночи. И если мама девочки была не слишком назойливой и очень хорошо чувствовала, когда Дина расположена к болтовне, а когда ей хочется помолчать, то папа, оставшись один, принялся активно развлекать свою соседку разговорами. Разговоры были бессодержательными и сводились к примитивному обхаживанию и прощупыванию своих шансов на место курортного кавалера - одинокий муж решил не терять даром ни минуты свободы. Он был вполне симпатичным, живым, не лишенным чувства юмора, Дининым ровесником.
"И что, - спросил как-то Дину Внутренний Голос, - если бы не его навязчивость и активность, ты бы уступила?"
"Не знаю", - честно ответила Дина.
"Ага… Значит, вероятность есть".
"Похоже…"
"А мотив? Это симпатия или желание отомстить?"
"Ни то ни другое. - Дина подумала. - Скорее, любопытство… научный интерес… желание узнать, как это бывает".
Но мысль о сближении со случайным мужчиной только по причине вынужденного тесного соседства в условиях ничем и никем не ограниченной свободы отдавала невообразимой пошлостью.
- Я не любительница интрижек. Тем более курортных, - сказала как-то Дина в ответ на очередное недвусмысленное предложение соседа по двору, пляжу и столику в кафе, где они с детьми питались два раза в день.
- Вы негибкая женщина, - засмеялся тот, пытаясь скрыть разочарование и задетое мужское самолюбие.
- Я гибкая, - сказала Дина серьезно, ей окончательно надоела эта тягомотина. - Только я люблю своего мужа.
- Вы же не замужем.
- Да, извините… - Она начинала злиться. - Я люблю своего любимого мужчину. Этого достаточно?
Отставленному донжуану оказалось достаточно. Он активней завертел головой по сторонам и наконец нашел то, что искал. Теперь Дина проводила дни на пляже в компании влюбленных детей и любимых книг. Галин папа появлялся лишь к вечеру, когда пора было сворачиваться. Потом он уходил "в кино" или "в ресторан", а во сколько возвращался, Дину не интересовало. Она укладывала Галю спать и шла к себе.
Стоило мелькнуть шальной мысли типа: "А может, я зря?.." - как ее передергивало от отвращения.
* * *
Когда Дина и Гоша вернулись домой, Костя сказал, что менять ничего не хочет, что не может разобраться в себе и своих чувствах, что это в самом деле какое-то затмение, и попросил Дину потерпеть еще немного.
- Если ты все еще любишь меня. - Он с нескрываемой надеждой посмотрел на Дину.
- Я тебя все еще люблю, - твердо сказала она.
- Я хочу, - добавил Костя, - чтобы ты знала: здесь, в нашем с тобой доме, она не была ни разу.
- Это твой дом, - ответила Дина, но ей стало приятно и даже легко.
- Это наш дом, - возразил Костя.
Они решили не говорить ничего Гоше и постараться вести себя так, будто не происходит чего-то из ряда вон выходящего.
И все осталось по-прежнему, если не считать того, что Костя теперь спал в своем кабинете, на слишком тесном для его крупного тела диване, но Дине тем не менее он не позволил уходить из спальни. Ночевал он только дома, а если возвращался позже обычного, то бывало это очень редко и всегда с предупреждением. В такие моменты Дина старалась не думать о том, с ней ли он или задерживается по работе.
Миша с Машей тоже ни о чем, похоже, не подозревали. Хотя нарочно Дина не выясняла этого у Кости, он сам как-то сказал ей:
- Мишке я ни о чем не говорил.
- Я Машке тоже, - сказала Дина.
Дина удивлялась себе: ей не приходилось ломать комедию, изображая полное благополучие их с Костей отношений, доведись им оказаться на людях вместе. И в его поведении, и в отношении к себе она не замечала ни ноты фальши. Как только они с Костей выходили за пределы своих спален, все становилось на свои места. Возвращались их теплота, привязанность. Нет, не так… Ничего не возвращалось, все оставалось как было. Это они, Дина и Костя, возвращались к себе самим, и им было хорошо в этом состоянии безраздельной принадлежности друг другу и нежной взаимозависимости. Ей иногда в такие минуты казалось, что кончился кошмарный сон, наваждение, она проснулась и все по-прежнему: вот он, бесконечно любимый… по сей день до головокружения любимый ее Костюша… Но кончался маленький праздник, и они покидали свой уютный, надежный кокон и расходились по разным комнатам, по разным постелям. А оболочка их некогда населенной вселенной, сотканная за четырнадцать лет совместного легкого и счастливого труда из слов, взглядов, касаний, пустела. Но не рушилась. Пока не рушилась. Пока ее еще использовали время от времени и вольно-невольно подпитывали, подлатывали все тем же эфемерным материалом из слов, касаний, взглядов, замешенном на нежности…
Ни мама, ни родня тоже, разумеется, ничего не знали об их кризисе. И даже Миша с Машей, похоже, ни о чем не догадывались.
* * *
В последнее время Миша с Машей вели замкнутый образ жизни. Это было обусловлено второй беременностью Маши. Ей шел сороковой год, и это был поступок - забеременеть вторым, когда первой девочке, Жене, было уже шесть, и в таком возрасте, когда рожать считалось делом рискованным.
Но Маша была смелая женщина. Если не сказать - отчаянная. Ее так закалила жизнь, что с любой опасностью она была на "ты".
Три раза Маша оказывалась на грани смерти.
В детстве она утонула, и, когда было сделано все возможное, чтобы вернуть ее к жизни, но пульса так и не появилось, побелевшее лицо девочки накрыли ее собственным платьицем и послали за родителями. А потом вдруг заметили, что ткань колеблется от дыхания.
В восьмом классе "скорая" увезла ее прямо с урока: с утра болел живот, а потом она потеряла сознание. Перитонит, срочная операция, отсутствие пульса. И снова чудо.
А потом - автомобильная катастрофа, погибшие родные: мать, муж и маленький сын. Сама Маша тогда пострадала не сильно - несколько переломов. Ужас был в том, что она даже не потеряла сознания и наблюдала, как в жутком кино, смерть своих самых близких, самых любимых людей…
- Не знай я к тому времени того, что знала, конечно, сошла бы с ума… - говорила Маша. - Я ведь даже о сыне не позволяла себе думать… Я сказала себе: "Был, и нету. Придет время - встретимся. Тебя Бог три раза спасал не для того, чтобы ты сейчас свихнулась или свою жизнь в вечный плач превратила!" В конце концов, тот же Бог и показал мне, что там не так уж плохо и все там будем…
И Маша рассказала Дине, как, плывя рядом с собой, утонувшей в озере, она словно превратилась в некий бесплотный глаз о двух зрачках, глядящих в двух противоположных направлениях. Один наблюдал за тем, как ее тело сперва стало уходить под воду, потом за ним нырнули и понесли его на берег, а другой видел то, что ожидало ее там, где тела у нее не будет. Она находилась на границе двух миров, наблюдая оба так ясно, как сейчас видит Дину. В том, другом, невообразимо и неописуемо сияющем - и светом, и благостью - мире вдруг появилась Машина мама и замахала ей с улыбкой, чтобы она уходила, и Маша то ли увидела, то ли услышала, то ли просто осознала: не время. И тут же, открыв глаза, увидела склонившуюся над ней маму и поняла, что лежит на песчаном берегу озера.
- Я помню эти ощущения по сей день. Почти то же было со мной, когда меня оперировали, только чуть-чуть по-другому. В этот раз я попала на такую же границу, и меня увлекало туда, в тот ясный свет, я знала, как там хорошо и легко, и нет тела, и нет времени… Но меня словно силой втянуло назад в мое тело. - Она помолчала. - Так что не бойся смерти. Это не смерть, это просто новая, совсем другая жизнь… Маше необходимо было выживать после катастрофы еще и потому, что папа ее оказался инвалидом после инсульта, случившегося в день похорон жены, зятя и внука, и, кроме нее, некому было за ним ухаживать. И еще…
- В больнице я как-то увидела мужчину, как две капли воды похожего на моего мужа, - рассказывала Маша. - Он приходил к кому-то с первого этажа. А я на кресле раскатывала по второму. Спуститься я не могла. Да и он приходил как-то нерегулярно. Редко. А потом исчез. И вот, хочешь - верь, хочешь - не верь, я уцепилась за него. Мне было даже не важно, женат он или нет. Возраста он был уже не юного, но я сказала себе: он не женат, он ждет меня! Вообще-то, - пояснила Маша, - в этой истории явно присутствует мистика. Во-первых, я настолько поверила, что найду этого мужчину, полюблю его и он меня полюбит, что мое горе словно ушло на задний план.
Потом Маша столкнулась с тем мужчиной нос к носу на вокзале, на перроне пригородных электричек. Отчаянная, давно поправшая всякие условности, Маша подошла и представилась: "Здравствуйте. Меня зовут Маша. - И тут же без предисловий: - Я ищу вас уже четыре года". Почему искала его четыре года, она объяснила очень коротко: "Я увидела вас вскоре после того, как погиб мой муж. Вы очень похожи на него" - и больше к этому вопросу не возвращалась. Потом она едва не проехала свою остановку и выскочила из закрывающихся дверей уже тронувшегося поезда, и они с мужчиной не успели даже обменяться телефонами.
Эту историю по горячим следам Миша поведал Косте с Диной. Он сказал тогда:
- Меня и тянет к ней, и отпугивает что-то…
На что Костя ответил:
- От судьбы не убежишь, если это судьба… Никуда не денешься, влюбишься и женишься.
Это была судьба. Еще через год, похоронив отца, Маша села в электричку, доехала до Мишиного поселка и пошла по главной дачной улице, чтобы у первого встречного расспросить о том, кого искала. Из ворот одного двора выруливала бежевая "Волга". Маша ускорила шаг, чтобы водитель, вышедший закрыть за собой ворота, не успел отъехать.
Увидев спешащую к нему Машу, водитель так обрадовался, что сам удивился этому. Больше они не расставались.
Уже позже, сопоставив даты, все с изумлением поняли, что в то самое время, когда Маша смотрела с балкона второго этажа на больничный двор и огромным усилием воли заставляла себя не думать о будущем и не вспоминать прошлое, Миша шел по этому двору, чтобы навестить друга, упавшего со стремянки…
* * *
Машина вторая беременность протекала не слишком гладко: большой живот, отечность создавали дискомфорт, и по этой причине они с Мишей старались поменьше появляться на людях. Маша уверяла всех, что все прекрасно и не стоит допускать опасений и страхов, чтобы не спугнуть "все хорошо". Но Миша коршуном кружил над своим гнездом, обеспечивая и охраняя покой своей голубки.
Порой, правда, он превращался в павлина: будущему папаше скоро сорок восемь, а каков мужик!
- Лентяи! - шумел счастливый Мишка. - Отделались одним и в кусты? Берите с нас пример!
- Дина, не вздумай, - говорила с усталой улыбкой Маша, - если бы я знала, что придется такое переносить, ни за что бы не согласилась. Но коль взялась за гуж… доведу дело до счастливого финала.
Дина и без этого не "вздумала" бы - она никогда не хотела второго ребенка. Она просто не в силах была представить себе, что сможет полюбить еще кого-то, как любила Гошу. И сомнения ее не были безосновательными: сколько драм, а то и трагедий возникало на почве неравного распределения родительской любви к своим детям. Далеко ходить не надо: Костя и его старший брат - при воспоминании об этой истории у Дины комок подкатывал к горлу и хотелось сокрушить это проклятое прошлое, камня на камне не оставить, стереть его в пыль… Еще она помнит свою подружку Олю, жизнь которой превратилась в сплошное несчастье, когда у нее родился младший брат, Владик… Да и в семейную тайну своей мамы она была посвящена: как тяжело той приходилось строить отношения со своей старшей сестрой, Дининой тетей Ирой, после гибели родителей, оставивших в наследство дочерям едва ли не ненависть друг к другу…
Нет, Дина не хотела ставить экспериментов на своих детях. Да и на собственную жизнь у нее было достаточно планов помимо материнства.
И самое главное - в этом решении они были совершенно единодушны с Костей. Тот как-то спросил Дину после рождения Гошки:
- Ну что, пойдем дальше?
- Ты хочешь второго ребенка?! - искренне удивилась Дина.
- Если честно, то не очень… - Он опустил взгляд. - А если совсем честно, то совсем не хочу. - И посмотрел на Дину выжидающе.
- Я тоже, - сказала она. - Совсем не хочу!
На том и была закрыта тема.
* * *
Иногда Дина думала, что больше ее не хватит, нужно заканчивать эту затянувшуюся муку, нужно набраться смелости, всем все рассказать и освободить и Костю, и себя от гнета непосильной тайны. И она даже решила сделать это в новогоднюю ночь.
Как только она представила, как, в какой форме преподнесет правду ближнему кругу, ей стало легче. Гораздо легче. Словно дело уже было сделано, там, в недалеком будущем, и оставалось только дожить до этого свершившегося события.
* * *
В середине декабря на базе лаборатории, где работала Дина, проводились всесоюзная конференция и семинары по животрепещущим проблемам самых передовых рубежей прикладной органической химии.
Дина в очередной раз исполняла обязанности завлаба. Должность хронически оставалась вакантной, и за пять последних лет сменилось то ли шесть, то ли семь заведующих, ни один из которых не потянул этого воза. Дине Александровне Турбиной, состоявшей в незаконных отношениях с весьма известной в данной научной лаборатории персоной, Константином Константиновичем Колотозашвили, не раз предлагали изменить запись в личном деле и в разделе "Семейное положение" вместо прочерка написать "мать-одиночка".
- Я не мать-одиночка. У моего сына есть отец. А у меня - муж.
- Но ваш брак не зарегистрирован.
- Наш брак зарегистрирован. Просто зарегистрирован он не в ЗАГСе, - настаивала Дина.
- А где же, в церкви, что ли?! - возмущались вопрошавшие. - И вообще, если вы настаиваете на понятии какой бы то ни было брак, в таком случае ваш супруг - многоженец.
- Давайте разбираться со мной. А с моим мужем уже разобрались по месту его работы.
И с Диной разбирались всякий раз, когда вставал вопрос о замещении вакансии. Ей снова и снова предлагали изменить свою судьбу легким движением пера, а она снова и снова не соглашалась предать своего возлюбленного - даже в такой, ни к чему не обязывающей форме. Тогда ее снова назначали "и. о." до той поры, пока не появлялся следующий кандидат. Дело свое Дина знала, и этого нельзя было у нее отнять. Кроме всего, она, как никто, умела улаживать любые конфликты: и научные, и производственные, и личностные.
Дина пришла в столовую, когда основная масса сотрудников уже отобедала, - ее задержали некоторые неувязки в расписании работы семинаров и выступлении докладчиков. Зал был почти пуст. Как, впрочем, и ее любимая витрина с салатами и холодными закусками. Свекла под майонезом закончилась, правда, оставалась еще рыба под маринадом и салат из свежей капусты. Солянка тоже закончилась, но были щи. Второго Дина почти никогда не брала, если только не появлялась в меню какая-нибудь рыба под каким-нибудь "польским соусом". Она любила рыбу в любом виде. На третье Дина взяла томатный сок и слоеный язычок - страсть детства - и пошла за столик у окна.
Есть не хотелось. Наверное, от усталости и замотанности последних дней. А еще таких горячих деньков предстояло пережить целых десять. Десять дней предстояло задерживаться на работе, чтобы подвести итоги прошедшего дня, проверить, все ли учтено на завтра, и тэ дэ и тэ пэ…
К ее столику подошел мужчина. Она заметила его сразу, когда вошла, - он сидел в самом дальнем углу и читал газету, что было не самым распространенным занятием в их столовой. Дина уже была знакома с ним, приехал он откуда-то издалека, кажется из Узбекистана… нет, из Казахстана. Точно, из Алма-Аты - Дина исправляла оплошность с его размещением в гостинице.
- Можно присесть? - спросил мужчина.
- Да, пожалуйста, - кивнула Дина.
- Приятного аппетита. Я не помешаю вам?
- Спасибо. Не помешаете. - И Дина выжидающе посмотрела на него.
- Вы ешьте, - улыбнулся мужчина.
- А вы будете смотреть.
- Да.
Дина снова внимательно глянула на мужчину.
- Я вас ждал.
- У вас опять неприятности с жильем?
- Нет. - Он засмеялся. - С жильем все в полном порядке. Спасибо вам. Меня поселили в номере люкс по цене обычного двухместного, и при этом на самом отшибе, что избавило меня от участия во всяческих "внеклассных" мероприятиях.
- Вот как… Вы этого не любите.
- Ужасно не люблю.
- Вы - волк-одиночка.
Дина начинала волноваться по неизвестной причине. Хотя нет, причина была налицо: слишком пристальный взгляд собеседника, слишком явное волнение в его голосе.
- Пожалуй…
- Так что за проблема на сей раз?
- У меня нет проблем.
- Чем же я могу быть вам…
- Я вас хочу, - просто сказал он.
Дина опешила. Она посмотрела на мужчину в упор и тут же поняла, что хочет того же.
Она запила остатки язычка соком, промокнула губы салфеткой, глянула машинально на следы помады, чтобы удостовериться, что та лежит ровно и доставать косметичку не требуется. И так же машинально подумала: "Вот такого цвета пятно может остаться на его кремовой в синюю крапинку рубашке". И почти без паузы: "Интересно, а грудь у него волосатая?"
Это было уже слишком. Безумие…
- До свидания, - сказала Дина, вставая из-за стола.
- Я буду ждать вас вон в том баре. - И он показал на светящуюся розовым неоном вывеску на противоположной стороне улицы, в соседнем квартале. - После работы.
- Я поздно заканчиваю, не ждите.
Дина уже шла к двери. Шла стремительно, словно убегала от самой себя.
Закрыться в кабинете! Хоть на пять минут…
Но ей не дали этой возможности, и пришла в себя она только в восьмом часу вечера.
Дома знали о двух предстоящих сумасшедших, с ненормированным рабочим днем, неделях, и, придя домой, Дина была окружена заботой, накормлена ужином, проинформирована о достигнутых успехах и сделанных уроках. И снова Дину посещало ощущение, что все у них с Костей по-прежнему, что случившееся летом - просто дурной сон. Так нежен и участлив был Костя, а с ним и Гоша, такой порядок царил в доме… Но, ложась спать, Дина сталкивалась с печальной - все еще непривычной - реальностью: пустая постель и удушающая тоска.
А сегодня, едва закрыв глаза, она вернулась на несколько часов в прошлое.
Она закончила последние неотложные, насущные для завтрашнего дня дела, закрыла кабинет и вышла в вестибюль. Размышляя, не взять ли такси, вместо того чтобы спускаться в мокрое, особенно тесное зимой метро, Дина вдруг вспомнила о назначенном свидании. Да, она поедет на такси - вход в метро как раз на том же углу, что и бар под розовой неоновой кофейной чашкой. Машину она поймала довольно скоро и приехала домой без малейшего зазрения совести: в конце концов, она никому ничего не обещала…
Так что же тогда вспоминать об этом сейчас?.. Но вспоминать хотелось. Именно сейчас - без суеты и чьего бы то ни было пресса и принуждения к немедленным решениям и ответам.