Мужчина более чем просто приятный. Дина заметила это в самый первый момент, когда к ней подошла ее помощница по проведению конференции и представила главу делегации из Казахстана, у которого обнаружились неувязки с номером в гостинице… Как же его зовут?.. Имя у него русское, а отчество восточное. Олег?.. Игорь?.. Сабирович. Вспомнила - Олег Сабирович. И фамилия очень простая, очень знакомая… Муратов. Или Мурадов…
И что? Что теперь?.. Приятный Олег Сабирович Мурадов "хочет вас", Дина Александровна.
Дина услышала мирное сопение Кости. На расстоянии нескольких шагов, на неудобном для сна диване лежал мужчина, без которого она не могла представить себе жизни последние четырнадцать лет. Без которого она не могла есть, пить, дышать! От одной мысли о близости с которым ее охватывал трепет и в голове мутилось… А сейчас… сейчас она его просто… она его просто ненавидит! Теперь она слышать не может этого сопения, умилявшего ее еще совсем недавно!..
Вот и прекрасно! Все решено! Решено Диной! Они расходятся. Завтра же! Нет, после окончания конференции. А завтра она не придет ночевать, она проведет ночь с Игорем… с Олегом Сабировичем Муратовым… Или Мурадовым.
В столовую она нарочно пошла под конец обеденного перерыва. Она знала, что ее будут ждать. И ее ждали.
Он не сел за ее столик. Он подошел и сказал:
- Приятного аппетита. Я жду вас сегодня на том же месте.
Дина промолчала.
Около семи, закончив дела, она позвонила домой.
- Я буду очень поздно. Не волнуйтесь, не ждите, ложитесь спать, - сказала она Косте.
"Как в плохом кино…" - подумала Дина, подходя к бару и сразу увидев знакомую худощавую фигуру у стойки.
"Как в плохом кино…" - мелькнуло у нее в голове, когда, едва захлопнув за собой дверь гостиничного номера люкс, они без слов бросились друг другу в объятия прямо здесь, у двери, и принялись срывать с себя одежду…
Больше Дина ни о чем не успела подумать до самых пяти утра, когда совершенно машинально взяла с тумбочки часы и не поверила глазам: она была уверена, что может еще успеть на метро…
* * *
Назавтра в столовой, когда он подошел и собрался было сесть за ее столик, она подняла голову и сказала очень резко:
- Нет. Сегодня я не приду. - А потом добавила, словно прося пощады: - Не сегодня.
- Хорошо. Но я буду вас ждать, - сказал он и ушел.
Дина не пошла к нему ни этим вечером, ни следующим. В столовую она тоже не ходила больше, а брала с собой приготовленные Костей с вечера бутерброды и бульонные кубики, которые разводила кипятком в своем кабинете, запершись на ключ и укрывшись от обеденного перерыва, словно от стихийного бедствия. На семинарах, в лабораториях или в лекционных залах Дина ловила на себе взгляд главы делегации ученых-химиков от Казахстана, но тут же отводила свой - ей нечем было ответить ни на его призыв, ни на его вопрос.
* * *
Она пыталась понять, что это было и почему ее больше не тянет к этому приятному, такому страстному и такому сильному мужчине, так увлекшему ее с первого прикосновения, да что там - с первого взгляда?.. Хотя и понимать тут было нечего: полгода лежать в пустой постели, через стенку от того, с кем прежде была единым целым, а теперь не мочь даже коснуться его, умирать от желания, когда раньше утолить его ничего не стоило в любой миг… Конечно, кто после такой пытки не покажется и приятным, и страстным, и сильным… Но любит-то она не его! Не его!..
И Дина заплакала.
- Ты плачешь? - спросил Костя и присел осторожно на край постели.
- Прости! - сказала Дина с вызовом и утерла лицо краем простыни. - Мне не следует усугублять твое чувство вины своими мелкими куриными переживаниями! Это так низко! У тебя благородные порывы, у тебя глобальный выбор!..
Костя резко повернул Дину к себе и стал целовать ее лицо.
- Дина!.. Господи! Ты плачешь!.. А я ведь думал, тебе все равно…
- Не мог ты… так думать!.. - рыдала она. - Ты же знаешь… знаешь меня! Просто тебе было так удобно!.. Тебе было удобно так думать! - Она спохватилась: - Ну, прости… Прости…
- Говори… говори все, что говорится… Ведь ты права. Да, так мне было удобно. Очень удобно… считать, что ты железная, что ты переживешь… вот ты даже не плачешь… а я, несчастный, мечусь, собрав все свои силы и благородство! Господи, как же ты права!..
Костя спрятал лицо на Дининой груди. Она чувствовала, как сотрясаются могучие плечи, как намокает сорочка от его слез.
- Смотри, что ты наделал. Я не могу лежать в мокром. - Дина гладила его волосы и отирала лицо.
- Что это?.. Откуда это вообще появилось?! - Он срывал с Дины тонкую трикотажную сорочку, попутно выпрастываясь из своей пижамы. - А это что?.. В трусах вредно спать! Что это такое?..
- Мой родной! Мой родной!.. Даже если ты меня уже не любишь… даже если ты любишь ее… ту…
- Молчи…
- Даже если так… дай мне себя! Хоть немного… Дай! В память о том, что было у нас с тобой…
- Перестань… я люблю тебя…
- И пусть я потом умру!.. Я ведь не могу жить без тебя… Не могу…
- Ты моя единственная… Я люблю тебя…
* * *
Это было подарком судьбы, что следующий день оказался субботой. Участников конференции повезли по развлекательным маршрутам, и Динино присутствие было необязательным… точнее, отсутствие ее не стало бы трагедией. А у Кости занятия начинались во второй половине дня, у вечерников.
Костя проводил Гошу в школу, не дав Дине подняться с постели. Потом вернулся в спальню с двумя чашками чаю. Они пили чай и говорили. Больше говорил Костя, а Дина слушала и помогала ему не заблудиться в собственных чувствах. Дина узнала, кто эта женщина и с чего все началось. Как та долго держала оборону, внушая Косте, что он не должен ее домогаться, ведь у него такая жена, каких Бог посылает меченым, а он и есть меченый, потому что после той бурной жизни, какую он вел, он не то что такой жены не достоин, а раскаленная сковорода по нему плачет… Но он совсем потерял голову, хотя терять ее вроде было и не из-за кого: обычная милая женщина, симпатичная, неглупая, приятная собеседница… Они сто лет знакомы, а в прошлом году она похоронила мужа и осталась одна с дочерью-подростком, и жить она не хочет, и ушла бы с чистым сердцем и с радостью, но нет бабушек и дедушек, кто бы позаботился о ее дочке…
- И ты решил дать ей мотив… спасти ее ценой собственной жизни, - улыбнулась Дина.
- Если бы только своей!.. Сначала я думал именно так, как ты говоришь. Я был уверен, что это благородный шаг, который Бог не осудит. Я был уверен, что смогу сделать все так, чтобы не причинить никому боли…
- Но тут она начала причинять боль тебе.
Костя посмотрел на Дину с удивлением.
- Ну как же! - продолжала она. - Отказать такому роскошному мужчине! Мужчине, по одному движению брови которого половина женского рода ринется с обрыва в бурное море.
- Это правда… - Костя опустил голову. - Я был уязвлен, но не признавался себе. А еще меня сбивало с толку ее благородство по отношению к тебе. Это просто умиляло меня до слез.
- И ты был готов бросить меня к ее ногам.
Дина говорила с улыбкой, без боли. Она была сейчас понимающей матерью этого большого, запутавшегося ребенка. Искреннего в своих порывах, в своих заблуждениях - что не позволяло упрекать его: так невозможно упрекнуть горбатого в том, что у него на спине горб…
- Да. Я говорил ей, что ты бы все поняла, если бы узнала. Что ты необыкновенная…
- Сделал из меня эдакого бесплотного, бесстрастного ангела…
- Вот именно… А ты… ты такая… такая плотная… такая страстная… - Костя возбужденно целовал Дину.
- Стой, перестань… - отбивалась она. - Рассказывай дальше.
- Как?!.. А с этим что делать?..
- Спрячь пока под подушку, - смеялась Дина.
Но она не выдержала Костиного напора.
* * *
Как не выдержала в конце концов и та, другая. Потом она окончательно потеряла голову и уже не мучилась от мысли о брошенной Костей семье.
Зато мучения пришли к Косте. Его тянуло к ней, хотя и не хватало той свободы и легкости, открытости и безусловности, которые были в отношениях с Диной. Его тянуло к ней, хотя остаться в ее доме даже на ночь у него не появлялось желания. Его тянуло к ней, хотя близость их становилась все более пресной, а темы разговоров крутились по кругу, как карусель. И он метался между тоской по своей любимой и ответственностью перед той, которую приручил…
- Тебя тянуло не к ней. Тебя тянуло к спасенной тобой птичке, к воплощению твоих благородных помыслов и порывов, к алтарю твоих жертв.
- Как ты умеешь?..
- Что я умею?..
- Объяснить все так, что стоишь теперь голым королем, и прикрыться нечем…
- Потому что я очень люблю своего короля голым…
* * *
Косте в голову не пришло спросить Дину, как она прожила эти долгие полгода. О том, что у нее тоже мог появиться кто-то, кто утешил бы ее в горе и одиночестве, он и помыслить не мог.
А Дина поклялась себе ни за что и никогда, даже под страшной пыткой, не рассказывать Косте о том коротком замыкании своих растрепанных чувств. И еще: никогда не вспоминать о том, что в их жизни была другая женщина.
Пришел из школы Гоша и с удивлением застал родителей валяющимися в постели в два часа дня. А поскольку обед было приготовить некому, все дружно решили пойти в ресторан, где Гоша, всегда отличавшийся рационалистическим мышлением, предложил учредить субботу ленивым днем.
* * *
Но Дине и Косте предстояло пережить еще несколько трудных месяцев.
Элла, так звали Костино затмение, почувствовав, что теряет мужчину, вернувшего ей вкус жизни, решила отказаться от жизни без него. Она сделала это тихо, отправив дочку на ночь к подружке. Но то ли она не рассчитала дозу, то ли напротив - слишком удачно рассчитала ее, только, вернувшись на следующий день, дочь обнаружила маму полумертвой на полу в спальне и вызвала "скорую". Маму спасли, а дочка пришла в институт к маминому другу и все ему рассказала.
Костя примчался к Дине:
- Что делать? Как мне себя вести?.. - Он был растерян и подавлен.
- Во-первых, не вешай на себя вину. Сходи к ней в больницу. Только не обещай ничего и ничего не требуй от нее.
- Но как?.. Она же наверняка будет умолять меня вернуться к ней…
- Она может и не умолять… Вернее, умолять, но только не вернуться, а, наоборот, оставить ее. И счастья тебе пожелает. И прощения просить будет…
- И что? Что ей на это отвечать?
- Принимай все буквально. Абсолютно буквально.
- Объясни.
- Если она скажет, что не хочет жить без тебя, а хочет умереть, ты должен ей очень мягко дать понять, что ее личное право выбирать: жить или не жить. Точно так же, как твое право в том, чтобы выбирать, с кем тебе оставаться.
- И все?..
- Ну, я не буду учить тебя, что ты должен сказать о времени, проведенном с ней, о твоей благодарности за то счастье… и тэ пэ. Ты же сумеешь сам найти нужные слова?
- Попробую.
- Постарайся. - Дина провела ладонью по Костиной ввалившейся щеке и поцеловала его в губы. - Кстати, она может повести себя по-другому: говорить тебе, как она благодарна и тому подобное, что она тебя отпускает и прочее. Но она будет ждать, что ты начнешь вымогать у нее клятвы больше не делать этого. Так вот: ничего ей не обещай и ни о чем ее не проси. Поддерживай любую ее генеральную линию. Пока она под наблюдением врачей, она не причинит себе вреда, но успеет подсознательно усвоить… или осознанно свыкнуться с мыслью о том, что шантаж не удался.
- Моя девочка…
- И не забывай о любви. Ты должен прийти к ней с любовью и уйти с любовью. И оставить ей любовь.
- Моя замечательная, моя драгоценная девочка…
* * *
Элла выжила. И не просто выжила, а по большому счету выжила. То, что она сделала, испугало ее именно в той мере, в какой это требовалось для прозрения.
Когда Костя навестил ее, она тихо плакала и говорила, что не хочет жить без него, но повторить этот шаг больше не сможет. Она ничего напрямую от Кости не требовала, кроме того, чтобы он навещал ее, пока она будет в больнице. Помня Динин наказ, он сказал, что даже если не сможет делать этого часто, то мысленно будет поддерживать ее.
- Ты меня больше не любишь? - спросила она.
- Я люблю тебя. Но не так, как этого хотела бы ты.
- По-христиански? - усмехнулась она.
- Да, пожалуй, это можно назвать так.
- Ты и не любил меня по-другому… как женщину. - Элла снова заплакала. - Я же говорила тебе, что ты не сможешь никого полюбить после своей жены… Зачем… зачем ты меня сломал?..
- Прости меня, ради бога, прости. Мы оба совершили огромную глупость. Нам, и тебе, и мне, следовало слушать тебя…
Он навестил ее еще несколько раз. Она была тиха, избрав тактику немого укора.
Так или иначе, Элла поняла, что Костю не вернуть, и тогда она его возненавидела. Она его прокляла. В последнюю встречу, когда Костя твердо сказал ей, что он искренне осознал свою чудовищную ошибку, но не намерен всю оставшуюся жизнь ползать перед ней на коленях и каяться, это не нужно ни ей, ни ему, они должны справиться с прошлым, благословить его и отпустить.
- Ты понимаешь, что ты сделал со мной? - укоряла его Элла тихим голосом.
- Я ничего с тобой не делал. Я увлекся тобой. И то, что мы сделали, сделали мы оба. Ты должна понимать это. Я ведь не применял силу. - Он улыбнулся и коснулся ее руки. - Это было одно из тех самых благих намерений, которыми вымощена дорога в ад. Ты или прощаешь меня, или не прощаешь.
- Только ад этот мой, а не твой. - Элла отдернула руку. - Но и тебе он аукнется. Я никогда не прощу тебя.
- Это твое право, - сказал Костя. - Будет нужна помощь, звони. Я тебя люблю.
- А я тебя проклинаю! - крикнула она в уже затворившуюся за ним дверь.
В больницу он больше не ходил. Но для них с Диной начался маленький ад. Элла звонила и домой, и на работу - причем обоим. Кто бы ни подошел к телефону, она начинала рассказывать историю соблазнения ее "вашим сотрудником", или "вашим мужем", или "мужем вашей сотрудницы". А Косте она всегда задавала один вопрос:
- Ну как ты, счастлив?
- Счастлив, - отвечал он. - И тебе искренне желаю счастья.
- Ну-ну… - говорила она и вешала трубку. Скоро и на кафедре у Кости, и у Дины в лаборатории научились отвечать на ее звонки:
- Мы вам искренне сочувствуем.
И это сработало - она перестала звонить.
Но первое время Костя не находил себе места. Дина успокаивала его и напоминала, что за любой поступок приходится отвечать, нужно пережить эту напасть, и, если он сейчас начнет изматывать себя чувством вины, это плохо кончится для всех.
- Молись, это все, что мы можем.
- Я не умею молиться.
- Значит, просто говори: "Элла, я желаю тебе исцеления, радости, любви…" или чего-то, что ты можешь ей пожелать. Потом мысленно пошли ей это послание и верь, что, так или иначе, она его получит.
* * *
Иногда Дине казалось, что после этой истории с Костиной шальной влюбленностью и ее отчаянным экспериментом их любовь, их доверие, их понимание только возросли и окрепли.
Прошел почти год после того, как Дина обнаружила злосчастное пятно розовой помады на рубашке Кости.
Была суббота, ленивый день - это название мгновенно укоренилось в семье с подачи Гоши. За окнами стояла поздняя весна, и даже в пасмурные дни в этом невозможно было усомниться: непрекращающийся с утра до ночи птичий гомон в раззеленевшихся кронах старых деревьев, заполнивший двор-колодец, не позволил бы этого ни на миг. Но сегодня было ясно, и плотные шторы, надежно оберегавшие сон обитателей спальни, едва сдерживали напор солнечных лучей.
Дина потянулась сладко, до боли в суставах, и обнаружила, что она одна в постели. Наверное, Костя отправляет Гошу в школу, решила она и улеглась поудобней, чтобы понежиться еще немного в остатках сна. Дина знала, что Костя придет разбудить ее или поваляться вместе с ней до полного пробуждения. Скрипнула дверь.
- Гошка в школе? - спросила она вошедшего Костю.
- В школе.
Она сбросила с себя одеяло и подалась к нему, стоящему в изножье с загадочной улыбкой и с руками за спиной, распахнула халат и приникла лицом к его обнаженному телу.
- Стоп-стоп-стоп! - принялся уворачиваться Костя от Дининых ласк. - Погоди. Рано еще.
Он раскинул руки в стороны, и Дина увидела в одной букет белых роз, а в другой бутылку шампанского. Она удивленно замерла и ждала объяснений.
Костя смущенно протянул ей розы:
- Пятнадцать лет, как-никак.
Дина с визгом упала на постель и заболтала в воздухе ногами. Костя скинул халат и присоединился к ней. Потом он открыл свою тумбочку, достал оттуда два старинных бабушкиных хрустальных бокала и маленькую бархатную коробочку. Дина наблюдала за Костей с восторгом, которого не могла скрыть.
В коробочке лежали две маленькие сережки с бриллиантами в форме капли. Когда они были пристроены на подобающем месте, Костя тронул кончиком пальца искрящуюся капельку на мочке Дининого уха и поцеловал Дину.
- Видишь, я больше не спрашиваю, можно ли тебя целовать.