- Да нет, это не я… это… Ну, я тебе потом все расскажу… Я сама не понимаю… Иногда вообще-то звонят из поликлиники, если я вовремя не приду на осмотр…
- Лека, господи, да что там у тебя происходит? Давай приезжай к нам - прямо сегодня!
- Я постараюсь. Пока, Нат!
- Я тебе с дороги позвоню! Никакую петрушку не пей, слышишь?
- Да, Натусь, спасибо, я так и думала… Я, может, приеду к вам… на днях…
Она прилегла обратно на диван, откинулась на подушке, хотела позвонить еще матери. Но Кира наверняка еще спит… Алена несколько секунд полежала, потом встала, пошла на кухню, сделала несколько небольших глотков минеральной воды. Вернувшись в комнату, она встала перед большим зеркалом и начала делать зарядку. Повернувшись в профиль, посмотрела, как у нее вырос живот. Так смешно, как будто он растет чуть вверх… Алена взяла полосатый мяч, подошла к стенке и начала катать его спиной.
- Петрушка с коньячком… Сам пей! - Она вдруг остановилась. - Сам…
Подошла к телефону, поискала в телефонной книжке номер и набрала его. Долго было занято, но Алена включила автодозвон и под громкие гудки продолжала делать зарядку. Наконец ей ответили:
- Да!
Она быстро сняла трубку:
- Простите, у вас… у нас в консультации есть мужчина-врач? Или медбрат?
- Чего-чего? - В трубке раздались короткие гудки. Алена перевела дух и снова набрала номер.
- Не вешайте трубку, пожалуйста, ответьте мне…
- Что вы хотите? - спросила регистраторша.
- Я хочу знать, работает ли в консультации мужчина - врач или медбрат… или практикант, я не знаю… Я не шучу, просто…
- Как фамилия?
- Моя? Ведерникова Алена… Владимировна.
- Да не ваша! Мужчины этого?
- Я не знаю… Просто мне звонил какой-то врач сейчас, из консультации…
- Нет у нас мужчин!
- Ни одного? Спасибо. А… а меня сейчас никто не вызывал на анализы? Никто не мог звонить?
- Ну, я же сказала, женщина! Не-ту! Вот дурные, а…
- Да, понятно, конечно… - Алена повесила трубку. - Понятно, что ничего не понятно…
Она подошла к полке, на которой стояла старая, послевоенная фотография очень красивой женщины. Женщина смеялась, и белые поля большой шляпы смотрелись бы ореолом, если бы на шляпе не было так много цветов… Бабушка так любила все яркое, веселое, солнечное… что не избавляло ее саму от периодических приступов хандры и недовольства жизнью… Но пролежав два дня с потрепанным "Графом Монте-Кристо" и отключенным телефоном, бабуля решительно вставала, отшвыривая книжку и вместе с ней свою хандру: "Хватит!"
Алена стояла, смотрела на фотографию и на себя в зеркале, висевшем на стене.
- Как ты, бабуля, орала мне всю жизнь? - вздохнула она. - "Р-радуйся, Аленка, р-радуйся! Ты - красавица!" Ничего не понятно, бабуля, в этой жизни. Но я - красавица! Да? Красавица! И умница!.. И сильная… - Алена потрогала живот. - Ты слышишь меня, мой маленький человек? Мама твоя - ужасно сильная! Как большой бегемот! Маму уже давно-давно не тошнит. Мама - такая умница… - Она пошла на кухню, взяла яблоки, морковь, начала чистить их, чтобы сделать сок. - Мама сейчас выпьет свежего соку и пойдет гулять, пораньше, пока машины не испортили нам с тобой всю экологию с природой… Мама никого не боится… Хочешь, мы с тобой опять потанцуем, мой малыш…
Алена села на стул в кухне, посмотрела на фотографию Дениса, которая стояла над плитой на полочке со специями. Потом взяла фотографию и спокойно убрала ее в кухонный шкаф между коробками с крупами.
- Так даже еще красивее стало, правда, малыш? Видишь, какая у тебя будет красивая кухня… У нас с тобой…
Она, стараясь не плакать, начала делать сок в соковыжималке.
- Мой малыш… Нам с тобой нужно еще столько сил, столько сил… Р-радуйся, Аленка, р-радуйся… - Алена остановилась на минуту и посмотрела в окно па качающиеся ветви деревьев. - Я твоего папу часто спрашивала: "Ты меня любишь?" Мне так важно было это услышать… А он отвечал: "Ессессьно! А то!" Или хрюкал… Я думала, что он стеснялся говорить… о любви… часто… А может, он просто ничего другого не мог мне сказать?..
Алена увидела, как у самой земли две крупные вороны дерутся, отлетая друг от друга на метр-два и снова слетаясь, стукаясь изо всех сил. Одна из них была явно сильнее. Вторая вдруг повернулась и, проковыляв несколько шагов, отлетела на приличное расстояние. Интересно, из-за чего они так разодрались? Алена присмотрелась и не увидела ничего ни на асфальте, ни в клюве у победительницы. Наверное, по моральным соображениям…
Нет, так не пойдет. Алена отвернулась от окна, вылила в высокий стакан сок с пышной оранжевой пенкой. Затем поискала музыку на радио, оставила программу, где звучала жизнерадостная детская песенка, и заставила себя подпевать.
- "Р-раз ступенька, два ступенька, будет ле-сен-ка!" - звонким, пронзительным голоском пел совсем юный певец, мальчик, похоже. А может, и девочка…
* * *
Денис поправил козырек желтой спортивной кепки, прикрывая глаза от бьющего солнца, и с силой ударил по мячу ракеткой.
- Оксанка! А ведь измены изменам рознь, правда? - Ему пришлось прокричать это, чтобы Оксана его услышала. Наверное, есть разговоры, которые проще кричать, а не вести. Вот сейчас остановись, подойди к ней… и все. И ничего не скажется.
Оксана с силой ударила по мячу, заставив его побежать в другой конец площадки, и тоже прокричала смеясь:
- Неправда!
Денис пропустил мяч, ему пришлось идти за потерянным мячом, поэтому он сказал вполголоса, не очень надеясь, что Оксана его услышит:
- Ты сама говорила: жизнь - это не только мощная эрекция…
Оксана, не дожидаясь, пока он подберет мяч, взяла из полной корзины новый ярко-желтый мячик и подала, все прекрасно услышав и отвечая ему так же весело, как и прежде:
- Дура была!
- Мне надо тебе кое-что сказать, - проговорил Денис, не обращая внимания на ее подачу.
Оксана взяла еще один мячик, снова подала и засмеялась:
- Не надо!
- Тут кое-какие обстоятельства…
Денис подкинул ракетку, поймал ее левой рукой и пошел на Оксанину половину площадки. Оксана взяла v него из рук ракетку, положила вместе со своей на землю и крепко обняла его:
- Да и черт с ними!
- Ты просто не знаешь… - Денис тоже обнял жену.
Оксана крепко обхватила его, прижавшись щекой к его плечу и целуя его.
- И знать не хочу…
Денис погладил ее по голове. Оксана в спортивных туфлях без каблука казалась беззащитным ребенком. Смешным неловким подростком, с большой попой, коротковатыми ручками в веснушках и маленькой головой…
- Слышишь меня? - Оксана смотрела на него снизу вверх. Это было необычно и, пожалуй, приятно. - Ты для меня важнее, чем… - Она запнулась, подобные объяснения были для нее непривычны. - Чем все мои магазины…
Денис засмеялся. Оксана вопросительно посмотрела ему в глаза. Вопрос у нее был только один. Денис поцеловал ее в лоб, потом в нос. Оксана тоже негромко засмеялась и вытерла ладонью капельки пота, выступившие у Дениса над верхней губой.
Вернувшись в номер, Денис пообещал Оксане:
- Загляну на огонек, не выгоняй, если что…
- Смотря что… - улыбнувшись, покачала головой Оксана и пошла в ванную.
Денис, услышав, что жена пустила воду, быстро прошел на балкон своей комнаты, прикрыл, как смог, дверь и набрал номер, который переслал ему Евгений.
- Шалом, - ответил ему мужской голос.
- Шалом, - машинально подтвердил Денис. Мужчина что-то спросил его, вероятно, на иврите, а может, и на арабском, кто б знал…
- Мне Лору! Можно Лору?
Мужчина что-то ответил, уже довольно резко. Денис испугался, что тот сейчас положит трубку.
- Кен ай… - попытался он сказать по-английски, - спик… Лора… агент… спешиал…
- Ноу! - заорал мужик.
Денис занервничал. Но должен же он как-то объяснить…
- Лора! Ло-ра! Намбер? Позвонить!
- Ноу!!!
- Вэйт! Подождите! Мобильный? Мобайл? - торопясь, стал спрашивать Денис, чувствуя, что тот его понял. - Намбер? Куда позвонить? Где она? Москоу? Израиль? Где?!
Мужик то ли кашлянул, то ли выругался на каком-то семитском наречии, вздохнул и сказал:
- Да хрена тебе лысого еще объяснять? Сказано - ни одной русской жопы тут нету и не было никогда! И в то же самое место засунь себе свою сраную Москву! Хазер! - и повесил трубку.
Денис, ошарашенный, аж крякнул:
- Ну, спасибо, Жека…
Он услышал, что Оксана прошла из ванной в свою спальню, о чем-то говорит с Маргошей. Сейчас позовет его… Но он вот совсем никак не готов теперь… ни на огонек заглянуть, ни на взбучку…
Денис подошел к краю балкона и посмотрел на крышу этажа ниже, выдающуюся террасой на несколько метров вперед. Теоретически можно бы было… А если на соседнюю лоджию? Он перегнулся через кованую решетку и увидел, что в номере убирает горничная, убирает основательно, все сдвинуто… Значит, толстый австриец с огромной, глыбообразной женой уехали. Они любили стоять на балконе, молча, обнявшись, и смотреть на море, а Денис смотрел на них и думал: "Неужели они друг другу нравятся? Ну, значит, нравятся… если так жмутся друг к другу…" Для него такое полное слияние двух человеческих существ всегда казалось странным и противоестественным, как, скажем, инородная пища - скользкие кусочки маринованной змеи, засахаренные жучки с хрустящими панцирями, густой травяной соус, в котором беспомощно плавают лягушачьи лапки, тонкие, нежные и совершенно отвратительные в качестве еды…
Мама когда-то очень давно ему сказала, когда он норовил залезать к ней ночью в постель с ледяными ногами из своей записанной кроватки:
- Не пытайся объединиться никогда и ни с кем. Не прилипай. Ни к мужчине, ни тем более к женщине. Даже ко мне. Человек рожден один и один умрет. И никто вместе с тобой на тот свет не пойдет.
Маленькому Денису это не было ясно, а было обидно и страшно. И непонятно, почему нельзя прижаться ночью к теплой, надежной маме, рядом с которой его не съедят прятавшиеся в ванной комнате и в шкафу голодные волки и призраки… Папа все равно храпит на диване в большой кухне, где можно встать и, не рискуя напороться на мамин суровый взгляд, залезть в трясущийся урчащий холодильник и схватить колбаски или с наслаждением проглотить недоеденную за ужином толстую, мягкую котлетку…
Мама и потом повторяла эту фразу - про одиночество рождения и ухода. В какой-то момент Денису показалось, что она не права. Жизнь - ведь это не подготовка к смерти. Смерть смертью, зачем думать про нее в десять, двадцать лет? Один он или не один умрет… Может, он вообще никогда не умрет…
И он пытался прилипнуть. К веселому другу Паше, с которым убегал с уроков и вместо музыкальной школы шел в кино, пролезая в кинотеатр через окно в туалете. Паша в девятый класс не пошел, стал за одно лето взрослым и чужим… К одной из своих сестер, которая первая взяла и уехала из их городка и даже ему не написала ни строчки, а ведь обещала взять его с собой… К отцу, раз мама не разрешала приближаться к ней… Но отец молчал. Только когда Денис садился около него и смотрел, как тот читает газету, или ест, или слушает радио, отец начинал молчать зло. Он яростно хрустел газетой, давился котлетой, снимал-надевал очки, ронял их… И Денис перестал к нему подсаживаться.
А потом он прилип к Оксане. Он знал, что Оксана не пойдет с ним вместе умирать, это точно. Но жить рядом с ней было лучше, гораздо лучше, чем одному.
И еще чуть позже в его жизни появился Эмиль. Вот Эмиль, казалось Денису в минуты слабости, и умер бы вместе с ним. А минуты слабости наступали часто, когда Эмиль смотрел на него своими темными влажными глазами, смотрел так, как будто знал о нем все. И что было, и что будет, и что придется преодолеть - вместе, вместе…
Мама ошиблась. Она просто не знала о жизни того, что узнал Денис. Что встречаются два человека и прилипают, как икринки. Она не встретила такого человека. И не могла понять, как можно ради друга, когда тому плохо, встать ночью, взять билет на самолет, прилететь в другой город, купить бутылку водки и позвонить в дверь…
Хорошо, что теперь Эмиль тоже постоянно живет в Москве. После смерти его отца, известного писателя, который думал на турецком языке, а писал на русском, прожив в России полжизни, Эмиль получил права на все его книги, издающиеся и переиздающиеся во многих странах мира. Что в них было, в этих полудетских книжках для взрослых, им обоим непонятно. Но какая разница? Эмиль имел теперь полное право не работать, заняться увековечением памяти отца и просто думать о жизни. Думать и говорить с друзьями.
Вспомнив Эмиля, Денис, как обычно, почувствовал тепло в груди. Странно, ни одна женщина не вызывала у него такого чувства. Разве что мама, и то очень давно… Он увидел, как уборщица в соседнем номере собрала кучу белья и понесла ее в коридор. Денис ухватился рукой за фигурную решетку, подтянулся, перелез через перила и спрыгнул на балкон соседнего номера. Даже если кто-то и видел… а может, он в гости к девушке идет…
Он быстро прошел по номеру, отметив, что тот вдвое меньше их апартаментов, и вышел в коридор, никем, похоже, не замеченный. Вот пусть Оксана теперь и думает, куда он делся… Маргоша скажет ей, что из двери он не выходил, ключ от его номера лежит со вчерашнего дня у нее на трельяже… Вряд ли ей придет в голову, что он, как пацан, полез на соседний балкон. Скорее он, чем-то очень расстроенный, взял и спрыгнул с четвертого этажа. Он же ранимый, эмоциональный…
Денис хорошо помнил, как однажды в детстве он боялся идти домой с двойкой. Учился он, очень хорошо, а тут… Двойку поставила математичка просто так, со злости, не за знания, а за прогул. Прогулял контрольную - изволь, получи свое. Она, оказывается, видела, как Денис бежал в расстегнутой куртке, оглядываясь, по школьному двору. Листья вдруг облетели, быстро, за пару дней, и все стало видно…
Он-то знал, зачем бежал. К самой старшей сестре должен был прийти жених, летчик… Как хотелось Денису увидеть настоящего летчика! В их городке, где было три частных машины и два рейсовых автобуса, ни летчиков, ни моряков, ни даже солдат он ни разу не видел. А тут - настоящий военный летчик!
Жених, правда, ни в тот день, ни после так больше и не пришел. Сестра плакала, мать ругалась, вторая сестра о чем-то шепталась со старшей, отец молчал и яростно ел. А Денис ходил и ждал, что сделает математичка. Вызовет маму в школу, напишет замечание в дневник или оставит его после уроков и будет воспитывать. Та сделала проще: влепила жирную, наглую пару. И расписалась рядом - элегантно, с завиточком. Математичка, которая всегда смотрела на него с удовольствием и радостью - он был такой способный, старательный…
Двойку Денис получил второй раз в жизни. Первый раз мать оттаскала его за уши так, что он лег спать в шапке - тяжелые, распухшие уши болели и мешали спать. Как же смеялись над ним мальчишки в школе, когда увидели его сизо-красные уши! Денис тогда хотел уйти. Вообще, совсем. От всех - куда-нибудь в лес, где нет даже лесника. Чтобы был только он и… и… какой-нибудь домик с едой, книжками, теплой печкой… И пусть бы там была добрая бабушка, которая бы его не трогала. А еще лучше - дедушка, глухой… Который бы смотрел на него добрыми глазами и улыбался… Всегда…
Когда Денис получил вторую двойку, за летчика, который забыл взять с собой сестру, он домой не пошел. Весь день гулял по городу, съел кем-то оставленную на скамейке в парке булку, зашел в маленький магазин и попросил водички, а продавщица дала ему чашку теплого чая, с соевым батончиком… Маленький хорошенький Денис в аккуратно зашитых мамой старых сестриных пальтишках с заплатанными рукавами вызывал у чужих людей жалость и симпатию.
К вечеру он замерз, но по-прежнему не знал, что скажет матери. Он просидел у подъезда своего трехэтажного дома еще час, пока совсем не стемнело. Потом взял и вырвал страницу из дневника и пошел домой. Переполошенная мать набросилась на него со слезами и кулаками - она уже обегала всех соседей, опросила всех мальчишек во дворе…
- Я ходил навещать мальчика из класса, мне дали задание, он заболел… - быстро произнес Денис, еще минуту назад не знавший, что ей сказать.
- Чем?! - вскрикнула та, схватившись за сердце.
- Корью, - неожиданно для самого себя сказал десятилетний Денис, недавно услышавший это слово.
Мать раскричалась, расплакалась, стала одеваться, чтобы бежать к классной руководительнице, ругаться с ней…
- Она не знала, чем он болеет, - тут же сообразил Денис, сам не зная как.
- Да? - Мать остановилась. - А что ж тебя послали? А? Почему тебя?
- Как отличника, чтобы я помог с новой темой… по математике…
- А как твоя контрольная, кстати? - спросила мать и, не дожидаясь ответа, полезла в его портфель за дневником.
- Еще не проверили, - небрежно ответил Денис, стараясь не отводить глаз.
В темноте маленькой прихожей мать не разглядела, что неделя в дневнике начиналась с пятого октября, а заканчивалась не десятым, а семнадцатым. Да ей и не пришло в голову смотреть…
Маленький Денис стоял и думал, как и куда он нарисует пятерку… Красная ручка у него есть, а вот нарисовать так, как пишут учителя - с размахом, ровную, летящую пятерку, с гладким круглым бочком, - вряд ли получится…
- Иди, Денечка, мой руки, и за стол… - сказала мать и потрепала его за щеку. - Вон как весь застыл… Не берегут отличников… Ты у меня умница…
Денис стоял, мыл руки вонючим черным мылом, которое мать покупала, экономя на всем. Они не так плохо жили, отец прилично зарабатывал на шахте, ни разу не спустившись вниз. Но мать собирала копеечку к копеечке, и по-другому не могла. Потом покупался новый шкаф, и она несколько дней была счастлива, а потом начинала копить снова.
Сейчас в зеркале он смотрел на свои уши, нормальные, не распухшие, красивые уши. Кровоподтеки так долго проходят, так долго напоминают всем, и тебе самому в первую очередь, что ты - побитый, униженный щенок, слабый и глупый. А сейчас он как будто повзрослел на год.
Из зеркала на него смотрел умный, чуть напуганный, не совсем уверенный в своей победе, но, кажется, победивший на сей раз мальчик. Почти что большой мальчик. Умный и хитрый. Чтобы быть хитрым, надо иметь смелость - так казалось Денису. Если ты трусишь - не соврешь так, как надо. Хитрый лис - разве он не смелый? Денису всегда очень нравились лисы во всех сказках, и так было жалко их в конце, когда какой-нибудь никчемный заяц или еж обводил-таки их вокруг пальца.
Выдержать мамин взгляд и ничем себя не выдать - это и есть смелость, понял тогда маленький Денис.
В гостиницу он вернулся только к обеду, заготовив несколько вариантов ответа на Оксанкины упреки.
Оксана не спросила ничего. Подошла к нему в ресторане, нежно обняла за плечи, потерлась носом о шею и тихонько спросила:
- Можно мне с вами сесть?
- И мне тоже? - Маргоша тоже постаралась говорить тихо и вздохнула ему прямо в ухо.