* * *
Алена лежала на низкой кушетке, а худенькая врач быстрыми привычными движениями измеряла объем ее живота поверх тонкой блузки. Медсестра записывала все показания, подперев густо накрашенное красивое лицо полной рукой.
- Так… Пиши - девяносто восемь… - Врач слегка улыбнулась Алене. - Активно растем. Сколько ты набрала?
Медсестра ответила за Алену:
- Двести граммов за две недели.
Врач Елена Ивановна опять улыбнулась Алене:
- Молодец, можно еще. Жидкости пьешь не много?
Та вздохнула:
- Стараюсь.
- Старайся, старайся, чтобы ноги не начали отекать… Она послушала короткой толстой трубкой живот Алене:
- Вот сердце у нас стучит, ровненько так… Молодцы, девочки…
Алена даже чуть приподнялась на кушетке:
- Почему "девочки"?
- Потому что ты и дочка… Мне кажется, что у тебя дочка. Ты определяла пол уже?
- Нет еще. А мне кажется, что мальчик.
Медсестра Ира заметила со своего места:
- А женщины всегда первого мальчика хотят. И папы тоже. А потом девочек обожают. Твой-то, кстати, тут приходил, справлялся - как да что. Когда, почему, какие сроки… Заботливый такой. Говорит, что ты сама ничего не рассказываешь, боишься, что он тебя разлюбит, мол, мужчины не любят наших женских подробностей… Кстати, это правда…
Алена слушала медсестру сидя на кушетке, свесив босые ноги. Сначала она не могла взять в толк, что та говорит, потом ей стало не по себе.
- Мой?
- Ну да. Симпатичный такой…
- Приходил сюда? А когда? Не может быть…
Медсестра переглянулась с врачом. Та, чуть нахмурившись, покачала головой. Она старалась никогда не вдаваться в семейные сложности своих пациенток, особенно ждущих ребенка. Ровно у половины будущих мамочек как раз в это время горячо любимый муж неожиданно встречал мечту всей своей жизни, еще от него не беременную, или резко увеличивал собственную норму горячительных напитков, или же вдруг вспоминал, что в первой семье у него тоже есть сын, и начинал запоздало ездить к нему, раза четыре в неделю, оставаясь далеко за полночь почитать книжки бедному мальчику…
Медсестра же, не обращая внимания на знаки Елены Ивановны и явное смущение Алены, продолжала:
- Да вот… пару дней назад. Или раньше, перед выходными… Молодой, мальчишка совсем…
- Молодой?
Елена Ивановна обернулась к Алене, так и сидящей на кушетке.
- Так, ладно, Алена… - врач взглянула на лежащую перед ней обменную карту, - Владимировна. Иди-ка сюда. Присаживайся. - Она полистала карту. - А ты, кстати, ПП-тест делала? В десять недель?
- Нет, кажется… А что это?
- Что ж ты? В таком возрасте рожаешь и не делала? Сейчас я тебе направление дам. Делается дважды, в десять и в семнадцать недель. Так, у тебя сейчас сколько? - Врач опять посмотрела карту.
Алена растерянно ответила:
- Уже двадцать недель… А зачем это?
Врач покачала головой:
- Вообще-то поздно теперь… Но все же сходи, может, сделают. Сдашь кровь. По этому тесту проверяется… - она взяла листочек и стала писать направление, - нормально ли развивается мозг у плода… Нет ли, - продолжая писать, она неторопливо объясняла Алене, - отклонений умственного развития, дебилизма то есть.
Алена в ужасе слушала ее, глядя, как та быстро и непонятно, как будто не по-русски, строчит направление.
- Ой…
Елена Ивановна кивнула:
- Ну да, ну да… А то пока вы в догонялки с твоим гм… мужем… играете… там у тебя неизвестно что может быть…
- Да господи… Ну и что делать? В случае, если…
Врач отдала ей листочек с направлением и обменную карту:
- Ты сделай анализ сначала, а потом волнуйся. Может, уже и делать не будут - срок такой. - Она посмотрела на медсестру Иру. - Что-то мы это упустили…
Та, пожав плечами, опустила глаза и начала перебирать карты других пациенток. Елена Ивановна улыбнулась Алене:
- Так, ладно, все, иди. Пока у тебя все в норме. Кровь теперь хорошая, но пей вместо воды сок гранатовый или яблочный, только натуральный, ешь курагу, печенку, если есть такая возможность… - Она взглянула на Алену. - Приходи к нам вовремя, не задерживайся. Через две недели. - И врач нажала кнопку вызова другой пациентки.
Алена обернулась от двери:
- Конечно. До свидания, Елена Ивановна… Спасибо…
Когда Алена вышла, врач заметила медсестре:
- Между прочим, мальчишка тот просил ничего не говорить ей. Помнишь?
Ира махнула рукой:
- Да помню! Пошел он! Прибежал чего-то, всполошился… Может, он раньше не знал? - Не обращая внимания на другую пациентку, уже зашедшую и севшую перед врачом, она продолжала: - Говорил, что она с ним не хочет общаться… Не верится как-то…
- Да, хорошая девочка… жалко… что-то у нее не в порядке, чувствую… Всегда так… А! - Она тоже махнула рукой.
Елена Ивановна знала - не разобраться, даже не стоит пытаться. Родится ребенок, пройдут первые тяжелые недели и месяцы, и почти все из сбежавших, запивших или загулявших пап вернутся обратно, хорошо если не успев за это время еще где-то кого-то осеменить. Оскопить бы их всех, оставить две-три тысячи племенных жеребчиков на весь мир… Да замысел не тот, Создатель не так придумал. Прав ли, ошибся ли… Ему виднее, если Он еще следит за результатами своих лабораторных работ… Врач вздохнула и взглянула на терпеливо ждущую пациентку:
- Слушаю вас…
* * *
Портье с улыбкой открыл дверь большого автомобиля, остановившегося у входа в гостиницу. Грузная женщина с неожиданной для такого телосложения грацией вылезла из машины, придерживая на голове легкий оранжевый шарф, из-под которого выбивались густые черные волосы. Ни на кого не глядя, она прошествовала ко входу. За ней спешил молодой человек, на ходу делавший знаки носильщику у входа.
Женщина энергично вошла в вестибюль гостиницы. Она протянула деньги гиду, нимало не заботясь, смотрит ли он в это время на нее. Вприпрыжку бегущий рядом с ней молодой человек еле успел подхватить купюру.
- Дай, пожалуйста, всем, кому надо, - носильщику, шоферу… - сочным, низким голосом проговорила она. - И где же моя малышка ходит, а, Боря?
Борис приладил аккуратные очки у носа и тоже огляделся, вежливо улыбаясь:
- М-м-м… Момент, Жанна Михайловна… я принесу заполнить guestcard. - Его слабый голос как будто чуть окреп, неожиданно нырнув на английском слове куда-то в глубь тщедушного тела гида. - Присядьте, пожалуйста, пока на диванчик.
Жанна опустилась на очень низкий желтый диван, охнув и откинувшись на пухлые ярко-синие подушки.
- "Гесткард"… лишь бы выпендриться… - Наконец она заметила выходящую из лифта Оксану и радостно замахала ей рукой. - Не прошло и двух часов!
На ее голос обернулось сразу несколько человек. Жанна протянула свой паспорт подбежавшему Борису.
- А ты-то что переполошился? Я не тебе… Заполни сам… гостевую карточку, а я распишусь.
Гид улыбнулся, показав мелкие чистенькие зубки:
- Конечно, Жанна Михайловна.
- И меньше выпендривайся.
Борис слабо улыбнулся и стоял, как будто не в силах уйти из-под взгляда Жанниных темных, чуть навыкате глаз, пока та ему не махнула:
- Ну, иди уж ты, ради бога… - Глядя, как тот, чуть склонив аккуратно подстриженную голову с редкими черными волосами к одному плечу, спешит к стойке администратора, Жанна негромко добавила, вздыхая: - И что ж тебя угораздило в сопроводилки-то попасть, такого… А ручки-то… холеные… и шейка-то слабая какая…
Она прицокнула языком, проводив взглядом Бориса, и широко раскрыла объятия навстречу Оксане. Та подошла, запыхавшись, и поцеловала подругу в большую мягкую щеку, сладко пахнущую любимыми Жанниными духами "Цветок от Кензо". Сильный, сладкий, на одной ноте, устойчивый запах настойчиво вытеснял все остальные запахи вокруг. Жанна сгребла маленькую Оксану в охапку и посадила рядом с собой. Та засмеялась, прижавшись к плечу подруги.
- Как добралась?
- Да уж… Насилу собралась, насилу добралась, - Жанна тоже засмеялась, - насилу в самолете покушала… дряни всякой… Тут как кормят?
- На убой! - Оксана вздохнула, достала тоненькую пачку сигарет, покрутила ее и убрала обратно в сумочку. - Кусок только в горло не лезет. - Она снова достала пачку и быстро закурила.
- Что? Опять двадцать пять? Орел наш в грусти и тоске? Я так и поняла, когда ты мне вчера сказала: "Все хорошо". Таким тоном говорят: "Все час как померли…" Ну и что на этот раз?
- Ой, Жанка… Сейчас пойдем, я тебе расскажу, надо посоветоваться. - Оксана положила маленькую ручку с ровненькими матово блестящими ноготками на огромную, тоже холеную и мягкую, руку подруги. - Хорошо, что ты приехала.
- Ну, это кому как. Мне пока не очень… - Жанна махнула рукой подошедшему к ним и остановившемуся на вежливом расстоянии Борису: - Давай! Иди сюда… - Взяв у него свой паспорт и карточку гостя, она тут же вернула ему кучу туристических проспектов, которые Борис сунул ей вместе с паспортом. - Убери это и не приставай больше ко мне. Я к подруге приехала, а не мотаться, башку свою под пули подставлять у вас тут. И что тут смотреть можно, кроме моря… Номер на каком этаже?
- На третьем, - корректно улыбнулся Борис, торопливо запихивая проспекты в большую папку.
Жанна спросила Оксану:
- А у вас?
- На четвертом.
- Поменяй на четвертый.
- Жанна Михална… Боюсь, там только Royal apartments.
Жанна досадливо поморщилась:
- Слушай, Боря, давай вот без этого, говори нормально.
- Пардон, королевские апартаменты.
- Да ладно уж, здесь - и королевские! В общем, что там есть, то и бери. Я тебя прошу, вот тебе деньги, - она дала ему толстую пачку купюр, - доплати сколько надо прямо сразу наличными, себе возьми полтинник… Помнишь еще, что такое полтинник?
Борис слабо улыбнулся, совершенно смятый Жанниной уверенностью и мощью.
- Больше не бери, остальное мне принеси. За этот полтинник знаешь что надо делать?
Молодой человек неуверенно кивнул.
Жанна громко объяснила:
- Русских уважать! Великую нацию! Ясно? У нас и без ваших выкрутасов все сложно. Пока ты здесь дурака валяешь, знаешь как все изменилось? О-о-о… я тебе потом отдельно расскажу… И этим скажи, быстроглазым, за стойкой, чтоб обращались ко мне на хорошем русском языке. Я отдыхать приехала. Иди уж, пожалуйста, не тормози. - Она обернулась к чуть съежившейся от ее напора подруге. - Сервис… Полчаса торчим в вестибюле. Новые "Жигули" утоплю, считай, в здешнем море за неделю отдыха.
Оксана засмеялась:
- Здесь ничего не тонет…
Жанна, наблюдая, как Борис послушно встал в конец образовавшейся очереди у стойки, негромко проговорила:
- Дерьма, значит, много…
Глава 5
После утренней службы Алена не торопясь складывала ноты, кивая последним уходящим певчим. В церкви уже почти никого не было. Сегодня во время службы она поймала себя на странной мысли: входя в церковь, она как будто чувствует себя под защитой. Может, так оно и есть? А вот есть ли на свете человек, способный убить в церкви? Алена тогда вздрогнула от собственной мысли и постаралась сосредоточиться на словах священника, который говорил о грехе прелюбодеяния и наказании за него. Очень кстати…
Проходя мимо иконостаса, Алена мельком бросила на него взгляд, на секунду отвернулась, потом снова повернула голову, словно кто-то ей это приказал. Как хочется верить так, как верят бабушки в чистых платочках… Но это невозможно. Бабули верят в реальных, очеловеченных богов, ангелов, угодников, наивно и просто.
Где-то в космосе есть место, где собрались все угодники кряду и раздают бабулям по их делам - бабе Таисии вернули потерянные очки, а у бабы Шуры отобрали две сотки на даче… Кто-то из их ровесников не верит совсем, и тем гораздо хуже, страшнее. Позади - недостроенный, несбывшийся коммунизм, впереди - черная яма смерти. А у бабы Таисии и подружки ее Шурки души полетят на небо, их там ждут, привечают да знаки всякие подают. И не оставят, когда телу совсем невмоготу станет таскать душу по земле.
У Алены раньше была подруга Яна, которую она знала с раннего детства - их родители снимали рядом дачи в деревне Петрово-Дальнее, в сторону от Волоколамки. Теперь там проходит Новорижская трасса и громоздятся особняки один краше и богаче другого, а раньше мальчишки гоняли петухов по канавам и рытвинам. Они и в Москве жили с Яной в одном районе и пошли в одну и ту же школу. Алена дружила с Яной почти тридцать лет. Это как раз Яна посоветовала ей три года назад пойти в эту церковь, чтобы практика в пении была, да и деньги здесь неплохие платят.
После школы Яна, как и Алена, хотела поступить в Гнесинский институт, но не попала, закончила только музыкальное училище. Голос у нее был слабоватый, а желание петь - огромное. Яна неожиданно увлеклась фольклором, стала ездить по деревням, собирать забытые песни, записывать голоса старушек с их дребезжащими, бесконечными напевами. И увлеклась еще и религией, бабушкиной, наивной и безыскусной.
По воскресеньям Яна меняла джинсы на длинные юбки, надевала большой цветастый платок и шла в церковь, стояла там всю службу, возвращаясь домой совершенно просветленная, с верой в себя, в Бога, который ее не оставит ни при каких обстоятельствах, с новыми друзьями, тоже верующими или церковными служками. У нее постепенно появилось и несколько знакомых, которых она одинаково называла "мои друзья", среди священников.
Это все не помешало ей найти хорошую работу на телевидении и встретить человека своей мечты вовсе не в церкви, а далекого от этого мира. Он был весел, голубоглаз, остроумен и не так давно женат. Яна стала жить с ним в открытую, случайно забеременела, родила ребенка, потом - второго… Ее друг никогда не скрывал, что любит свою жену и подрастающего сына и вовсе не намерен ломать привычную жизнь. Но Яна упорно ходила на исповеди, рассказывала обо всем батюшкам, просила совета, как сделать так, чтобы не грешить, то есть жить не во грехе, а повенчаться с этим чужим мужем. И что-то такое, вероятно, она находила в их наставлениях, что, страшно довольная, мчалась домой, учила детей петь духовные стихи, водила их к причастию и очень возвышенно относилась к своему собственному чувству. Прощая очевидные измены своего друга, измены со многими другими женщинами, она все выше возносила их отношения, не допуская и малейшего сомнения в своей правоте и праве на счастье.
Алене с годами стало все труднее поддерживать разговоры с Яной, которая в любом затруднительном случае ссылалась на Бога, при этом ведя совершенно светский образ жизни, пробивая любыми способами себе дорогу в жизни. Теперь Яна работала в шоу-бизнесе, имела престижную, новомодную профессию стилиста, человека, обладающего способностью из любого невзрачного парнишки, который не нравился никому в школе, сделать притягательный образ, вожделенную мечту миллионов…
- Наконец наш-то, кажется, к нам прибился. Уже третий раз ночует на этой неделе, - однажды радостно поделилась Яна с подругой.
- Он ушел из дома? - спросила Алена.
- Да… Живет пока один… Ну, надеюсь, теперь уже никуда не денется!..
"А может быть, как раз наоборот?" - подумала Алена, но не стала расстраивать подругу. Вместо этого, она спросила:
- Ну а как же его жена и сын?
- Откуда я знаю? Почему я должна о них думать? У меня есть свои дети, и им нужен отец. Наверно, я все-таки о них должна заботиться, правда?
- Тебе не жалко ее, Янка? Представляешь, как это ужасно - когда муж, с которым прожила пятнадцать лет, собрал вещи и ушел…
- Ты-то откуда знаешь? - засмеялась Яна. - И потом, с чего я должна ее жалеть? Если мужчина уходит, виновата сама женщина, значит, мало любила, не так любила…
- Ой, Янка, не знаю… Им же все надоедает - и если их любят, и если не любят… Уходят просто к чему-то другому, или к свободе, или просто потому, что теперь ведь можно уходить, хоть каждый год женись да уходи, когда надоест, - никто особо и не осудит…
- Саша ушел ко мне! К моей любви! Когда понял, что никто его так не любит!.. Моя любовь его спасет!.. Сейчас сделаем ремонт, и тогда он к нам переедет насовсем.
- Ну, ясно, - вздохнула Алена.
- Ты знаешь, - вдруг неожиданно сказала Яна, - а ты мне просто завидуешь.
- Ты что, Янка? - растерялась Алена. - Как ты можешь…
- Конечно завидуешь! - настойчиво продолжала та. - Меня любят, а ты - одна. И уже всем понятно, что не придет к тебе твой Денис. Никогда не придет. Не смогла ты ему дать того, что ему нужно. И с карьерой у тебя - никак. А меня каждая собака знает на телевидении, и любая новая певичка стремится ко мне попасть, потому что я из прыщавой пустышки сделаю звезду, по крайней мере, она будет похожа на звезду, когда ее выпустят поскакать пять минут на экране. А что еще надо? У меня - деньги, слава…
- Остановись, Янка, прошу тебя…
- Нет уж, послушай. Кто-то должен тебе сказать правду о тебе самой, не так ли? Так вот. У меня - все: роскошная работа, мужчина, который меня обожает, поклонники, будущее, прекрасные дети, а у тебя…
Алена представила, как подруга сидит сейчас в своей огромной захламленной квартире на самом краю Измайлова… Стол, как обычно, уставлен чашками с недопитым за два дня чаем, пол плотно завален детскими игрушками, вещами, ботинками… И на всех стенах - многочисленные Янкины фотографии: она с разрисованными поп-звездочками, она с телеведущим музыкального канала, она, беременная, в Париже, в открытом купальнике, второй раз беременная, на лыжах в Австрии… И много фотографий, где она со своим любимым Сашей. Янка хохочет, и Саша тоже улыбается, теребя по привычке редкую рыжеватую бородку и глядя чуть в сторону…
Алена сама положила трубку, и больше они не общались. У человеческих отношений есть свой срок, вот как, например, у растений, думала Алена. Есть яркие однолетники, не переживающие одной-единственной зимы; есть красиво цветущие двулетники, которые при большом старании могут вырасти и на третий год, только цветки у них потеряют свою прелесть, станут меньше и проще по цвету. А есть цветущие две недели в лето многолетники с мощной корневой системой. Чтобы выкопать такой цветок, надо брать большую лопату… Но и они не живут вечно. Вот разрослось рядом деревце, прикрыло большими ветками этот цветок, стало меньше света, появились новые насекомые - и он стал чахнуть, болеть и, наконец, погиб.
Каждый раз, вспоминая о Яне и об их разрыве, Алене становилось грустно и больно. Подруга предала в неподходящий момент, если только бывает подходящий момент для предательства. Но она дралась за свое счастье, дралась неистово, отчаянно, и тут уж было не до подруг. Тем более Алена всегда невольно напоминала Яне, что, кроме борьбы, может быть и другой путь, может, не столь сладостный…
Алена так и стояла напротив алтаря. Большая, темная икона Христа Спасителя притягивала взгляд, требовательно и страшно. Алена не могла отвести глаз, хотя видела ее уже десятки раз. "Она как царственная особа. Ты никогда не можешь заговорить с ней первым. Жди, пока она заговорит с тобой". Так вот что имел в виду Шопенгауэр, когда говорил эти загадочные слова. Казалось бы - чего ждать, подходи к иконе и говори, проси. Да разговор-то ведь - это когда говорят двое, по крайней мере, один внимательно слушает, внимает…