– О нет, – засмеялся Ри, – но они заставляли участвовать своих кавалеров. Те не хотели, но дамы пообещали их поцеловать, и им пришлось подчиниться. Один разодетый в пух и прах господин даже пытался залезть на шкаф. Я специально много смотрел в ту сторону. А потом другой господин хотел меня подкупить и обещал две тысячи марок за расписку!
– И ты не согласился?
– Нет, тогда бы игра закончилась и снова стало бы скучно. Мне очень понравилось, что дану придумал такую игру.
Кухарка, чопорная, уже не молодая женщина, покачала головой:
– Когда же он наконец успокоится?
– Он не успокоится, пока такие проделки сходят ему с рук, – донесся из коридора резкий голос Эвретто. – Пока другие позволяют ему так с собой обращаться…
Ри обернулся и быстро отошел в сторону, пропуская камердинера к столу.
– Но как можно ему не позволить? Он ведь дану Гергос, – философски заметил второй лакей, до этого молчавший.
– Мне кажется, он очень злой, – прошептала служанка.
– Он и есть злой, – подтвердил Эвретто.
– Это неправда!
Ри едва не расплескал молоко.
– Дану совсем не злой! Он выкупил меня!
Кухарка улыбнулась немного сочувственно.
– И ты думаешь, он сделал это из жалости?
– Щенок пытался ограбить господина, и, должно быть, это показалось его светлости забавным. Вот увидишь, через неделю ты снова окажешься на улице, – пообещал Эвретто.
Кухарка с сожалением кивнула.
– Хозяин очень непостоянен. Сегодня он приближает одних, завтра – других. Наслаждайся тем, что имеешь сейчас, мальчик. Хочешь еще булочку?
Ри упрямо мотнул головой.
– Вы не правы, – повторил он. – Вы просто его не понимаете.
– А ты, выходит, понимаешь! – прищурился Эвретто. – Только вчера встретил, а сегодня уже знаток!
Ри недобро посмотрел на него, но ничего не сказал. Кухарка снова вздохнула и, вытерев руки полотенцем, опустилась на стул.
– Садись, мальчик, и послушай, что я тебе скажу. Меня зовут Налана, и я работаю в семье Гергосов уже тридцать лет.
Ри не хотел ничего слушать, он мечтал поскорее уйти наверх и найти хозяина. Почему дану еще не позвал его? И что толку разговаривать с этими людьми, если они даже после тридцати лет не поняли, кто такой дану Гергос? Они считали его злодеем! Вот глупость!
– Я пришла, чтобы устроиться на кухню в поместье Гергосов в Анкъере, когда нынешнему хозяину было всего семь лет. Он был вторым сыном, младшим, нелюбимым. Я не умаляю вины старого хозяина, он часто был несправедлив к мальчику, но и тот уже тогда отличался тяжелым характером. Он любил делать все назло указаниям отца и находил смешными и забавными довольно странные вещи. Однажды он забрался на чердак, в самый дальний угол, и не выходил, сколько бы его ни звали. Его матушка выплакала себе все глаза, слуги сбились с ног, разыскивая господина Окъеллу, а он до самого вечера сидел на чердаке и наблюдал, не выходя, даже чтобы поесть. Он спустился лишь поздним вечером, когда совсем стемнело. Сказал, что не слышал, чтобы его звали.
Кухарка всплеснула руками, но Ри рассказ не впечатлил.
– А его звали? – спросил он.
– Конечно! И матушка, и слуги, даже я, признаюсь, окликнула несколько раз, надеясь, что если сумею его разыскать, то хозяин подарит мне несколько марок на новое платье.
– А сам дану Гергос, я имею в виду, отец нашего дану, он звал?
Налана недовольно глянула на Ри.
– Ну конечно! Он очень волновался.
Ри вздохнул. Ковыль тоже злился, когда ему задавали неудобные вопросы.
– Но это еще что, вот когда господин Окъеллу вырос, он провернул шутку похуже.
Молчаливый лакей кивнул, будто вспоминая. Даже Эвретто неодобрительно качнул головой. А Ри еще сильнее захотелось уйти.
– Когда господину Окъеллу исполнилось семнадцать, хозяин решил его женить. Девушка жила неподалеку. Благородная семья, приличное состояние, да и на вид очень ничего. Я сама ее только один раз видела, да и то через вуаль, но мне она показалась очень хорошенькой. Тихая, воспитанная. Чего не жениться?
– Дану отказался?
– Если бы! – почуяв интерес публики, кухарка снова оживилась. – Он не спорил и не шумел, как бывало раньше. Даже слова не сказал против. Отец привез невесту – ох, если бы Тавох не украл мою память, непременно бы вспомнила ее имя! – и она две недели жила в поместье. Они с господином Окъеллу сразу друг другу понравились. И как хорошо они смотрелись вместе! Он, уже тогда высокий, широкоплечий, и она рядом с ним, маленькая и тихая, как мышка. Слова поперек не скажет, только кивает и слушает внимательно.
– Должно быть, дану с ума сходил от скуки.
– Ну тебя! – недовольно цыкнула кухарка. – Да он в ней души не чаял. С ума сходил от скуки – эвон чего выдумал! Сиди уж и молчи, раз ничего умного сказать не можешь.
Ри промолчал.
– И что же? – спросил второй лакей.
– А то, что дело к свадьбе, уже и Дочь Эйры пригласили, чтобы брак освятила, и служителя Керпо позвали для благословений, все собрались – а погода тогда стояла прекрасная, разве что жарко чуть-чуть, молоко от жары едва не скисло все, уже думали в город кого посылать… Да лучше бы и скисло, чем так, как вышло. Все собрались, ждут, а господина Окъеллу нет. Послали слуг – нет, говорят, господина в его комнате. И одежды его нет. Пропал.
– На чердаке смотрели? – не удержался Ри.
Кухарка смерила его грозным взглядом.
– Ход на чердак еще после того раза заколотили, – мстительно ответила она. – Сбежал твой драгоценный дану Гергос. Оставил гостей, невесту, отца с матерью – и сбежал, Тавох лишь знает куда. Но, думается мне, сюда, в Тобрагону. Кажется, поминал как-то, что двадцать лет назад уже бывал в Каргабане. И что ты на это скажешь?
Ри пожал плечами.
– Наверное, у него были причины.
– Причины! Ветер в голове, а не причины у него. И ни сочувствия, ни человеческого тепла, ни любви. Пожалел бы хоть несчастную девушку или родителей. Вот уж кто исстрадался!
– И что с ней стало?
– С кем?
– С невестой.
– Вернулась домой. И так и не вышла ни за кого замуж.
– А дану?
– Что дану?
– Он потом женился?
– Нет! Так и остался холостым: ни жены, ни наследников. Хотя, видит Керпо, женщины на него так и вешались.
– А вы откуда знаете? Вы с ним ездили?
Кухарка аж подпрыгнула на месте от возмущения.
– Да с ним разве что Тавох ездил, да и то лишь тогда, когда не брезговал. Когда хозяин-то старый умер в прошлом году, господин Окъеллу вернулся и стал всем заправлять. И видно по нему было все: и как он на женщин смотрел, и как с людьми обращался. И смеялся все так же неприятно.
– Непонятно.
– Что?
– Ничего, ничего. Вам показалось.
Чтобы спрятаться от злых глаз кухарки, Ри сделал вид, будто пьет молоко, хотя чашка уже давно опустела. Эти люди действительно не понимали Гергоса, и все непонятное было им неприятно.
– Ну, вот я и говорю, – снова заворчала Налана, – что не успокоится он никак. И нескольких месяцев не прошло с его возвращения, как снова собрался уезжать – сюда вот. Половину слуг забрал, оставив поместье полупустым, здесь дом купил – а зачем? Все же видят, что тошно ему здесь. Но это характер такой, неусидчивый. И вот попробуй еще что-нибудь сказать, – она бросила на Ри недобрый взгляд, но тут же переменилась, вздохнула: – Жалко мне тебя, мальчик. Такой еще молодой, что же с тобой станется?
Ри, порядком уставший от всей этой показушной жалости, отодвинул кружку. Только он встал, в глубине дома зазвонил колокольчик. Молчаливый лакей тут же засеменил трусцой из кухни, Эвретто замер, прислушиваясь. Кухарка в последний раз вздохнула и снова взялась за дело. Ри застыл на пороге.
***
У Окъеллу Гергоса болела голова. Он отказался от завтрака и, несмотря на поздний час, не торопился вставать с постели. События прошлой ночи вспоминались урывками – особенно то, что произошло уже после возвращения от Албэни. Гергос помнил, как вернулся в спальню и как Эвретто помог ему раздеться, потом он приказал камердинеру принести крепленого вина… дальше все терялось, как в тумане.
Должно быть, он напился, как не напивался уже очень давно. Слишком давно – воспоминания притупились, а может, сказывался возраст, и то, что сходило с рук в двадцать лет, уже не было таким приятным в тридцать семь. И теперь, лежа под тонким одеялом и рассматривая резной потолок, Окъеллу Гергос клялся, что никогда больше не притронется к вину. И даже сидр станет обходить стороной.
Так что же он натворил? Смутно помнилось, что он говорил с кем-то, с женщиной… с Эйръяртой, богиней судьбы? Да, кажется, именно с ней он спорил полночи и ей же давал какие-то обещания, когда за окном забрезжил рассвет. Вот только в чем клялся? Обнаружив, что чашка, стоящая рядом с кроватью, опустела, Гергос нетерпеливо задергал сонетку.
– Принеси еще воды, – приказал он вошедшему лакею.
– Да, господин.
Стоит ли вспоминать? Вроде из комнаты он не выходил, значит, о причудах его воображения никто больше не знает. Это немного обнадеживало. Если бы еще не так болела голова! Кажется, на день были какие-то планы. Но какие? Когда лакей вернулся с новой чашкой, Гергос снова разлепил пересохшие губы:
– Почта пришла? Принеси.
Вместо лакея, с бронзовым блюдечком, на котором лежало несколько карточек и конвертов, вошел Ри. И тут Гергос вспомнил, о чем говорил с богиней и в чем клялся. Также стала понятна и причина, по которой он отправил Эвретто за вином. Ри. Подарок самого Тавоха, не иначе.
Гергос прикрыл глаза и поманил мальчика к себе.
– Вы уже завтракали, дитя мое?
Ри чуть поморщился.
– Да, дану.
– Вы что-то хотите мне сказать?
– Нет, дану.
Гергос жестом приказал ему сесть рядом.
– Я полагаю, вы умеете читать? Взгляните, кто уже успел осчастливить меня своей корреспонденцией.
Ри охотно взялся за письма.
– Толстый конверт от некой Л. Дакару, тонкий, – Ри поднял письмо и посмотрел его на просвет, – лишь наполовину исписанный листок от его сиятельства Албэни, карточки от господина Прейро, Салавэ и… его светлости Коварэна.
Гергос на него не смотрел, он запрокинул голову и неотрывно наблюдал за узором на потолке.
– Прочти, чего хочет его светлость Коварэн.
Зашуршала бумага, Ри перевернул карточку.
– Он извещает вашу светлость, что имел честь заходить к вам этим утром и надеется встретить вас сегодня в клубе.
– А остальные?
– Господин Прейро приглашает вас на ужин, а господин Салавэ надеется, что вы присоединитесь к пикнику, который состоится завтра в полдень.
Гергос закрыл глаза и удобнее устроился на постели.
– Открой письмо от госпожи Дакару и прочти.
Снова шелест, потом молчание.
– Ри?
– Я… я не могу, дану.
– Почему? Разве у нее плохой почерк?
– Нет, дану, просто… – Ри вздохнул. – Письмо начинается так: "Мой дорогой Онсо, вот уже три дня прошло с нашей последней ночи, а мне до сих пор кажется, что я ощущаю на губах..." Пожалуйста, дану, я не могу.
– Переверни страницу, прочитай в самом конце, чего она хочет.
– Здесь три страницы, дану.
– Тогда переверни их все.
– Ммм… она приглашает вас в свое загородное поместье Уланду.
Гергос промолчал. Ри, судя по звукам, сложил письмо и убрал его обратно в конверт. Несколько минут в комнате было очень тихо. Потом Ри не выдержал.
– Дану? Вы спите?
– Нет.
– Вы не хотите узнать, о чем пишет его сиятельство?
– Я и так знаю. Он обнаружил в своем кармане расписку и прислал новую – свежую и не помятую. Порядочные люди такие предсказуемые! Прикажите, пусть кто-нибудь отправит ее обратно. Не вскрывая конверта.
– Сейчас, дану!
Мальчишка чуть ли не бегом выскочил из комнаты. И Гергос остался наедине с непростым выбором. Встреча с Коварэном? Пикник? Или истосковавшаяся Линая Дакару? Казалось бы, Эйръярта еще прошлым вечером выразилась достаточно ясно, но Окъеллу Гергос никогда не доверял богам. И особенно – богиням.
Вернувшийся Ри снова уселся на кровать рядом с ним.
– Что ты думаешь?
– О чем, дану?
– Что мне делать?
Гергос наблюдал за мальчиком, полуприкрыв глаза. Ри задумчиво осмотрел разложенные на блюдечке письма.
– Я думаю, – начал он, – вам стоит принять приглашение госпожи Дакару.
– Почему?
Ри пожал плечами и отвел взгляд.
– Хорошо, – с деланным равнодушием ответил Гергос. – Позови Эвретто.
На этот раз Ри не торопился уйти. Он аккуратно сложил письма, медленно встал и поплелся к двери, будто ожидая, что его вот-вот окликнут, остановят. Гергос промолчал. Эйръярта решила.
ГЛАВА 5. УЛАНДУ
Сборы заняли полдня. Большую часть этого времени дану Гергос не выходил из комнаты, и лишь ближе к вечеру его высокая, затянутая в бордовый бархатный халат фигура наконец показалась в гостиной. Дану выпил чаю с печеньем, а затем приказал Эвретто принести его костюм для верховой езды. Весь багаж – сундук, пять коробок из плотного картона и куль непонятной формы – погрузили на повозку, карету отдали кухарке и старшей горничной, а сам Гергос в сопровождении камердинера и пажа собирался ехать верхом.
Когда Ри принесли его новую одежду – она больше походила не на ливрею слуги, а на костюм богатого господина, пусть и выполненный в цветах Гергосов, – он не сдержал восторженного вздоха. Настоящий камзол! И легкая туника, перехваченная позолоченным ремешком, и туфли с пряжками, и даже шейный платок! Слуга предложил помочь, но Ри наотрез отказался. Он сам! Запершись в комнате, он еще раз осмотрел свалившееся на него богатство, зарылся лицом в тончайший шелк туники и вдохнул – кажется, от ткани едва уловимо пахло лимонной мятой.
Переодевшись, Ри сунул в карман коробочку для пастилок. Содержимого он не трогал, лишь иногда доставал подарок и встряхивал его, чтобы услышать, как перекатываются внутри пастилки. Этот звук успокаивал. Камзол был длинным, как у богатых, его фалды доставали Ри почти до коленей. Но Эвретто все равно нашел, к чему придраться.
– Платок завязан криво. Перевяжи, не позорь его светлость.
Ри перевязал, но ровнее не стало, только ткань еще больше помялась. А дану все равно внимания не обратил. Он прошел мимо, почти не взглянув на Ри, снова бодрый и великолепный в камзоле нежно-кремового цвета, лиловых бриджах и высоких сапогах с длинными носами.
– Умеешь ездить верхом? – спросил он, когда к Ри подвели серого жеребца.
А что будет, если сказать нет? Отправит в карету к женщинам? Ри внутренне скривился. Ну не к себе же в седло возьмет, в самом деле.
– Умею, дану.
– Тогда вперед.
Больше он к Ри не обращался до самого вечера. Но Ри не жаловался. На выезде из города дану встретил какого-то приятеля, и они несколько часов беседовали, обсуждая погоду и общих знакомых. Ри с удивлением ловил знакомые имена, сравнивая услышанное с ранее ему известным, и то и дело приходил к выводу, что ему не известно ровным счетом ничего. Эвретто, видя его интерес, презрительно кривил губы. Сам камердинер разговора словно не слышал, а ведь наверняка запоминал каждое слово.
Ехать до Уланду было недолго, но до темноты они не успели. Попутчик дану остановился в придорожной гостинице, но Гергос приказал ехать дальше. Лошади шли шагом, чтобы не обгонять сильно груженую карету, и вся кавалькада двигалась медленно и тягуче. Ри почувствовал, что засыпает. Но голос Гергоса не позволил ему отключиться и вывалиться из седла.
– Ри, дитя мое, приблизьтесь.
Ри подстегнул жеребца, чтобы оказаться вровень с Гергосом. Успел поймать неодобрительный взгляд Эвретто. Он снова что-то сделал не так? Надо было остановиться на полшага позади? Ри чуть придержал лошадь.
– Ближе, я сказал.
Мысленно проклиная вечно всем недовольного Эвретто, Ри снова чуть сдавил пятками бока лошади.
– Да, дану?
– Где вы научились ездить?
– Я… у моих родителей была лошадь.
– У ваших родителей-крестьян?
– Да, дану.
– Расскажите мне о ней.
– О лошади?
– О ком еще?
– Ну… она была коричневой, с белым пятном на лбу и черной гривой.
– Как ее звали?
– Ме… Метелкой, дану.
– Вашу лошадь звали Метелкой?
Ри поймал изумленный взгляд Гергоса и покраснел.
– Да, дану. Когда отец ее только купил, конюх забыл закрыть дверь в стойло, и Метелка выбралась и… и смела весь овес. И как только не лопнула! Вы бы ее видели, дану, с утра она походила на бочонок на ножках!..
Ри рассмеялся. Воображение нарисовало ему очень подробную картину, и он еще долго не умолкал, описывая все в мельчайших деталях: как разозлился отец, как оправдывался конюх, как Ри впервые сел в седло… А потом дану Гергос, мягко улыбнувшись, спросил:
– Так значит, у вашего отца-крестьянина был конюх?
И Ри едва не провалился под землю.
– Это… это был не его конюх, а гейра. Он за две марки в год разрешал держать лошадей в своей конюшне.
– И много у вашего отца было лошадей?
– Всего одна, дану. Метелка.
– И он платил за постой две марки в год?
– Д-да…
– Вы не устали?
– Немного, дану.
– Не хотите пересесть в карету?