Не знаю, что со мной произошло, наверное, на Эда выделилась лошадиная порция гормонов радости: я вообще забыла об опасности, даже мухи больше не досаждали. С губ не сходила улыбка, и хотелось одного - сидеть бок о бок с ним, и пусть больше ничего не происходит! Цокает копытами Огник, пахнет сосновой смолой, солнце греет макушку, подмигивает из-за ветвей - и время обтекает нас, ничего нет вовне, пусть себе бегут люди, мы вечно будем беседовать и смеяться, а я - отражаться в зрачках Эда. Пока он смотрит настороженно, но скоро это изменится, я научу его ценить и любить жизнь, открою ее новые грани, а потом мы сбежим на Беззаконные земли…
Стоп! Размечталась! Я стерла с лица улыбку, напомнила себе, что если этот Эд хоть немного напоминает прежнего, то не бросит семью и детей, которых у него может быть больше двух. И здесь ты, Оля, опять в роли захватчицы!
- Меня будут искать, - проговорил Эд. - Лучше спрятаться в повозке.
- Вашу светлость не укачает в нашем тарантасе? - серьезно поинтересовалась я, перетащив слово из привычного лексикона в местный. Эд засмеялся. Как и его двойник, он смеялся заразительно и коротко.
- Как ты сказала? Слово смешное: та-ран-тас! Но если уж ты признала во мне светлость, обращайся ко мне "бэрр" и на "вы".
- Может, не будем титулами мериться? Да, я девушка, но вдруг у меня больше?
Он опять засмеялся, запрокинув голову, схватился за ушибленные ребра, вдохнул-выдохнул.
- Переломов нет? - поинтересовалась я и прикусила язык. - Ну, не сильно тебя помяли? Если сильно, надо повязку сделать - не так больно будет. Да-да, я и в эээ… лекарском деле смыслю. Переберешься на ходу или остановиться?
Не дожидаясь ответа, я натянула поводья. Пока Эд перемещал помятое тело в повозку, я решила немного изменить внешность: расчесала волосы на пробор и заплела две косы. Деревенским мое лицо не стало, но в таком наряде и с прической простолюдинки меня не опознают даже те стражники, которые видели вживую.
Эд исчез в салоне нашего кадиллака, и больше я не волновалась за свою жизнь и судьбу спящего Арлито: князь Фредерик присягнул мне! Но здравый смысл иногда просыпался, напоминал, что это дикий и жестокий мир, тут другие правила. Из одного желудя может вырасти и многометровый дуб, и чахлое деревце… Но дуб все равно останется дубом!
Когда нас обогнали два всадника, я замерла и втянула голову в плечи. Арлито дрыхнет, в моей повозке - преступник. Если обыщут…
- Остановиться! - крикнул мужчина с опущенным забралом, и я мысленно взмолилась, чтобы среди них не было тех, кто мог бы меня опознать. - Взять правее!
Возражать я не стала, и мимо промчалась золоченая карета, запряженная тройкой, стражники поскакали за ней. Мои гости разъезжаются по домам, всего-навсего. Странно, что еще никто нами не заинтересовался. Добраться бы до земель Баррелио, а дальше будет полегче.
Я понятия не имела, где мы находимся, ориентировалась по солнцу. Сначала оно светило в лицо, потом - в макушку, теперь я лицезрела накрывающую Огника тень повозки. Впереди дорога распалась на две, я решила, что безопасней будет на меньшей, и свернула туда.
Теперь, когда счастье так близко, за жизнь было особенно боязно. Вскоре Огник пошел медленнее, и Эд прокричал из повозки:
- Лошадь устала, ей надо передохнуть.
- А нам надо выбраться на земли Баррелио! - возразила я.
- Мне тоже нужно передохнуть, - признался Эд. - Отбитым нутром я чувствую каждый камешек - этот та-ран-тас жутко трясет.
- Прямо тут остановиться?
Эд откинул полог и высунулся наполовину, опершись на борта:
- В ближайшей деревне. Тут гостеприимные, хорошие люди. Да и коня жалко, он ведь не тягловый, породистый, лучше бы его поменять на клячу.
- А если нас настигнут в этой деревне?
- А вдруг нас настигнут в пути? - парировал он. - Согласись, в деревне проще затеряться. Верхом, может, мы и оторвались бы от погони, но на повозке - очень вряд ли. Вообще глупая мысль - купить повозку. Ты ведь тоже бежишь от кого-то?
- Арлито отводил взгляды магией, и все смотрели как бы сквозь нас, - призналась я. - С крышей над головой удобнее, к тому же сейчас ярмарка, и много торговцев везет товар - на повозке мы не так привлекаем внимание. А если верхом, то мы слишком заметны.
- К двум заметным людям присоединился третий не менее заметный. Давай думать, что сделать, чтоб нас не опознали.
- Постригаться не буду, - отрезала я, глянула на него. - О, а тебя - можно. Налысо.
- Мне главное - ноги укоротить, рост выдает меня больше всего.
- Придумала! - от радости я аж подпрыгнула на ступеньке. - Надо сделать из тебя калеку!
О, как он на меня посмотрел!
- А если я против?
- Не по-настоящему. Надо найти веревку, согнуть твою ногу в колене и нижнюю часть примотать к верхней. Шаровары широкие, и будет смотреться, словно у тебя нет ноги. Вторая твоя особенность - родинка, ее можно закрыть кожаным пояском, если обмотать его вокруг лба. Подыщем тебе клюку, будешь опираться на нее, прыгать на одной ноге и горбиться, чтоб казаться ниже. Если и спросят, есть ли в поселке чужие, ответят, что да - деревенская девка, мальчишка и калека, - на нас никто не подумает.
Эд вскинул брови, потер лоб и выдал:
- Ладно, побуду калекой, только бы дурного не накликать.
Я остановила Огника - бедняга сразу же начал поедать придорожную траву, - спрыгнула, чтоб срезать Эду клюку, ударила себя по лбу, вернулась, сняла с Арлито сумку с нашими сбережениями - мало ли, - и отправилась мастерить любимому костыль. Когда вернулась, Эд распряг телегу и отпустил Огника покормиться, а сам, сняв рубаху, изучал ссадины и царапины на своем теле.
Сначала я подумала, что он дурак - сейчас нам нельзя так рисковать! Когда подобралась поближе, тревога улетучилась, потому что он был прекрасен: высок, широк в плечах и узок в талии, мышцы перекатывались под смуглой кожей, и безумно хотелось потянуть завязки светлых штанов, еле держащихся на бедрах, прижаться щекой к груди - выше не получится - и замереть.
Но нельзя, теперь он - чужой человек, враг, да и я - не маленькая Оленька, а Вианта, которая выше ростом, она может положить голову ему на плечо, если встанет на цыпочки. Так что успокойся, укуси себя за руку, хочешь - костыль от досады погрызи. Потому что не факт, что этот человек ответит тебе взаимностью. Помнишь восхищение во взгляде Эда? Для Ледаара ты - просто попутчица, человек, которому он обязан жизнью.
Покинув убежище, я направилась к нему - он обернулся и принялся облачаться, но я вскинула руку:
- Нет, мне надо посмотреть, нет ли серьезных повреждений.
- Не в моих принципах обнажаться перед да-мами…
- Сейчас перед тобой не дама, а лекарь. - Я забрала у него рубашку и бросила в траву. - Человек не должен стесняться лекаря и мага, женщина - еще и повитухи, так что стой.
Я обошла его со спины, протянула руку, чтобы коснуться синей гематомы на ребрах, но не посмела, будто передо мной было божество.
- Глубоко вдохни. - Его грудь расширилась. - Теперь резко выдохни. Чувствуешь боль?
- Да, но не сильную.
- Тогда не страшно.
Стражники, не знакомые с анатомией, слава богу, били не по почкам, а в живот - сильные мышцы приняли удар. Может, печень пробили. Встав перед ним, я коснулась правого подреберья - он зашипел.
- Есть ли горечь во рту? - Не удержавшись, скользнула ладонью по кубикам пресса; ниже пупка, туда, куда сбегала полоска русых волос, не посмела.
- Нет. Ничего такого нет. Просто ощущение, что хорошенько отмудохали. Лекарь, я буду жить?
- Да, если мы прямо сейчас отсюда уедем и ты запряжешь коня. Пообедаем на ходу.
Эд больше не стал услаждать мой взор и оделся, зашагал к Огнику, погладил его по крупу и повел к телеге, что-то нашептывая на ухо. Аж ревность проснулась - со мной он так не разговаривает! А ведь Эдуард точно так же любил свою машину, да и технику вообще. Что самое интересное, конь слушался его лучше, чем хозяина, Арлито.
* * *
К поселку мы добрались засветло. Сколько прошло времени, я затруднялась сказать - сейчас середина лета, и темнело поздно. Все это время я чувствовала себя самым счастливым человеком на земле, потому что обрела Эда после того, как потеряла навсегда. Арлито говорил, что до ордена нам добираться дней пять - вот сколько у меня времени, чтобы побыть счастливой. Далеко в будущее я старалась не заглядывать.
Эдуард привык ко мне, больше не взирал настороженно, громко хохотал над шутками, которые сыпались из меня, будто из рога изобилия.
На пути нам не попался ни один стражник, и вскоре стало ясно, почему: я неправильно свернула на перекрестке, и деревня, куда мы ехали, - тупиковая. За ней начинался заболоченный лес, который не проехать даже летом, поворачивать и искать другой поселок было поздно. Завидев дома впереди, мы остановились, по моему совету Эд примотал лодыжку к бедру, закрыл родимое пятно кожаным ремешком и распустил волосы, которые не вились кудрями или локонами, а волной ниспадали до плеч.
- Учти, ногу надо иногда разматывать, иначе она отомрет, - еще раз предупредила я, он кивнул, поправил ремешок и направил уставшего Огника к срубам возле дороги. Приусадебных участков здесь не было, они виднелись только возле крайних домов.
Когда до первых срубов осталось метров пять, пришлось остановиться и пропустить коровье стадо - животные возвращались домой доиться. Буренки тут были странные - тоньше тех, к которым я привыкла, с более длинными ногами и мощной шеей, рогами изогнутыми, острыми и тонкими. Последней на дорогу выбежала простоволосая пастушка лет десяти, покосилась на нас, разинув рот, хлестнула лозиной молодого бычка:
- А ну пшшшел!
Мы медленно двинулись за стадом, наблюдая, как скотина разбредается по домам, как крестьянки встречают коров, кормят, ласкают, будто малых детей, и ведут не в сараи, а прямо в дом. Наверное, тут, как на Руси, зимы суровые, и дом делится на две части: спереди жилая, сзади - отделение для скотины. Небольшое село, дворов двадцать, но дома богатые, украшенные резьбой. Заборов нет, плетни - не везде. На кольях висят глиняные горшки.
Бело-рыжая собачонка со звонким лаем увязалась за нами, норовя схватить за колесо. На пороге третьего справа дома, уперев руки в боки, стояла курносая румяная матрона с русой косой, уложенной вокруг головы.
- Эй, младые люди, вы к кому?
Не голос, а гром! Эд натянул поводья, а я проговорила:
- Путники, в орден Справедливости едем, с дороги сбились, а ночь на дворе, страшно. Приехали просить ночлег. Денег у нас мало, только три о осталось. Одну можем заплатить. Положите нас хотя бы в сарае - все к людям ближе, не так боязно.
Тетка задумалась, потерла массивный подбородок, осмотрела меня с ног до головы.
- Гости к нам редко забредают, все больше проходимцы. Пущу я вас, а вы меня обворуете ночью. Вон лоб какой. - Она кивнула на Эда, сидящего на бортах и демонстративно свесившего ноги.
- Инвалид он, - вздохнула я. - Мой брат спит долгим сном, а уже смеркается… Страшно!
Крестьянка уставилась на перетянутую веревкой штанину и отвела взор.
- Большой брат? - поинтересовалась женщина.
- Двенадцать лет.
Из избы донесся мужской бас, даже скорее рев, аж страшно стало:
- Зара, кто там?
- Ночевать просятся, - откликнулась она. - Девка, калека и пацан. Дают одну о.
Я сосредоточила внимание на ней и не сразу увидела во дворе через дорогу старушку, опершуюся на отполированную до блеска клюку. Приятная такая старушка, сказочная: пышная бежевая юбка, белые-белые волосы, ресницы и брови тоже седые, а глаза - изумруды, в них - доброжелательность и мудрость.
- Коли воды мне принесете из колодца, то уступлю сарай, где сено. И деньги возьму, старая я, трудно мне.
- Не побрезгуешь ведра таскать? - шепнул Эд. - Не будь я калекой, помог бы.
- Мы согласны, - кивнула я, спешилась и повела Огника на скотный двор.
Старушка ковыляла впереди. Остановилась, клюкой указала на вытоптанную козами землю:
- Тут оставь вашу карету, а коня отпускай, девица, не бойся - волки далеко в лесу, они только зимой к людям приходят. Козочку у меня зимой зарезали, не уберегла.
За одной распахнутой дверью гоготали и кудахтали, за второй - мычали и блеяли. Два белых козленка носились туда-сюда, подпрыгивая.
- Распрягай коня, чего ждешь? - повысила голос старушка и ткнула в бревенчатый навес, по бокам обитый гнилыми досками: - Там спать будете.
"Какая романтика! На сеновале!" - не без сарказма подумала я.
Одноногий Эд спрыгнул с телеги и, опираясь на костыль, похромал распрягать коня. Старушка смотрела на него с любопытством, щурилась. Пожевала губами и прошептала:
- Такой красавец, и без ноги, жалко! Главное, чтоб другое на месте было. - Она сделала паузу, постучала себя по лбу и рассмеялась, видя мои круглые глаза: - Го-ло-ва!
Я улыбнулась и решила сменить тему, помня, как бабушки любят жаловаться на жизнь:
- Трудно вам одной? Такое хозяйство!
- Внучка у меня есть приблудная, Еська. Но у ней рука сухотная, ей ведра - тяжело.
- Показывайте, где тут колодец. - Я направилась к коромыслу и двум ведрам, и снова накрыло ощущение нереальности происходящего. Наверное, тому виной коромысло - старое, изогнутое, будто из книжки.
Чтобы наполнить бочку, пришлось сделать четыре ходки, потом еще одну, взять по ведру и налить скотине. Ну и вонища у них в стойле! Эд наблюдал за мной, скрестив руки на груди.
Закончив с трудовой повинностью, я залезла в телегу, попыталась растолкать Арлито, чтоб он своими ногами дошел до сеновала, но маг промычал нечленораздельно и не открыл глаз. Хорошо, сзади бортик телеги откидывался, и кое-как я спустила Арлито, подхватила за подмышки и поволокла к сеновалу. Занятая работой, я не сразу заметила, что возле дома старушки скапливаются крестьяне - молодые и пожилые, одиночки и семьями. Стайка чумазых босоногих ребятишек толпилась на дороге, мелюзга тянула шеи, чтоб рассмотреть нас получше.
- У вас редко бывают гости? - поинтересовался Эд у улыбчивого чернобородого мужичка, тот кивнул.
- Редко. Мы тут леф рубим, за нами - топи. Кому оно надо? В фтужу, бывает, охотники забредают…
- А главный тут кто? - Эд повысил голос, чтобы его слышали все, и из толпы шагнул рябой бритый наголо мужик протокольного вида с квадратным лицом и кривым носом, видимо, сломанным в драке.
- Я главный. Сенриком звать.
Эд приложил руку к груди, склонил голову:
- Раад из Рыбачьего. Это - моя племянница Ольга. Спасибо, что позволили переночевать у вас, не выгнали в ночь.
- Мы люди простые и справедливые, нам не жалко. - Он крякнул и обвел взором собравшихся - все сразу притихли. - Лесорубы мы. Коли не побрезгуете, приглашаю вечером к столу.
Конечно же, хотелось отказаться - Эду будет сложно играть калеку, ведь нужно восстанавливать кровообращение в ноге, постоянно ее разматывать. Но отказываться в таких случаях не принято, местные расценят отказ как плевок в душу. Потому пришлось расплыться в улыбке и сказать:
- Мы с радостью!
Желудок закурлыкал, предвкушая горячую еду.