столешницы и скользя пальцами правой руки по деревянным рельефам вниз, я выдвинул верхний ящик.
Дрожащей рукой нащупал заветный пузырек с таблетками, нетерпеливо высыпал несколько штук на ладонь,
взял две и положил в рот, остальные бросил на стол. Затем потянулся к графину с водой, к счастью, он был
наполнен лишь на четверть, я слабыми руками смог его приблизить к губам и прямо из горлышка жадно
сделал несколько глотков. Минуту, может меньше я неподвижно сидел с закрытыми глазами, ожидая, когда
начнется действие препарата. Из динамика телефона доносился взволнованный крик Тома:
– Дэн! Дэн! Ты меня слышишь? Дэн, ответь мне!
Сделав над собой усилие, я взял в руку телефон. Голос мой звучал глухо.
– Не шуми. Я принимал таблетки, – немного помолчав, я разочарованно продолжил, – Том, это
первый донор за семь месяцев. Боюсь, что я вообще не доживу до операции.
– Мы ищем, Дэн, мои люди работают, – оправдывался друг.
– Значит, плохо работают! – хрипло крикнул я, чувствуя, как гнев и обида подступают с новой силой.
– Увеличь штат сотрудников в два, в три, в десять раз! Мне нужен результат!
– Хорошо, – успокоил меня Том. – Попытаюсь выйти на клиники азиатских и африканских стран,
надеюсь, ты ничего не имеешь против смены цвета кожи или разреза глаз?
– Нет, я не расист! Уж ты-то это должен знать! – раздраженно рявкнул я в трубку.
– Ладно, Дэн, будут новости – позвоню. Береги себя, – с искренней заботой в голосе попрощался
Том.
– Удачи.
В столовую возвращаться не хотелось. Я снял очки, закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. На лбу
выступила испарина. Мысли роились в моей голове. "Как Том, мой компаньон, друг, мог мне предложить
такое?!" Я чувствовал, что опять закипаю. "Нет, надо успокоиться и ждать. Рано или поздно донор найдется.
А вдруг поздно? А если мне осталось несколько дней? Что же делать? Интересно, что это за женщина-донор.
Сколько ей лет? Что с ней случилось? Может, она молодая и красивая? Так! О чем это я?" Попытался пресечь
даже мысли о возможности сменить пол. Ну не смогу я жить в женском обличье, не мое это! Но с другой
стороны, уж лучше быть живой женщиной, чем мертвым мужчиной. Сомнения липкой массой обволакивали
душу.
Я панически боялся умереть! Осознание скорой смерти порождает безволие, разочарование и
желание замкнуться в себе. Всё это уже прочно вошло в мою жизнь, но последние события подарили
надежду, которую я лелеял в своем сердце. Она давала мне силы жить дальше. Возможно, я погорячился,
когда так сразу наотрез отказался? Черт, что же делать? Может, позвонить Тому, чтобы тело донора
попридержали до моего окончательного решения? Да уж, после скандала, который я ему закатил, звонить и
извиняться. Так! Надо всё как следует обдумать еще раз. Том рассказывал, что потенциальные доноры есть,
однако родственники верят в чудо и не соглашаются на передачу тела для трансплантации. Как же я их
понимаю! Вот и я тоже верю в чудо…
В дверь тихо постучали.
– Войдите, – раздраженно позволил я.
Массивная дверь осторожно открылась, и на пороге кабинета появился Патрик. Лицо его было
взволнованно вытянуто, он извиняющимся тоном тихо спросил:
– Вы в порядке, мистер Харт? Я слышал, вы очень громко разговаривали, а потом наступила тишина.
Простите, если помешал.
– Всё хорошо, Пат. Мисс Новак еще в столовой? – осведомился я.
– Нет, Джим сейчас показывает ей дом.
Я одобрительно кивнул:
– Извинись за меня перед ней, скажи, что не смогу выйти ее проводить и готов завтра в двенадцать
продолжить съемку.
Дворецкий слегка наклонил голову, так он всегда давал знать, что распоряжение будет выполнено.
Когда дверь закрылась, я опять остался наедине со своими сомнениями.
"А что, если после операции просто сменить себе пол и опять стать мужчиной? Сейчас это многие
делают! Уверен, что мне удастся избежать жеманности, свойственной трансвеститам. Я, в отличие от них,
буду, как и прежде, ощущать себя мужчиной". На мгновение мне показалось: решение найдено. Рука сама
потянулась к телефону. Гудки. Спокойный голос Тома:
15
– Знал, что ты перезвонишь.
– Знал он, – беззлобно огрызнулся я. – Послушай, Том, – скажи, если соглашусь на этого донора, я
же потом смогу сделать операцию по смене пола? – для меня согласиться стать женщиной было то же
самое, что признаться лучшему другу: я латентный гомосексуалист.
– Ну, теоретически да, – задумчиво произнес Том. – Но, естественно, не сразу, всё будет зависеть от
ее иммунитета.
Я тихо зарычал от бессилия. Всё шло к тому, что надо соглашаться. Том терпеливо ждал моего
решения.
– Какая хоть она? – чувствуя себя глупо, не удержался я от вопроса.
– Тридцать четыре года, мексиканка, рост выше среднего, но длина позвоночника соответствует
нашим критериям, среднего телосложения. Она после автомобильной аварии уже два года находится в
коме. Родители погибли, есть только бабушка, которая больше не может оплачивать услуги клиники.
Всё мое естество сопротивлялось, и не могло заставить себя согласиться.
– Спасибо, Том, мне необходимо подумать, – еле слышно прошелестел я и положил трубку.
Новая информация лихорадочно пульсировала в измученном сомнениями мозге. "Тридцать четыре
года. Какой замечательный возраст! Боже мой, но как появиться перед сыном в таком виде? А на собрании
акционеров? Да я стану посмешищем! Они будут пальцем показывать и шептаться за моей спиной."
Я опять схватился за телефон.
– Что еще, Дэн? – быстро ответил Том, словно он заранее ждал мой звонок.
– Сколько времени может занять стабилизация иммунитета? – решительно спросил я.
– Год, может быть два. Гормональная терапия – это очень серьезно, тем более в твоем случае. А
вообще, лучше спроси об этом Дитте, – уверенно ответил Том.
– Это очень долго, – раздосадовано выдохнул я, и немного помолчав, добавил. – Том, оплати
содержание этой девушки в клинике на год вперед. И в дальнейшем, если ее услуги нам не понадобятся, я
хочу, чтоб ты финансировал ее пребывание в больнице.
– Хорошо. Что-то еще?
– Нет. Это всё.
Я бросил телефон на стол и закрыл лицо руками.
Господи! Что же делать? Подай хоть какой-нибудь знак! Хотя о чем это я? Он отмерил мне
положенные годы жизни, а я спорю с ним. Отказываюсь умирать, выкручиваюсь как могу, лишь бы не
встречаться с ним.
Откинувшись на спинку кресла, я отрешенно смотрел на противоположную стену кабинета. Взгляд
зацепился за массивные часы из красного дерева в виде корабельного штурвала. Казалось, весь организм
впал в анабиоз, и лишь мозг лихорадочно прорабатывал возможные варианты своего будущего
существования в женском теле. Я уже представил заголовки газет, смакующих такую новость: "Мистер Харт
теперь стал Мисс Харт!" Начнутся грязные домыслы и сомнения в моей сексуальной ориентации! Всё это
просто неприемлемо для моей репутации!
Может, действительно, стоит проконсультироваться о смене пола с Дитте?
Георг Дитте. К этому человеку я относился с неподдельным пиететом. Светило в области
нейрохирургии и неврологии. Получил ученую степень доктора медицинских наук в Университете
Барселоны. Один из первых врачей в мире, внедривший новые методики микрохирургии и хирургии
спинного мозга. Именно он возглавил мою лабораторию и пригласил остальных специалистов,
необходимых для заявленной научной работы.
Его я нашел в Германии, в Штутгарте. Высоченный и мускулистый, одним словом Человек-гора,
больше напоминающий спортсмена-штангиста, нежели хирурга. Своей фундаментальностью он был похож
на сытого медведя-гризли. От него исходила спокойная сила, которую ощущали все присутствующие рядом.
Он держался всегда отстраненно, словно выстраивал невидимую стену между собой и собеседником. Шутки
отпускал с крайне серьезным, даже грустным видом.
Ему было пятьдесят четыре года, но ни жены, ни детей он не имел. Волк-одиночка, упивающийся
научно-медицинской литературой, и любитель проводить время в тренажерном зале. Дитте говорил
негромким, вкрадчивым голосом. Он не был красавцем, но рост и фактура притягивали к нему женский пол.
Лукавые серые глаза всегда добродушно прищурены. Густая шевелюра темных волос небрежно зачесана
направо так, что не наблюдалось никакого пробора, и даже левый висок отросших волос топорщился вверх.
Аккуратно подстриженные усы добавляли ему лишних пять лет. Георг предпочитал носить джинсы и
непритязательные свитера демократичных марок.
Как истинный ариец, сдержан, педантичен, скуп на проявление эмоций. Двери в мир Дитте были
плотно закрыты для окружающих, и я, уважая его выбор, не пытался заглянуть туда. Он не любил
распространяться о своей личной жизни, но от Тома я знал, что Георг был женат на красивой и взбалмошной
особе. Их брак продержался три года, после чего Дитте в один прекрасный день, после очередной ее
16
истерики, молча собрал вещи супруги и перевез в дом ее родителей. С тех пор он предпочитал одиночество
и избегал женского внимания к своей колоритной персоне. Еще Том рассказывал, что Георг прекрасно
готовит мясо и вообще является гурманом, каких свет не видел.
В юности Дитте лелеял мечту стать пилотом и просто бредил небом и полетами. Втайне от родителей
он с друзьями прыгал с вышки на небольшом парашюте. Однажды один из друзей неудачно приземлился и
получил открытый перелом ноги. Георг оказал ему первую помощь, и вид торчащей наружу кости его
впечатлил настолько, что, вернувшись домой, он засел за книгу по анатомии человека и решил поступать в
медицинский университет. Учеба поглотила его целиком, и мечты о полетах исчезли без следа.
Тихий стук в дверь вывел меня из оцепенения. Стрелки часов подсказали, что я уже сорок минут сижу
неподвижно. В кабинет заглянул Джим:
– К тебе можно?
– Конечно, заходи. Мы же толком еще и не поговорили, – приветливо улыбнулся я.
Джим вошел и, усаживаясь в кресло напротив, заметил рассыпанные по столу таблетки:
– Пап, ты себя хорошо чувствуешь? Выглядишь неважно, бледный какой-то.
Я колебался: передавать ему наш разговор с Томом или нет.
– Ну, в моем положении бледность это нормально, – попытался я отшутиться, чувствуя, что не готов
еще поделиться с сыном новостью. – Рассказывай, что там у тебя с бизнесом в Европе? По телефону ты был
чрезмерно лаконичен.
– С бизнесом всё идет так, как и должно быть! – безмятежно улыбнулся сын. – В двадцатых числах
приходит новая партия "Ferrari berlinetta", через месяц лечу обратно, есть еще пара контрактов, требующих
более тщательной проработки. Слушай, звонил Шон Бирн – парень с моего курса, ну, ты должен его
помнить, рыжий такой, он еще свалился в бассейн на моем двадцатилетии. В него одно время была
влюблена наша Джес.
Я кивнул, поняв, о ком именно идет речь, хотя подсказка, что в него была влюблена Джес, могла
заставить меня пару дней вспоминать этого Шона.
– Он сегодня женится на какой-то юной красотке, – продолжил Джим. – Ужасно не хочу ехать туда
один. Может, составишь мне компанию, я его уже предупредил, Шон будет рад тебя видеть. Поедем вместе,
а? – с мольбой в глазах Джим ждал ответ.
Я поморщился и с виноватой улыбкой покрутил головой из стороны в сторону, что означало "ни за
что".
– Там будут Сендлеры, Кевин Абель, Джон Боггарт, пап, ну ты же с ними отлично ладишь, -
продолжал настаивать сын.
– Да уж, просто террариум единомышленников. Меня же там на части разорвут! – оправдывался я.
– После моего публичного заявления пришлось отключить телефон. Думаю, все эти старые денежные
мешки уже в мечтах устроили кастинг на лучшее тело донора для себя. Теперь им не терпится узнать, когда
же я, наконец, лягу под нож, чтобы посмотреть, что из этого получится.
– Ты прекрасно знал, что тебя ждет! Я тебе говорил, что ты спешишь! – сверкнув глазами, повысил
голос сын, пользуясь возможностью упрекнуть меня. Джим был вспыльчив, как и я, но также легко остывал.
– Открытия в области медицины это замечательно! Но зачем самому становиться подопытным кроликом,
отец? Можно найти пару безнадежно больных и прооперировать для начала их, – с мольбой глядя на меня,
в ожидании ответа замер Джим.
– А как ты будешь смотреть в глаза родственников, когда эти люди умрут на операционном столе?
Ведь они бы могли прожить еще несколько дней или месяцев, а ты отнимешь последнее, что эти несчастные
имели! – я заводился от того, что сын не понимает той мысли, которую я хочу до него донести. – Зачем
кого-то искать? Я и есть безнадежно больной!
– Вот только не надо прикрываться плохим самочувствием, ты просто слишком мнителен, – уже
смягчившись, продолжил Джим, вероятно вспомнив, что мне нужно избегать волнений. – Думаешь, я не
заметил, как ты распушил хвост, флиртуя с журналисткой? – заговорщицки подмигнул мне сын.
– Человек, у которого болит внутри, всегда делает музыку погромче, уж так он устроен! Женщины
любят, когда ими восхищаются. От меня же не убудет, а Кэрол приятно, – отмахнулся я от беспочвенных
подозрений сына. – Согласись, она очень хорошенькая и далеко не глупая.
– По мне, так обычная. Ты не увиливай от ответа, едешь со мной или так и будешь теперь жить
затворником? – не отступал Джим.
– Возьми с собой Тэда или Оливера. Оставь старика в покое, – взмолился я.
– Пап, тебе надо встряхнуться, не хорони себя в этих стенах раньше времени. Мы так давно не
выбирались с тобой куда-нибудь вместе, – Джим, не сводя с меня напряженного взгляда, ждал ответ.
– Ну, хорошо, – нехотя согласился я, понимая, что сын прав и, может быть, действительно это будет
наш последний совместный выход.
17
– Вот и отлично! Я планирую поплавать, не хочешь спуститься со мной к бассейну? -поднимаясь из
кресла, предложил Джим.
– Идем.
Я последовал за ним, слушая, как он взахлеб расхваливает достоинства "Ferrari berlinetta". Мы
миновали светлый коридор второго этажа, стены которого украшали сотни маленьких лампочек в виде
прозрачных капелек воды, беспорядочно разбросанных в верхней части стен. В дневное время они
создавали иллюзию влаги. В вечернее время их мягкий свет придавал серо-голубым стенам какое-то особое
нежное свечение, наполняя пространство чистотой и бодрящей свежестью океана. Это был мой
дизайнерский вклад в оформление дома. Таким образом, каждое утро, направляясь к себе в кабинет,
комнату для совещаний или в тренажерный зал, бойкотируемый мною последние годы, я получал деловой
настрой и заряд бодрости. Коридор правого крыла дома, напротив, был выполнен в светло-зеленых тонах,
всё с теми же каплями-светильниками, в этой цветовой гамме уже напоминающими утреннюю росу на
листьях растений. В этом крыле располагалась моя спальня, библиотека, джакузи, сауна, – словом, всё то,
что должно настраивать идущего по коридору на предстоящий отдых. В холле к нам присоединился Винчи.
Он нехотя поплелся следом, осуждающе взглянув на нас, словно говоря: "И хочется вам в такую жару
выходить из прохладного дома!"
Бассейн голубым полумесяцем обнимал дом со стороны океана. Его длина составляла тридцать два
метра, и задуман он был для тренировок, которые устраивал Джим, приезжая ко мне в гости. Рядом
находился еще один круглый бассейн, который предпочитали для своего отдыха менее спортивные люди, к
коим относил себя и я. Элизабет, моя вторая жена, установила ряды белых мраморных вазонов с розами,
которые лучами отходили от большого бассейна. С высоты птичьего полета хорошо просматривались
очертания глаза: круглый бассейн превращался в зрачок, а полумесяц большого бассейна – в веко, и ряды
вазонов, словно алые ресницы, окаймляли верхнюю часть века гигантского глаза. При всем моем
неуважении к Элизабет, я всегда признавал ее тонкий изысканный вкус во всём, начиная от правильно
подобранного комплекта одежды и заканчивая оформлением интерьера. Она сумела придать моему
холостяцкому жилищу необходимый уют и расслабленную элегантность. Лиз создала безупречный
ландшафтный дизайн в нашем саду: в вечернее время фигурная стрижка кустов и умеренное освещение
придавали саду таинственную роскошь и гармонию. Особняк располагался вдали от городской суеты на
четырех акрах побережья. Сюда я сбежал из Бостона почти тридцать лет назад и ни дня не пожалел о своем
уединении.
На соседнем участке садовник косил газон. Запах свежескошенной травы и прогретой солнцем земли
спорил с соленым бризом океана. Винчи сразу занял место на траве в тени куста жасмина. Удобно
устроившись на диванчике под навесом, я наблюдал, как сын раздевается, вытягивает руки вперед и ловко,
без единого всплеска, входит в воду. В октябре Джиму будет сорок восемь, но он оставался по-прежнему в
прекрасной спортивной форме. Плоский живот и мощная грудная клетка свидетельствовали о сорокалетнем
стаже пловца. Я не претендую на беспристрастность, но Джим отождествлялся у меня со львом. Сын
обладал завидной алертностью. Пожалуй, он единственный известный мне человек, способный на
максимальную готовность к действию на фоне внутреннего спокойствия. Густые каштановые волосы мягкой
волной распадались на прямой ряд. Их едва заметно задела седина, как и усы, которые он носил со своего
двадцати восьмилетия. Легкая припухлость под глазами выдавала проблемы с почками, приобретенные уже
в зрелом возрасте. Он был высокий и широкоплечий, как мой дед, живший в Миннесоте, и имел мои каре-
зеленые с легкой грустинкой глаза. В остальном он всё же больше походил на свою мать.
Джим рос настоящим перфекционистом: всё в его будущем было запланировано с арифметической
точностью. Он не мог плестись в колее, всегда пытался выбраться, приложить усилия, чтобы разрушить
границы, чего бы это ему ни стоило. Ум, юмор, самоирония – всем этим природа щедро наделила моего
мальчика. Я всячески поддерживал в нем внутреннюю свободу, не хотел, чтобы пропала
непосредственность, присущая всем детям.
Перед сном Хелен читала ему книги, которые они позже обсуждали. Каждые выходные я водил его в
музеи, в театры, на выставки. Хотелось, чтобы он прожил то, чего был я сам лишен в детстве, чтобы ему не
пришлось догонять знания в зрелом возрасте.