- Мы вам его вернем здоровым, синьора. Будет как новенький, - радостно щебетала девушка, возясь с ампулой, иглой и шприцем.
- Я тоже начинаю в это верить, - кивнула Мария.
- Хотите чашечку хорошего кофе? - спросила медсестра. - Пройдите к нам на кухню, моя напарница как раз начала его варить.
- Очень соблазнительное предложение, - улыбнулась Мария, - но мне бы не хотелось оставлять Мистраля одного.
- Да это же всего на минутку! С ним ничего не случится.
- Вдруг он проснется, а рядом - никого?
- Сейчас посмотрим, - сказала медсестра и, поднеся руки к лицу Мистраля, звонко хлопнула в ладоши. - Видите? Никакой реакции. Если бы он собирался проснуться, то уже открыл бы глаза. Вы можете спокойно оставить его одного на несколько минут.
Мария согласилась пойти за медсестрой на кухню. Ей не хотелось казаться неблагодарной, к тому же она подумала, что чашка хорошего кофе действительно поможет ей взбодриться и не заснуть.
На кухне за столом сидел мужчина в компании еще одной медсестры. Просторное помещение было ярко освещено и напоено ароматом кофе, почти вытеснившим запах лекарств. Кофеварка "эспрессо", уже перевернутая, стояла в центре стального подноса, на котором выстроились в ряд белые фарфоровые чашечки.
Мужчина встал при ее появлении и приветственно улыбнулся:
- Вы жена Мистраля. Я вас узнал по фотографиям в газетах.
Вид у него был какой-то отрешенный, и Мария стала спрашивать себя, кто же он такой. Словно в ответ на вопрос, который она так и не решилась задать вслух, он объяснил: - Я каждую ночь сюда прихожу выпить чашечку кофе. Я дежурю у постели моей дочки.
Мария присела к столу, и, пока медсестра разливала кофе по чашкам, мужчина продолжил свои объяснения:
- Говорят, Мистраль уже поправляется. Я очень рад. Он мне нравится. Он настоящий чемпион. Классный пилот, просто потрясающий ас. Супер. Надеюсь, он вернется на трассу. Видеть его в деле, это, я вам скажу, зрелище для богов. Второго такого, чтоб так отдавал себя публике, на всем белом свете нет.
Мария кивнула с улыбкой.
- А как здоровье вашей дочери?
- Она в коме уже сорок дней. Попала под обвал в горах. Отправилась на чудесную экскурсию, а кончилось все трагедией. Но я не теряю надежды. Каждую ночь сижу рядом с ней и все говорю, говорю. Даже музыку даю ей послушать. Знаете, она учится играть на фортепьяно. Совсем недавно начала, но уже разучила "Колыбельную" Брамса. Каждую ночь я по многу раз проигрываю ей эту колыбельную. В один из этих дней она проснется.
Мария почувствовала, как болезненно сжалось сердце. В голосе несчастного отца, цеплявшегося за призрачную надежду, слышалось поразительное мужество.
- Я тоже в это верю, - сказала она ласково. - Я уверена, что ваша дочь проснется. Как и Мистраль.
Она вернулась в палату взволнованная и растроганная до глубины души. Спокойное достоинство, с которым этот человек переносил свое горе, вселило в нее уверенность и жизненную силу.
Удобно устроившись в кресле, она начала говорить и говорила без остановки почти час. Временами она спрашивала:
- Ты меня слышишь? Если ты слышишь мой голос, прошу тебя, дай мне знать.
Ответом ей было молчание, казавшееся особенно глубоким из-за его размеренного дыхания. Глядя на его неподвижное лицо, на глубокие синеватые круги у него под глазами, она продолжала надеяться.
Несколько раз за ночь приходил врач. Он проверял давление и рефлексы, но Мистраль все еще был погружен в глубокий сон. Мария взглянула на часы. Было четыре часа утра. В семь придет Адель, чтобы сменить ее, и начнется новый день ожидания. В какой-то момент, обессилевшая и оглушенная своей собственной беспрерывной речью, Мария задремала. Ее разбудил неожиданно раздавшийся пронзительный вой сирены кареты "Скорой помощи". Мария встряхнула головой, чтобы прогнать остатки сна. Чувствуя себя виноватой за эти несколько минут забытья, она опять терпеливо, с бесконечной нежностью, возобновила свой прерванный монолог. Потом ее охватило отчаяние, захотелось взбунтоваться, ударить всем телом в глухую стену молчания, за которой он укрылся от нее, и тогда она закричала в полный голос:
- Мистраль, почему ты мне не отвечаешь? Дай мне знак, скажи что-нибудь, или я перестану говорить. Мистраль, ты меня слышишь?
Он широко раскрыл глаза и взглянул прямо на нее. Мария посмотрела на него, побледнев от ужаса, зажав себе рот рукой, чтобы заглушить рвущийся из груди крик, потом вскочила на ноги.
- Значит, ты меня слышишь, любовь моя, - прошептала она и изо всех сил стала жать на кнопку звонка, зовя на помощь.
Прибежала медсестра. Мистраль тем временем уже прикрыл глаза и, казалось, вновь погрузился в глубокий сон.
- Но он посмотрел на меня, клянусь вам, - возбужденно твердила Мария, боясь, что ей не поверят.
- Он на минуту пришел в себя, - заметила медсестра, стараясь ее ободрить. - Это еще один шаг к выздоровлению.
- А вы не думаете, что нужно немедленно сообщить доктору? - Мария была охвачена неудержимым волнением. Она одержала важную победу: заставила Мистраля на мгновение открыть глаза. Это был долгожданный добрый знак.
- Доктор сейчас будет, - обещала медсестра.
Пришедший врач выслушал взволнованный рассказ Марии.
- Он открыл глаза, доктор, я закричала, и он открыл глаза. Совсем ненадолго, на две-три секунды, не больше. Но он узнал меня, я уверена.
- Я тоже в этом уверен, синьора. А теперь успокойтесь, надо довольствоваться тем, что есть.
Он склонился над больным и щелкнул пальцами над ухом, не скрытым повязками. Мистраль вновь поднял веки.
- Вы видели, доктор? Вы видели? - Мария уже почти рыдала.
Мистраль закрыл глаза и опять провалился в забытье, в котором пребывал уже много дней.
- Полагаю, добрая чашка чаю не повредит нам обоим, - предложил врач. - А потом продолжайте разговаривать с ним, если, конечно, у вас еще остались силы. Мы действительно кое-чего добились. Прогресс налицо.
Было половина пятого утра, когда Мария с чашкой горячего чая в руках вновь начала говорить с Мистралем.
8
Мистраль услышал, что его кто-то зовет, но он все еще плыл в густом удушливом тумане, из которого, сколько ни старался, никак не мог вырваться. Кто-то звал его по имени. Всем своим существом он стремился прорваться сквозь бесконечную пелену облаков. Наконец ему удалось вынырнуть из непроглядного молочного моря, и он увидел ее.
Это была Мария. Мистраль протянул к ней руки, но не смог до нее дотянуться. После нескольких безуспешных попыток он опять провалился в мягкую белую перину. Он устал, голова раскалывалась от невыносимой боли. Мистраль закрыл глаза, надеясь, что так станет легче, и вновь поплыл в густом тумане. Вдруг оказалось, что он опять за рулем своего "болида", несущегося, как ракета, по длинному туннелю. Вдали виднелся свет, возможно, всего лишь иллюзия, ведь светлая точка, к которой он мчался, оставалась далекой, как мираж, хотя он чувствовал, что летит с небывалой скоростью, до упора нажимая на педаль акселератора. При этом его поражало полное отсутствие вибрации, словно машина летела по воздуху. Как чудесно! Вот так бы гнать и гнать без конца… Только бы рев двигателя не отзывался острой болью в голове. Мистраль вновь открыл глаза и увидел склонившегося над ним человека в белом халате. Кто это? Что ему нужно? На миг Мистраль растерялся, но потом сумел разглядеть рядом с незнакомцем лицо Марии и успокоился. Мария повторяла: "Вы видели, доктор? Вы видели?" Что такое необыкновенное нужно было видеть? Он снова провалился в густой, плотно окутывающий туман, но продолжал слышать зовущий его голос: "Мистраль! Мистраль!" Ему еще раз удалось открыть глаза, и туман исчез. Он увидел белые стены какой-то полутемной комнаты и вновь узнал склоненную над ним Марию. Ее лицо было залито слезами.
- Где мы? - проговорил Мистраль едва слышно.
- Скажи мне, как ты? - спросила она, рыдая.
- Ужасно. Голова болит. И еще спина, и руки, и ноги. Как будто по мне прошел паровой каток, - пожаловался он.
- Все примерно так и было. Ты попал в аварию. Помнишь? А сейчас мы в больнице, - сквозь слезы попыталась объяснить Мария. - Лежи тихо. Худшее уже позади.
- У меня и горло болит. Не могу глотать, и говорить трудно, - прошептал Мистраль, обессиленно закрывая глаза.
- Тогда молчи. Я буду говорить за тебя. Скоро придет твоя мать, но мы еще можем пару часиков побыть вдвоем. Только ты и я. Я хочу рассказать тебе кое-что, чего никогда раньше не говорила…
В мире огромном и страшном
1
В чудовищном взрыве в ночь под Рождество 1972 года Мария потеряла все, что составляло ее жизнь: родителей, братьев, бабушку, дом и все имущество семьи. Дальние родственники предложили ей свою помощь, но она предпочла принять гостеприимство учителя начальной школы Бенито Моранди, отца Моретты.
- Какое-то время можешь пожить у меня, а потом мы вместе поищем, где тебя устроить. Придется что-нибудь придумать, - сказал он, словно извиняясь. - Я вдовец, живу один, люди начнут болтать бог знает что. Но пока оставайся здесь. И постарайся ни о чем не думать. Твои родители были славные люди. Твои братья учились у меня в школе. А уж твою бабушку я век благодарить буду за ее обеды да за истории про прежнюю жизнь. Это ж была не женщина, а просто кладезь премудрости. И то немногое, что я могу для тебя сделать, - это мой долг.
Учитель Бенито был добрым человеком. Он жил как будто вне времени, в мире, населенном литературными персонажами, с которыми вел нескончаемые беседы, словно встретившись за стаканчиком вина в трактире. Он мог целыми страницами цитировать наизусть произведения великих итальянцев.
Гораздо раньше, чем можно было ожидать, компания, застраховавшая ресторан и усадьбу, выплатила Марии страховку, и она оказалась владелицей значительного капитала. Бенито, никогда в жизни не видевший столько денег сразу, посоветовал ей обратиться к своему другу Санте, директору местного отделения банка "Касса Рурале", который помог бы ей разместить страховую премию наилучшим образом, чтобы деньги приносили максимальный доход. Деньги в банке придали ей уверенности и позволили принять решение на будущее.
Настал день, когда Бенито сказал ей:
- Я вижу, ты места себе не находишь. Могу я тебе чем-нибудь помочь?
- Нет, учитель. Просто нам пора прощаться.
- Куда же ты поедешь? - спросил он.
Сам он был закоренелым домоседом и покинул свой дом только раз, когда пришлось пройти кровавые этапы войны. Его горизонт замыкался местным пляжем и причалом.
- Хочу поехать в Болонью. Прошлым летом Моретта приглашала меня к себе, - ответила Мария, вспомнив золотой сентябрьский денек, теперь казавшийся таким далеким, и встречу с дочерью учителя на кукурузном поле.
Учитель Бенито рассеянно закручивал пальцами длинные волоски косматой брови.
- Моя Моретта, - начал он осторожно, - странная девочка, и я никак не могу найти с ней общий язык. Видишь ли, я прекрасно знаю, что в ее жилах, помимо моей романьольской крови, течет африканская кровь ее матери. Жену свою, упокой господь ее душу, я любил, но никогда не понимал. В ее душе были потайные уголки, куда мне не дано было заглянуть. Вот говорят, все мы равны, все дети божьи, но нет, поверь мне, все мы разные. Моя Моретта и не белая и не черная, а что она такое, я и сказать не могу. Поэтому я и не знаю, подходящая она компания для тебя или нет, ведь ты теперь одинока, и защитить тебя некому. Да и не с этого надо начинать, давай-ка поставим вопрос по-другому: ты уже решила, кем хочешь стать, что будешь делать в жизни?
- Я только об этом и думаю, учитель, но ответа не нахожу. Поэтому я сказала себе, что мне надо уехать. Если я попаду в большой город, где много незнакомых людей, может, мне и удастся понять, чего же я хочу, - попыталась объяснить Мария.
На самом деле в голове у нее царила полная путаница. Пережив несчастье, уничтожившее всю ее семью, и медленно оправляясь после психологической травмы, только начиная постепенно осознавать всю горечь утраты, она жестоко страдала от одиночества. Ей не хватало долгих бесед с бабушкой, споров с родителями и даже ссор с братьями. Лишь теперь она начала понимать, что они служили ориентиром и помогали ей найти направление в житейском море. Теперь она начала скучать даже по кухонным запахам, которых всегда терпеть не могла. Мария спрашивала себя: "Неужели надо потерять родных и близких, чтобы наконец понять, насколько они тебе дороги?"
- В Болонье я могла бы найти работу в каком-нибудь ресторане. Я многому научилась от бабушки и теперь знаю кое-какие маленькие секреты, - сказала она.
Учитель Бенито Моранди понял, что Мария твердо решила уехать, и в глубине души почувствовал облегчение. Она пробыла в его доме всего несколько дней, но ему они показались вечностью. Присутствие этой девушки, хотя она была молчаливой и работящей, нарушило размеренное и неторопливое течение его собственной жизни.
На следующий день, к вечеру, Мария пошла на кладбище. Вся ее семья лежала под одним общим камнем. На мраморной плите черными буквами была высечена короткая надпись: "СЕМЬЯ ГВИДИ - ДЕКАБРЬ 1972". Мария долго простояла над могилой в этот холодный и ненастный январский вечер, не в силах ни плакать, ни молиться. Она смотрела на надгробную плиту, сознавая, что под ней все ее родные, прах, отошедший к праху. Они не могли ни выслушать ее, ни ответить, но она продолжала стоять неподвижно, словно стремясь вобрать в себя их тепло и близость из-под холодных могильных камней.
- Эй вы там, послушайте, я запираю ворота. Вы что там делаете? Вы что, ночевать тут собираетесь? - окликнул ее кладбищенский сторож.
Мария очнулась и, бросив последний взгляд на могилу, торопливо направилась к выходу.
- Я думал, вы решили здесь заночевать, - повторил сторож, не узнавший ее издали из-за густого тумана. Когда Мария подошла поближе, он принялся извиняться. - Помилуй, господи, да это же Мария, дочка Гвиди! - воскликнул старик.
Она улыбнулась ему, и он смутился еще больше.
- Ты уж прости, дочка, что я на тебя накричал, но в этом проклятом тумане никого не узнать, - объяснил сторож.
- Не беспокойтесь, Агония, - успокоила старика Мария, называя его по фамилии, как нельзя лучше подходившей к теперешнему состоянию ее духа. - Просто я не думала, что уже так поздно.
Он проводил ее до выхода и, закрыв за ней ворота, запер их на большой, висящий на толстой цепи замок.
- Ну что ж, когда такая славная девчушка, как ты, вдруг ни за что ни про что остается совсем одна, тут немудрено и совсем запутаться, - заметил он ей в утешение.
- Не стоит об этом говорить, - прервала его Мария. - Все равно уже ничего не изменишь.
Сторож покачал головой:
- Все-таки легче, когда есть с кем словом перекинуться. Тебя тут не было, ты в больнице лежала, так вот знай: на похороны твоих родных вся деревня собралась, все, начиная с мэра. Все забегаловки позакрывали, такой был траур. Приехал фотограф из "Карлино", журналисты были, даже телевидение. А уж народу понаехало! Видимо-невидимо. Из Чезенатико и прямо из Форли. И даже Специалистка пришла со своим сыном Мистралем.
Услыхав это имя, Мария вздрогнула. Старик сторож продолжал рассыпаться в подробностях, живописуя печальную церемонию, на которую пригласили даже оркестр, но она больше не слушала. У нее в ушах отдавались слова Агонии: "…И даже Специалистка пришла со своим сыном Мистралем". Она не вспоминала о нем с той самой трагической ночи, но теперь и его имя примешалось к ее горестным переживаниям. Зачем он вернулся? Искал ли он ее? Может, его потрясло известие о взрыве? А может, просто приехал навестить свою мать?
Они вышли на центральную площадь, и здесь Мария прервала пространный рассказ Агонии:
- До свидания, и спасибо, что проводили меня.
На прощание он стал выражать соболезнования, которых Мария уже не услышала. Войдя во двор домика учителя, она села на велосипед и прямиком поехала в Чезенатико, не обращая внимания на туман и холод, от которого щеки у нее горели, а ноги замерзали. Когда она подъехала к дому Адели на площади Консерве, сердце выскакивало у нее из груди. Поставив велосипед на подставку, она постучала в низкую деревянную дверь. Адель приняла ее со своей обычной суровой сдержанностью.
- Мне сказали, что вы были на похоронах моей семьи, - начала Мария, - я бы хотела вас поблагодарить.
- Заходи, - сказала Адель, посторонившись, чтобы дать ей пройти в кухню, где был включен телевизор, а керосиновая печка распространяла приятное тепло.
- Я знаю, что Мистраль тоже был на похоронах, - сказала Мария. У нее застучало в висках от резкого перепада температуры.
- Я сварю тебе кофе. Хочешь? - спросила Адель, догадавшись, куда клонит Мария.
- Еще бы! Я вся окоченела. Спасибо, - поблагодарила девушка, подходя поближе к печке.
Адель повернулась к ней спиной и принялась возиться у плиты. Мария собралась с духом и продолжала:
- Мне бы очень хотелось снова повидать Мистраля. Поблагодарить и его тоже.
- Мне тоже иногда очень хочется его повидать. Но с тех пор, как он уехал, я видела его только раз. Это я просила его пойти со мной на похороны. - Адель поставила перед ней дымящуюся чашку кофе и сахарницу.
- Он вам не говорил обо мне? - спросила Мария, опуская глаза.
- Мария, - Адель строго взглянула на нее, - чем скорее ты выбросишь его из головы, тем лучше. Он цыган. Сегодня здесь, завтра там. На него нельзя положиться. Ветер - он и есть ветер, его не удержать.
- Я только хотела спросить, говорил ли он обо мне, - не отставала Мария.
- Нет. Но это ничего не значит. Он мне никогда ничего не рассказывает. Я знаю, что он заходил к тебе в больницу, когда ты еще была без сознания.
- Значит, он думал обо мне! - с надеждой воскликнула Мария.
- Он думает только о своих моторах. Для девушек у него и времени почти нет. Пей свой кофе, а то остынет.
Уходя, Мария все же унесла в кармане пальто адрес Мистраля. Адель объяснила ей, что он снимает скромную меблированную комнату без телефона, но она, если захочет, сможет ему написать.
На следующее утро дома поселка и бескрайние просторы полей покрылись инеем. Люди поеживались от острых укусов мороза. В этот день Мария простилась с учителем Бенито и села в поезд, шедший из Чезенатико в Болонью. В руке она несла чемодан с немногими вещами, купленными на распродаже в единственном магазине готового платья в Каннучето. Моретта Моранди ожидала ее к полудню. Однако, приехав в Болонью, Мария позвонила с вокзала и предупредила, что задержится на несколько часов. А потом села в поезд и отправилась в Модену.
Она действовала инстинктивно, даже не задумываясь о том, что будет делать дальше. Уж если Мистраль счел нужным навестить ее, когда случилось несчастье, значит, он все еще ее любит.
Дом Мистраля находился прямо рядом с вокзалом. Это было довольно приличное шестиэтажное здание. У дверей ей преградил дорогу швейцар, похожий на неаполитанского мастифа.
- Я ищу синьора Вернати, - скромно сказала Мария.
Прежде чем ответить, привратник смерил ее долгим подозрительным взглядом.
- А вы кто такая будете? - спросил он сурово.