– Я… я боюсь, что не вполне вас понимаю.
Черные глаза француза пытливо разглядывали сидящую напротив женщину.
– Вы правда не понимаете, да? – мягко спросил он. Сенда покачала головой.
– Тогда вы действительно попали сюда со страниц сказки. Принцесса, заблудившаяся в лесу. – Он тепло улыбнулся и на этот раз явно отеческим жестом похлопал ее по руке. – Чем бы вы ни занимались, сохраните вашу добродетель такой же неприкосновенной, как ваше целомудрие. Это производит очень благоприятное впечатление, поверьте мне. Особенно в этих цивилизованных джунглях, которые они называют Санкт-Петербургом. И тем более в беспощадных джунглях, коими является театр.
– А что же вы гладили мою ногу? – ее голос дрожал.
Он спокойно смотрел на нее.
– Это был всего лишь экзамен, мадам Бора. Что-то, на что я мог бы опереться. Знаете, вы ведь для меня – загадка.
Она помолчала минуту.
– А зачем вам понадобился этот экзамен?
– Чтобы понять, как мне вести себя с вами. – Он помолчал. – А может быть, чтобы понять, как вы будете вести себя с другими.
Сенда недоверчиво покачала головой.
– Значит… вы действительно не хотите меня. Вы делаете все это… – Голос ее сорвался, и она отпила глоток шампанского, чтобы смочить пересохшее горло. Прохладное искристое вино показалось ей таким освежающим, что она допила бокал. – …не ради моего тела? – Она робко улыбнулась.
– Господи, конечно, нет! – Месье Герлан сделал вид, будто при этой мысли его передернуло. – Вы имеете хоть какое-то представление о том, что каждую неделю меня осаждают легионы молодых женщин в надежде получить роль? Любую роль! Конечно, мне нужно ваше тело. Но в другом смысле. На сцене, в какой бы роли вы ни собирались раствориться. Но если бы я возжелал вас физически… – В его глазах появилось отсутствующее выражение. – Тогда, думаю, даже мне пришел бы конец в этом городе. Сенда была потрясена.
– Конец? Вам? – Голос ее дрогнул. – Но… почему?
Ответить ему не пришлось, поскольку высокая белокурая баронесса, сидящая слева от него, сказала что-то остроумное, все были вынуждены рассмеяться, беседа приняла более легкий характер и потекла в другом направлении. Момент был упущен: чужая острота помешала месье Герлану поделиться с Сендой известной ему тайной, а ей узнать правду.
Больше у нее никогда не будет возможности запросто поболтать с ним за бокалом шампанского и получить ответы на мучающие ее вопросы. Уже на следующее утро они приступили к серьезной работе.
У Сенды был природный дар к учебе, способность усваивать одновременно множество предметов и, что самое удивительное, огромное желание учиться. Этим она удивила даже себя саму, хотя вначале занятия потребовали от нее огромных усилий. В детстве от нее не ждали ничего особенного, и поэтому у Сенды никогда не было возможности проявить себя в школе, как и у любой другой еврейской девочки. Она была рождена и воспитана для роли домохозяйки и матери, а учение было уделом немногих мужчин, таких, как ее муж Соломон. Если бы не уроки, которые давал ей Шмария, и не ее собственные занятия, учеба давалась бы ей сейчас гораздо труднее.
Гостиная ее новой квартиры превратилась в экстерн-университет с таким количеством учителей и наставников, что следующий приходил прежде, чем предыдущий успевал уйти. За неделю к ней было предъявлено столько требований, что Сенда частенько жалела о том, что ее "открыли", и хотела лишь, чтобы ее оставили в покое и одиночестве.
Уже через несколько дней, проведенных без прислуги, Сенда поняла, насколько права была графиня Флорински. Она просто не могла убирать, готовить, заботиться о Тамаре и учиться одновременно. У нее совершенно не было времени на такое жонглирование. Но она также не могла поручить дочку и первой попавшейся няне. Ей надо было найти кого-то, кто любил бы детей, кто был бы в высшей степени компетентным и, самое главное, понравился бы Тамаре. После неудачных бесед с шестью женщинами, ни одна из которых не подошла как Сенде, так и Тамаре, графиня Флорински нашла выход.
– А что ты скажешь о няне из Даниловского дворца? – спросила она. – Той, которая заботилась о Тамаре, когда ты была на примерке?
Сенда задумалась. Ну конечно, молодая няня с немецким акцентом и васильковыми глазами! Как ее звали? Ингрид? Нет, Инга. Инга. Это был выход, до которого она сама почему-то не додумалась, хотя, с другой стороны, девушка, пожалуй, была слишком молода.
Почувствовав колебания Сенды, графиня предложила:
– Почему бы тебе не назначить ей испытательный срок, дорогая? Если она тебе понравится, отлично. Если же нет, ты всегда сможешь подыскать кого-нибудь другого.
Предложение выглядело разумным.
– Но разве мы сможем забрать ее из дворца? – недоумевала Сенда.
– Конечно, сможем, дорогая, – твердо ответила графиня. – Я немедленно займусь этим.
Так и сделали, и Инга Майер с ее копной соломенных волос и васильковыми глазами поселилась в маленькой свободной спальне рядом с детской.
К собственному удивлению, Сенда моментально почувствовала облегчение. Инга была настоящей находкой, и, что самое главное, она души не чаяла в Тамаре, которая, в свою очередь, обожала ее. О такой взаимной привязанности Сенда и не мечтала. Не было ничего, с чем Инга не справилась бы. В доме она выполняла самые разные обязанности: няни, поварихи и горничной одновременно. Она всегда знала, что ей делать, и не задавала никаких вопросов. По утрам вставала раньше всех и готовила завтрак; когда к Сенде начинали съезжаться учителя, она забирала Тамару и вместе с ней отправлялась за покупками или в прачечную. Когда Сенда приходила из театра, ей казалось, что в доме работали волшебные эльфы, такой был в нем наведен порядок. Сенда не могла поверить своему счастью, что ей удалось заполучить Ингу, и с этого началась дружба, которая никогда не разочаровывала и не подводила ее.
В целом, часто думала Сенда, если не считать разлуки со Шмарией, Санкт-Петербург обошелся с ней чудесно. Она была в начале своей карьеры, жила в очаровательной квартире, ее лучшей подругой была графиня, а у Тамары была Инга, которая постепенно становилась скорее преданным членом семьи, чем просто служанкой.
Чего еще она могла желать, кроме Шмарии?
Но времени думать о нем у нее теперь не было, поскольку подготовка к роли звезды шла полным ходом.
Все дни слились в один сплошной изнурительный урок, поединок характеров Сенды и ее наставников. Мадемуазель Клэйетт давала ей уроки французского, мадам Рубенова – уроки дикции, месье Везье – пения, а с шести до девяти вечера вторая преподавательница французского мадемуазель де Реми-Марсо выступала в роли поварихи, горничной и учительницы французского одновременно.
"Мне столькому надо научиться, – с грустью думала Сенда. – У меня никогда не получится".
Даже за обедом Сенда должна была разговаривать с мадемуазель Реми-Марсо по-французски. Иногда мысль о том, что в ее собственном доме ей не разрешают разговаривать по-русски, приводила ее в бешенство.
Она разочарованно спрашивала себя, как это может быть, что Тамара, которую Инга развлекала в детской во время уроков французского, схватывает чужой язык через стены гораздо быстрее, чем она, Сенда, находящаяся рядом со своими учителями.
– Какой цвет костюма более всего заметен на сцене?
– Белый.
– Где сейчас по отношению ко мне находится сцена?
Показывает. – Там.
– Какая это нота?
– С flat.
– Qu est-ce que c'est?
– Une fourchette.
Все свое небольшое свободное время она посвящала Тамаре, то стараясь урвать полчаса здесь, полчаса там, то вставая на час пораньше, чтобы хотя бы какую-то часть дня провести вместе с дочкой.
Но какими бы изнурительными ни были эти недели, по ночам, когда Сенда, обессиленная, опускалась на подушку и единственным ее собеседником было биение сердца, она понимала степень своего одиночества.
Шел уже март, а Шмария по-прежнему не давал о себе знать. Почти два месяца они не видели друг друга.
Однако она слишком изматывалась за день, и ей обязательно нужно было спать, поэтому бессонница редко посещала ее теперь.
И вот наступило девятнадцатое марта, когда до конца сезона "заболела" Ольга Боткина, и Сенда, как ее дублерша, вышла ей на замену в санкт-петербургском Théâtre Francais.
За один вечер и критики, и зрители оказались в плену ее актерского дарования. Это стало величайшим событием ее жизни.
Самым незабываемым, однако, было то, что на следующее после ее триумфа утро наряду с именем Сенды на страницы газет попало и имя Шмарии.
В ту самую минуту, когда она делала свой последний выход перед аплодирующей публикой, на другой стороне Невы у основания Троицкого моста взорвались десять брикетов динамита.
В результате взрыва никто не пострадал, и сам мост остался цел, но шпионы графа Коковцова позаботились о том, чтобы тайная полиция ждала в засаде. Они убили всех анархистов, кроме Шмарии, и, как оказалось позже, его погибшим друзьям повезло больше, чем ему.
Князь терял терпение. Внешне это не было заметно, но граф Коковцов научился различать симптомы: желваки играют, мнение собеседника не выслушивается до конца, на лице застывает хмурое выражение. В конце концов Вацлав Данилов не сдержался – подошел к окну, выходящему на подъездную дорогу, и раздвинул портьеры. Громкий вздох сорвался с его губ.
– Она скоро будет здесь, – уверенно успокоил граф своего кузена. Удобно устроившись в кресле, он пил чай из изящной чашки севрского фарфора.
– Я уже начинаю сомневаться в этом, – медленно ответил князь. Он отошел от окна и присел. – Она не такая, как другие.
– Какой бы непредсказуемой она ни была, тебе следует помнить, что она всего лишь женщина. А женщинам свойственно следовать зову сердца. И своих эмоций.
– Может, она не читала газет?
– Это крайне маловероятно. В конце концов, вчера состоялся ее дебют в Théâtre Francais. А поскольку она – актриса, а актрисам свойственно ловить каждое слово критиков, она наверняка тщательно просмотрела газеты. Все актрисы похожи на бабочек, которые слетаются на огонь славы.
– Возможно, ее больше заботит ее профессия, чем то, что о ней пишут.
– И все равно она никак не может пропустить заголовки. Они кричат из каждой лавки, из каждого магазина. При обычных обстоятельствах это происшествие, скорее всего, было бы забыто. Беспорядки, взрывы и убийства по политическим мотивам стали настолько обычным явлением, что для нас лучше не упоминать о таких вещах, чтобы понапрасну не волновать чернь. Но, к счастью, в этом городе мы пользуемся определенным влиянием в газетных кругах и для нас не составило никакого труда поместить имя ее деверя во все газеты.
– И все же почему она должна обратиться ко мне?
– Ты удивляешь меня, Вацлав. – Граф Коковцов негромко рассмеялся. – Поскольку я позаботился о том, чтобы от тюремных властей она ничего не могла узнать, у нее просто нет выбора. Ты – единственный, кто может ей помочь. Она придет к тебе.
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Мужчины повернулись лицом к мажордому.
– Прошу прощения, ваша светлость, но случилось нечто… совершенно необычное. Пришла молодая женщина, без всякого уведомления и даже без визитной карточки. Она говорит, что вы ее примете.
– Неужели. Это случайно не мадам Бора? Мажордом был поражен.
– Да, ваша светлость.
– В таком случае пригласите ее войти, – сказал князь. Он обернулся к кузену, который с трудом сдерживал свое ликование. – Увидимся позже. Я хочу встретить ее один.
Граф скорбно кивнул.
– Разумеется. – Поставив на стол чашку с блюдцем, он встал и вышел из комнаты.
Спустя несколько минут мажордом ввел в кабинет Сенду. Заслышав ее шаги, князь поднялся ей навстречу.
– Мадам Бора! – произнес он с притворным удивлением. – Как я рад вашему визиту!
– Ваша светлость, – прошептала Сенда тусклым голосом, нервно крутя на пальце тонкое серебряное кольцо.
– Пожалуйста, присядьте. – Он показал на кресло, в котором всего несколько минут назад сидел граф Коковцов, и, подождав, пока она сядет, опустился в стоящее напротив. – Могу я вам что-нибудь предложить? Может быть, чаю?
Она покачала головой и хриплым голосом ответила:
– Нет, благодарю вас.
Он смотрел на ее печальные безжизненные глаза и бледное осунувшееся лицо. Раньше она всегда казалась ослепительной, и сейчас он почувствовал, что испытывает к ней подлинное сострадание. Как жаль, думал князь, что это лучезарное создание выглядит таким несчастным. Сенда действительно была несчастна. Свойственные ей безмятежность души и жизнерадостность исчезли, в ее покрасневших, ввалившихся глазах читалось смирение, уголки ее обычно твердо очерченных полных губ были слегка опущены. На ее прежде безупречном лице появились морщинки, которых никогда раньше не было, что ясно говорило о трагической опустошенности и внутренней муке, свет в ее лучистых глазах померк, превратив изумруды зрачков в тусклые стекляшки величиной не более булавочной головки. Она выглядела уязвимой, как могут выглядеть лишь люди, потерпевшие страшное поражение. В ней чувствовались безмерное отчаяние и какая-то беспомощность, готовая вылиться в неожиданный поступок. У нее был вид женщины, доведенной до крайности. Князь придвинул свое кресло поближе.
– Вы неважно выглядите, – серьезно произнес он. Сенда резко повернулась к нему, ее тело напряглось, как бы готовясь к отчаянной схватке, но затем она вздохнула и, как ему показалось, совсем упала духом.
– Да, думаю, вы правы. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Произошло… нечто ужасное.
– А я слышал, что вчера вечером вы имели огромный успех. Весь Санкт-Петербург говорит об этом.
– Правда? – Она снова вздохнула и нервно покрутила кольцо на пальце. Ее вчерашний успех совсем вылетел у нее из головы.
– Так что же случилось?
Она опустила голову.
– Я понимаю, как дерзко с моей стороны было прийти сюда.
– Что вы, вам здесь всегда рады. Я думал, что ясно дал вам это понять.
– Но у меня нет никакого права обращаться к вам с мольбой о помощи.
– Напротив, – взволнованно сказал князь, закуривая сигарету и выпуская клубы дыма. – Вы не производите на меня впечатления женщины, способной умолять. Вы просите – это возможно, но умолять… Нет, я в это не верю. Для этого вы слишком горды. – Он помолчал и добавил: – Я также не верю, что вы способны попросить об услуге и не отплатить потом за нее. Вы из тех людей, кто всегда возвращает свои долги. Она печально улыбнулась и подняла на него глаза.
– Мне больше не к кому обратиться, ваша светлость…
Он покачал головой и мягко прервал ее:
– Вацлав. Наедине со мной вам незачем обращаться ко мне так официально. Называйте меня просто Вацлавом.
Напуганная такой фамильярностью, но не желая показывать этого, она вновь опустила голову. Сейчас ее занимали гораздо более страшные вещи.
– Итак, что я могу сделать для вас, Сенда?
– Ваша власть и влияние… – вымученно начала она и замолчала. – Боюсь, даже они не смогут помочь мне.
– Посмотрим. – Он ободряюще улыбнулся. – Возможно, с моей стороны это прозвучит самоуверенно, но мне нравится думать, что я в значительной степени обладаю и тем и другим.
Сенда откашлялась и проглотила застрявший в горле комок.
– Это касается моего деверя Шмарии. Возможно, вы читали сегодняшние газеты?
Князь покачал головой.
– Еще нет. – "Что, – подумал он, – так на самом деле и есть".
– Тогда вы не знаете, что он арестован.
– Так-так, – пристально посмотрев на нее, произнес он. Потом откинулся на спинку кресла и напустил на себя задумчивый вид, большим и указательным пальцами потирая подбородок. – И в чем его обвиняют?
Она с трудом прошептала:
– В государственной измене.
– Что?! – Он сжался. – Боже мой! Рассказывайте, что случилось.
Сенда в нескольких словах поведала ему то, что ей было известно.
– Я подумаю, что можно сделать, – медленно произнес князь. – Но это будет очень трудно, даже для меня. Воровство… изнасилование, если дело не касается представителя знати… даже убийство – это одно дело. Но государственная измена! Вам, конечно, известно, что государственная измена всегда карается смертью?
Сенда застонала, лицо ее из бледного стало белым как мел.
– Пожалуйста! – Она протянула руку к его рукаву и вцепилась в него. – Помогите ему, умоляю вас!
Он по-прежнему молча смотрел на нее.
– Вы должны понять, – быстро проговорила она. – Шмария стал жертвой обмана. Там были другие. Он был не один. И он никогда, никогда не собирался причинять никому никакого вреда!
– Неужели?
Она затравленно посмотрела на князя.
– Я, право, не знаю. – При этой страшной мысли Сенда закрыла глаза, еще раз безнадежно вздохнула и, вновь упав духом, на некоторое время умолкла. – Значит, вы считаете, что надежды нет, – прошептала она.
– Не хотелось бы напрасно обнадеживать вас, но надежда существует всегда. Мне и прежде приходилось добиваться помилования.
– Так вы мне поможете! – воспрянула духом Сенда.
Князь поднял руку, прося ее помолчать.
– Пожалуйста, выслушайте меня. Как правило, помилование стоит дорого, но оно не невозможно.
– Я верну вам долг, – выпалила она. – Не важно, сколько это будет стоить, даже если на это уйдет вся моя жизнь!
– Да, да, – мягко произнес он. – Но мы говорим о государственной измене. Вам следует помнить, что такая политическая ситуация, как сегодня… не стоит говорить, что эту ситуацию нельзя назвать благоприятной даже при самых лучших условиях. А последние несколько месяцев… в общем, власти наверняка потребуют его крови.
– Но… но вы веда один из тех, кого называют властью, р-разве не так?
– Верно подмечено. – Он позволил себе слегка улыбнуться. – Но я всего лишь один из них. Один из многих. Других это тоже касается. Они постараются примерно наказать вашего друга. Они будут вынуждены так поступить, вы понимаете, потому что в противном случае они предадут забвению акт подрывной деятельности. Если его простят, противники царя решат, что и им это тоже может сойти с рук. Результатом всего этого будет… хаос.
Сенда закрыла лицо руками.
– Если бы я только могла увидеть его, поговорить с ним! – стонала она. – Я была в тюрьме, но меня к нему не пустили.
Он медленно кивнул.
– Добиться свидания будет довольно легко. Но помилования?
– Значит, вы поможете мне увидеться с ним? – еле слышно спросила она.
– Я посмотрю, что можно сделать.
Глядя ему прямо в лицо, она протяжно и глубоко вздохнула.
– Вы не пожалеете об этом, – хрипло пообещала она. Затем быстро опустила глаза и прошептала: – И я докажу вам свою благодарность. Как вы говорили, я плачу свои долги.
– Мы обсудим это позже, – стараясь скрыть улыбку ликования, проговорил князь. – А сейчас я должен подумать, что можно предпринять. Если я сумею все устроить, то пришлю за вами домой гонца и экипаж, который отвезет вас в тюрьму.