Наверное, вы думаете, что я ненормальная. Джулс именно так и считает, потому что в одиночестве есть свои преимущества. И правда! Если ты занята, общительна, встречаешься с мужчинами и ходишь на свидания, лучше быть самой по себе, другого и не хочется. Но когда у твоих одиноких подруг вдруг появляются бойфренды, лишь у тебя никого нет, ты становишься несчастной. Звонишь им и приглашаешь в бар в субботу вечером, а они извиняются и говорят, что они со Стивом, Питом или Джейком, но, так уж и быть, согласны выпить чашечку кофе после обеда. Если повезет, подруга приходит одна с широченной улыбкой на лице, садится и заваливает тебя рассказами о том, какой он замечательный. Если не повезет, они притащатся вместе, и придется пытаться вести светскую беседу с кем-то, кого первый раз видишь, в то время как подруга влюбленно смотрит на него и восхищается каждой глупостью, которая вылетает из его уст. В результате сбегаешь так быстро, как позволяют приличия.
А субботние вечера ты проводишь одна или, еще хуже, на вечеринках, устраиваемых парами, когда единственный малосимпатичный холостяк (которого пригласили специально для тебя) - и тот не пришел. И весь вечер чувствуешь себя отвратительно.
Но сегодня я одна из счастливых женщин, имеющих пару, и словно принадлежу к тайному обществу! Мне это определенно нравится.
Мы заканчиваем ужин и идем в квартиру Ника. Подразумевается, что я останусь на ночь, хотя никто из нас не говорил об этом, но что же еще могут означать слова "наслаждаться друг другом", если не секс? Ник ведет меня по дорожке к высокому красному кирпичному зданию в викторианском стиле. В самом большом окне филенчатые жалюзи. Сквозь них можно разглядеть, что происходит в комнате, и, кажется, все не так ужасно, как я себе представляла, а даже наоборот.
Внутри горит свет, и, конечно, комната не совсем в моем вкусе, но очень уютная - не та адская дыра, которую я рисовала в своем воображении. Я вхожу в парадную дверь, кладу свою сумочку на невысокую тумбу и жду, пока Ник просматривает конверты на столике в холле.
Он поднимает глаза и начинает смеяться.
- Это не моя квартира! - говорит он. - Моя наверху.
- О! - Я заливаюсь краской и беру в руки сумочку. - Извини.
Мы поднимаемся по лестнице, и он открывает другую дверь. Войдя туда, я понимаю, что это и есть его квартира. И она ужасна.
Нельзя сказать, что в ней грязно, вовсе нет, по крайней мере на первый взгляд. Просто там бардак, невообразимый, полный бардак. В одном конце комнаты - незаправленный футон, который, наверное, превращается в диван, когда Нику взбредет в голову убрать его. Но сегодня утром он этого не сделал: одеяло комком валяется в ногах, и повсюду горы газет и журналов. Если я говорю "повсюду", я это и имею в виду. Тут едва можно передвигаться, и, пробираясь через комнату, я думаю, что уж лучше горы газет, чем открытый пол: те его островки, что виднеются из-под завалов, похожи на ковровое покрытие для пабов с оранжевыми и коричневыми завитками. Я осторожно опускаюсь в кресло, которое, может быть, когда-то было почти новым. Но это было очень давно. Так давно, что страшно подумать.
Мебель похожа на старье с помойки, а может, так оно и есть: все разваливается, по стенам хаотично развешаны полки, и книги на них навалены, а не расставлены ровными рядками, как в моей квартире. Это просто свалка. Помойная яма.
- Хочешь чаю? - спрашивает Ник, исчезая на кухне.
Я намереваюсь пойти за ним, но тут он появляется в дверях.
- Оставайся здесь, там беспорядок. Я тебе принесу.
Пытаюсь вообразить, что же за свинарник у него на кухне, и решаю впредь даже не заглядывать туда.
- Извини за бардак, - говорит Ник, он принес чай в двух треснутых кружках. - Я хотел убраться, но сегодня не было времени.
- Ничего, - я ломаю голову над тем, что бы приятное сказать в адрес его жилища. - Именно так я представляла себе квартиру писателя.
- Правда? - Он явно польщен.
- Да! - решительно киваю я.
- Мне эта квартира подходит, - говорит Ник. - Надо бы, конечно, почаще убираться.
Я молча потягиваю свой чай. И тут он подходит, садится рядом и начинает поглаживать меня по спине. Я ставлю чашку, придвигаюсь к нему и через мгновение забываю о квартире, о беспорядке, обо всем. Только чувствую, как он гладит меня, и поворачиваюсь, чтобы поцеловать его. Похоже, единственное преимущество этой квартиры в том, что нужна всего лишь секунда, чтобы переместиться на футон. Я даже не успеваю заметить, грязные ли простыни, потому что Ник снимает с меня футболку и расстегивает лифчик. А это очень волнующе.
Я быстро стаскиваю джинсы, не желая терять ни секунды, и наблюдаю, как Ник справляется с застежкой своих брюк, а затем снимает боксерские трусы. Не выдержав, начинаю гладить его твердый член. Он постанывает, а я беру в рот сначала кончик, а потом весь член и слышу, как Ник задерживает дыхание.
Спустя какое-то время он шепчет, чтобы я остановилась, поднимает меня, и мы страстно целуемся, сплетая языки. Он гладит мою грудь и опускает руку ниже, проскальзывает в трусики, и теперь уже моя очередь прерывисто дышать; немного подразнив меня, он начинает ласкать мой клитор и ласкать меня внутри, а другой рукой водит по моей груди, пощипывая соски, и я постанываю и опускаюсь на кровать.
А потом, не в силах больше ждать, я говорю ему, чтобы он надел презерватив и вошел в меня немедленно. Он так и делает, и это еще лучше, чем в прошлый раз; он двигается, а я целую его шею. Мне хорошо, как никогда. Ник поднимает меня, чтобы сменить позу, но я не хочу, а он шепчет: "Увидишь" - и поворачивает меня. Войдя в меня сзади, он двигается и одновременно ласкает рукой мой клитор. Я начинаю стонать вместе с ним и чувствую, как волной накатывает наслаждение, издаю животный звук, и меня захлестывает сильнейший оргазм, какой я когда-либо испытывала. Совершенно обессиленная, засыпаю в его объятиях.
Глава 7
- Ну, дорогая Либби, - говорит моя мама, разливая чай из своего лучшего фарфорового чайника, - как вчерашнее свидание?
Знаете, это может показаться странным, но в ту самую минуту, как я, двадцатисемилетняя, независимая, зрелая, утонченная женщина, переступаю порог дома своих родителей, я снова деградирую до состояния угрюмого подростка и меня все так же, как и десять лет назад, раздражают их расспросы.
- Хорошо, - говорю я, заранее настроившись не грубить, не позволить им достать меня.
- И? - говорит мама с улыбкой.
- И что? - бурчу я в ответ, поднимая хрупкую чайную чашку.
- Он милый?
- Он нормальный.
- Если он просто нормальный, почему же ты с ним встречаешься? - Мама заливается смехом и зачесывает волосы рукой за уши - нервная привычка, к сожалению унаследованная и мной.
- Я с ним не встречаюсь, - говорю я, - у нас было только одно свидание.
О боже, думаю я и мысленно закатываю глаза. Что бы она ответила, скажи я ей правду? Скажи я ей, что да, у нас было свидание, а потом мы пошли к нему и трахались до потери пульса, заснули в обнимку, утром выпили чаю в постели (к сожалению, мои романтические мечты о завтраке были слегка преждевременными, поскольку у Ника в холодильнике оказалось только шесть бутылок пива, пачка масла и полпачки бекона, срок годности которого истек три месяца назад), затем снова занялись сексом и я сразу приехала сюда (романтическую прогулку тоже пришлось отменить, потому что Ник захотел посмотреть футбол, а мне осталось развлекаться пролистыванием старых номеров журнала "Богачи").
- И чем твой друг занимается?
- Он писатель.
- О, писатель! Как интересно! Что же он пишет?
Она приставучка, но правду я ей говорить не собираюсь.
- Он пишет… ммм… статьи.
- Какие статьи?
- Статьи для мужских журналов.
- Интересно. Наверное, он хорошо зарабатывает.
- Кстати, мам, - поспешно прерываю я ее, желая сменить тему, - помнишь, ты говорила, что у тебя есть шоколадный торт с марципаном?
- О, совсем забыла - он на кухне. - Мама встает и исчезает.
Я вздыхаю с облегчением, и мы с папой обмениваемся взглядами и улыбаемся, он закатывает глаза.
Мама возвращается и говорит:
- А как зовут твоего молодого человека?
- Он не мой молодой человек, а зовут его Ник.
- Ник, - повторяет она и задумывается. - Николас. Да, мне нравится имя Николас. Где он живет?
- В Хайгейте.
- Шикарный район, - говорит мама.
Представляю себе, - да у нее случился бы инфаркт, если бы она увидела его квартиру.
- Должно быть, у него хорошо идут дела, раз он может себе позволить жить в Хайгейте. У него один из этих красивых больших домов, да?
- Нет, мам, - вздыхаю я. - Ни у кого из моих знакомых нет большого дома, ты же знаешь. У нас у всех квартиры.
- Ну да, конечно, - говорит она. - Так ты была у него дома? У него хорошая квартира?
- Дай ей передохнуть, - вмешивается папа, откладывая газету. - Вы же только начали встречаться, да, Либби?
И я киваю, с облегчением улыбаясь.
- Я просто беспокоюсь о тебе. - Мама расправляет фартук и присаживается. - В твоем возрасте я уже была замужем, а тебе было три года. Не понимаю вас, современных девушек. Такие независимые.
- Да, мы - женщины девяностых, - говорю я. - И я не хочу замуж, меня гораздо больше интересует карьера.
Как же.
- Как работа? - спрашивает отец, и, как обычно, я начинаю рассказывать, а родители с интересом слушают. Я рассказываю про Аманду и ожидаю, что они будут смеяться над этой историей. Папа действительно смеется, - правда, быстро подавляет смешок, увидев мамино выражение лица.
- Как тебе не стыдно, Либби - строго упрекает мама, - Тебе не кажется, что нужно рассказать ей?
- О, мам, - постанываю я, - все будет в порядке. Она бы и голой снялась, лишь бы привлечь к себе внимание.
- Ну, ты лучше знаешь. - Она произносит это подняв брови, словно говоря, что ничего я не знаю и она не одобряет меня.
- Как Олли? - наконец спрашиваю я, потому что единственный способ поднять ей настроение - спросить, как дела у моего обожаемого братца, ее любимчика.
- О, он проказничает, как всегда, - говорит она. - Влюблен в свою работу и разбивает девичьи сердца.
Я обожаю своего брата. Ему двадцать шесть, он неотразимо красив, и с ним не соскучишься. Мы видимся довольно часто. Олли из тех людей, которые сразу всем нравятся, и мне иногда завидно, что он такой беззаботный. Я не могу долго злиться на него, - разве только когда он говорит мне, чтобы я не обращала внимания на маму.
Правда, в детстве я его ненавидела. За то, что он всегда был самым умным, самым спортивным, самым популярным. Никогда не делал ничего плохого, всегда был маминым любимчиком. Но потом, когда я поступила в университет и уехала из дома, все вдруг изменилось и в первую же встречу он перестал быть противным младшим братиком и стал другом.
Он, как и я, начал курить, и мы запирались в моей комнате и пыхали в окно, а потом опрыскивали все вокруг литрами тошнотворно сладкого освежителя воздуха. Именно с ним я впервые покурила травку: он показал мне, как сворачивать косяк, подозрительно похожий на Тампакс супер-плюс, - посыпать большую полоску бумаги сначала табаком, а потом слегка опаленными кусочками гашиша.
Мама, естественно, ни о чем не догадывалась. Она ругала меня за то, что я курила, пила и поздно возвращалась, но Олли за это ничего не было.
Чем старше мы становились, тем смешнее она нам казалась. И вдруг Олли стал защищать меня. Когда она начинала напыщенно разглагольствовать, появлялся мой брат и говорил, что видел меня сегодня вечером с Сюзи, а мама все неправильно поняла. И она ему верила!
Мы даже хотели вместе жить, но потом я решила, что, несмотря на мою любовь к нему, я не потерплю его бардака. Потом он нашел работу в Манчестере и снял большую квартиру в Дибсбери. Сейчас работает продюсером в крупной телекомпании, а по выходным клубится. У него нет постоянной подруги, наверное, это семейное, но более чем достаточно романтических увлечений. Я звоню ему каждые выходные и обычно выуживаю его из глубин убийственного похмелья. Чаще всего он перезванивает после того, как его очередная пассия, результат вчерашней вылазки, наведет марафет и уйдет.
С ним лучше всего обсуждать мои любовные дела, даже лучше, чем с Джулс. Он не такой умный, но может смотреть на вещи с мужской точки зрения. Я провожу долгие часы, разговаривая с ним по телефону и строя стратегические планы по охмурению мужчины моей мечты.
- Как его работа? - спрашиваю я у матери, потому что в последнее время была слишком занята своей личной жизнью, чтобы позвонить Олли.
- Он делает новую передачу о кулинарии, - гордо отвечает мама, выпячивая грудь, потому что телепродюсер - это серьезно. Ей ли не знать, учитывая, что она смотрит телевизор сутки напролет.
Вот пиар она вообще не считает профессией и не может похвастаться, что ее дочь работает в пиаре, потому что вообще не понимает, что это такое, хотя я ей тысячу раз объясняла. Ей кажется, что мне ни к чему работать, а нужно сидеть дома и готовить деликатесные ужины своему мужу, который целыми днями работает, гребет деньги лопатой и содержит меня и наших десятерых детей в роскоши. Как будто она живет в каменном веке.
Телепродюсер - другое дело. Вот это она понимает, потому что видит осязаемое свидетельство такой работы - телевизор! Фраза "Мой сын - телепродюсер" у нее уже как слово-паразит.
- О кулинарии? - Я прыскаю. - Но Олли ни черта не смыслит в кулинарии, из всех блюд он знает только карри на вынос и гамбургер.
- Программа называется "Вегетарианская кухня для гурманов".
Видимо, мое последнее замечание она решила проигнорировать.
- Вегетарианское что? - Теперь мне действительно смешно. - Но Олли жить не может без мяса.
- Я знаю, - соглашается она, - и, честно говоря, не понимаю всей этой чепухи о вегетарианстве. Уверена, что все это делают просто потому, что сейчас это модно. - И вопросительно смотрит на меня.
Я отворачиваюсь, потому что стоит ей дать малейший шанс подкопаться, как она притащит лопату.
Ну и что, что я однажды решила стать вегетарианкой? Я даже продержалась целых восемнадцать месяцев и, конечно, могла бы сказать, что сделала это из любви к животным, но на самом деле все мои друзья были вегетарианцами и мне просто тоже захотелось попробовать. У меня получилось. Я совсем не скучала по мясу. Но все эти разговоры о том, что вегетарианское питание полезно для здоровья, - полная ерунда. Конечно, следует все время есть салаты и орехи, но я предпочитала хлеб, сыр, яйца и пирожки, и меня раздуло, как воздушный шар.
Помню, как в первый раз снова начала есть мясо. Я была с друзьями - с другими друзьями, невегетарианцами, - и мы решили взять китайской еды навынос. Я стояла в ресторане, нюхала всю эту вкуснятину - все заказывали кисло-сладкую свинину и лимонного цыпленка - и подумала: а пошло все к чертям. Если мне снова придется съесть овощное рагу, у меня случится истерика. И заказала жареные свиные ребрышки. Они были просто объедение, и с вегетарианством я покончила.
Но то, что Олли делает программу о вегетарианских блюдах, выше моего понимания. Так я и сказала.
- Он уже читает кулинарные книги, - гордо произнесла мама, - ты же знаешь Олли - он моментально станет экспертом в кулинарии. Не понимаю, почему никто из вас не унаследовал мое умение готовить.
- Я умею готовить! - чуть не кричу я.
- Либби, комок спагетти не показатель.
- Извини, мам, но ты же никогда не ела то, что я готовлю, откуда ты знаешь, умею я или нет? Между прочим, - я потихоньку начинаю заводиться, - я прекрасный повар.
- Да что ты! - восклицает она и делает скучное лицо. - Какое твое фирменное блюдо?
Черт. Я сижу и пытаюсь вспомнить, что же я могу приготовить. Но нет, в голове пусто.
- Я могу приготовить что угодно! - хвастливо заявляю я.
- Да, дорогая, - говорит она.
На этом мое терпение кончается. С меня хватит.
- Мне пора. - Я встаю и поворачиваюсь к папе, чтобы поцеловать его на прощание.
- Так скоро? - говорит он, снова отрываясь от газеты.
- Да. Ты же знаешь - куча дел, всегда с кем-то встречаюсь.
- Но, Либби, - удивляется мама, - ты посидела с нами всего пять минут.
На самом деле я торчу здесь уже час, и для меня это слишком долго.
- Извини, мам. Поговорим на неделе. - И я стремительно несусь к выходу, пока она не скажет что-нибудь, от чего я почувствую себя виноватой.
Сажусь в такси и тут же включаю мобильник. Черт, нет сообщений. Но чего я ждала? Что Ник позвонит и скажет, что скучал без меня? Вряд ли.
Тут телефон звонит, на маленьком экранчике появляется номер Джулс, и я поднимаю трубку.
- Где ты была? - стонет она. - Твой телефон был отключен. Ненавижу, когда ты так делаешь.
- Извини. - Я устраиваюсь в машине поудобнее, зажигаю сигарету и вижу, что мама подглядывает из-за занавесок. - Черт, подожди. - Я даже не сказала водителю, куда мы едем. - Лэдброук Гроув, - говорю я.
Машу в окно маме, пока мы медленно тащимся по улице и исчезаем из виду. Затем снова прикладываю телефон к уху. Мобильные телефоны, как и другие "современные штучки", моя мама терпеть не может.
- Ну? - Джулс в нетерпении.
- Что "ну"? - смеюсь я.
- Как все прошло?
- Потрясающе, - говорю я. - Все было классно, он просто классный!
- Ты была у него?
- Да. И у нас был отличный секс. - Я снижаю голос до шепота, чтобы водитель не услышал.
- Его квартира так ужасна, как ты представляла?
- О боже, Джулс, - простонала я, - хуже. Намного, намного хуже.
- В каком смысле?
- Это просто помойная яма. Честно, Джулс, хорошо, что у нас с ним несерьезно, я бы просто не выдержала! Не понимаю, как можно так жить!
- Там грязно?
- Нет, хотя простыни не пахли альпийскими лугами. Но там просто безобразно.
- Понятно. Самое главное - ванная. Неважно, на что похожа остальная квартира, если у него приличная ванная.
Хмм, интересно.
- Вообще-то, ванная нормальная. Даже симпатичная.
- Пятен нет?
- Нет. Сверкает чистотой.
- Ну и слава богу. По мне, пусть хоть в свинарнике живет, лишь бы сам был чистый.
- Он чистый, - говорю я, вспоминая его приятный, мужской запах.
- Ты случайно не влюбилась?
- Нет! Вчера мы все обсудили. - Я пересказываю разговор слово в слово.
Джулс внимательно слушает и говорит то же самое, что и вчера.
- Ты уверена, что не влюбишься в него?
- Конечно! Послушай, Джулс, если бы я влюбилась в него, я бы тебе сказала, так?
- Хмм.
- Но в любом случае после этого разговора мы оба знаем, что нам нужно, и все в порядке.
- Если только он не сделает тебе больно.
- Заткнись, Джулс, я ненавижу, когда ты так говоришь.