Малейшее напряжение, значит… Ну что ж, смерти он не боится. Главное - успеть довести задуманное до конца. Ровести вдруг вспомнил свой первый типографский станок. Назывался он "Рим". Ровести окрестил его Римлянином. Чудо техники двадцатых годов, теперь он стоит в углу его кабинета. Станок Джованни купил в кредит в туринской фирме "Ньеболо" и, пока полностью не расплатился, места себе не находил. Как же молод он был в ту пору! В кармане ни гроша, зато в голове полно идей. С Римлянина все, собственно, и началось.
Счастливая это была минута - минута, когда в подвале, который Ровести снял под типографию, станок начал работать. Анджело радовался не меньше, чем он. Они с Анджело всю жизнь были неразлучны, водой не разольешь, а теперь он умер, и Ровести приходится в одиночку осуществлять свой грандиозный план, с помощью которого он и после смерти сумеет участвовать в жизни семьи.
Сообразительный и остроумный от природы, он любил розыгрыши, и цель этого, последнего, его розыгрыша состояла в том, чтобы выявить самого достойного из наследников.
На ночном столике приглушенно зазвонил телефон.
- Надеюсь, не разбудил?
Ровести сразу узнал этот приятный мужской голос.
- Я не спал. Привез?
- Да, все в порядке. Можно заехать?
- Разумеется.
- Когда?
- Прямо сейчас. Через полчаса буду встречать тебя у калитки.
- Вам это не трудно?
- Терпеть не могу, когда беспокоятся о моем здоровье, - недовольно проворчал Ровести.
На самом деле он был доволен, доволен вдвойне. Во-первых, наиболее захватывающее приключение его жизни подходило к концу. Он бросил вызов самой смерти и, кажется, выигрывал у нее это сражение. Его причудливая мозаика почти сложилась, оставалось дополнить ее одной-единственной деталью. Потом он согласен отдыхать целую вечность. Во-вторых, ему удалось перехитрить медсестру Лотту, которая исполняла свои обязанности с неукоснительной точностью и даже позволяла себе иной раз прибегнуть к авторитарным методам.
Вечером Лотта принесла ему на серебряном подносике обычный набор лекарств: ласикс, кардиорег, пермиксон и, конечно, снотворное. Ровести, ждавший ночного посетителя, ухитрился до того ловко спрятать таблетку снотворного, что и фокусник бы позавидовал. Поэтому, когда раздался долгожданный звонок, сна у него не было ни в одном глазу. Ровести включил лампу на ночном столике и откинул одеяло. Свет, приглушенный абажуром в стиле модерн, осветил красивую, строго обставленную комнату. Взгляд старого издателя задержался на фотографиях, стоявших на отдельном столике: родители, он с Анджело Джельми, оба в интернатской форме, трогательные и торжественные. На самой большой из фотографий - его жена Веральда с их первым ребенком, Марией Карлоттой. Девочка умерла в три года от полиомиелита, не помогла и камфара, которую в белом мешочке вешали ей на шею. Вот дети - Анна и Антонио. Вот Пьетро, Джованни, Патриция и Мария Карлотта, его внуки. В изголовье темной, орехового дерева кровати - большое полотно, на нем изображена Богоматерь с Младенцем на руках. Вдоль стен стеллажи с книгами издательства "Ровести".
Старик накинул шелковый, с шерстяной вышивкой халат, сунул ноги в просторные шлепанцы. Последнее время ноги сильно отекали, так что обувь для него шили теперь на заказ. Впрочем, сейчас ему было не до недугов. Взволнованный предстоящей встречей, он начал медленно спускаться по лестнице. Ворсистая ковровая дорожка приглушала его шаги. В вестибюле он отключил сигнализацию, после чего ступил в ночную духоту. Собаки, лежавшие под магнолией, радостно заскулили и завиляли хвостами. Ровести жестом успокоил их. В тишине явственно слышалось журчание фонтана в центре сада.
Каждый шаг давался с трудом. В груди нарастала тупая боль. "Нет, так просто я не сдамся, - мысленно обратился он к ненавистной смерти, - мне еще нужно время, и я его у тебя выиграю во что бы то ни стало! А потом мы с тобой доиграем партию, и я готов буду признать себя побежденным".
В памяти вдруг всплыло худое лицо школьного учителя математики дона Альфонсо. Тощий-претощий - засаленная сутана болталась на нем, как на вешалке, - дон Альфонсо был помешан на возведении в степень, и горе тому, кто не отвечал без запинки на его вопросы.
- Двенадцать в квадрате, - выпаливал учитель, и, если не ответишь, получаешь увесистый подзатыльник. Когда дон Альфонсо замахивался, его сутана приходила в движение, распространяя затхлый запах лежалого сыра. Потом дон Альфонсо заболел и слег, и однажды Джованни решил его навестить. Поднявшись по лестнице на самую верхотуру, он на цыпочках вошел в комнату - и испугался: дон Альфонсо еще больше похудел, лицо пожелтело, черты обострились. Лежа на несвежей постели, он смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль и мерными движениями большого и указательного пальца перебирал воображаемые четки.
- Кто ты? - не сразу спросил он, не глядя на мальчика.
- Джованни Ровести.
- Сколько будет тридцать семь в квадрате? - произнес старик, с трудом шевеля бескровными губами.
Джованни так растерялся, что его не слушался язык, и старик хотел ударить молчавшего ученика, однако непослушная рука осталась неподвижно лежать поверх одеяла.
- Благодари бога, что я умираю, - прошептал дон Альфонсо, - а то бы тебе несдобровать.
От волнения учитель начал задыхаться.
- Может, позвать кого-нибудь? - испуганно спросил Джованни.
- Никто мне не нужен, - с трудом выговаривая слова, ответил дон Альфонсо. - Я должен остаться со смертью один на один… Поверь, бороться я буду до конца, хотя знаю… победа всегда за ней.
"Победа всегда за ней", - мысленно повторил Ровести, медленно направляясь к калитке.
Постепенно боль в груди начала проходить. Почувствовав неожиданный прилив сил, издатель ускорил шаг, и последние метры дались ему почти без труда.
Кованая калитка, точно изящная ажурная застежка, стягивала концы опоясывающей сад глухой каменной стены. Гость уже ждал, стоя под тусклым фонарем. Он был молод, не старше тридцати. Великолепно сшитый льняной костюм голубого цвета подчеркивал стройность его спортивной фигуры. В руках молодой человек держал небольшой чемоданчик из черной кожи.
- Здравствуй, Паоло! - Старик отпер калитку и протянул молодому человеку руку.
Пожимая ее, молодой человек улыбнулся.
"Улыбка, как у матери", - мелькнуло в голове у Ровести, и перед глазами возникла юная Флора Монтекки, подарившая ему когда-то короткое, но незабываемое счастье. Усилием воли он отогнал несвоевременные воспоминания и вернул себя к действительности: свидание с Паоло было для него сейчас важнее всего на свете.
Ровести хотел взять чемоданчик, но Паоло не позволил.
- Нет, я сам, для вас это тяжело, - как бы извиняясь, объяснил он.
- Ты прав, мой мальчик, - со вздохом согласился Ровести и, закрыв калитку, взял Паоло под руку.
Собаки обнюхали незнакомца и вопросительно посмотрели на хозяина.
- На место! - приказал тот, и собаки побрели в глубь сада.
Мужчины вошли в прохладный дом.
- Надсмотрщица спит, - не без ехидства шепнул старик, имея в виду медсестру Лотту. - Все спят.
Комнаты его камердинера Оттавио и бессменной кухарки Эстер находились в другом конце дома.
Предвосхищая вопрос гостя, Ровести объяснил:
- Мои на Сардинии. Скорее всего в Порто-Ротондо, на яхте, а может, на вилле в Порто-Черво. Или в Понце. Или, например, в Стрезе. Для них главное - быть на виду. Ну а я тут один, - в его голосе послышалась горечь. - Правда, под присмотром верных, заботливых слуг.
Старик поднял глаза - в них играли искорки смеха. Он умолчал о своей любимице - десятилетней внучке Марии Карлотте, которую невестка прислала в Милан на несколько дней по его просьбе.
Паоло с восхищением смотрел на старика: высокий, сухощавый, прямой, с живыми умными глазами, он казался ему по-настоящему красивым. Ровести опустился в кресло у небольшого стола, на котором стоял со вкусом подобранный букет - тронутые увяданием лилии и лиловые ирисы. Паоло Монтекки подал ему чемоданчик, и старик любовно погладил его блестящую поверхность.
- Рассказывай, - думая о своем, потребовал Ровести и жестом пригласил гостя сесть в кресло напротив.
- Все вышло так, как вы говорили, - ответил Паоло, садясь. - Кортезини был на месте, каждый камень при мне проверил, ни одного не пропустил.
Ровести набрал комбинацию цифр на замке, и крышка поднялась, явив взгляду сказочное великолепие. В чемоданчике, обитом изнутри черной замшей, лежали "непобедимые", как их называли греки, - самые твердые минералы, кристаллические углероды с наивысшей степенью лучепреломления, камни, по праву считавшиеся лучшими из лучших. В чемоданчике лежали, сверкая и переливаясь, самые чистые, безукоризненные бриллианты на тысячу миллиардов лир. Ровести не мог оторвать от них глаз, и, хотя на лице не дрогнул ни единый мускул, сердце учащенно забилось. "Держись, - сказал он себе, - цель уже близка". Только закрыв крышку и набрав шифр, он наконец снова посмотрел на Паоло.
- Спасибо тебе.
- Это я вас должен благодарить, вы для меня столько сделали!
Паоло Монтекки начинал свою карьеру простым корректором в издательстве "Ровести", потом некоторое время работал в отделе оформления и в конце концов стал влиятельным журналистом. Ровести следил за его успехами, искренне восхищаясь талантом Паоло и втайне оказывая ему поддержку. Обладая удивительным профессиональным чутьем, Паоло точно знал, чего ждет от него читатель, но никогда не опускался до того, чтобы идти у читателя на поводу.
- Я рассчитываю на твое молчание, - глядя в глаза молодому человеку, сказал старый издатель.
- Будьте спокойны, я умею молчать, - заверил его Паоло.
Он не сомневался, что приходится Джованни Ровести сыном, хотя и носит другую фамилию. К этому выводу он пришел в результате нехитрых расчетов: сопоставил время романа своей матери, Флоры Монтекки, с Ровести и дату собственного рождения. Все совпадало, никаких сомнений. Сам Джованни Ровести, не имевший, как и Паоло, никаких доказательств, тоже верил в их родство. Ему было приятно думать, что талантливый, умный, энергичный Паоло - его сын, дитя недолгой, но прекрасной любви его и Флоры. Потому и отвел ему при разработке плана, который торопился претворить в жизнь, одну из ключевых ролей. Впоследствии - Ровести не сомневался - Паоло наравне с другими будет участвовать в "охоте за сокровищами", имея все шансы стать победителем.
- Ну, тебе пора, - сказал старый издатель. - Не хочу, чтобы нас видели вместе. Очень тебе благодарен, ты выполнил задачу, связанную с заключительным этапом одной чрезвычайно важной операции.
- Очень рад. - На лице Паоло не было и тени любопытства.
- Больше я пока ничего не могу тебе сказать, - в глазах Ровести мелькнул веселый огонек, - но придет время, и ты все узнаешь.
ГЛАВА 2
На рассвете, после душной ночи, он послал за внучкой. Было пятнадцатое августа, Успенье Божьей Матери.
- Что случилось, дедушка? - Мария Карлотта явно была недовольна, что ее подняли с постели в такую рань.
Любимой внучке Ровести было десять лет. Она обещала стать красавицей - вылитая мать.
- Составь компанию зануде-старику, - шутливо попросил Ровести, - позавтракай со мной, а потом вместе съездим в издательство. Сегодня праздник, кроме сторожей и дежурных рабочих, там никого нет. Побродим спокойно по пустым редакциям, подышим свежей типографской краской… Присаживайся к столу.
На белоснежной скатерти стояли фрукты, соки, йогурт, конфитюр, вкусно пахло кофе и только что испеченными бриошами. Ровести пил чай, обмакивая в него подсушенные хлебцы.
Тоненькая, как тростинка, Мария Карлотта запустила в нерасчесанные волосы пятерню и сладко зевнула.
- В издательстве я уже тысячу раз была, - сказала она, садясь за стол. - Там неинтересно. Поедем лучше куда-нибудь еще.
- Знаю, тебе со мной скучно, я слишком стар, но сделай милость, съезди со мной в издательство. Может быть, это в последний раз…
Мария Карлотта с испугом посмотрела на него. Взрослые говорили, что дедушка очень болен, но сам он раньше никогда так не говорил. Значит, это правда? Ей-то дедушка врать не будет.
- Ладно, поедем в твою типографию, только обещай, что после этого я вернусь на Сардинию.
- Обещаю.
Ровести понимал, что он не самая интересная компания для десятилетней девочки - тем более такой, как Мария Карлотта, ни к кому не проявлявшая особых чувств. Ну и что? Он обожал внучку. "Она еще маленькая, - думал он без тени обиды. - Вот подрастет, поумнеет, тогда в ней проявится порода. Недаром же в ее жилах течет кровь Ровести…" Он находил естественным равнодушие внучки к интересам взрослых, ему нравилась ее искренность: по крайней мере она не притворяется, не делает вид, будто ей весело с этими взрослыми. Молодец!
В тот же день Мария Карлотта уже летела на личном самолете отца в Ольбию. Приникнув к иллюминатору, она видела, как садится августовское солнце. В ту самую секунду, когда оно погрузилось в море, завершилась и земная жизнь Джованни Ровести. Смерть настигла его во сне, сердце, как предсказывал кардиолог, не выдержало напряжения последних дней.
Когда Лотта вошла в его комнату, он был мертв уже несколько часов. Он лежал с закрытыми глазами, на губах застыла загадочная улыбка. Прошло ровно двадцать часов с той минуты, как Паоло Монтекки передал ему наполненный бриллиантами чемоданчик.
ВЧЕРА 1905–1920
ГЛАВА 1
Его преследовал едкий запах хлорки. И еще один мальчишка. Вот он налетает на Джованни с неистовством бойцового петуха - жилы на шее вздулись, глаза сверкают злобой. Зовут мальчишку Анджело Джельми. Он крепкий, мускулистый, сразу видно, в драках не новичок.
- А ну бей! Бей, тебе говорят! - провоцирует он Джованни. Его руки, пока еще опущенные вдоль тела, вот-вот сожмутся в кулаки.
- Это еще зачем? - растерянно спрашивает Джованни.
Ему десять, на год меньше, чем Анджело. Худой, бледный, как и все воспитанники, он острижен наголо и от этого кажется совсем беззащитным. Мешковатая, не по росту форма подчеркивает тщедушность его детской фигурки, в то время как крепыш Анджело выглядит в форменной тужурке настоящим воякой.
- Затем! - продолжает наступать Анджело. - Докажи всем, что ты не размазня!
- Я никому и ничего не должен доказывать.
- Ой, глядите, он сейчас заплачет, как девчонка! - В голосе Анджело слышатся злорадные нотки.
- А вот и не заплачу! - почти с отчаянием кричит Джованни, у которого и вправду начинает щипать глаза. Нет, не от слез, он это точно знает. От хлорки.
Анджело смеется. Он увидел страх, мелькнувший в глазах Джованни, и чувствует свое превосходство.
- Ага, испугался, сейчас в штаны наложишь.
- Нет, не испугался, - вдруг спокойно и твердо отвечает Джованни. Он ни за что на свете не станет признаваться в своем страхе, особенно перед новыми товарищами, с которыми ему предстоит жить бок о бок не один год.
А Анджело не унимается. В нем сидит жестокость уличного мальчишки, слишком рано узнавшего, почем фунт лиха.
- Бей же наконец, размазня!
- Не буду!
Сейчас Джованни мечтает только об одном: улизнуть, исчезнуть, сквозь землю провалиться, лишь бы не слышать противного, злого голоса. Вдруг он чувствует резкую боль: Анджело, размахнувшись, бьет его в лицо, и щека Джованни моментально становится пунцовой. Ну это уж слишком! Такое он терпеть не намерен. И не потому, что больно и голова гудит от удара, а потому, что этот забияка посмел его унизить. Унижения Джованни не простит никому и никогда. Его круглая бритая голова со всего маху врезается в живот обидчика, и тот сгибается пополам, ловя воздух открытым ртом.
Это был первый случай в жизни Джованни, когда он отомстил за нанесенное ему оскорбление. И красная щека тут ни при чем, отец всегда повторял, что шишки и болячки проходят без следа, на них и внимания нечего обращать, а вот оскорбления - дело другое.
- Что здесь происходит? - раздался вдруг чей-то голос, и все головы повернулись к двери. На пороге спальни стоял учитель.
- Плохо мне, господин учитель, - жалобно простонал Анджело, поднимая на вошедшего искаженное болью лицо.
- Заболел? - В добрых глазах учителя промелькнул испуг. - Объясни, что случилось?
- Живот схватило, - слабым голосом ответил Анджело, - сейчас пройдет.
- А ты приляг, - заботливо посоветовал учитель, - это небось от холода. Ну-ка, марш на занятия! - прикрикнул он на остальных и захлопал в ладоши, точно хотел поднять в воздух приземлившуюся воробьиную стаю.
Мальчики гурьбой выбежали из спальни, и их гулкий топот долго не смолкал в длинном коридоре. Анджело с трудом добрался до постели и лег, издав вздох облегчения. Над железной облупившейся спинкой его кровати висели две фотографии - мужчины и женщины. Мужчина с торчавшими, как щетина, усами строго смотрел со стены, насупив густые брови; в глазах женщины застыли покорность и страдание. Это были его родители, оба они умерли. Сюда, в интернат для мальчиков-сирот, Анджело попал по доброте их деревенского священника, который, пожалев смышленого парнишку, оставшегося без родителей, взялся платить за его обучение и содержание, выкраивая средства из церковных пожертвований.
Не на шутку испуганный учитель заботливо склонился над Анджело.
- Ну как ты, получше?
- Да, господин учитель, уже отпустило.
Щеки Анджело и в самом деле начали слегка розоветь.
- Конечно, это от холода, - уже с уверенностью сказал учитель.
- Господин учитель! - неожиданно подал голос Джованни. - Позвольте мне остаться, а то вдруг ему что-нибудь понадобится?
Учитель посмотрел на Джованни и улыбнулся. Этот хрупкий новичок вызывал у него жалость: сын богатых родителей, избалованный, наверное; ему несладко придется в их суровом заведении.
- Конечно, оставайся. Твоя готовность прийти на помощь товарищу достойна похвалы. Ты, как я вижу, уже понял, что мы здесь живем одной, так сказать, семьей, общим домом.
- Спасибо, что не выдал, - шепнул Джованни, когда дверь за учителем наконец закрылась.
- Ерунда!
- Значит, друзья?
- До гроба.
Мальчики горячо пожали друг другу руки. Анджело был старше и сильнее, зато Джованни доказал сегодня при всех, что ничего не боится.
Так началась дружба, которой суждено было длиться целую жизнь.
ГЛАВА 2
Да, теперь его дом здесь, в этом казенном каменном здании с неуютными спальнями, длинными коридорами, ледяными классами и огромной столовой, где стоит неистребимый запах вареной капусты. Что до здешних порядков - они скорее похожи на казарменные: строгая дисциплина и наказания за малейшую провинность. Только ночью Джованни чувствует себя в безопасности, когда со всех сторон до него доносится разнозвучное посапывание уснувших товарищей. Кажется, будто в спальне разлегся добрый великан, и мальчику у него под боком уютно и совсем не страшно.
Но сегодняшний день особенный, сегодня Джованни одержал первую в своей жизни победу. Отвоевывая себе место в новом, не похожем на прежний мире, он поднялся на первую ступеньку и будет теперь подниматься все выше и выше. Раз здесь ценится только сила, он станет сильным и никому не позволит себя обижать.