Красивый худенький мальчик с тонкими чертами лица и алебастровой кожей, благовоспитанный, застенчивый и добрый, проявил сегодня редкую для ребенка стойкость, а значит, и в будущем его не сломят жизненные ураганы, как не ломает былинку порыв сильного ветра. Но сейчас этот мальчик, зная, что никто его не увидит, горько плакал, уткнувшись в подушку. Сам того не понимая, он оплакивал счастливое, беззаботное детство, уходившее от него навсегда.
Он вспоминал отца, его умное лицо, высокий, с залысинами лоб, строгий взгляд, вселявший в сына уверенность, а не страх, - ведь отец частенько прятал улыбку в пышные усы. Отца звали Карло Ровести, он имел небольшое, но прибыльное предприятие по производству автомобильных кузовов. Дело процветало, семья жила в достатке, даже в роскоши, но вдруг произошло несчастье: Карло Ровести подхватил воспаление легких, и через три дня его не стало.
Мать Джованни Эмма после смерти мужа передала управление фабрикой в руки близкого друга покойного, Клаудио Коломбо. Коломбо был красавчик и одевался, как настоящий аристократ. Сидя по вечерам рядом с Эммой на уютном диванчике в голубой гостиной, он отпускал двусмысленные шуточки и нашептывал молодой вдове комплименты, поигрывая сверкавшим на мизинце перстнем. Хорошенькая Эмма в кокетливом черном платье, подчеркивавшем осиную талию и каждый изгиб ее соблазнительного тела, смотрела на кавалера затуманенным взором.
Маленький Джованни тяжело переживал смерть отца, но, воспитанный в послушании, он не осмеливался нарушить дистанцию между детьми и взрослыми и первым заговорить с матерью о своем горе. Да он ее и не видел - новая любовь полностью поглотила Эмму. Жизнь Джованни шла своим чередом - школа, занятия, игрушки; только мать все реже заглядывала к нему в детскую. А прежде, бывало, она каждый вечер склонялась над его постелью, желала спокойной ночи, целовала в лоб и, потушив свет, уходила. Тонкий, нежный запах ее духов, напоминающих аромат цветущей липы, обволакивал его, и он засыпал счастливый.
Никто не ждал беды. Она грянула как гром среди ясного неба. В глазах Эммы Ровести появился испуг, с лица исчезла улыбка. Исчезло и изумрудное колье, которое так шло к ее красивой шейке. Оказалось, новый управляющий вложил все свободные средства в "надежные" акции, надеясь заработать баснословные барыши. Доверившись биржевым авантюристам, наживающимся на наивности клиентов, он, разумеется, прогорел. Акции неожиданно упали в цене, принеся барыши не ему, а жуликам и спекулянтам. Фабрика Ровести была разорена. Клаудио Коломбо попал в тюрьму за финансовые махинации. Эмма, не вынеся обрушившегося на нее позора, приняла огромную дозу снотворного и уснула вечным сном. Джованни остался один на свете и без гроша за душой.
Богатая квартира в центре Милана, зеленый скверик перед домом - все это ушло в область воспоминаний. Реальностью стал интернат для сирот в Баджо, куда его определил дядя, мамин брат.
Уже засыпая, Джованни подумал, что сегодня не только отомстил за нанесенную обиду, но и отстоял честь фамилии, фамилии Ровести.
Ему приснилась мать. Она склонилась к нему, целуя его в лоб, но впервые в жизни он не почувствовал тонкого аромата ее духов.
ГЛАВА 3
Утром в день Рождества приехал в экипаже дядя и забрал его на праздники к себе. Этторе Ольдани - так звали дядю - держал большой мануфактурный магазин в центре Милана, а его квартира помещалась этажом выше. Обставленная с претензией, она все же показалась Джованни не такой роскошной, как родительская, где прошло его детство. Двоюродные братья, сыновья дяди Этторе и тети Марии, еле с ним поздоровались, хотя еще недавно, в той счастливой, безвозвратно ушедшей жизни, оба охотно играли с ним и во всем старались ему подражать. А уж об игрушках Джованни и говорить нечего - они вызывали у братьев постоянную зависть.
Теперь все иначе, Джованни - бедный родственник. И в самом деле, что у них общего? На Джованни интернатская форма из грубого колючего сукна, братья в нарядных костюмчиках из тонкой английской шерсти, он и сам еще недавно носил такие; спят они на мягких матрацах, а он - на свалявшейся волосяной подстилке; им младенец Христос приготовил дорогие подарки, а ему грошовый деревянный пенал.
Джованни смотрел вокруг затравленным взглядом. В какую-то секунду он готов был расплакаться, однако чувство достоинства взяло верх: скоро он вырастет и обязательно разбогатеет, вот тогда посмотрим, как они станут к нему относиться!
Дядя предложил ему еще кусочек фаршированной курицы, но он гордо отказался:
- Спасибо, я уже сыт.
- Нечего метать бисер перед свиньями, - сквозь зубы процедила тетя Мария, и Джованни, хотя и не понял смысла сказанного, почувствовал враждебность и презрение в ее тоне.
- С вашего позволения… - вежливо сказал он и ушел в переднюю, а за столом между тем говорили о нем, и он невольно слышал каждое слово.
- Неотесанный хам! - донесся до него голос тети. - Мы платим за него в интернат свои кровные денежки, а он вместо благодарности устраивает нам сцены. Хороши же у тебя родственники!
- Побойся бога, он еще ребенок, - попытался заступиться за племянника синьор Этторе. - Ты забыла, что у него нет ни отца, ни матери?
- А ты забыл, что его мать опозорила семью Ольдани? Помяни мое слово, он весь в твою дорогую сестричку, из него ничего путного не выйдет!
Джованни больше не мог это слушать. Он снял с вешалки плащ-накидку, тихо открыл входную дверь и вышел из квартиры. Дядя нагнал его уже на улице.
- Ты куда? - спросил он, кладя руку ему на плечо.
- В Баджо, - решительным голосом ответил Джованни.
- Мои встретили тебя не слишком гостеприимно, верно? - смущенно спросил дядя.
Джованни уже понял, что он как огня боится свою толстую сварливую жену и не смеет ей перечить.
- Вот, возьми! - Дядя порылся в кармане и вытащил несколько серебряных монет. - Это тебе на извозчика. А может, вернешься? Двери моего дома всегда для тебя открыты.
Джованни не ответил ни слова и молча зашагал прочь. Дядя еще что-то говорил ему вслед, но он уже не слышал.
Тратить деньги на извозчика было жалко, и Джованни пошел в интернат пешком, время от времени спрашивая дорогу у редких прохожих.
Было почти темно, когда он вошел в здание, показавшееся ему совершенно безлюдным. Многих воспитанников забрали на Рождество родственники, кого-то пригласили к себе благотворители - посадить за праздничный семейный стол сироту считалось богоугодным делом. Среди немногих, оставшихся в интернате, был и Анджело Джельми. Вместе с остальными он коротал время в холодной, скудно освещенной столовой.
- Ты вернулся? Почему так скоро? - бросился он навстречу другу, сияя от радости.
- Здесь лучше, - угрюмо ответил ему Джованни.
Сидящие в столовой мальчики рассматривали полученные от благотворителей подарки - молитвенник, коробочку с цветными мелками, традиционную рождественскую халву. Эти нехитрые дары казались им такими прекрасными, что они даже боялись к ним прикоснуться. Перед Анджело лежали тетрадка и карандаш, присланные ему приходским священником.
- Что будешь записывать? - спросил Джованни.
- Пока не решил, - задумчиво ответил Анджело. - А тебе что подарили? Покажи!
- Ничего, - буркнул Джованни, но вдруг вспомнил про серебряные монеты, которые ему дал на извозчика дядя. Он засунул руку в карман и позвенел ими.
- Деньги? - От удивления глаза Анджело стали круглыми. - Сколько?
- Мало, - вздохнул Джованни, - всего две лиры.
- Ты не трать их, - посоветовал Анджело, - их можно в рост пустить.
Джованни и не собирался их тратить. Горький жизненный опыт подсказывал ему, что деньги играют в жизни очень важную роль. Он только не придумал пока, куда бы их понадежнее спрятать.
- Как это, в рост? - поинтересовался он.
- Положить, например, в банк, а в конце года тебе за них премию дадут.
- Большую? - У Джованни загорелись глаза, но сразу же потухли. - Да в банке с нами и разговаривать не станут!
- Не волнуйся, - успокоил его Анджело, - я придумаю, как удвоить твой капитал.
Больше всего на свете Анджело любил считать и в классе был первым по арифметике.
- Тогда прибыль пополам, идет?
- Согласен.
Поплевав на ладони, друзья крепко пожали друг другу руки. Скрепленный таким образом договор был равносилен клятве, его ни при каких обстоятельствах нельзя было нарушить.
Проходили дни, недели, месяцы, а мальчики все ломали голову - как им попасть в банк? Для этого надо было отлучиться из интерната, но сделать это незаметно они не могли, жизнь воспитанников подчинялась строгому распорядку. Утро начиналось с молитвы, потом скудный завтрак, пять часов занятий, обед - тоже скудный, еще пять часов занятий, вечерняя молитва и, наконец, сон. Усталые воспитанники, едва дойдя до постели, засыпали как убитые. Случалось, правда, что их водили на похороны, но всегда группой и в сопровождении воспитателя. Благотворители, жертвуя при жизни на бедных сироток, хотели, чтобы те непременно провожали их в последний путь - ведь молитва невинного ребенка за душу усопшего скорее доходит до всевышнего.
Некоторое разнообразие вносили и ежемесячные дни посещений. К Анджело никто не приезжал, зато Джованни после того злополучного Рождества регулярно навещал дядя. Иной раз он давал ему немного мелочи, поэтому Джованни всегда поджидал его с нетерпением.
Но когда дядя появился в интернате в первый день летних каникул, Джованни насторожился: вдруг дядя Этторе надумал забрать его в Милан? Мальчику не хотелось встречаться с тетей и двоюродными братьями, да и сбережения, спрятанные под матрацем, страшновато было надолго оставлять без присмотра - две лиры за несколько месяцев успели превратиться в пять.
- Директор хвалит тебя, - сказал дядя, - так что можешь отдыхать с чистой совестью. Я вот что думаю… мои уезжают на дачу, так, может, поживешь у меня, пока их не будет?
Синьор Ольдани не сказал Джованни, что его самого директор пожурил за равнодушие к племяннику: "Сиротский интернат не лучшее место для такого ребенка, как Джованни. Он рос в достатке, окруженный родительской любовью, и вдруг такая резкая перемена. Представьте себя на его месте! Конечно, не мое дело давать вам советы, но мальчик нуждается в поддержке, и кто, как не вы, родной дядя, может ему помочь…"
- Ну, что скажешь? - спросил дядя. - Согласен с моим предложением?
Джованни растерянно молчал.
- Мне не хочется сидеть у вас без дела, - осторожно ответил он.
- Работа в магазине всегда найдется. Можешь помогать продавцам, подносить со склада отрезы. Или доставлять покупки клиентам. А я буду платить тебе жалованье, небольшое, конечно, но с чего-то надо начинать.
Ему было немного неловко предлагать родному племяннику работу подручного, но зато он сможет оправдаться перед женой, если она узнает, что мальчик живет у них в доме. В ожидании ответа дядя вынул из жилетного кармана черепаховую табакерку. Пока он ее открывал, брал по щепотке светлый измельченный табак и вдыхал поочередно правой и левой ноздрей, Джованни лихорадочно думал, как ему поступить. С одной стороны, он не хотел оставлять на все лето Анджело, с которым они были теперь неразлучны. У Анджело никого не было, значит, он все каникулы просидит здесь, в Баджо. Может, только четырнадцатого августа, в день Успенья Божьей Матери, какой-нибудь благотворитель пригласит его на обед. С другой стороны, глупо отказываться от заработка, ведь деньги им обоим пригодятся.
Конец его размышлениям положил дядя. Он громко чихнул и вопросительно уставился на племянника, ожидая ответа, и Джованни наконец решился:
- Я согласен.
Работая в магазине, Джованни узнал, что дядя Этторе поставляет в их интернат постельное белье, скатерти и одеяла. Товар был плохого качества, но приносил изрядные барыши. Полный брак, который нельзя было пристроить даже в интернат, пылился безо всякого порядка и учета на складе под лестницей. Он-то и натолкнул Джованни на мысль о скромном бизнесе, но ему для этого нужна была помощь Анджело.
Теперь ежедневно в обеденный перерыв, когда дядя отправлялся есть свои спагетти в ближайшую тратторию, Джованни спускался на склад, отбирал из бракованной кучи несколько тряпок и, спрятав их под рубашку, бежал на угол, где его уже дожидался приятель. Джованни передавал ему свой улов, и Анджело на обратном пути в Баджо продавал все это крестьянам. Конечно, в магазине такой товар не купил бы никто, но на деревенских жителей клеймо знаменитого мануфактурного магазина производило магическое действие: даже жалкий лоскут "от Ольдани" казался им настоящим шиком.
Все шло как по маслу, и друзья, окрыленные успехом, строили грандиозные планы на будущее.
Как-то Анджело показал другу тетрадку.
- Узнаешь?
Это была та самая тетрадка, которую он получил в подарок от своего священника. Однако страница была исписана какими-то цифрами.
- Что это? - удивился Джованни.
- Наши прибыли. Я тут и проценты подсчитал, которые мы получим, если положим деньги в банк.
- Так чего же мы ждем?
- Совершеннолетия. Сейчас у нас не возьмут, подумают, что мы их украли. А может, тебе дядю попросить? Пусть положит на свое имя.
Джованни вспомнил мать, доверившую отцовскую фабрику синьору Коломбо.
- Дядя тоже может подумать, что мы их украли, и вообще, свои деньги никому нельзя доверять.
- Тогда пусть себе лежат под матрацем, - решил Анджело, - авось не протухнут. - Он сам рассмеялся собственной шутке. - Дальше видно будет.
За разговорами они не замечали, как из безлюдного центра, обитатели которого проводили жаркий август за городом, попадали на бедные окраины, где из темных переулков тянуло гнилью и сыростью, на порогах грязных жилищ лежали худые, измученные жарой собаки, из окон слышались крики и детский плач. Когда им встречался продавец мороженого, они только облизывались: не могли же они себе позволить выбросить на ветер несколько чентезимо!
Гуляя по улице Сан-Дамиано, они остановились на мосту, провожая глазами огромную баржу с рулонами типографской бумаги.
- Я хотел бы иметь столько денег, - задумчиво сказал Джованни, - чтобы хватило на такую баржу и на всю эту бумагу. Тогда я смог бы выпускать свою газету.
- А я, - сказал Анджело, - хотел бы найти хорошую работу, в банке, например. Сиди себе целый день и деньги считай, чем плохо? И тебе за это каждый месяц жалованье платят.
Так в мечтах они уносились в счастливые дали, но жизнь время от времени возвращала их на землю, к суровой действительности.
В один из последних дней каникул, воспользовавшись, как всегда, обеденным перерывом, Джованни запихивал под рубашку очередную порцию бракованной материи, как вдруг кто-то вцепился ему в ухо. Сжавшись от страха и резкой боли, он повернул голову и обомлел: перед ним стояла тетя Мария.
- Попался, жулик, - прошипела она со злостью. - Ты за это ответишь!
И, не выпуская из цепких пальцев уха племянника, она потащила его в магазин, прихватив и то, что вытащила у него из-за пазухи. От страха Джованни намочил в штаны, за ним по лестнице тянулась мокрая дорожка.
- Вот, полюбуйся, - крикнула она мужу, - он нас обворовывает! - И швырнула на прилавок вещественные доказательства.
Тетю Марию ждали лишь через несколько дней, но она приехала раньше срока и, оставив домочадцев у экипажа, пошла искать мужа, чтобы получить ключи от квартиры. Так она натолкнулась на Джованни, поймав его, что называется, с поличным.
Дядя в ответ только вздохнул. Он давно заметил, что племянник таскает из-под лестницы обрезки и бракованные изделия, но закрыл на это глаза, потому что работал Джованни старательно, претензий к нему не было, а это барахло все равно ничего не стоило.
Но тетя уже не могла остановиться.
- По нему тюрьма плачет, - кричала она на весь магазин, - я этого так не оставлю!
Выпустив наконец ухо Джованни, она принялась трясти его с такой силой, будто собиралась вытряхнуть из него душу. Не помня уже себя от боли и стыда, Джованни крикнул ей в лицо:
- Шлюха!
От удивления тетя Мария разжала пальцы, и дядя крепко схватил ее за руки.
- Успокойся, дорогая, - старался он утихомирить ее, - эти тряпки гроша ломаного не стоят. Не честь же он у тебя украл, в конце концов!
Джованни не стал дожидаться, чем закончится дело, и бросился наутек. Когда он прибежал на угол, где стоял Анджело, на нем лица не было.
- Что случилось? - испугался Анджело.
Джованни сбивчиво рассказал о том, что он пережил.
- Все кончено, теперь дядя перестанет за меня платить.
- Не волнуйся ты так, - пытался успокоить его Анджело, - может, еще и обойдется. А если тебя выгонят, я тоже в интернате не останусь, имей в виду.
Анджело оказался прав, все обошлось. Дядя по-прежнему регулярно переводил деньги, хотя сам в интернате больше не появлялся.
ГЛАВА 4
В интернате друзей ожидало новое испытание. Вскоре после начала занятий Джованни обнаружил, что его тайник под матрацем пуст. Один младшеклассник сказал им, что знает вора: это восемнадцатилетний парень, рослый и крепкий, как взрослый мужчина.
- С таким лучше не связываться, - решил Анджело.
- Не связываться, говоришь? - горячился Джованни. - Мы откладывали каждый чентезимо, даже мороженое себе не покупали, а он пришел и взял. Я покажу ему, как зариться на чужое!
- Но он сильнее тебя, ты с ним не справишься, - пытался отговорить друга Анджело. - Он настоящий великан.
- Да хоть бы король или сам господь бог, какая разница? Мое есть мое, и никто, слышишь, никто не имеет права отнять у меня сбережения. Я верну деньги обратно, чего бы мне это ни стоило, иначе сам себя уважать перестану.
В голосе Джованни было столько решимости, что Анджело отступил.
- Меня хоть с собой возьмешь? - спросил он.
- Нет, это касается только меня, - отрезал Джованни и вынул из кармана складной нож.
- Где ты его взял? - Анджело так и впился глазами в нож, и трудно было понять, чего в его взгляде больше - восторга или страха.
В интернате категорически запрещалось иметь режущие предметы, но любой воспитанник позавидовал бы такому сокровищу.
- Неважно, - ответил Джованни, сложил нож и направился в столовую.
Ему навстречу по коридору хлынул поток ребят, направлявшихся после обеда на часовой отдых, и Анджело потерял друга из виду. Вскоре послышался крик, и из столовой выбежал парень; одной рукой он держался за щеку, по которой стекала струйка крови. Его окружили испуганные учителя и воспитанники. Парня повели в медицинский кабинет и вызвали из больницы карету "Скорой помощи". Точнее было бы назвать ее каталкой "Скорой помощи" - два колеса, брезентовый верх и два окошка по бокам, занавешенные коричневыми занавесками.
Только когда санитары увезли раненого, Анджело увидел своего друга. Джованни стоял в дверях, глядя вслед удаляющимся санитарам. Его правая рука, засунутая в карман, позвякивала монетами, на лице сияла торжествующая улыбка.