На ней одета хлопковая пижама. Эротическая, соблазнительная, но она выглядит в ней такой тихой, как ребенок. Мне кажется именно такие чувства и испытывают отцы, когда наблюдают за своими спящими дочерями - чувство, доходящее до абсурда, защиты. Воротник пижамы сдвигается, и у меня останавливается сердце. Бл*дь. Я в ужасе смотрю на ее шею.
Чертов ублюдок укусил ее.
Он так сильно укусил ее, что испортил ей кожу. Этот кусок дерьма посмел пометить мою женщину! Я с легкостью вскакиваю с кровати и направляюсь в гостиную. Ярость, доходящая до тошноты, поднимается внутри, заставляя сжиматься мои кишки. Она настолько поглощает меня, что я даже не в состоянии трезво думать. Первая мысль - я хочу вернуться к нему, бл*дь, в эту убогую маленькую квартиру и закончить то, что начал, но скорее всего его там уже не будет. Вероятнее он находится в реанимации сейчас. Я иду к бару и наливаю до верху стакан Jack Daniel’s. Осушаю одним глотком, хлопнув пустым стаканом по барной стойке, звук раздается, как выстрел. Я прижимаю ладони к вискам.
- Перестань. Просто прекрати, - говорю я сам себе.
Но желание пойти и проломить ему башку, настолько сильное, что мне приходится физически бороться с самим собой. Я спокойно выхожу на балкон. В любой момент может пойти дождь. Я откидываю голову назад и пытаюсь глотнуть побольше воздуха, чувствуя, что вот-вот разразиться гроза. Мне нравится ходить пешком, пара миль и накопившиеся негативные эмоции ушли бы, но я не могу оставить ее одну.
- Он не представляет из себя такой ценности, из-за которой стоит садиться в тюрьму. Я и так уже сломал ему ноги, руки, и разбил коленные чашечки. Не говоря уже о таком мешке с дерьмом, как ребра и челюсть.
Я лезу в карман и извлекаю его мобильный телефон. Прежде чем нажать на папку с фотографиями, я делаю глубокий вдох, потом нажимаю кнопку. Первое - шок от ее вида, лежащей на земле, с глазами, наполненными страхом и ужасом, для меня это трудно переварить, я не ожидал, поэтому с трудом смотрю на фото. И все же она не захотела вызвать полицию!
У меня непроизвольно с такой силой сжимаются кулаки, что костяшки становятся белыми, но я заставляю себя успокоиться.
- Пусть будет так. Оставь все, как есть.
Постепенно пульс начинает стучать, как обычно, кипящая ярость внутри, уходит, ее место занимает чувство вины. Мне не следовало оставлять ее одну и без защиты. Я должен был лучше защищать ее - это моя работа.
Я вытаскиваю аккумулятор из его телефона и бросаю все это дерьмо в сейф. Я очень сильно сомневаюсь, что он предпримет что-то против меня, он трус, но эти вещи еще могут пригодиться, если он вдруг рискнет… Случай пока работает на меня.
Я возвращаюсь обратно в спальню и встаю над ней. Ее волосы веером разметались по подушке, губы приоткрылись, лицо опухло и все в синяках. Странно, отек и синяки сделали ее для меня еще более драгоценной и не менее интересной. Она шевелиться, опуская простыни вниз к талии, обнажая небольшую полоску кожи между ее пижамными штанами и верхом. Кожа выглядит молочно-белой, безупречной, вызывая во мне большое удовольствие, видеть ее, претендовать и владеть ею.
Я наблюдаю за легким ритмом ее дыхания, которое звучит так соблазнительно, я долго смотрю на нее, не в состоянии оторвать глаз, очень долго. И часть меня потрясена от силы чувств, которые я испытываю, находясь в восторге от того, что я чувствую. Я никогда не мог даже предположить, что буду когда-то чувствовать что-то подобное к женщине, но вот оно здесь и сейчас.
Я люблю эту женщину.
Всеми фибрами своего существа я люблю ее. Я наблюдаю, как она погружается в беспокойный сон, начинает крутиться и вскидывает руки. Я опускаю палец в ее слегка разжатый слабый женственный кулачок. Она издает странный звук и сильно сжимает мой палец. И вдруг, по-прежнему находясь все еще в глубоком сне, она говорит нечто совершенно странное, я не мог бы даже предположить услышать такое в своих самых смелых мечтах, но она произнесла это своими устами.
Глава 16
Лили
Я просыпаюсь, в голове пульсирует, все тело ломит. Я пытаюсь потянуться и морщусь от боли, понимая, что нахожусь в постели Джека. Он сидит в ногах кровати и наблюдает за мной.
- Доброе утро, - тихо говорит он.
Я стону в ответ.
- Как ты себя чувствуешь?
- Хуже, чем вчера.
Он встает и подходит ко мне.
- Нужна помощь, чтобы помочь тебе вылезти из постели?
- Не думаю, что я смогу, - отвечаю я, он склоняется подо мной и нежно приподнимает, положив под спину подушку.
- Спасибо.
- Пожалуйста, - отвечает он мне в ухо, я чувствую свежесть его дыхания.
- Ты давно проснулся?
- Около часа назад. Мне нужно уйти, но я хотел бы, чтобы ты немного поела, прежде чем я уйду. Алисия придет позже, принесет тебе кое-какие журналы, но если ты хочешь какую-нибудь книгу, то она купит ее в книжном магазине. Просто позвони ей.
- Я буду лежать здесь до вечера?
Его челюсть напрягается. Я понимаю, что это означает - он собирается опять навязать мне свою волю.
- Я перевез все твои вещи сюда. С этого момента ты будешь находиться здесь.
- Что?
- Это не подлежит обсуждению, Лили. Ты остаешься здесь.
Я в недоумении поднимаю руки.
- Это невозможно.
- Невозможно подвергаться опасности.
- Джек, ты не в праве делать подобные вещи. Ты не должен вот так просто перевозить мои вещи и сообщать мне, что теперь я буду жить здесь. Ты должен спросить у меня моего согласия.
- То есть я должен предоставить тебе выбор.
У меня вылетает судорожный смех.
- Да, верно. По крайней мере, предоставить девушке иллюзию выбора.
Он скрещивает руки на своей широкой груди.
- Не хотела бы ты переехать ко мне сюда?
- Я останусь здесь на несколько дней, а потом мы поговорим об этом.
- Видишь, почему я не спрашивал, потому что это глупость?
- Я не ребенок, Джек. Ты не можешь решать за меня.
Он подходит ко мне.
- Как ты не понимаешь? Я не смогу спать, если не уверен, что ты в безопасности.
Я смотрю ему в лицо, он говорит правду, я чувствую это.
- Такое может произойти с кем угодно, - тихо отвечаю я.
- Это случилось не с кем угодно. Это случилось с тобой.
- Не думаю, что он захочет в своем состоянии вернуться после того, что случилось с ним прошлой ночью, правда ведь?
- Я защищал, что принадлежит мне, Лили, - в его голосе не слышится никаких угрызений совести. Лицо - ледяное спокойствие.
Я вздыхаю. Голова раскалывается, у меня не хватает сил бороться с ним.
- Хорошо, ладно, давай поговорим об этом, когда мне станет лучше.
- Хочешь позавтракать?
- Да, хочу. Я хочу мороженое.
- На завтрак?
- Мне всегда разрешали есть мороженое, когда я чувствовала себя плохо, - говорю я, совершенно не задумываясь над тем, что только что сказала.
В утреннем свете его глаза внезапно сверкают, как изумруды. Недоступные, но он говорит совершенно мягко и дружелюбно.
- Какое ты предпочитаешь?
- Мне нравится фисташковое и ванильное, но я готова на любое, которое есть в морозильнике.
Он приносит мне пиалу с мороженым и печеньем, садится и наблюдает, как я ем.
- Я вернусь к ланчу, - говорит он, и слегка целует меня в другую щеку, которая не опухла и пульсирует от боли.
Как только я слышу, что за ним закрывается дверь, медленно выбираюсь из постели и хромаю в другую спальню, где находятся мои привезенные на какое-то время вещи. Моя гитара стоит, прислонившись к шкафу. Я беру ее, опускаюсь на кровать, и провожу по струнам. Внутри у меня полный бардак от всех сумасшедших чувств. Возможно, я все еще пребываю в шоке из-за того, что случилось вчера, потому что чувствую себя полностью оцепеневшей. Никаких поверхностных эмоций. Я только помню Джека, и кровь на его одежде, помню его беспомощные слезы, стекающие по лицу. Я вспоминаю тот последний раз, когда плакала и плакала, и была не в состоянии остановиться. Мои пальцы сами собой начинают перебирать струны, из меня непроизвольно выливаются слова.
Всю свою боль я изливаю своими пальцами.
Я всегда пою одну и ту же песню. Всегда выплескиваю свою печаль в ней.
"Убивай меня постепенно своей песней. Убей меня нежно".
Я забываю о том, где нахожусь и возвращаюсь туда, где мне было так хорошо, где вокруг в моем мире все было хорошо. Мои родители ушли в кино. Я слышу, как мой брат внизу делает себе сэндвич с вареньем, создавая полный беспорядок на кухне. На улице идет дождь, а я лежу на кровати, положив руки под голову и наблюдаю за вспышками молний в небе.
Я заканчиваю петь и слышу шум у двери, поворачиваюсь слишком быстро, и жуткая боль отдается в ребрах. Джек стоит в дверном проеме уставившись на меня. Он, кажется, побледнел, это видно даже сквозь загар.
- Почему ты дома? - обвиняя, спрашиваю я, хотя на самом деле не собираюсь его ни в чем обвинять.
- Не знаю, почему я вернулся, - отвечает он, подходя ко мне и опускаясь на колени. - Я не знал, что ты так хорошо можешь играть на гитаре.
Я пожимаю плечами, и испытываю очередную порцию боли.
- Теперь знаешь.
Он скользит пальцем по моей щеке, стирая дорожку, оставленную слезой.
- Кого ты оплакиваешь, малышка?
Я замираю.
- Никого. Я плачу ни из-за кого.
- Ты обладаешь талантом, Лили Харт? - спрашивает он мягко, но его глаза ищущие и смотрят обеспокоено. Кто знает, сколько еще он будет так терпелив со мной?
* * *
Три дня спустя, я сижу на унитазе и наблюдаю, как он погружается в пену в ванне, когда его голова показывается на поверхности, у него на волосах остается шапка из пены. Он протирает глаза, чтобы стряхнуть пену. Это так мило, что мое сердце начинает биться быстрее. Он открывает глаза, я заново восхищаюсь, насколько они прекрасны. Я стараюсь не пялиться на его выпирающие мышцы плеч.
- Моя мама хочет с тобой познакомиться.
Мои глаза расширяются от удивления.
- Она тебе понравится.
- Это немного рано.
Тень проходит по его лицу.
- Ничего это не рано, Лили. У нас очень дружная семья.
- Я не готова, Джек. Посмотри на меня. Я не могу показаться перед твоей матерью в таком виде.
- Ладно, я познакомлю тебя с ней, когда синяки не будут такими явными.
Я облегченно вздыхаю.
- Спасибо, Джек.
Глава 17
Мара Иден
Мой первенец приходит ко мне в гости, и в то мгновение, как только он входит через порог я уже знаю: у него появилась новая женщина. Во всем его облике я вижу это - как блестят его глаза, как проступает слабый румянец на скулах. И я в восторге от счастья. Мне сорок девять, и я хочу увидеть своего первого внука.
Я никогда никому не говорила, но мой Джейк - это моя личная скорбь. Как только ему исполнилось пятнадцать, он не видел ничего, кроме ответственности и жестокости. В пятнадцать лет, ему пришлось опуститься в самый низ и увидеть, как его отца картежника разрезали от уха до уха, мужчина, у которого его отец занял деньги, предложив сделать Джеку выбор: работать на него и выплатить долги своего отца или же все члены его семьи умрут также.
Когда он вернулся домой в тот день, Джейк, которого я знала все эти пятнадцать лет, умер. У него не было слез, он не горевал, просто приступил к работе немедленно, беспощадно. Он работал целыми ночами, спал по три часа и опять возвращался к работе. Ему потребовалось два года, чтобы расплатиться с долгами отца. Я знаю, что он должно быть совершил много плохих вещей, но он делал это ради нас - ради меня, Доминика, Шейна и ради нашей самой маленькой, Лайлы.
Он заработал кучу денег, купил мне этот красивый дом, автомобиль, оплачивает мой отпуск, и дает мне ежемесячное пособие, я, похоже, никогда не смогу потратить все, что он мне дает. Он сам живет в особняке с бассейном, носит модную красивую одежду, владеет дорогими машинами и имеет слишком много любовниц, но до вчерашнего дня я никогда не видела его таким счастливым.
- Она одна из нас? - спрашиваю я.
- Нет. Но она красивая, правда, - отвечает он. В его голосе звучит такая гордость, что я поражаюсь ей.
- Приведи ее ко мне, - говорю я.
После того, как я ставлю на заднее сиденье корзинку, наполненную домашним джемом с контейнером его любимых пирожных Мадлен, закрываю за ним дверь машины, на прощание взмахнув рукой, бегу к алтарю. Я несусь поблагодарить Черную Мадонну, которая является покровителем нашей семьи. На протяжении многих поколений мы почитаем ее, и она отвечает нам тем же, посылая видения моей бабушке, моей маме и даже мне. Она сообщила мне, когда убьют моего мужа: я стояла перед ней в молитве, и у меня было видение. Я увидела, как он поднял руку и извинился передо мной.
- Прости, Мара, но я должен уйти.
На следующий день он был мертв.
С улыбкой я зажигаю красную свечу и встаю перед статуей Мадонны. Но как только я начинаю молиться, у меня внизу живота появляется такое ужасное чувство, что даже подкашиваются колени, и я падаю на пол. Я фактически распласталась на полу и ко мне приходит видение - пуля летит прямо в моего Джека. И я вижу кровь, которая быстро просачивается через его одежду. Я лежу на полу, ошеломленная, кусая кулак, чтобы удержаться от нечеловеческого крика.
С того дня как Джек был выхвачен из своей невинной жизни, я не знала покоя. Даже во сне. Жуткий страх за его жизнь лежит свернувшийся, как змея, внизу глубоко у меня в животе, готовый в любой момент поднять свою голову. И такой день настал, и змея смотрит на меня своим страшным взглядом.
С криком я бегу к телефону и звоню Квини, подруге моей бабушки. Женщина с большим даром, с ней разговаривают духи через карты. Я набираю ее номер и плачу.
- Ну, приходи сейчас, - говорит она.
Она живет в трейлере на поле. Я сажусь в машину и еду двадцать миль, чтобы добраться до нее. Паркую машину на краю поля и быстро иду к ее якобы дому. Она, одетая в халат, открывает дверь и приглашает войти. У нее круглое лицо с выщипанными бровями, подведенными коричневой подводкой, большие черные зрачки, выделяющиеся на белом яблоке, и это придает ее лицу вид святой. У нее небольшой рот, губы потрескавшиеся. На Брайтон Пирсе она известна как мадам Кью, шарлатанка и сумасшедшая.
Я поднимаюсь по ступенькам и вхожу в ее обитель. Здесь безупречно чисто, солнце просвечивает сквозь тюль, и помещение наполняется таинственными тенями. Она напоминает мне мою бабушку - те же занавески, те же кристаллы, маленькие фарфоровые статуэтки и цветы в горшках на подоконнике.
- Я приготовлю чай. Или ты предпочитаешь что-нибудь покрепче? - спрашивает она.
- Чай, - быстро отвечаю я.
Она кивает и ставит чайник.
- Садись, Мара. Не стоит истирать мой ковер, - говорит она, укладывая листья чая в заварочный чайник.
Я перестаю расхаживать по крошечному помещению и сажусь на диван с изысканной вышивкой и кисточками на подушках. Моя нога трясется, так происходит всегда, когда я нервничаю или напугана, у меня начинает дрожать нога. Это стало происходить с того момента, когда моя мать была больна, ее била крупная дрожь, а Джейк уходил в ночь, чтобы позаботиться "кое-о-чем".
Она наливает кипяток в заварочный чайник, ставит его на поднос, на котором уже стоят изысканные чашки и блюдца, молочник с сахарницей, и несет его ко мне. Она ставит поднос на маленький столик прямо передо мной, садится напротив и смотрит на меня своими большими, выразительными глазами.
- Пусть настоится немного, не так ли?
Я киваю с благодарностью.
- Я боюсь за своего сына.
- Давай посмотрим, что говорят карты.
- Да. Пожалуйста.
Она достает из-под стола старую деревянную коробку с вырезанным затейливым узором. Ставит ее на пол возле ног и достает оттуда карты, с какими-то странными метками на рубашках, которые настолько потерты от использования, с пожелтевшими и засаленными краями. Она тасует их с любовью своими корявыми руками, ее артритные суставы имеют оттенок церковных свечей, протягивает мне колоду.
Я беру ее испуганно. Много раз за всю свою жизнь карты говорили мне правдивые вещи -некоторые были несущественными, какие-то жизненно важными, какие-то из них были слишком болезненными.
- Думай о нем, - инструктирует она.
Я тасую карты и думаю о Джеке. Сознательно, я представляю его с руками, сложенными на груди. Я представляю его сильным и важным. Я не собираюсь передавать картам свой собственный страх и беспокойство.
- Верни их мне, когда будешь готова, - голос ее совершенно спокоен и безжалостен, словно у сотрудника иммиграционной службы или тюремного надзирателя.
Я перетасовываю колоду еще раз и протягиваю ей рубашкой вверх.
Она берет их и укладывает полукругом на столе.
- Черная Мадонна защищает вас. Позволь своей просьбе дойти до нее, - негромко говорит она.
Я осеняю себя крестом.
- Возьми только одну.
Я игнорирую предчувствие и выбираю карту. Влюбленные.
Она смотрит на нее с отсутствующим выражением лица.
- Вытяни другую.
Я беру еще карту, вторую с конца по левой стороне и протягиваю молча ей. Мое сердце начинает сильно колотиться, чуть ли не в ребрах, руки сами собой сжимаются и разжимаются, я опускаю их на колени. Даул (прим. пер - ирландский). Дьявол.
Она смотрит на карту и оценивающе поднимает на меня глаза.
- Последняя карта.
Я закрываю глаза и пусть моя дрожащая рука сама выберет карту из этого полукруга. С молитвой в сердце, я выуживаю одну и передаю ей, не глядя на нее, но я уже знаю, что-то будет не так, там что-то совсем неправильное.
Она хмурится на карту. Стоит жаркий день, но я чувствую, как холод распространяется у меня по коже, заставляя волосы встать дыбом. Она выкладывает три карты на стол. Медленно она гладит карту в середине, указывая на нее пальцем с длинными пожелтевшим ногтем.
- Эн Тур, - говорит она. Башня. Она не смотрит на меня. Наконец, поднимает свои страдальческие глаза, выражение ее лица несет с собой что-то невыносимое, и говорит:
- Остерегайся женщину, которая ранена, красивая и беспощадная. Она покрыта сажей и смерть несет ее рот.
У меня рот открывает от ужаса от ее страшных слов.
Ее черные глаза сверкают, голос становится глуше.
- Ты все равно должна молиться Мадонне и надеяться на чудо. Худшее может и не случиться, - она собирает карты. - Вполне возможно.
У нее на двери висит знак, который нельзя оставить не замеченным.
Он гласит:
"Войди… на свой страх и риск".
Whodini