На прогулку Донна Дерджин отправилась 29 декабря, после того как дети были уложены в постель, а муж уснул перед телевизором. Она вытащила свое старое черное пальто, которое впервые за много лет оказалось ей впору, подкрасила губы, надела теплые сапоги, а потом, перед самым уходом, приготовила детям завтрак на следующее утро и оставила сэндвичи и морковные палочки, завернутые в фольгу, на нижней полке холодильника. В начале двенадцатого она выложила на кухонный стол ключи от автомобиля и вышла из дома. Лед припорошил свежий снежок, в самой середине неба висела розовая луна. Как только обсаженная тополями подъездная дорожка к их дому осталась позади, идти дальше стало просто. И к тому времени, как утром Роберт проснулся и понял, что Донны нет, снег уже запорошил ее следы.
- Послушай, - сказал Джо Хеннесси, - женщины каждый день делают вещи, которых нам не понять. Голова у них устроена совершенно иначе, так что если ты пытаешься представить, о чем она думала, брось эту затею, все равно ничего не получится.
- Ты не понимаешь, - ответил Роберт Дерджин.
Они сидели в гостиной, а Джонни Найт на кухне за молоком с овсяным печеньем разговаривал с детьми. Вообще-то допрашивать мальчиков полагалось Хеннесси, но они с Робертом были соседями и потому Хеннесси чувствовал себя перед ним в долгу. К тому же, честно говоря, Джонни Найт справлялся довольно неплохо. Сначала он задал несколько вопросов об их матери - не любила ли она ездить в какое-нибудь определенное место, не держала ли в хлебнице или в ящике комода тайную заначку или сберегательную книжку, - а потом тоже сел за стол и принялся угощаться молоком с печеньем точно с таким же удовольствием, как они. Иногда мальчишеский характер оказывался очень кстати.
- Донна не могла вот так все бросить и сбежать, - твердил Роберт Дерджин. Сигарета у него в пальцах дотлела до фильтра, но он не обращал внимания. - Дети для нее все. Не могла она уйти из дома. Во всяком случае, одна.
Хеннесси как был, в куртке, осторожно прислонился к застеленной покрывалом спинке дивана. Донна Дерджин отсутствовала почти сутки, но, несмотря на то что дети успели раскидать повсюду свои игрушки, он видел, что хозяйкой она была отменной. На рейках жалюзи не было ни пылинки, в центре кофейного столика лежала аккуратная кружевная салфетка.
- Что из этого следует? - спросил Хеннесси.
- Ее к этому принудили.
- Ты спал на этом диване. Всю ночь. Ты услышал бы, если бы кто-то вошел.
- Они прокрались в дом, - предположил Роберт. - Или угрожали детям еще днем, так что ей пришлось выйти к ним на улицу.
- Ладно. Мне нужно все обдумать.
Оба умолкли и попытались вообразить маньяка, орудующего в округе.
- Нет, не вяжется тут что-то, - покачал головой Хеннесси.
- Говорю тебе, - настаивал Роберт, - Она не ушла бы по своей воле. Просто допусти, что все может обстоять не так, как кажется.
Джо подумал, что эти слова в полной мере можно отнести к человеку, сидящему рядом с ним на диване. Может, он прячет где-нибудь подружку или рассчитывает получить солидную сумму по страховке. А сигарету за сигаретой смолит вовсе не потому, что Донна исчезла, а из страха за свою шкуру.
- Мы рассмотрим все возможные версии, - произнес он вслух.
Они закончили обследовать дом, но разговаривать на улице было слишком холодно, и Джонни Найт сел к Хеннесси в машину. Он подул на закоченевшие руки и потер их друг о друга.
- Ребятишки ничего не знают, - сказал он. - А с мужем что?
- С Робертом? - Хеннесси открыл бардачок, вытащил бутылочку пептобисмола и отвинтил крышку.
- С Робертом так с Робертом, - отозвался Джонни Найт, - Думаешь, он приложил к этому руку?
- Он работает в типографии. - Хеннесси глотнул лекарства и положил бутылочку обратно в бардачок, на потом. - Понятия не имеет, с какой стороны подойти к плите и как заправляют постель, а теперь у него на руках оказалось трое детей.
Джонни Найт пожал плечами.
- Она пропала. А он здесь.
- Черт, - выругался Хеннесси.
- Вот именно, - согласился Джонни Найт.
В их городке ни разу не случалось убийства, максимум - разбойное нападение, но Хеннесси обязан был начинать расследование, как будто убийство произошло. Он наведался в страховую компанию и выяснил, что застрахован был Роберт, а не Донна. Он съездил в Квинс и допросил мать и сестру пропавшей, побывал в банке, где у Дерджинов имелись сберегательные счета. Ни любовников, ни долгов, вообще никаких зацепок не обнаружилось. Все время до полуночи он провел на ногах, объезжал округу, опрашивал соседей, а когда вернулся домой, Эллен, уже одетая во фланелевую ночную рубашку и с застывшей на лице тревогой, ждала его на кухне.
- Ничего, - сказал Хеннесси и покачал головой. Эллен налила ему чаю и поставила на стол тарелку с печеньем. - Она как сквозь землю провалилась.
- У меня в мыслях это не укладывается. - Пока муж был на службе, Эллен обошла весь дом и заперла окна, а наружные двери закрыла на засов, - Мы с Донной все время общались. Я знала бы, если бы что-то было не так.
Хеннесси взял с тарелки крекер и разломил его пополам.
- Думаешь? - спросил он.
- Конечно знала бы. Она была моей подругой. О господи, - Эллен поставила чашку, - "Была".
Они молча переглянулись.
- Нет никаких признаков того, что она мертва, - заметил Хеннесси.
- Джо! - одернула мужа Эллен. - Не смей так говорить, - Она взяла печенье и тоже разломила, - Что Роберт сказал детям?
- Что она поехала отдохнуть.
Эллен поднялась, ополоснула чашки, поставила их на сушилку и добавила:
- В последнее время она не слишком хорошо себя чувствовала.
- Что? - насторожился Джо.
- Несколько недель назад она как-то пришла и начала говорить, что наелась камней или что-то в этом роде. Я подумала, что у нее несварение желудка.
- Что именно она сказала? - вскинулся Хеннесси.
- Джо! - возмутилась Эллен, - Я тебе не свидетельница. Не надо говорить со мной таким тоном, как будто я преступница.
- Ладно, ладно, - мягко произнес он, как разговаривал бы с любым другим свидетелем, который вдруг заартачился, - Просто попытайся вспомнить. Ты не замечала никаких признаков чего-то неладного?
Эллен покачала головой.
- Камни, - протянул Хеннесси.
- Я пошла спать. Это невыносимо.
Хеннесси двинулся в спальню следом за женой, думая о камнях. Чтобы наесться камней, нужно глотать их целиком, иначе сломаешь зубы и подавишься крохотными острыми обломками. Нет, не так. Нужно выбирать их по одному и открывать рот. Закрыть глаза и глотать, а потом принять на себя все последствия своего выбора.
Щенок спал рядом с его кроватью, на маленьком синем коврике, и по ночам в своих снах все время куда-то бежал. Он бежал по траве, бежал под дождем, бежал среди звезд, которыми была утыкана черная ночь.
- Эй, малыш, - окликал его иногда Эйс с постели и, протянув руку, трепал щенка между ушей.
Но тот никогда не просыпался, лишь поскуливал во сне да переворачивался на другой бок и бежал дальше. Раньше кто-то заботился о нем, поэтому, когда кто-то другой снова стал заботиться о нем, это не стало для него полным потрясением и он всецело доверился своему новому хозяину. Стоило Эйсу лишь вытянуть губы, как щенок мчался к нему со всех ног, не дожидаясь свиста. Большую часть времени он проводил в ожидании нового хозяина: в его комнате, где Мэри скрепя сердце позволила ему поселиться, хотя она лично предпочла бы, чтобы пес жил в подвале, а еще лучше - во дворе, у школы, перед дверью, из которой Эйс всегда выходил после звонка без пятнадцати три. Когда-то кто-то заботился о нем - вот и все, что он знал. Кто-то купил ему кожаный ошейник с серебряным жетоном, на котором было выгравировано: "Меня зовут Руди, а мою хозяйку - Кэти. Я живу по адресу Кедровая улица, дом 75". Эйс отцепил жетон, но выбросить его рука не поднялась. Он спрятал его во внутренний карман кожаной куртки, и серебряный прямоугольник уже успел оставить отпечаток на коже.
- Руди, - шептал Эйс спящему щенку. - Руди, апорт! - приказывал он, забрасывая палку на другой конец спортплощадки после уроков.
Он ждал, что кто-нибудь поинтересуется, откуда у него вдруг взялся чистокровный щенок немецкой овчарки, но никто не задал ни единого вопроса. Первые несколько дней он прятал пса у себя в комнате и тайком подкармливал мясом и молоком. Он даже устроил щенку туалет из старых газет и в первую неделю брал к себе в постель, и малыш сворачивался клубочком под одеялом, измученный испытаниями, которые выпали на его долю. Лапы у него были ледяные, а между подушечками запеклась кровь, оставлявшая на полу бледные красные полосы.
Когда Мэри обнаружила в мусорном бачке описанные газеты, она догадалась о появлении собаки. У нее было сверхъестественное чутье на грязь, а собак она считала никчемными созданиями. Эйс боялся, что мать устроит ему допрос с пристрастием и заставит отдать щенка в приют, но она лишь заявила, что не потерпит шерсти на мягкой мебели и попрошайничества за столом, и потребовала, чтобы Эйс трижды в день выводил щенка на улицу. Вечером, едва Святой вернулся с работы, Мэри сказала:
- Сходи полюбуйся, кого твой сынок притащил домой.
Святой постучался в комнату сына и вошел, а увидев щенка, наклонился и похлопал в ладоши.
- Иди сюда, малыш, - сказал он, но Руди испугался и забился под кровать. Святой распрямился и негромко свистнул, но пес к нему не пошел.
- Такой не помешал бы мне на заправке, - сказал Святой сыну.
- Прости, бать, - ответил Эйс, - Он предпочитает не выпускать меня из виду.
Вечером, когда они ужинали, щенок в комнате Эйса принялся скулить и царапать лапой дверь, чтобы его выпустили.
- Твоя собака? - спросил Джеки.
Эйс уткнулся в свою тарелку. После аварии он избегал брата, не пошел даже кататься на новеньком "бель-эйре" Джеки, том самом, на который копил деньги.
- Моя.
- Смотри, чтобы твоя псина не брехала по ночам.
Эйс посмотрел на брата. Со вставными зубами и заново собранной челюстью Джеки казался солидней, взрослее. И все же, когда щенок заскулил, Джеки, похоже, занервничал. Тогда-то Эйс понял, что его брат знает - это щенок Кэти, и родители тоже откуда-то знали это, но не подавали виду, в точности как мистер Корриган. Отец Кэти беспокоил Эйса, он опасался, как бы тот не устроил скандал. Он мог бы обвинить Эйса в воровстве: дескать, это у Маккарти семейное, а потом забрать собаку и вызвать полицию. Или, еще хуже, врезать Эйсу, а у того рука не поднялась бы дать сдачи. Но это не остановило бы мистера Корригана, он дал бы Эйсу оплеуху и оставил лежать на лужайке перед домом.
Однако же, когда их пути таки пересеклись, мистер Корриган повел себя так, будто видел и Эйса, и щенка впервые в жизни. Он притворился, будто всецело поглощен прилаживанием крышек к жестяным мусорным бачкам. Зато щенок узнал мистера Корригана: шерсть у него на загривке встала дыбом, он навострил уши и негромко зарычал. Эйс замер, ожидая, что мистер Корриган набросится на него, но тот лишь развернулся и потащил бачки к дому.
Так что когда и в школе тоже никто не поинтересовался, откуда у Эйса взялась собака, он уже не удивлялся. Парни, курившие за углом перед началом уроков, не сказали ни слова, хотя и попятились при виде щенка. Руди повсюду ходил за Эйсом как привязанный. Он растягивался на кафельном полу в ванной, когда Эйс принимал душ, он трусил по пятам, когда тот отправлялся на свидание с Рикки Шапиро к забору у Южного шоссе, где они целовались, пока у обоих не начинали саднить губы. Но, как и ребята в школе, Рикки боялась щенка. Даже Дэнни Шапиро, похоже, стало не по себе, когда он понял, что щенок будет сопровождать их после учебы каждый день.
- А он кусается? - спросил Дэнни.
- Бог ты мой, он ведь еще щенок. У него молочные зубы.
Эйс зашвырнул теннисный мячик на заснеженную лужайку перед домом Вайнманов, и Руди бросился за ним.
- Угу, - с опаской сказал Дэнни, глядя, как четвероногий друг мчится обратно к ним. - Молочные клыки.
- Брось, - приказал Эйс, и щенок положил мячик у его ног.
- Он тебя понимает, - изумился Дэнни. - Клянусь богом!
Эйс опустился на корточки.
- Голос! - приказал он щенку и тайком, чтобы не видел Дэнни, сделал знак пальцами.
Руди послушно гавкнул, как научил его Эйс.
Дэнни Шапиро свернул с дорожки на улицу.
- Странный он у тебя.
Эйс все еще смотрел на Руди, свесив язык, пес не сводил с него немигающих глаз.
- Хороший мальчик, - похвалил его Эйс.
Руди вытянул шею и обнюхал хозяйскую ладонь, потом медленно лизнул ее. Эйс потрепал щенка по загривку, поднялся и зашагал по Кедровой улице. Когда он проходил мимо дома Дерджинов, то вдруг понял, что Дэнни рядом с ним нет.
- В чем дело? - окликнул его Эйс.
Дэнни пожал плечами. Эйс вернулся к нему, щенок потрусил следом.
- Я не хочу, чтобы этот пес ошивался вокруг моей сестры, - сказал Дэнни.
- А что так?
- По правде говоря, я не уверен, что хочу, чтобы ты ошивался вокруг нее.
- Ты серьезно? - опешил Эйс.
- Ей всего шестнадцать. И она моя сестра.
- И что?
- А то, что она все время спрашивает меня о тебе. Я знаю, что происходит. А тебе вообще нельзя к нам ходить из-за "кадиллака".
- Я вашего "кадиллака" в глаза не видел. И вообще, он купил себе новый.
- Ну да, конечно.
- Ну да, конечно, а может, ты скотина?
- Может, и скотина, - задумчиво ответил Дэнни.
Ни слова не говоря, Эйс развернулся и вместе со щенком зашагал к дому.
Дэнни остался стоять и принялся бросать снежки в тополь, росший перед домом. У него был неплохой бросок, но в подающие он не годился, зато отбить мог почти любой мяч. Многие годы он тренировался с Эйсом, тот не умел отбивать, но у него был дар обучать этому других, к тому же он соглашался часами торчать на пустой спортплощадке, даже при температуре тридцать пять градусов в тени. Он единственный не отказывался подавать мячи на биту Дэнни до темноты или до тех пор, пока за кем-нибудь из них не приходила мать.
Просто они перестали быть друзьями, вот и все. Дэнни не знал, что так бывает, однако же это произошло. Наверное, с ним что-то не так, ему бы думать о девчонках и о поступлении в Корнелльский или Колумбийский университет, куда он подал заявления. Ему бы готовиться к выпускному вечеру, который должен состояться в июне, и переживать из-за того, что его лучший друг ушел от него, не сказав ни слова. Однако же все это его не беспокоило. Он думал о бейсболе, об июльских деньках и о том, как отдается в ладонях удар биты, когда отбиваешь крученый мяч.
Когда ему надоело бросать снежки, не оставалось ничего иного, как пойти домой. Вошел он через боковую дверь, чтобы не нанести снега на ковер в гостиной, поцеловал мать и сказал ей, что рулет, который она недавно поставила в духовку, пахнет божественно. Она даже не спросила, как дела в школе и много ли уроков задано, дела у него всегда шли отлично, а с уроками он справлялся без напоминаний. На него можно было положиться, и все это знали. Как первому ученику класса, ему доверили произнести прощальную речь на выпускном, ему были открыты двери любого университета, в который он захотел бы поступить. По субботам он работал научным ассистентом у доктора Меррика из университета штата Нью-Йорк, участвовал в исследовании влияния витамина С и конопли на рост и агрессивность. Он до сих пор каждую субботу садился на шоссе на автобус и ехал на биологический факультет, но больше не скармливал марихуану хомячкам. Им он давал душицу, прихваченную из дома, подделывал результаты наблюдений, а марихуану забирал себе.
Ему никогда не пришло бы в голову попробовать покурить ее, и он так и продолжал бы послушно кормить ею хомячков, если бы не подслушал случайно разговор двух студентов-дипломников. Они просто шутили: дескать, многие люди продали бы душу, лишь бы покурить то, что достается хомячкам на халяву. Дэнни стащил у одного из них сигарету и, закрывшись в туалете, мял ее в пальцах до тех пор, пока не вылущил весь табак. Перед уходом он набил бумажную гильзу марихуаной и выкурил ее на углу, пока ждал автобус. С тех пор он никогда больше не переводил марихуану на хомячков.
Поздоровавшись с матерью и повесив куртку, Дэнни захватил с кухни пакет шоколадного печенья и отправился к себе в комнату. Он был совершенно уверен, что никто на Кедровой улице понятия не имеет о том, что такое марихуана, однако все-таки приоткрыл окно на тот случай, если мать неожиданно заглянет к нему в комнату, она решит, что он курит сигареты, и расстроится.
Растянувшись на кровати, Дэнни закурил и принялся думать о бейсболе. Голова работала четко и ясно. Он прислушался: мать на кухне гремела посудой, готовя ужин, к которому отец, как всегда, опоздает, в ванной журчала вода - сестра мыла голову. Люди воображают, будто знают других, но что они знают на самом деле, подумалось Дэнни. Он затушил окурок и положил его в пепельницу, которую прятал в шкафу, потом включил радиочасы и уставился на помаргивающий индикатор. У него больше не было ничего общего с окружающими, и он не понимал почему. Он любил Эйса, но едва стоило Эйсу заговорить, как хотелось немедленно съездить ему по морде.
От музыки разболелась голова. Дэнни выключил радио и принялся слушать шум машин на шоссе. Его бесило от мысли, что все они проезжают мимо, и все же он не в силах был прекратить прислушиваться. Он засыпал под этот шум и просыпался под него, и подозревал, что, если не будет осторожен, под него и сойдет с ума.
Заставив себя встать с постели и переодеться в чистую рубашку, он отправился в ванную - умыться перед ужином. Там все еще торчала Рикки, с полиэтиленовым пакетом на голове, она сидела на краю ванны и читала журнал.
- Фу, - скривился Дэнни.
- Ты что-то имеешь против? - надменно осведомилась она. - Я делаю маску для волос.
Дэнни ничего не ответил и, подойдя к раковине, стал мыть руки и лицо. Вода жалила его, как будто в каждой капле скрывалось по пчеле.
- Ты не замечаешь ничего странного? - спросил Дэнни и потянулся за полотенцем.
- Что, например? - вскинула брови сестра.
Дэнни закрыл дверь ванной и присел на столешницу.
- Например, что папы никогда не бывает дома.
- У него годовой отчет на носу, - пожала плечами Рикки.
Интересно, подумал Дэнни, она на самом деле такая идиотка или притворяется?
- Ладно, - согласился он, - А что ты скажешь про Эйса Маккарти?
Рикки сняла с головы пакет и запустила пальцы в покрытые вязкой кашицей волосы. Она покосилась на зеркало и поднялась, чтобы лучше себя видеть. Его сестра могла бы стать по-настоящему хорошенькой, если бы только избавилась от своих веснушек, она запудривала их, пока не начинало казаться, что она сходит с ума и лицо растворяется в зеркале.
- Понятия не имею, о чем ты, - сообщила Рикки брату.