Дневник В. Разрыв - Дебра Кент 3 стр.


18 января

Ура! Кевин просто гений. Он починил мой ксерокс. Общая стоимость ремонта - шестьдесят пять долларов, не считая бесплатной заправки картриджа. Еще он сказал, что может покопаться в моем компьютере - и на него можно будет ставить программы вроде "Напстера". Предложила ему кофе - с радостью согласился. Болтая, я намекнула, что мой брак в стадии распада. Кевин признался, что у него полоса неудач с женщинами. На нем была блуза Мичиганского университета. Задала несколько наводящих вопросов. Оказывается, он ушел с выпускного курса Мичигана (философский факультет) - и больше не возвращался. Почему - не хотелось бы рассказывать. У него всегда была техническая жилка, способность что-то собирать, ремонтировать, и он открыл собственное дело.

- Но философию я все еще читаю, - заметил Кевин.

- Теперь это хобби, наверное. - Я подлила ему кофе.

Глаза у него были потрясающего оттенка - золотисто-коричневые, как янтарь. В них можно было утонуть. Как это здорово, когда в доме мужчина!

Мы болтали, перескакивая с темы на тему, солнце било сквозь шторы в комнату, я смотрела, как он вертит чашку в гладких ладонях. У него была какая-то тайна, какая-то глубокая рана в душе. По логике вещей, это должно было отталкивать меня, но почему-то сильно привлекало. Интересно, что это за тайна?

Звонил Эдди, уверял, что незачем ждать отчета Либби. Хочет приехать и помочь мне обыскать дом. У Пита в эти выходные "Тигренок Мяу-Мяу" в Вислейском лесу, а Роджер (по официальной версии) в доме творчества. Я сказала Эдди, что жду его в субботу около полудня. Подозреваю, что ему нужно не только золото.

На сегодня все.

В.

21 января

Весь день и большую часть вечера мы с Эдди провели в поисках Роджеровой кубышки с золотом. Заглянули за подвесной потолок в подвале - ничего. Проверили металлоискателем стены и половицы - ничего. Осмотрели предохранительный щиток в гараже - ничего. Обшарили каждый ящик во всех столах, шкафах и комодах дома, подвала и гаража, залезли на каждую полку в чулане, даже в обувные коробки. Никакого золота. Я начинаю думать, что Диана все это выдумала.

Зато я нашла давно пропавшее хрустальное ожерелье, которое отец подарил мне на шестнадцатилетие, мой любимый диск Майлса Дэвиса, ключ для патрона электродрели, дискету с утилитами "Нортона", детсадовскую фотографию Пита и мои любимые кожаные перчатки. Еще мы нашли целую стопку "Плейбоя". За шесть лет. Если бы это был единственный тайный грех моего мужа, я была бы в шоке. Но по сравнению с тем, что я знаю об этом человеке, спрятанный "Плейбой" просто цветочки. Я только покачала головой и рассмеялась.

Эдди спит на кушетке. Несмотря на недавние разглагольствования о радостях спонтанного секса, сегодня вечером я была не в духе. Хотя могла бы всласть пользоваться безнаказанностью - теперь терять нечего. Но не было ни малейших признаков возбуждения. Может быть, прозак так действует, а может, то, что Эдди стал вести себя в моем доме чересчур вольготно. Ходит в одном белье, пьет сок прямо из картонного пакета. Чувствует себя как дома. Мне хотелось, чтобы он убрался куда-нибудь. Когда Эдди начал стягивать с меня одежду, я посоветовала ему вернуться к жене.

- Не могу, - сказал он. - Жена думает, что я в Чикаго. На конференции.

- Озеленители ездят на конференции?

Тут зазвонил телефон.

- Позовите моего мужа, - потребовали на том конце провода.

Я застыла.

- Слушайте, я знаю, что он у вас. Позовите его.

Ну и что я должна была ей сказать? Что ее муж не может взять трубку - он слишком занят, уговаривая меня лечь в постель?

- Простите, с кем я говорю? - уворачивалась я.

В трубке был слышен детский гомон.

- Не морочьте мне голову, миссис Райан, - отрезала она. - Я видела у вас на дорожке след его автомобиля, понятно? А теперь позовите моего мужа к телефону.

Она говорила громко, Эдди все слышал.

"Нет! Меня нет здесь! Скажи ей, что меня здесь нет!" - отчаянно жестикулировал он.

Я положила трубку. Потом снова сняла ее, длинный гудок сменился коротким, потом перешел в тревожный скрежет и наконец в блаженное молчание. Эдди прошелся пальцами по моей руке, потом по груди.

- Давай, Вэл, - подмигнул он. - Представь, что мы на конференции в Чикаго. Я буду похотливым делегатом, а ты хорошенькой горничной.

Он был теплый, растрепанный, в мятых трусах-боксерах. Возня на кушетке казалась неплохим развлечением. Эдди потянул меня к себе и поцеловал в губы - сперва легко, нежно, потом все сильнее. Жестко стиснул сзади за шею. Я попыталась вырваться, но тиски только резко сжались. Стало трудно дышать.

- Полегче, - прошептала я.

- Не-ет, - буркнул он и прижал меня к стене.

Я испугалась. Внезапно вспомнилось, как однажды я взяла из приюта тощую, бесхозную немецкую овчарку. Когда мы с псом остались одни в квартире, я вдруг поймала на себе его взгляд, в нем горело глухое раздражение. Тогда я спала с тщательно запертой дверью в комнату и на следующий день вернула собаку в приют.

- Ты, наверно, не в духе, - наконец сказал Эдди, вытирая ладонью рот.

Сейчас, глядя ему в глаза, я видела точно такое же раздражение.

- Денек был еще тот! Я чертовски устала, Эдди. - Мой голос дрожал. - Понимаешь?

- Ну, ладно. - Он пожал плечами и потянулся за пультом телевизора.

На сегодня все.

В.

22 января

Когда я проснулась, Эдди уже ушел. Я поняла, что между нами все кончено. Вздохнула с облегчением. Точнее, от счастья. Интересно, это мое собственное настроение или действие прозака? И можно ли теперь отделить одно от другого?

Поехав в Вислейский лес забрать Пита, я обнаружила его возле коттеджа сидящим на рюкзаке. Правая рука была плотно забинтована и напоминала большой белый чупа-чупс. Он обжегся о горячий котелок и после этого почти ничего не мог делать. Остаток выходных пропал.

Я зашла в коттедж, чтобы поговорить с кем-нибудь из старших. Мне попалась Линетт Коул-Чейз, которая как раз стала одной из помощниц начальника бойскаутской дружины. В полной бойскаутской форме: дурацкая рубаха цвета хаки, горло обмотано клетчатым платком, голубая кепка и такие же брюки - похожи на форму водителей автобусов.

- Почему вы мне не сообщили? - спросила я.

- Мы пытались. - Линетт заглянула в блокнот. - В 19.00, в 19.03, в 19.05, в 19.07 и в 19.10. Телефон был занят. По уставу дружины мы обязаны отмечать в журнале все телефонные звонки, сообщающие о чрезвычайных происшествиях. Можете мне поверить, это происшествие было из ряда вон выходящим. Пит очень мучился. Мы всю ночь пытались вам дозвониться.

Я чуть в обморок не упала. Я же сняла трубку после звонка жены Эдди! Никакими словами не высказать вину и боль, которую я испытала тогда, да и сейчас испытываю.

- Бедняжка! - донесся голос Линетт. - Мы пекли картошку, он даже не мог чистить ее из-за больной руки.

Заглянула в ее благообразное лицо. Сейчас на нем читалось огорчение. Удавить бы ее этой идиотской шейной косынкой!

Усадила Пита в джип, сунула диск в магнитолу, надеясь поднять настроение. Пит смотрел на меня в зеркало заднего вида.

- Почему ты не подошла к телефону? - спросил он.

Я чуть не заплакала.

- Солнышко, я не знала, что ты мне звонишь. Я случайно сбила трубку с рычажка, и всю ночь телефон был отключен. Прости меня.

Он только отвернулся к окну. Мне надо было написать на лбу: "Худшая в мире мать". Взгляд у Пита был суровый, строгий, как у старичка. В ту минуту я всей душой клялась Богу сделать свою жизнь лучше и чище. Надо поговорить с отцом Ли.

На сегодня все.

В.

23 января

Роджер позвонил и сказал, что задержится в доме творчества. До субботы не вернется. Ура-а-а!

Интересный побочный эффект прозака: зеваю без остановки. Широко, до хруста в челюстях. Не могу сдержаться, просто рот не закрывается. Еще один побочный эффект - газы. Забавно! Я была у родителей; отец, проспавший почти весь мой визит, проснулся и укорил мать за испорченный воздух.

Я решила, что не обязана признаваться, мама тоже не желала отвечать за это безобразие. Папа начал раскалывать нас обеих, наконец изрек:

- Кто больше всех отнекивается, та и виновата.

Было так радостно видеть, как он смеется! Но смех быстро утомил отца, и он снова заснул.

На кухне я призналась в содеянном и рассказала маме о прозаке. Она искренне огорчилась.

- Тебе нужны не таблетки, а развод, - сказала она.

- Но мне плохо.

- Еще бы! Конечно, плохо. А кому было бы хорошо замужем за этим подонком? - отпарировала она и принялась читать мораль: жизнь должна восприниматься как трудный путь, легких средств ее исправить не существует, такие лекарства только вредят нам.

Все это я уже слышала раньше и не собиралась освежать в памяти.

- Ладно, мам, я пошла.

Мы обнялись.

- Поцелуй за меня папу, когда он проснется.

- Хорошо. - Она крепко сжала мою руку. - Больше никаких таблеток, поняла?

Я только головой покачала и вышла.

На сегодня все.

В.

24 января

Ночью мне снилось, что по почте пришел отчет Либби Тейлор. Он был похож на выписку по кредитной карте - расходы страница за страницей. На последнем листе значилось: долг шестьсот сорок девять тысяч долларов. Роджер был нищим. Вместо миллионного состояния я оказалась собственницей долга в шестьсот сорок девять тысяч! Проснулась в слезах. Включила свет, бросилась в ванную и уставилась в зеркало. Заставила себя сказать вслух: "Это только сон", но заснуть уже не удавалось.

На сегодня все.

В.

25 января

Удивительное дело, то, о чем я все время испуганно себе твержу, - как Пит перенесет развод, как мне самой справляться с одиночеством, - я до сих пор толком не обдумала. Прямо медитация какая-то. Мысли проходят мимо меня, но я за них никак не цепляюсь.

Я решила пропускать мимо ушей мамины предостережения насчет прозака. Любопытно: только на Западе люди стремятся изо всех сил отделаться от страданий. В других культурах боль считается естественной частью человеческой жизни. Только американцам пришла в голову безумная идея о непрерывном счастье, которое мы все должны испытывать.

Ну и что плохого в желании быть счастливым? Чем американский образ мыслей безосновательнее всякого другого? Я хочу сказать, почему бы не применить в данном случае культурологический подход: одни культуры стараются смириться со страданием, другие стремятся его избежать, - нельзя сказать, что кто-то прав или неправ. Все относительно.

Теперь у меня есть наконец двадцатимиллиграммовый инструмент, помогающий достичь определенной меры счастья. И черта с два я им не воспользуюсь!

На сегодня все.

В.

27 января

У нас умер попугай. Я нашла его в клетке клювом вниз. Пит так рыдая, что его вырвало. Я не ожидала такой реакции - птица ему вроде никогда не нравилась. Пит потребовал устроить похороны.

Было не по-зимнему тепло, после дождя на дворе захлюпало. Я сказала Питу, чтобы он сходил за лопатой в гараж, и мы выроем могилку под голубыми елями. Земля оказалась тверже, чем я ожидала, мне хотелось бросить эту затею, но Пит заревел, и я снова вгрызлась лопатой в землю.

Линетт, казалось, только и ждала случая выдать свежую порцию добрососедского расположения, пока я лелеяла свою злость на нее. Она наблюдала за нами из-за забора.

- О! Птичка умерла?

Пит мрачно кивнул и вытер слезу забинтованной рукой.

- Вам помочь? У нас есть землеройная машина. Работает любо-дорого, даже на замерзшей почве.

Не успела я глазом моргнуть, как Линетт уже стояла рядом со своей штуковиной. Полетели комья земли, и мы все услышали: ЗВЯК!

- Блин! - сказала Линетт. - Наверно, на камень наткнулись.

Мы уставились в раскоп. Я хотела удержать Линетт от дальнейших исследований, но было поздно.

- Что это еще за штука? - Она полезла в дыру. - О Боже! Надеюсь, это не еще один гробик. Здесь ведь не кладбище домашних животных, да?

- Нет. Точно нет, - сказала я.

Попугай был нашим единственным питомцем. Роджер не разрешал никого заводить. Говорил, что у него аллергия, но я поняла в конце концов, что он просто боится. Пит однажды принес домой на выходные песчанку из "живого уголка". Роджер заставил нас поселить ее в гараже, где она умерла от перегрева.

Однажды у нас была золотая рыбка, выигранная на деревенской ярмарке. Она почти сразу умерла, как только мы пересадили ее из банки в аквариум. Пит хотел похоронить ее во что бы то ни стало. Роджер отправил его спать, пообещав, что положит рыбку в коробочку от леденцов и закопает под голубыми елями. Утром я нашла рыбку в унитазе. Видимо, Роджер забыл, чем может обернуться такая беспечность. Оказывается, он и правда закопал что-то под голубыми елями, только не золотую рыбку в коробочке от леденцов.

Линетт опустилась на колени и рукой в садовой перчатке полезла в дырку.

- Господи, тяжелый какой! - пыхтела она, доставая из глины небольшой ящичек.

Сейф!

- Может, просто оставить его там? - предложила я с натужной непринужденностью.

- Ты шутишь? - Линетт озадаченно уставилась на меня, смахнув падавшую на глаза челку. - Забавно!

Пит начал скакать вокруг нас:

- Может, это зарытые сокровища?

Я изо всех сил пыталась оставаться спокойной.

- Подождите. Теперь я припоминаю…

Пит и Линетт выжидательно смотрели на меня, пока я лихорадочно пыталась придумать что-то правдоподобное.

- Я думаю, это Роджерова "капсула времени". Знаете, в миллениум многие так делали. Я уверена, что это она.

Линетт поморщилась. Она была одной из немногих женщин, не очарованных моим мужем.

- Вряд ли. Слишком тяжелый ящик. - Она сняла перчатки и провела по замочной скважине наманикюренным пальцем. - Закрыто. - Черт… - Она скорчила гримасу.

Пит пролепетал что-то вроде "попробуйте мой ключ". Я подумала, что он говорит о ключике от пластмассового сундучка, который мои родители подарили ему на Рождество.

- Он не подойдет, скорее всего, мой сладкий, - сказала я. - Но все равно большое спасибо. Ты нам так помогаешь.

Потянула ящик из рук Линетт. Тяжелый - это не то слово. Жуткий, убойный вес. Наверно, Линетт решила, что Роджер закопал что-то действительно ужасное - наркотики там или расчлененное тело. Но я не собиралась отстаивать его репутацию.

Что ж, Линетт, как бы там ни было, я должна отнести это в дом. Роджер наверняка не захочет, чтобы мы вмешивались.

Сердце тяжело бухало, пока я тащила ящик домой. Поставила его на пол в гостиной и пыталась открыть всем, что под руку попадется. Ключом от старого чемодана, заколкой-невидимкой, булавкой, приспособлением для чистки грецких орехов, проволокой, отверткой. С каждой попыткой я все больше взвинчивалась, потела и отчаивалась. Вдруг откуда-то взялся Пит с ключом в здоровой руке.

- Мама, попробуй этот, - настаивал он.

Ключ оказался у самого моего лица, и я поняла, что он не от пластмассового сундучка. На нем стояла марка "Durabox", такая же была на крышке сейфа.

- Где ты это взял? - спросила я как бы между прочим.

Пит опустил глаза и засунул в рот большой палец, чего не делал с трехлетнего возраста. Он выглядел очень виноватым.

- Солнышко, что ты натворил? Рассказывай смело, я не буду сердиться.

- Папа положил это ко мне в копилку, в свинку, - сообщил Пит. - Папа думал, я сплю.

Я сунула ключик в скважину, повернула. Щеколда открылась. Вот они, сложенные в столбики, похожие на крекеры в коробке, одинаковые по форме и размеру. Я быстро сосчитала плоские брусочки. Ровно шестьдесят.

- Мама, что это за штучки? - спросил Пит, заглядывая в ящик.

- Точно не знаю, - соврала я. - Думаю, это какие-то приспособления для печатей. Или бумагодержатели. Что-то вроде того. - Я закрыла крышку и попыталась отвлечь его от ящика. - Хочешь посмотреть телевизор? Кажется, сейчас "Телепузики" идут. А я приготовлю попкорн, хорошо? - Потянулась за пультом, включила телевизор. Рука дрожала. - Хочешь попкорна?

Настроение поднималось. Я нашла золото! Решила выяснить, сколько стоят эти штуки. Банки были закрыты, но я нашла телефон ювелирного магазина "Все, что блестит". Позвонила и спросила, сколько сейчас стоит золото.

- А что у вас? Монеты?

- Нет, не монеты. - Я даже не знала, как это назвать. - Знаете, такие плоские штучки.

- Слитки. По пять унций или по десять?

Я вспомнила, что в кабинете есть весы с разными шкалами, и пошла туда.

- Ровно по пять.

- Хорошо. Золото стоит триста десять долларов унция - значит, как видите, слиток стоит полторы тысячи долларов. Приблизительно.

У меня их шестьдесят. Еще раз пересчитала. О Господи!

На сегодня все.

В.

28 января

Ночью спала в обнимку с сейфом. Пит захотел поехать в кафе за вафлями, но я не могла спокойно оставить золото в доме. Решила, что самым безопасным будет держать его у родителей. Мы заехали к ним по пути в город. Мама, до сих пор не утратившая скаутской закваски, строго спросила, нет ли в моих действиях чего-то противоправного.

- В конце концов, - она даже повысила голос, - это тебе не принадлежит.

- Ну, мама, я же понятия не имею, кому это может принадлежать. Насколько я знаю, его там закопали пираты. На моем участке, на моей собственности! Эта находка моя, пока кто-то не предъявит на нее свои права.

Мать поморщилась:

- Ну, как хочешь.

На том и порешили.

На сегодня все.

В.

31 января

Мы спокойно ужинали, зазвонил телефон. Взглянула на определитель - звонил Эдди. Из офиса. Вопреки здравому смыслу я взяла трубку.

- Извини за прошлые выходные, - сказал он. - Привет, Эдди.

- Сам не знаю, что на меня нашло. Кажется, я переборщил.

- Да, переборщил, - сказала я. (Не буду признаваться, что он меня напугал.) - Это была не самая удачная шутка.

Боже, как беспомощно это звучит. Словно я говорю с дошкольником.

- Мы с Питом сейчас доедаем ужин. Я лучше пойду.

- Эй! - перебил он. - Надеюсь, Роджер не обидится: я прихватил с собой один журнальчик.

- Запросто, Эдди.

- Я подумал, что если мне не удалось заполучить тебя, то "Плейбой" будет наилучшей заменой. Понимаешь, что я имею в виду?

Меня чуть не стошнило. Хотелось послать Эдди подальше, но лучше не злить его.

- Очень мило, Эдди.

Мило?!

- Так ты нашла его?

- Нет еще, - сказала я. - Думаю, Диана специально сочинила эту байку, чтобы вывести меня из себя.

- Скажи еще раз, - прошептал Эдди.

- Что сказать?

- Сама знаешь. Что это байка.

- Пожалуйста, Эдди. - Я чувствовала, что краснею. - Не сейчас.

- Ладно, - фыркнул он. - Поговорим позже.

Между нами что-то изменилось. Чем активней я пытаюсь с ним порвать, тем больше он хочет меня. Надеялась, что вечером он не позвонит. Так и было.

На сегодня все.

В.

Назад Дальше