Разумеется, никаких доказательств у Софи не было. Только слова матери. Поверит ей полицейский или нет, она должна все объяснить ему. Почти физически ощущая устремленный на нее сзади насмешливый взгляд Ива, она твердо проговорила:
- Боюсь, что сейчас не могу предоставит никаких доказательств. Я разыскала эту вазу здесь, в доме, по просьбе моей матери и по её описанию. Для меня вполне достаточно ее утверждения, что ваза принадлежит нам.
- Могу ли я поговорить с вашей матерью? - спросил полицейский.
Софи прикусила губу.
- Нет, это невозможно,- ответила она неохотно после небольшой паузы.- Дело в том, что мои родители сейчас в отъезде.
- А кто ваши родители и где они находятся?
- Мой отец- археолог, профессор Дюфур, - объяснила Софи.
Державшийся в стороне Ив с интересом вслушивался в ее слова. Сам-то он ничего не успел узнать о ее семье. Сейчас в нем все сильнее росло подозрение, что все происходящее вызвано каким-то недоразумением. Однако ничто не могло поколебать его уверенность что эта ваза - из дома Батистена.
- Сейчас он и моя мама,- продолжал Софи,- в экспедиции в Египте. Раскопки только что начались, и мне не хотелось бы прерывать их, вызвав родителей сюда.
- Кроме них, может ли кто-нибудь подтвердить права вашей семьи на эту вазу? Насколько я понимаю, никто?
- Да, вы правильно понимаете, - тихо ответила Софи, пытаясь унять дрожание губ и запрещая себе думать о том, как торжествует сейчас Ив.
- Месье Каррер, вы по-прежнему считаете, что эта ваза украдена из дома Батистена Гренье? - обратился полицейский к Иву.
- Не считаю, а твердо знаю,- поправил его Ив. - Я сам, по просьбе Батистена, оценивал эту вазу, и, как вам известно, она числится среди вещей, украденных из его дома.
Инспектор пристально смотрел на Софи, и та чувствовала себя под его взглядом все более неуютно. Нет, она не признавала за собой никакой вины, но... Что, если она ошиблась и это не та ваза, которую описывала ей мать?
- Мама хорошо помнит, что такая ваза всегда стояла в комнате прабабушки,- запинаясь, сказала она.- Но если произошла какая-то ошибка...
- Ошибка?- фыркнул Ив, но, встретив яростный взгляд Софи, осекся.
- Если произошла какая-то ошибка,- твердо повторила она,- поверьте, мама первая скажет вам об этом. Я же могу только...
Она внезапно умолкла, поняв, что не может совладать со слезами и с голосом. Ничего не могло быть хуже, казалось ей, чем сейчас разрыдаться на глазах у Ива, обнаружить перед ним свою слабость. Только бы скрыть от него, какую боль он ей причинил!
- Ну что ж! - задумчиво проговорил инспектор, решившись прервать эту тягостную сцену. В глубине души он сочувствовал Софи и сильно сомневался в ее вине, но, с другой стороны, не мог игнорировать и показаний Ива. - Я предлагаю забрать эту вазу в полицию и оставить ее там до тех пор, пока мы не сможем идентифицировать ее.
Софи благодарно кивнула ему. Она вытащила из шкафа коробку, помогла упаковать вазу и проводила полицейского к машине. Тут она осознала, что Ив остался в доме, и неохотно вернулась обратно. Меньше всего она была сейчас расположена общаться с ним.
- Я не мог не сообщить в полицию,- начал он, и против его воли эти слова прозвучали вызывающе.
Софи пожала плечами. Повисло тяжелое молчание. Наконец она заговорила. Нечего было надеяться, что он поверит ей, но она не могла молчать.
- Я понимаю, ты думаешь, что я лгу, но это не так! Мы обе говорим правду: и я, и моя мама. Ваза действительно принадлежит нам.
- Десять минут назад ты не была в этом так уверена,- сразу рассердившись, безжалостно напомнил Ив.
- Мама никогда не стала бы лгать,- со спокойным достоинством возразила Софи, почувствовав насмешку в его голосе. - Никогда! Она не...
- Что она не?.. - перебил ее Ив. - Не такая, как ты?
Софи вспылила и, не сдержав негодования, замахнулась, чтобы дать ему пощечину. Однако Ив оказался проворнее. Перехватив ее руки, он больно сжал их и завел за ее спину.
- Господи! Да ты просто ведьма! - воскликнул он с яростью. - Достойная племянница своего дядюшки! Фернан был бы тобой доволен. Кстати, почему ты все же не рассказала мне о нем?
На какую-то долю секунды Софи показалось, что ему искренне хочется это узнать, но она не поверила себе. Он просто забавляется...
- Что бы я ни сказала, тебе это безразлично, - грустно проговорила она. - Ты не понимаешь...
- Куда уж мне, - с деланным смирением кивнул Ив. - Кажется, существует лишь один язык, который мы оба понимаем хорошо, не так ли?
И, прежде чем Софи смогла его остановить, он прижал ее к стене и, не отпуская рук, впился в ее губы таким грубым и яростным поцелуем, что ее обожгло, словно огнем. Задохнувшись от стыда, она ощутила, что вопреки собственной воле отвечает на этот поцелуй, отдавая ему губы, поцелуй, чувства, всю себя, без малейшей попытки оказать хоть какое-то подобие сопротивления.
Она была так уязвлена этим, так стыдилась саму себя, что, как только он выпустил ее, крикнула:
- Я тебя ненавижу! Ненавижу! Не желаю тебя видеть! Никогда!
Однако говорила она, обращаясь в пустоту. Ив уже выскочил за дверь и захлопнул ее за собой.
Он стремительно шагал по улице, сам не зная куда, не в силах поверить в то, что только что натворил. Прежде он никогда не вел себя с женщинами так грубо, так по-хамски. Ему даже в голову не приходило, что он вообще способен так поступить, причем вполне осознанно, преднамеренно. Его страсть была так сильна, так неодолима, почти неподвластна разуму, что ради удовлетворения ее ему пришлось разыграть гнев, которого он вовсе и не испытывал.
Как ему хотелось поцеловать Софи! Да что там поцеловать! Ему хотелось всего и навсегда. Признавшись в этом самому себе, Ив застонал и зашатался как пьяный. Он все еще хотел ее!
- О Господи! - простонал он в отчаянии.
Где ему взять силы, чтобы справиться с собой?
7
- Софи...
В голосе Доминика было столько искреннего участия, что глаза ее сразу наполнились слезами, и, не в состоянии сдержать их, она отвернулась к окну.
Со времени их ссоры с Ивом прошло уже несколько недель. Она больше не встречала его и была рада этому. Но горе изнутри съедало ее. Софи упорно изматывала себя многочасовыми прогулками, бродила по городу до полного изнеможения, старательно избегая тех мест, где могла встретить кого-то из знакомых. Но это не приносило облегчения. Становилось все хуже, и почти не оставалось надежды на то, что когда-нибудь все изменится к лучшему.
На очередную встречу с Домиником она пришла десять минут назад и уже успела убедиться, что совершенно не в состоянии сосредоточиться на разговоре о долгах покойного дяди. Тем более что ситуация с ними оказалась гораздо сложнее и запутаннее, чем они с матерью предполагали.
- Простите, - не поднимая глаз, произнесла Софи и кивком поблагодарила Доминика, протянувшего ей коробку с бумажными салфетками. - Не смогла сдержаться...
Доминик, которому жена, разумеется, рассказала о случившемся, считал в высшей степени маловероятным, что Софи имела какое-то отношение к краже в доме его отца. Но и он не знал, как разобраться в этой истории.
- Полиция все еще не закончила расследование, - сказала Софи, справившись наконец со слезами. - Может быть, мне стоит съездить домой и порыться в семейных альбомах? Вдруг там окажутся фотографии, где есть эта ваза. Ведь мама была так уверена...- Она с надеждой взглянула на Доминика. - Мама вспоминала, что прабабушка как-то по особому относилась к вазе, держала ее только у себя в комнате, а иногда, если считала, что ее никто не видит, плакала глядя на нее.
- Возможно, вам лучше вообще вернуться домой? - мягко предложил Доминик. - Ведь полиция не обязала вас оставаться здесь.
- Нет, ни в коем случае! - решительно замотала головой Софи. - Если я уеду, все будут думать, будто я сбежала!
- Понимаю,- сочувственно кивнул Доминик.
Спустя полчаса Софи вышла из конторы Гренье, подавляя приступ тошноты, успевшей стать почти привычной по утрам. Сегодня она не завтракала, как, впрочем, и всю последнюю неделю. Однако, хотя, казалось бы, ей уже пора было проголодаться, одна мысль о еде вызывала у нее чувство отвращения. Голова кружилась, сделавшись вдруг странно легкой и пустой. Чтобы удержаться на ногах, Софи вынуждена была ухватиться за изящную металлическую ограду, за которой утопал в цветах небольшой, но любовно ухоженный сад.
В другое время Софи обязательно залюбовалась бы красотой цветущих за оградой ирисов, но сейчас ей было не до того. В глазах темнело, а сил на то, чтобы продолжить путь к домику дяди Фернана, явно не было. Она была вынуждена остановиться, буквально повиснув на ограде.
Неожиданно перед глазами все расплылось. Софи в панике встряхнула головой, чтобы прогнать этот непонятно откуда взявшийся туман. Она еще больше испугалась, сообразив, что дурнота застала ее совсем неподалеку от элегантного особняка Ива. Вот уж кого она меньше всего хотела бы сейчас увидеть!
Однако даже эта опасность не придала ей сил, чтобы как можно быстрее удалиться отсюда. Напротив, ей стало еще хуже. Горячие злые слезы больно жгли уголки глаз, и в отчаянной попытке сдержать их она низко опустила голову и сильно, почти до крови, закусила нижнюю губу.
Элиза Хейтон, сестра Батистена Гренье и тетка Доминика, была в весьма дурном настроении. Ей следовало бы сейчас находиться вместе с мужем, Диком, в Англии. Они давно уговорились по полгода проводить то в Арле, на ее родине, то в Кембридже, где был его дом. Время для возвращения в Англию как раз подошло. Дика ждали дела, и она, разумеется, собиралась лететь вместе с ним. Но в последнюю минуту Элиза передумала. Уж больно несчастным и беззащитным, по ее мнению, выглядел Батистен после той злополучной кражи в его доме.
- Я прекрасно знаю, каким упрямым и вздорным он порой бывает, - говорила она Дику вечером накануне отъезда.
Они лежали, прижавшись друг к другу, на широкой кровати. Поуютнее устраиваясь в объятиях мужа, Элиза в который раз дивилась про себя той присущей скорее молодоженам радости, какую она испытывала от простой близости к мужу, от мысли, что завтра она проснется с ним рядом, что они всегда будут вместе. Многие, пожалуй, не смогли бы удержаться от осуждения, узнав, что женщина ее возраста испытывает от физической, сексуальной и эмоциональной близости с собственным мужем такой восторг, какой, быть может, позволительно испытывать разве что юной девушке. По правде говоря, вначале она и сама ощущала некоторые сомнения по этому поводу - до тех пор пока Дик не убедил ее, что все происходящее с ними абсолютно нормально и достойно скорее зависти, чем осуждения.
- Но, с другой стороны, Батистен ведь мой брат, - продолжала она рассуждать, шутливо уворачиваясь от губ мужа.- Я очень беспокоюсь о нем, Дик. Он так постарел и сдал после истории со взломом. Послушай, ты не будешь возражать, если на этот раз я с тобой не поеду? Ты ведь меня понимаешь?
- Разумеется, возражать буду! - прорычал в ответ Дик. - И, разумеется, я тебя понимаю.
Он улетел один, а у Батистена тут же начался один из тех периодов мрачного недовольства всем и всеми, когда он категорически отказывался видеться с кем бы то ни было, в том числе и с ней. Элиза очень тосковала по мужу, вернуться он должен был не раньше чем через неделю, и она часто задавала себе вполне резонный вопрос: зачем ей понадобилось оставаться?
Элиза как раз размышляла над всем этим, возясь с цветами в саду, когда внимание ее привлекло какое-то движение у ограды. Она подняла голову, вгляделась и увидела бледное, как смерть, девичье лицо и судорожно вцепившиеся в ограду пальцы. Кем бы ни была эта девушка, тут же решила Элиза, ей явно требуется помощь. Она легко поднялась с колен и заторопилась к незнакомке.
- Простите, я увидела, что на вас лица нет. Почему бы вам не зайти ко мне и не посидеть несколько минут?
Софи не услышала шагов подошедшей Элизы и поэтому не успела спрятать выражение боли и страдания, исказившее ее лицо. Запоздало сделав это сейчас, она попыталась вежливо отказаться, но Элиза уже взяла ее под руку и решительно, хотя и осторожно, повлекла за собой, к дверям дома.
Почувствовав, что слишком слаба, чтобы оказать сопротивление, Софи уступила. Она всегда отличалась упрямым, независимым нравом, на что часто жаловалась ее мать. Сейчас же, к своему удивлению, она ощутила облегчение оттого, что кто-то взял на себя заботу о ней и самой ей можно ни о чем больше не думать. Во всяком случае - пока.
Дом, куда ее привела эта милая миниатюрная дама с тонким приветливым лицом, был обставлен с большим вкусом, не претенциозно, но элегантно. Он чем-то напоминал ей особняк Ива. Но было в нем и существенное отличие. Жилище Ива было обиталищем одинокого холостяка. В нем не было той атмосферы, которая только и превращает помещение для жилья в настоящий дом. В нем не было уюта, тогда как здесь его создавало множество семейных реликвий, памятных мелочей, фотографий. Софи сразу напряглась, увидев на одном из снимков улыбающихся Доминика и Катрин Гренье.
- Мой племянник Доминик с женой, - доброжелательно пояснила Элиза, проследив за ее взглядом.
- Так вы из семьи Гренье? - слабым голосом спросила Софи.
- Была, до замужества, - ответила Элиза. - А вы знакомы с Домиником и Катрин?
Софи на мгновение заколебалась, затем с невольным вызовом ответила:
- В некотором роде. Доминик ведет дела моей матери, связанные с долгами ее покойного брата Фернана Рулена. Меня зовут Софи Дюфур. Фернан Рулен был моим дядей. Я знаю, что его репутация в здешних местах оставляет желать лучшего, и, если хотите, могу...
- У всех у нас есть родственники, - мягко прервала ее Элиза, - которых, будь на то наша воля, мы предпочли бы не иметь. - И, глядя на Софи добрыми лучистыми глазами, она почти слово в слово повторила фразу, которую Доминик когда-то сказал Катрин: - В каждой семье есть своя черная овца. А в некоторых - и не одна.
Элиза была не только доброй, но и очень умной, проницательной, умудренной жизнью женщиной. Поэтому она легко догадалась, что нынешнее состояние ее нежданной гостьи, которое совершенно не улучшилось после того, как та достаточно удобно устроилась в кресле, вряд ли вызвано переживаниями по поводу родства с покойным Фернаном, каким бы негодяем тот ни был.
Мгновенно подумав, она приняла решение.
- Сейчас я приготовлю нам кофе, а потом вы мне расскажете обо всем, что с вами случилось,- объявила она голосом, не допускающим даже мысли о возможности каких бы т ни было возражений.
Уже довольно давно никто не разговаривал с Софи подобным тоном. В конце концов, считалось, что она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно о себе позаботиться. Она-то уж точно была в этом уверена. Однако события последних недель убедительно продемонстрировали, какой беззащитной, слабой и наивной она оказалась. Как ни стыдилась она себя саму, но в глубине души продолжала надеяться, что Ив поймет, как жестоко и несправедливо поступил, вернется и попросит прощения за все свои ужасные подозрения и обвинения. Наивная, трогательная и несбыточная мечта! Подумав об этом, Софи почувствовала, как глаза ее опять наполняются горькими слезами ничем не заслуженной обиды.
- Ну вот,- проговорила Элиза, внося поднос с кофейником и двумя чашками. - Готово. С чего начнем? - спросила она, опускаясь в кресло. - Ах да, вы сказали, что Фернан Рулен - ваш дядя. Характер у него действительно был тяжелый,- заметила она, осторожно отпивая глоточек.- Ну да вы и сами это знаете. Я знавала его мать и бабушку и, кстати говоря, вашу маму тоже, хотя она и уехала отсюда уже много лет назад. Так ведь?
- Правильно,- подтвердила Софи.- Мама с папой сейчас в экспедиции в Египте. Именно поэтому...
- Именно поэтому здесь сейчас вы, а не они,- закончила вместо нее Элиза.- Правильно?
- Отчасти,- осторожно согласилась Софи.
Она взглянула в добрые понимающие глаза Элизы и вдруг осознала необходимость исповедаться, рассказать этой спокойной доброжелательной женщине все без утайки, поделиться с ней своим горем и обидами и облегчить свою душу, сгорающую от одиночества. Софи подумала, что ее мама, окажись она на месте Элизы, смогла бы понять того, кто попал в беду.
Медленно, с трудом находя слова, она рассказала обо всем, что с ней произошло.
- Бедняжка, - тихо произнесла Элиза, когда исповедь Софи подошла к концу.
Элиза хорошо помнила вазу, о которой шла речь. Батистен очень гордился ею, поскольку ваза была почти единственным предметом, сохранившимся с того времени, когда их семья породнилась с графской фамилией, знатнее которой в этих местах не было. Элиза относилась ко всему подобному гораздо проще, и ей не стоило большого труда догадаться, в чем заключается причина горя этой очаровательной, такой искренней девушки.
- Вы не пытались спокойно поговорить с Ивом? - ласково спросила она. - Объяснить ему все?
Софи покачала головой.
- К чему? Он все для себя решил, да и вообще...- Она отхлебнула из чашечки, поперхнулась и снова ужасно побледнела. - Простите, сама не знаю, что со мной. Должно быть, напряжение сказывается. Постоянно подташнивает, хотя я почти ничего не ем. Даже думать о еде неприятно. Никогда со мной такого не было.
Элиза задумчиво посмотрела на нее. У нее были некоторые предположения относительно того, что может вызывать у здоровой молодой женщины периодические приступы тошноты и внушать отвращение к еде. В свое время она сама пережила подобную гамму ощущений, да и теперь, работая в своем фонде помощи одиноким матерям, имела большой опыт в определении ранних, едва уловимых признаков беременности.
- Мне бы не хотелось вмешиваться в ваши дела,- осторожно начала она, - но...- Элиза на секунду запнулась, однако она верила в пользу откровенности и тут же закончила без обиняков: - Не приходило ли вам в голову, что вы, возможно, беременны?
- Нет! - задохнулась Софи, но уже в следующее мгновение поняла, что Элиза, быть может, права.
Неужели всего несколько часов назад она считала, что дела ее так плохи, будто хуже некуда? Теперь она поняла, что все еще хуже, чем она думала. Забеременеть, да еще от Ива! Как такое могло с ней случиться?
Впрочем, что в этом удивительного? Они с Ивом любили друг друга так страстно, так безоглядно, что странно было бы, если бы она не забеременела.
- Похоже, я вас напугала, - улыбнулась Элиза. - Поверьте, в этом нет ничего страшного. Со мной тоже так случилось. - Она рассмеялась, увидев недоверие в глазах Софи. - Конечно, это было давно и не здесь. Мне даже пришлось сделать аборт.
- Боже мой, какой ужас! - воскликнула Софи.
- Это действительно было ужасно, но, к счастью, судьба предоставила мне еще один шанс, и сейчас я просто не представляю себе жизни без своей... без нашей с Диком дочери. - Она счастливо улыбнулась. - Вы обязательно должны рассказать о ребенке Иву.
- Нет! - отрезала Софи. - Это его не касается. К тому же это ему совсем не интересно.
Брови Элизы удивленно приподнялись.