В Абердине Майлс многому научился. Приезжая с другими рабочими на континент, он обнаружил, что стоило сказать о буровой, и девушки слетались на эти волшебные слова, словно мухи на мед. В Оксфорд он приехал не девственником. Сначала у него были случайные встречи с абердинскими девицами, а потом в пабе его подцепила скучающая жена одного из служащих нефтяной компании, привезла домой, показала разницу между удовлетворением сексуальных потребностей и сексуальным наслаждением и научила любовным играм. Майлс с изумлением обнаружил в себе страстность, о которой и не подозревал, и положил уроки той женщины в основу своего сексуального образования.
Постоянную подружку он не заводил, предпочитая менять девушек, так как, подобно некоторым другим студентам, меньше всего на свете хотел связать себя узами брака.
Учеба отнимала у него много времени, и хотя Майлс ни на секунду не забывал о степени, все же оставлял достаточно времени и на развлечения, был членом нескольких дискуссионных клубов, занимался греблей и теннисом, любил слушать классическую и народную музыку, хотя не играл ни на одном инструменте, и время от времени приносил остроумные заметки в университетский журнал "Исида".
Ни под каким предлогом он не позволял себе пьянство и наркотики, обожаемые jeunesse dore, так как был слишком умен, чтобы угодить в этот капкан. Майлс отлично знал, почему его преследует Тим Уилдинг.
О гомосексуализме он узнал еще в Регби, но понял, что это не по нему. Майлс любил женщин, хотя среди его друзей были и голубые. Они привлекали его умом и знаниями. Однако в Тиме Уилдинге было заложено что-то разрушительное и опасное.
Хотя их комнаты были в одной секции, друзей они выбирали себе разных. Тим совершенно не интересовался учебой. Он и его приятели сверху вниз смотрели на студентов, которые появились в Оксфорде из обычных школ или благодаря грантам. Их узколобый снобизм раздражал Майлса, хотя он и не исключал, что все происходит скорее от их комплекса неполноценности, нежели от искреннего сознания своего величия, которое выставляли напоказ при каждом удобном случае.
Тот факт, что Тим был внуком пэра Англии, никак не влиял на Майлса. Тем хуже для Тима. Его дед был суперважной персоной, отец - в высшей степени удачливым бизнесменом, так что Тиму было на что чудить. Однако Майлс не завидовал ему. Нелегко нести на своих плечах бремя чужой славы. В общем, его соседи ему не нравились, хотя если выбирать из двух зол, то Симон был пострашнее.
В нем было нечто такое, что пугало Майлса. Он мог быть на редкость обаятельным, тут и спорить не о чем, но иногда... Если что-то складывалось не по его, Майлс чувствовал, как Симона окутывает мрак и наружу просятся все его пороки. Короче, он старался держаться от них подальше.
Сексуальные наклонности обоих не были секретом, но в Оксфорде бисексуалами никого не удивишь. Иногда, наблюдая их вместе, Майлс видел, как Тим нарочно старается спровоцировать Симона на жестокость... Ему это нравится, с отвращением думал Майлс. Впрочем, оба его соседа были людьми взрослыми и их личные дела его не касались.
К тому же их соединял не только секс, и Майлс понимал это, видя бесчисленных любовников и любовниц Тима, которых он не прятал от чужих глаз. Правда, несмотря на свои сексуальные победы, Тим производил впечатление бесполости, даже невинности, как неполовозрелый ребенок. Если Тим старался быть обаятельным и остроумным, то мрачная аура Симона Герриса отпугивала всех, кроме его ближайших друзей.
Майлс подозревал, что Тим и остальные основали нечто вроде тайного клуба, хотя не имел ни малейшего понятия ни о его цели, ни о творящихся там делах. Тайных клубов в Оксфорде было пруд пруди. Одни организовывались, другие умирали естественной смертью, третьи превращались в почтенные институты, членство в которых считалось великой привилегией. Майлс, однако, сомневался, что кто-нибудь вспомнит о клубе Герриса, едва он покинет Оксфорд.
Однажды Тим сказал, что Геррис мечтает о церковной карьере. Майлс не принял его слова всерьез, так как Симон никак не мог считаться благочестивым христианином, однако счел за лучшее промолчать, зная любовь Тима к розыгрышам.
В другой раз один из преподавателей заметил, что из Симона Герриса может получиться хороший политик.
- Он достаточно порочен и бесчестен для этого...
Тим дождался, когда Майлс заснул, и выскользнул из дома. К счастью, прошли те времена, когда на оксфордских улицах нельзя было появляться ночью. Для Тима тайна составляла главную часть его жизни, и ему нравилось незаметно покидать свою комнату и держаться в тени по дороге к месту встречи.
Симон уже ждал его, и это не удивило Тима. В отличие от Майлса, Симон даже не попытался скрыть отвращение, едва учуяв запах духов, исходивший от приятеля, и грубо оттолкнул его, едва тот приблизился, чтобы обнять.
Тим тихонько засмеялся, зная, что в его власти заставить Симона выть от страсти.
Тима в занятия черной магией, не знал, насколько он подпал под власть сатанизма. Он изучил его истоки и проявления в разные времена. Вызов дьявола он предвкушал как наслаждение из наслаждений, гораздо более сильное, чем любой наркотик, гораздо более возбуждающее, чем соприкосновение с чужой плотью. Тиму стало жарко и даже показалось, будто он отделяется от своего тела...
А Симон смотрел на него и мрачнел. Опять Тим курил свою гадость. Глаза полыхают огнем, и в уголке рта - струйка слюны. Сколько раз он предупреждал его о привыкании. Сам Симон тоже баловался наркотиками, но очень осторожно.
Жертвоприношение девственницы. Идея ему понравилась, хотя он предпочел бы бледное бесполое тело мальчика. От этой мысли ему стало жарко. На прошлой неделе... Он вздрогнул и весь покрылся липким потом.
Маленьким мальчишкой, еще в Итоне, он как-то раз зашел в комнату старшего ученика, когда тот трудился над Тимом, и возбуждение, охватившее его тогда при виде совершавшегося на его глазах сексуального насилия, еще долго волновало кровь. Тогда он в первый раз понял, что удовольствие можно получать не только от секса, но и от причиняемой боли.
Когда Пол Сомертон продал Тима своему приятелю, Симон занял его место. Однако жестокость старшего ученика не произвела на него большого впечатления. Симон давно не мог получать удовольствие, не причиняя боль своей жертве. Но так же давно он научился скрывать свои садистские порывы.
Повзрослев еще больше, он стал непревзойденным мастером камуфляжа. Никто не догадывался об его истинной сути. Окружающие могли любить его, могли не любить, но все чувствовали исходящие от него могущественные токи, хотя никто не понимал их значения.
Он уже возненавидел Рашель, даже ни разу не встретившись с ней, ибо ощущал сексуальное возбуждение Тима, причиной которого стала смазливая сучка. Симон ненавидел женщин. Они не возбуждали его, хотя он прекрасно понимал, что наступит день - и ему придется взять себе жену. Отец уже умер, оставив ему дом и земли, - всё. А Симон был честолюбив и знал, что амбиции сами по себе ничего не стоят, не подпитанные богатством, так что женитьбы не избежать. Он даже набросал небольшой список кандидаток в жены.
Неожиданно его мысли потекли в другом направлении. Один из членов клуба совсем сдурел и не убрал после последней мессы черные свечи. Теперь мучайся из-за него.
- У меня идея! - услыхал он голос Тима.
Симон посмотрел на него. Тим стоял на фоне окна, закинув назад голову, и глаза его горели. Знакомая поза. Обычно Тим принимал ее, когда хотел быть убедительным.
- В Марчингтоне есть часовня. Устроим там следующую мессу.
- Не дури! Это слишком опасно.
Симон на мгновение забыл, как Тим любит опасность, и не сразу понял, что совершил непоправимую ошибку. Увы, сказанного не вернешь.
- Чем опаснее, тем лучше, - тихо проговорил Тим. - Подумай сам. В Марчингтоне никто нам не помешает. Мы сможем сделать все, как полагается. Вызовем дьявола. Представляешь, какими мы станем могущественными?
Симон недовольно переступил с ноги на ногу. Неужели Тим всерьез верит?.. Он скривился. Ответ напрашивался сам собой. Тим ни на секунду не сомневался, что старинные ритуалы черной магии скрывают тайну единовластного могущества.
- Итак, черная месса - в Марчингтоне. Мы принесем в жертву девственницу и вызовем дьявола.
Опомнившись, Симон попробовал было разубедить его, но, внимательно вглядевшись в Тима, замолчал. Он был во власти слепой силы и предвкушал нечто необыкновенное... Он верил. Симон мог бы его остановить... Возможно... Но девушку нельзя упустить... Подумать только, какую он получит власть, если позволит Тиму привести его план в исполнение. Но мечтал Симон не о той власти, которая грезилась Тиму, а о куда более значительном земном могуществе. Пусть Тим режиссирует мессу. Сам он пока останется в тени и удостоверится, что ничего не сорвется. Людей надо подобрать очень осторожно...
Он стал вспоминать членов клуба, которые могли бы быть наиболее полезны ему в будущем. Тех, кто послабее и легко поддастся шантажу. О Рашели он забыл... Симону было безразлично, есть она или нет. Девушка была лишь средством для достижения определенной цели, а сама по себе значила не больше крошечного муравья. Если она нужна Тиму, чтобы провести мессу, пусть берет ее. У Симона глаза загорелись от удовольствия при мысли о своем двуличии. Каждый раз он возбуждался, получая очередное подтверждение своей полной власти над Тимом.
- Прекрасно, - медленно произнес он. - Только надо действовать очень осторожно, и никто, совсем никто, не должен ничего знать до самого последнего момента. Нам не нужно, чтобы кто-то струсил и побежал в полицию.
- Это будет здорово! - подтвердил Тим.
Он тяжело дышал, и его стройное тело напряглось. Симон узнал взгляд, который видел много-много раз, и тихо засмеялся.
- Здесь? - спросил он. - Ты хочешь меня здесь?..
Им было плевать на холод и мрак, когда неожиданный порыв сладострастия бросил их в объятия друг друга и заставил забыть обо всем на свете.
Потом они долго лежали на земле, пока Тим наконец не открыл глаза и не сказал тихо:
- Ужасно обидно, что Майлс не с нами.
- Осторожно, - предостерег его Симон, не разделяя его чувств. - Он не такой. Он не подчинится, Тим.
Но Тим не поверил ему, правда, не стал и спорить. Закрыв глаза, он представил, как должна проходить черная месса, и эти образы вновь возбудили его, отчего он потянулся к Симону. Но тот оттолкнул его. В их отношениях правила устанавливал Симон... Но иногда Тим забывал об этом.
Глава седьмая
Симон и Тим основали свой первый Клуб адского пламени, когда Тим приехал в Оксфорд. Тогдашний их сосед тоже был среди первых членов клуба, но был болтлив, и им пришлось избавиться от него. Это Симон предложил подсунуть ему наркотики и организовать его поимку. С тех пор они очень тщательно отбирали своих последователей.
По правилам им требовалось тринадцать человек, и они приняли несколько новеньких, среди которых оказались Ричард Хауэлл и Алекс Барнетт.
Оба появились почти случайно. Алекс познакомился с Тимом в библиотеке колледжа, и они разговорились. Еще мальчишкой он заинтересовался трудами алхимиков, которые хотели получать золото из обычного металла, и когда увидел книгу, которую читал Тим, то почти сразу согласился присоединиться к друзьям Тима, совершенно не понимая, во что ввязывается.
Втайне он был даже польщен, получив приглашение. В Оксфорд он явился из государственной школы и в первом семестре побаивался Тима и его высокомерных приятелей-аристократов.
Ричард Хауэлл появился по другой причине. Его сексуальные потребности всегда намного превосходили то, что принято считать нормой, и, едва заслышав о Клубе адского пламени, который будто бы давал новую жизнь оргиям восемнадцатого столетия, он немедленно принялся разыскивать его.
Оба новеньких всерьез не принимали сатанинскую основу Клуба. Для них это было волнующее таинственное приключение, возносящее над остальными непривилегированными студентами Оксфорда. Оба смеялись, когда Тим говорил им о своей искренней вере в сатанизм, считая это не более чем веселой игрой. Когда же поняли, что ошибались, было слишком поздно.
Как новички они пока участвовали только в первой части черной мессы. Симон был крайне осторожен в подборе своих последователей. К тому времени, когда студента принимали в члены Клуба, он уже набирал на него столько компрометирующих материалов, что, захоти тот покинуть Клуб, ему все равно пришлось бы держать рот на замке.
Для Симона Клуб был ступенькой на пути к славе. Правда, он еще не решил, какую карьеру избрать, но уже твердо знал, что чем больше людей от него зависят, тем лучше.
Новички не поверили бы, узнай о досье, заведенных на них Симоном.
Ричард Хауэлл имел связи с банковским миром... Может быть, не очень прочные, но, кто знает, какими они станут в будущем и насколько это знакомство окажется полезным.
Алекс Барнетт принадлежал к тому слою общества, от которого Симон ничего для себя не ждал. Средний класс не владел ни могуществом, ни деньгами, однако было в Алексе что-то такое, угадываемое шестым чувством Симона, отчего его членство в Клубе состоялось.
Формальное принятие Ричарда и Алекса и члены Клуба должно было состояться на следующем официальном заседании, и они долго об этом говорили, случайно встретившись вечером в библиотеке.
Если сравнивать Ричарда и Алекса, то Алекс был более нервным и менее уверенным в себе. Он отлично знал, что скажут ему родители, если узнают о его занятиях, и откровенно завидовал Ричарду Хауэллу, который предвкушал сексуальные открытия, предстоявшие им в будущем.
Если бы не искренняя безмятежность Ричарда, Алекс наверняка покинул бы Клуб. Ему было не по себе на первой черной мессе, и у него даже как будто шевелились волосы на голове во время нечестивой службы от сознания, что он ступил на опасную дорожку. Однако в Оксфорде Алекс был недавно и не ощущал в себе уверенности высказывать собственные суждения о чем бы то ни было. Он побаивался оксфордских небожителей с их непробиваемой самоуверенностью и насмешками, поэтому, хоть и с неохотой, но шел навстречу тому, чего ему уже совсем не хотелось. Все знали, что Симон Геррис и Тим происходят из богатых семейств землевладельцев, и он не мог не подчиниться им, хотя здравый смысл подсказывал, что любой человек ценен сам по себе как личность, а не тем, в какой семье ему повезло или не повезло родиться.
Когда стало известно, что Алекс едет в Оксфорд, родители очень разволновались и возгордились, хотя его отец, вспомнив о слухах, ходивших об университете и его студентах, предостерег его от вступления в политические группировки. Однако вся жизнь в Оксфорде была так густо замешана на клубах и обществах, что, еще не сообразив, к кому податься, Алекс оказался в свите Симона и Тима.
Оба пугали его. Он мечтал перенять их свободные манеры и освободиться от угнетающей власти их богатства и высокого происхождения, поэтому в самом скором времени обнаружил, что подражает Тиму.
- Интересно, что они придумали для церемонии посвящения, - с усмешкой проговорил Ричард.
У Алекса тотчас заболел живот, потому что Оксфорд кишел ужасными историями о садистских церемониях, принятых в привилегированных школах Англии, и он не смог сдержать дрожь.
- Может, предложат нам по девственнице? - еще раз усмехнулся Ричард.
В отличие от Алекса, он не боялся предстоящего испытания, потому, наверное, что никогда не отличался богатым воображением. Его вырастил отец, поглощенный своей обидой на то, что его выкинули из совета семейного банка, и он всю жизнь не мог избавиться от этой разъедавшей душу обиды. Еще прежде, чем Ричард научился понимать слова отца, ему передалось ощущение его обиженности. Он вырос с чувством, будто его тоже лишили чего-то, принадлежавшего ему по праву.
Впрочем, история оказалась на удивление банальной. Его отец, Иаков Хауэлл был младшим сыном, и контрольный пакет акций дед отдал старшему, чего Иаков не простил до конца своих дней, как не простил и своего брата за его старшинство.
В день, когда Ричарду исполнилось тринадцать лет, Иаков Хауэлл достал револьвер, который издавна хранил в правом верхнем ящике своего стола, и выстрелил себе в голову.
Нашла его мать Ричарда, а Ричард, только вернувшись из школы на каникулы, узнал о смерти отца и помещении его матери "туда, где ей должны помочь". С тех пор дом дяди должен был бы стать его домом.
Но не стал.
В отличие от отца, Ричард отлично умел прятать свои чувства под маской веселой безмятежности, которая могла обмануть любого, но только не дедушку Рувима.
- Попомни мои слова, этот мальчишка еще доставит тебе хлопот, - говорил он своему племяннику, но Давид Хауэлл только смеялся в ответ.
- Да он же дурачок, - отвечал дядя Ричарда своему дяде. - Его совсем не интересуют деньги.
- Нет, племянник. Это ты дурак, если не замечаешь, как он смотрит на тебя, когда думает, будто его никто не видит, - стоял на своем Рувим Вейсс, но Давид качал головой и жаловался жене, что ее дядя стареет и теряет ясность мысли.
Банк Хауэллов, по крайней мере, его английское отделение открылось в Лондоне в 1789 году, как раз когда французской аристократии, хлынувшей в Лондон, потребовались наличные деньги в обмен на фамильные драгоценности. Французы были в восторге, обнаружив в Лондоне банк, владелец которого не только свободно владел французским, но и относился к ним с почтением, словно они не потеряли все, оставив родину. Им было очень приятно сидеть в уютном кабинете мсье Хауэлла, обставленном в стиле их собственных салонов, и рассказывать о судах и даже о своей злости внимавшему им хозяину.
Мсье Хауэлл отлично понимал, что им требуется обменять драгоценности на деньги и сделать это быстро, так как некоторые члены семьи все еще оставались во Франции и подвергались непосредственной опасности. И мсье Хауэлл умел им помочь. Он был связан с группой смелых молодых людей, посвятивших себя освобождению французских аристократов из когтей толпы. Правда, это требовало денег и успех не всегда был гарантирован...
Будучи осторожным и здравомыслящим человеком, Иаков Хауэлл никогда не рисковал напрасно и не позволял жадности завладеть душой. Ему было достаточно, если один из десяти, обращавшихся к нему за помощью, не получал обещанного. А если к тому же этот несчастный был очень-очень богат и щедро платил, то банк много выигрывал, когда все якобы приложенные усилия кончались неудачей.
Конечно, мсье Хауэлл возлагал вину на своих приятелей... Тем более что некоторые из них тоже исчезали вместе со спасаемыми ими людьми. Если бы мсье Хауэлл мог вернуть деньги, которые ему вручили мсье или мадам, он бы непременно это сделал, но, к несчастью... И он слегка пожимал плечами, как бы говоря, что главное, естественно, не деньги, отчего мсье или мадам, покидая его банк, были совершенно уверены в том, что имели дело с самым добрым и самым храбрым человеком, каких только рождает земля.
Осторожность мсье Хауэлла была вознаграждена. Количество вызволенных из Парижа французов гарантировало ему на некоторое время постоянный приток денег. Правда, иногда ему не везло... Что ж, судьба не всегда благосклонна... Но провалы были редкими и с такой тщательностью спланированными, что никому и в голову не приходило, будто они зависели от кошелька дающего.