* * *
Солнце клонилось к закату, и его лучи окрасили белые домишки Совиного Угла в красноватые тона. Поселение оказалось крупней, чем я думал, и объяснялось это просто: здесь размещался пограничный гарнизон, правда, совсем небольшой.
- Охраняют человеческие земли от вторжения айров? - спросил Корня, предупредившего насчет солдат.
- Это мы свои земли от людей охраняем, - фыркнул мужик. - Солдат здесь держат для порядка, граница все-таки. О том, что дальше лежит обитаемая страна, гранитобрежцы не знают. Считают, что на закат простираются непроходимые леса и пустоши, дальше - раскаленные пески и край света, за который ныряет на ночь светило.
- Очень удобная картина мира, - одобрил я. - И под видом кого ваши приходят в Совиный Угол?
- Под видом самих себя, айров. Люди ведь знают о нашем существовании, не подозревают лишь о Зеленях. Сказки лапули о нечистых духах помнишь? - Я кивнул. - А сам что об айрах слыхал, кроме того, что мы баб морочим?
- Да, пожалуй, ничего, - призадумался я. - Болтают, что живете вы много дольше людей…
- Не, на долгий век не расчитывай. Живем примерно столько же, разве что не дряхлеем, хотя и старимся.
- А, вот еще вспомнил. Говорят, у вас своих женщин нет, и вы появляетесь на свет из древесных стволов, коряг там всяких…
- Узнать бы, какой пень это придумал?
- Пожалуй, с тебя достаточно людских баек об айрах. Дальше будет хуже, - миролюбиво заметил я, видя сгущающуюся вместе с сумерками мрачность друга.
- Знаешь, в чем самая большая разница между айрами и людьми? - не пожелал совсем уж забросить тему Корень. - Рассказы о нас много хуже, чем мы есть на самом деле, а с людьми - наоборот. Я, когда мальчишкой был, от одной старушки-полукровки много человеческих сказок слышал. Наверное, тогда и захотел среди людей жить. А когда добился желаемого, быстро понял, что к чему.
- Да ладно тебе, Корешок. Люди всякие бывают, - я вновь попытался урезонить айра. - Встречаются и очень душевные. Вот Зоря, к примеру…
- А что Зоря? - презрительно хмыкнул мужик. - Сластолюбивая бабенка. Еще говорит, что в муже души не чаяла…
- Дурак ты, как я погляжу! - мне стало обидно. - Зоря действительно любила мужа, наверное, до сих пор любит. Просто она чересчур живая. Может, какая-то и смогла б на ее месте хранить верность до гроба, но люди-то разные. Я б на тебя посмотрел, если б ты овдовел в расцвете лет!
- А лапуля сейчас при любовнике или только тобой довольствуется? - Корешок не пожелал обсуждать свою айрски-добродетельную особу и набросился на мою грешную девочку.
- А это, дружок, не твое дело, - щас, выложу самое сокровенное, он только этого и ждет. Все-таки крепко сладенькая его тогда зацепила… - Одно могу сказать: лежа на смерном одре, я бы заставил ее поклясться, что хоронить себя заживо она не станет. Не нужны мне такие жертвы, я ее слишком люблю.
- Это, Перчик, не ты ее любишь, это в тебе отцовская кровь говорит, - мрачно проронил айр. - Человеческое себялюбие у тебя изрядно разбавлено.
- А, ну да, это только айры могут быть великодушными и благородными! Чушь, Корень. Я и людей таких встречал, не столь уж редко.
Друг хотел было ответить, но за разговором мы незаметно приблизились к первым домикам, на улице виднелись прохожие, и спор о душевных качествах людей и не-человеков пришлось прекратить.
Вид у Корня был болезненный, уж не знаю, от раны или от усталости, скорее всего, сказались обе. Соплеменников друг собрался искать в их излюбленном месте встречи - на постоялом дворе "Три удода". Я уже предвкушал созерцание устрашающего вида вывески с тремя пирующими косорылыми мужиками, но над дверью сидели три мастерски выкованных хохлатых птицы. М-да, влияние высокодуховных айров, не иначе. В Граде-у-моря, да и в том же Ракушнике питейное заведение с подобным названием не осталось бы без картинки, хоть бы и намалеванной углем на стене.
В зале все тоже оказалось более чем пристойно: пожилой благообразный хозяин, немолодые чопорные служанки и чинная публика, уныло уткнувшая носы кто в миску, кто в кружку. С другой стороны, а на кой нам сейчас приключения? С касами и их хозяевами развлеклись так, что до сих пор икается.
Корень, не выбирая стол, сразу направился к стойке и о чем-то спросил хозяина на местном языке.
- Никого из наших в селении сейчас нет, - пояснил мне. - Я узнал, где живет лекарь, пойдем.
И мы отправились по улице во все более сгущающихся сумерках.
Над дверью лекаря висела вывеска со ступкой и пестиком, с трудом различимая в почти полностью затопившей улицы Совиного Угла темноте. Корень постучал раз, потом, спустя некоторе время, второй, и только тогда мы услышали внутри дома шаги и недовольное ворчание. Дверь отворилась, за ней обнаружился встрепанный старик злобного вида, со свечой в обляпанном воском подсвечнике, весьма неопрятный для лекаря: заросший седой щетиной, в несвежей, изрядно штопаной одежде. Зыркнул на нас, как старая дева на веселых девчонок, и что-то спросил на местном языке. Корень ответил. Я не беспокоился за исход переговоров и вникнуть не пытался (айр научил меня нескольким чужим словам и выражениям, большей частью приветствиям и изъявлениям благодарности, да еще парочке ругательств позабористей), но тут эти двое начали препираться, чем дальше, тем злее. Не выдержав, дернул айра за рукав.
- В чем дело?
- Дело в хваленой человеческой природе! - огрызнулся Корень. - Достопочтенного лекаря, видите ли, оторвали от трапезы, и теперь он просит за свои услуги ни много ни мало три золотых.
Надо сказать, денег у нас оставалось всего ничего, наверное, эти самые три золотых, два из которых - мелкими разменными монетами, а ведь нужно еще за ужин и ночлег платить, да запастись кой-какой провизией в дорогу. От Совиного Угла до Зеленей было с неделю пути по диким землям.
- Нечем платить, убирайтесь отсюда! - старик неожиданно перешел на северный язык, причем говор его отличался чистотой. - Я не намерен обслуживать наглых бродяг, неизвестно как получивших свои раны! Что у вас за пятна на одежде? Кровь? Может, человечья?
Прежде чем войти в селение, мы кое-как ополоснули лица последней водой из фляг, смывая касову кровь и замешанную на поте пыль, но с измызганной одеждой, конечно, ничего нельзя было поделать. Я с нетерпением ждал обещанных Корнем лесных ручьев на подходе к Зеленям, чтобы привести шмотки в порядок и искупаться. Малинка уже пошутила, что придется ей тащить в степь бадью воды, на что я совершенно серьезно попросил попытаться переправить хотя бы кувшин повместительней. Можно было б и насчет золота сказать, но как-то язык не поворачивался деньги клянчить. Три болота, ну к чему я набрался дурного благородства?
Айр после замечания лекаря аж задохнулся от негодования, так и застыл с открытым ртом, видно, подыскивая подходящий ответ. Я возблагодарил про себя Небесную Хозяйку за то, что старик знает мой язык, и вступил в препиратель… беседу.
- Нет, досточтимый врачеватель, кровь вовсе не человеческая, звериная. Рана у моего друга не от оружия, а от зубов хищника. И мы согласны заплатить требуемую цену, правда, это наши последние деньги, и нескольких монет может не хватить. Если так случится, я отработаю.
Старикан смерил меня взглядом, видно, удовлетворился вполне средними размерами вкупе с умоляющим выражением лица, и проскрипел:
- Проходите. Орясины вот сюда, в угол. Ты, верзила, - ткнул мрачного, как ельник в пасмурный день Корешка, - сиди тут и жди, когда я закончу ужин. А ты, - глянул на меня не то чтоб уж совсем зло, но определенно недобро, - послужишь мне за столом, а потом посуду вымоешь и на кухне приберешь. Тогда возьму с вас два золотых. И чтоб без штучек! - погрозил нам обоим скрюченным пальцем. - У нас в Совином Углу стража чуткая.
- Какие там штучки, - буркнул Корень, аккуратно пристраивая "ростки" у двери. - Мы оба еле на ногах держимся, - и плюхнулся на широкую лавку у стены.
Мне ничего не оставалось, как плестись за дедом. Попав в скудно освещенную несколькими свечами кухню, я застыл у входа. Такого кавардака, пожалуй, никогда наблюдать не приходилось. На столе громоздилась кухонная утварь, большей частью грязная, в придачу к ней стояли маленькие горшочки, коробочки, мешочки, видать, из лекарского обихода. Все это было щедро пересыпано обрезками овощей и фруктов, птичьим пухом, почему-то сеном и еще какой-то непонятной дрянью. Примерно та же смесь помоев и мусора покрывала пол. Три болота, если старик надеется, что я все это приберу, ему, пожалуй, придется не только полечить Корня бесплатно, но и мне приплатить.
- Чего встал? - проворчал дед. - Иди к плите, - ткнул пальцем куда-то в угол. - Положи мне каши в миску и подай, - сам уселся у относительно расчищенного кусочка стола.
Я с осторожностью пробрался, куда было указано, и увидел закопченную, в пятнах убежавшей пищи плиту, на которой скучал одинокий глиняный горшок с пригорелыми потеками на черных боках. Несло от него жженой крупой, так что я не удивился, когда именно ее внутри и обнаружил.
- Господин лекарь, даже мне это есть неохота, - прикусил язык, но, как всегда, поздно.
- Так приготовь лучше, если умеешь! - совсем уж тонко, по-стариковски дребезжащим голосом выкрикнул хозяин.
- Хорошо, я все сделаю. Только пожалуйста, посмотри пока моего друга. Его укусил кас, и рана с самого начала была какая-то нехорошая. Я, конечно, во врачевании не смыслю, но кожа посинела и рука опухла.
- Ладно, - неожиданно согласился дед. - Посмотрю. Разжигай плиту, ставь воду. Где-то там должен быть чистый большой горшок, в него и налей. Кадка у задней двери.
Лекарь отправился за Корнем, а я занялся плитой, благо, делать это было далеко не впервой, как и наводить порядок на кухне. Да, понимаю, гордиться тут нечем, особливо молодому мужику, но я около двух лет вкалывал кухонным мальчишкой. Это было, наверное, почти сразу после потери памяти, и подвернулось очень кстати. Меня, мелкого, напуганного, мало что соображавшего в окружающей жизни, подобрала тетка Руша, повариха из "Богатого улова", большого постоялого двора в Приветном, городе на одном из Цветущих островов. Тетка Руша не отличалась мягкосердечием, ей просто требовался безответный паренек, живущий при кухне, на которого можно валить любую работу в любое время суток. Я им и стал. Не могу сказать, что шибко жалею: у меня тогда появилась возможность втянуться в новую жизнь (старую-то напрочь позабыл, в голове было пусто и гулко, хорошо, разговаривать не разучился), имея крышу над головой, еду и какую-никаую защиту от совсем уж мерзких вещей. Я, к примеру, избежал участи игрушки для извращенцев или серьезного преступника. Но это до меня уже после дошло, когда я побродил немного, а те два года я ненавидел кухню и скорую на расправу тетку Рушу, так что при первой возможности сбежал с бродячими кукольниками. Вот с кем было весело, но далеко не так тепло и сытно, как на постоялом дворе.
- …Да, их натаскали трое предприимчивых людишек, чтобы грабить путников, - через незакрытую дверь до меня донесся раздраженный голос Корня, видно, повторявшего уже сказанное.
- Светлый Сарий! - проскрипел дедок (гранитобрежцы, понятное дело, слыхом не слыхивали о Небесной Хозяйке). - Так значит, все путники, задранные касами на подходе к Совиному Углу…
- Ага, - заявил айр, появляясь на пороге. - Думаю, что так.
- А вы их, значит, перебили? - в голосе лекаря проскользнули странные нотки, я даже прервал поиски крупы и взглянул на него.
- Ох, дед, можешь не верить, дело твое, но я правду сказал. Перебили все зверье. И четвероногое, и двуногое, - айр присвистнул, оглядывая развал на кухне. - И тебе еще нужно прислуживать за ужином? Извини, старик, но это просто хлев.
Лекарь, казалось, не расслышал последних слов айра. Он сел на лавку, уставился в пространство, и как-то судорожно зажевал губами.
Я проверил горшок с водой - до кипения определенно была уйма времени - и подошел к лекарю.
- Хозяин, ты как?
Он взглянул на меня, в старческих глазах, когда-то карих, теперь блеклых, подернутых сизовато-лиловой поволокой, стояли слезы.
- Значит, моего внучка не звери поели, а разбойники порешили… Вот почему при нем ни денег, ни трав не было… Я его на ярмарку отправил, кое-что продать, кое-что купить, а назад так и не дождался… Потом уж люди нашли… то, что осталось… Я, грешным делом, подумал, что они и монеты прибрали, а вон оно как, оказывается…
Мы с Корнем переглянулись, растерянные. Морщины на смуглых, покрытых еще более темными старческими пятнами щеках хозяина уже поблескивали от выбежавшей из глаз влаги. Айр стоял пнем, боясь лишний раз посмотреть в сторону лекаря, а я вдруг будто увидел, как жил этот старик со своим внуком. Как мальчишка (или, может, уже взрослый парень), вел хозяйство и с каждым годом все больше опекал деда, наверняка хорохорившегося, но потихоньку сдававшегося старости. А когда внука не стало, развалилось все. И дело не в том, что старику трудно хозяйничать одному, просто всякая работа неожиданно утратила смысл. Он, небось, на каждого, кто обращался к нему за помощью после гибели внука, орал, как на Корня. Чтоб не отрывали от скорби, не пытались вернуть к опостылевшей жизни.
- Дед, их больше нет, ни разбойников, ни тех тварей. Они уже никого не тронут, - присел рядом с ним на лавку. - Понимаю, слабое утешение, но уж какое есть. А ты по-прежнему нужен людям. Небось, мы не первые, кого ты непомерной платой стращал, а?
Лекарь засопел, но в уголке его губ мне померещился призрак улыбки.
- Вы самые настырные. Особенно ты, кашевар. Дружок твой, не серчай за прямоту, попросту бревно неотесанное, только ругаться и может.
Я не удержался и с ехидцей взглянул на Корешка, тот закатил глаза к потолку, еще больше насупившись.
- Не держи на него зла, хозяин…
- Фенхелем меня кличут.
- Фенхель, Корню и досталось больше моего. Посмотри рану, будь милостив. И, если все еще хочешь каши, скажи, где крупа.
Вечер окончился тем, что лекарь не только обработал и перевязал рану, заодно напоив Корня каким-то целебным отваром, но вдобавок предложил разделить с ним ужин и остаться ночевать.
- Я расчитываю, что с утра ты займешься уборокой, - ворчливо бросил мне.
- Всенепременно, хозяин, - склонил голову. - А можно вот этой травки заварить? - указал на случайно замеченный на столе букетик тимьяна в маленькой глиняной посудинке, непонятно откуда взявшийся среди этого развала. - Тимьян, я не ошибся?
- Не ошибся, - буркнул Фенхель. - Заваривай, этого добра у нас за селением хватает, да и не шибко нужно. Здесь не ваш север, простуды случаются редко. Тебе-то зачем?
- Да просто запах нравится, - уклончиво ответил я. Когда б сам знал, зачем… Желание было странным, но отказаться от него почему-то не получалось. Стоило разглядеть среди мусора на столе знакомую травку, и я не мог думать ни о чем другом, как о кружке тимьянового отвара. Бред. Особенно если меня тем самым Тимьяном родители нарекли.
- А откуда ты знаешь северное наречие и свойства тамошних трав? - спросил Корень, на сей раз вполне миролюбиво.
- Я в молодости специально в Морену на корабле ходил, после аж до Багряного Края добрался, чтобы про тамошние травы узнать, у северных лекарей поучиться, - с некоторой надменностью пояснил Фенхель. - Кое-что с собой в Гранитный Брег привез, здесь выращиваю, зело полезные растения оказались. Вот взять ключ-траву…
- Ты, видать, сведущий лекарь, - айр не захотел слушать про свойства растений.
Я рассеянно следил за разговором, заливая кипятком веточки тимьяна, нащипанные в большую глиняную кружку с корявым бледно-желтым петушком на боку.
- Я в свое время нашего правителя пользовал, - надменности в голосе старика прибавилось.
- Не сочти за дерзость, досточтимый Фенхель, но что такой искусный врачеватель делает в Совином Углу?
- Сюда нередко айры заходят, а они знают о травах куда больше людей. Некоторые охотно делятся знаниями. Постой-ка… - лекарь уставился на меня, старательно дующего на обалденно пахнущий парящий отвар. - У меня иногда останавливается один из них. Его зовут Валериан, и он почему-то очень любит отвар валерианы. А тебя, парень, не Тимьяном кличут?
Я уже успел пригубить обжигающей жидкости и чуть не поперхнулся.
- Не, хозяин, - ответил, прокряхтевшись и сделав вид, что обжегся. - Я Перцем прозываюсь. А что, неужели на айра похож? Они, говорят, бабам нравятся. Это уж скорей друга моего нужно в нелюди записывать.
Фенхель улыбнулся, Корешок зыркнул недовольно.
- Молодой ты еще, вон, сразу баб вспомнил. Да, говорят, айры что-то такое умеют с их сестрой. Я о вас ничего не знаю - кто, откуда, зачем к нам пожаловали, вот и спросил. Не мое, конечно, дело, но раз уж заговорили… Из вас двоих ты как раз больше на этот народец похож.
- Это еще почему?! - чистокровный айр едва ли не подскочил от возмущения.
- Потому что в нем доброта и понимание имеются, а ты только орать, ругаться и зыркать исподлобья горазд. Очень по-человечески себя ведешь, а мои знакомцы из нелюдей не таковы. Может, правда, они ко мне по-доброму, потому что я травы уважаю…
- Я устал и хочу спать, - процедил уязвленный Корешок, избегая встречаться со мной взглядом. Бедняга. Наверное, предчувствует, как я буду донимать его всю дорогу до Зеленей. Это ж надо, так кичиться своими добродетелями, и напрочь позабыть о них в обществе несчастного старика из порочного людского племени!
- Я тоже пойду, хозяин, - поставил пустую кружку на стол, ощущая необычную легкость в теле, душе и мыслях. - Завтра все уберу, обещаю. Слово сдержу, хоть и не айр.
Фенхель устроил нас на ночь в сарайчике, на соломенных тюфяках. Сначала он пытался уложить нежданных гостей в комнате, но мы отказались, ссылаясь на духоту. На самом деле не так уж там было и душно, но дом пропитался запахом пригоревшей пищи, испорченных снадобий, да еще, казалось, стариковского безнадежного горя.
В сараюхе дышалось гораздо легче. По стенам и под крышей висели пучки сухих трав, в них что-то шуршало, может, полевки или сверчки, может, кошики-полуночники, лакомящиеся снами. Из дома тварюшки наверняка сбежали - что за радость грызть горькие сны осиротевшего Фенхеля? А здесь их ждала богатая пожива. Нет, от моей степи им вряд ли удастся урвать кусочек, хотя, схарчи они травинку-другую, не стану возражать. Зато маленькие проныры поживятся грезами Корня. Я слышал пару раз, как он бормочет во сне женские имена, вполне себе ласково бормочет, так что за сладость сна можно не беспокоиться.