Оказалось, что Малинка ничего не знала о касах - в ее книжках о такой мерзости не говорилось. Она опять слушала мой рассказ, как зачарованная.
- Ты, наверное, очень сильный колдун, - сказала задумчиво, когда я закончил. - Я тут узнала, что Туманный лорд тоже, вроде бы, не чужд волшебству. Ходят слухи, он сам обладает какими-то способностями. Ты так ничего больше и не вспомнил?
- Не-а, ничего. - Три болота, до чего ж приятно расти в глазах моей радости… Очень сильный колдун, м-да… - Все эти колдунские штучки сопровождает дикая боль в голове, точно такая же появляется, когда я долго пытаюсь вспомнить детство или вызвать ветер просто так. Я уже боюсь лишний раз пробовать, чтоб в уме не повредиться. Зеленя совсем близко - потерплю, дождусь встречи с творящими, авось, помогут.
- Да, ждать осталось совсем недолго, - Малинка прижалась ко мне, ласкаясь. - Ой, да это от тебя так пахнет! А я думала, мы примяли какую-то особенно духовитую травку.
- Ну ты же так и не принесла воды, - принялся оправдываться я. - Речки, ручьи и озера по пути не попадались, а из колодцев путникам тут только пить разрешают и лошадей поить, у кого они есть. Так что не обессудь.
- Фу, глупый, - засмеялась сладенькая. - От тебя хорошо пахнет. Какой-то чудной травой. Здесь, в степи, такая растет? Мне было б интересно посмотреть.
Я принюхался. Если чем и пахло ощутимо, так это тимьяном, но поблизости его видно не было.
- Жаль, - вздохнула девочка. - Надо будет поспрашивать у травников, уж они-то должны знать этот тимьян. Тогда я, наконец, узнаю, какими такими цветами благоухает мой загадочный айр.
- Загадочный! - я улыбнулся. - Ну ты скажешь. А айр должен пахнуть аиром, не находишь? И, кстати, определенное сходство с озерным корнем у меня имеется.
Малинка захихикала, выдавая знакомство с цветущим обликом этой травы.
Утром проснулся рано, на удивление бодрый и полный сил. Корень храпел вовсю, и я не стал его будить. Яркий свет, проникавший в сарай через многочисленные щели, дал убедиться, что с другом все в порядке: физиономия выглядела вполне здоровой (и была изрядно заросшей), пальцы на прокушенной руке утратили отечность. Хвала Небесной Хозяйке, Фенхель оказался хорошим врачевателем.
И я отправился отрабатывать лечение и постой. Старикан уже копошился на кухне, прибирая со стола сено (оказавшееся высушенными целебными травами) и прочий мусор (сухие грибы, ягоды, лишайники - "ценнейшие ин-гри-ди-ен-ты" для снадобий - как выяснилось, когда я чуть не вымел кое-что). На долю неуча Перца остались объедки, очистки и грязная посуда.
С утра Фенхель, потрудившийся соскрести со щек и подбородка седую щетину и надевший чистую одежду, выглядел заметно бодрее и, казалось, благодушнее. За работой мы мало разговаривали. Наверное, старику сейчас было не до любопытства, что очень облегчало жизнь, избавляя от необходимости выдумывать и врать. Я тоже помалкивал, опасаясь неосторожным вопросом разбередить воспоминания деда.
Корень объявился на кухне к полудню, когда мы заканчивали с уборокой. Фенхель тут же занялся больным, осмотрел укус, удовлетворенно крякнув.
- Все-таки айровы снадобья лучше моих. Рана-то с вечера была нехорошая, грязная, а сегодня, гляди-ко, не только очистилась, но и подживать начала.
- Так ты меня не своими лекарствами пользовал? - с непонятной интонацией спросил Корень.
- Нет, не своими. Я свои уж давно не готовил, - погрустнел Фенхель.
- У тебя родня-то осталась, дед? - поинтересовался тонко чувствующий айр, и мне захотелось дать ему хорошего подзатыльника.
- Сын в столице. Я уж давно ему свое дело передал. У него еще двое детей есть, да у дочери трое. Но из всех моих внуков только Арвехо интересно было что-то новое искать, а не в городе сидеть, богатеев проверенными снадобьями лечить.
Повисла гнетущая тишина, я лихорадочно соображал, что бы такое сказать отвлекающее, как вдруг в заднюю дверь постучали или даже, скорей, поскреблись. Фенхель пошел открывать, я за спиной лекаря показал Корешку кулак, негодяй прикинулся, что не понимает моего недовольства. Хозяин тем временем впустил в кухню молоденькую девчонку, лет, наверное, тринадцати, не больше, но уже весьма миленькую.
Гостья увидела двух незнакомцев и остановилась, смущенно теребя край застиранного передничка. Фенхель сказал на местном языке что-то ободряющее и указал на лавку, где уже сидел Корень. Девчушка подошла, потупившись, уселась на самом крайчике, нахохлившись, будто маленькая синичка, и, стоило чуть освоиться, стрельнула глазками в айра. Тот как раз с интересом ее разглядывал, бедняжка, обнаружив это, залилась краской и совсем сконфузилась.
- Это дочка соседки-вдовы, - пояснил лекарь. - Уже который раз приходит за мазью для матери, никак не отцепится, настыра вроде вас, - попытался скрыть улыбку, получилось плохо. - Отговаривался, что нужных трав нет - принесла, да и собрала на удивление правильно. Теперь вот еще пчелиного молочка раздобыла, придется готовить… - и зашарил по полкам, доставая какие-то горшочки, мешочки, коробочки.
Так вот откуда на столе букетик тимьяна… Девчонка, не понимавшая северного говора, переводила любопытный взгляд с Фенхеля на меня, потому как старик больше ко мне обращался, чем к Корню. Я не выдержал и подмигнул ей, безо всякой задней мысли, просто чтобы подбодрить. Словом-то не получится - я не знаю ее языка, она - моего. Подмигнул и пожалел: сейчас опять в краску вгоню. Но малышка только улыбнулась в ответ, широко, по-детски. Хорошая девочка, понятливая.
Хозяин так углубился в приготовление мази, что мы с Корнем переглянулись да и засобирались восвояси. Я положил на стол обещанные два золотых (последнюю блестящую желтую монету из переданных Малинкой и кучу темных местной чеканки), начал было благодарить Фенхеля, но тот, поглощенный смешиванием мудреных ин-гри-ди-ен-тов, даже не обернулся. Тогда я указал поглядывавшей на меня девчонке на деньги, потом на лекаря и прижал руку к груди: мол, благодарствуем. Она закивала и махнула мне на прощание, не удержалась, глянула исподлобья на Корня, тут же отвела глаза и снова зарумянилась.
Не успели мы отойти от дома лекаря, как дверь распахнулась, и выскочил Фенхель.
- Стойте!
- Что, Перец монеты неправильно посчитал? - осведомился Корень.
- Не знаю, не проверял! - в тон ему ответил дед. - Вот, забирайте, - сунул деньги в руку оторопевшего айра, повернулся ко мне. - Чего уходите, не попрощавшись? Хорошо, Фреса мне сказала. Денег я с вас не возьму. Не своими снадобьями пользовал, а айры мне их даром дают. Да и кухню ты, Перец, убрал на совесть.
- Спасибо, Фенхель, - произнесли мы с Корнем в один голос.
- Ты так скоро мазь приготовил? - полюбопытствовал айр.
- Какое там! - махнул рукой старик. - Фреса присматривает. Толковая девчушка, и раньше нам помогала…
- Возми ее в ученицы, хозяин, - полушутя, посоветовал я. - Девчонки иной раз толковее парней бывают. Да и захожие айры годика через два-три все свои секреты ей выложат, такой красотуле.
- Да я и сам подумывал, - немного смущенно признался лекарь, продолжил задумчиво: - И матери ее полегче будет, у нее еще трое младших… Ну, ступайте со светлым Сарием… Вот тебе айрово снадобье, смазывай, пока не заживет, - вручил Корню склянку, махнул на прощание и пошел в дом.
- Давай-ка к "Трем удодам", - проворчал друг, пряча лекарство и деньги. - Жрать хочу страшно, а добрый хозяин, хоть и не накормил, но и не забрал последнее.
- Все-таки душевный народ айры, как я погляжу. Мне уже страшно к вам соваться, поверну-ка, пожалуй, назад.
- Я те поверну! - айр на всяки случай прихватил меня за локоть. - И не вздумай прохаживаться насчет вчерашнего. Я не виноват, что у людей все шиворот-навыворот. Рассказал бы дед сразу о своем горе, ему бы посочувствовали. А то разорался, как базарная торговка…
- Дурак ты все же, Корешок, - только и сказал я.
* * *
Мы шли по бездорожью чуть меньше недели. Поначалу местность оставалась столь же унылой, что и на подходе к Совиному Углу, хотя в первые два дня нам попались несколько одиноких хижин. Корень пояснил, что в них живут отшельники.
- Да, в пустыне, наверное, хорошо беседовать со светлым Сарием, - прикинул я. - За его глас не примешь крики лоточника с улицы или бормотание пьяного соседа за стенкой. А Небесная Хозяйка наставляет своих детей исподволь, по-женски. Никогда не скажет прямо, чего хочет, приходится угадывать. Я, впрочем, не сильно переживаю - с женщинами у меня всегда получалось договориться.
- Мечтаю послушать, как ты запоешь, когда предстанешь пред темны очи Хозяина Подземья, - ободряюще заявил добрый друг. - А с Сарием в этих местах не говорят. Сюда правитель Гранитного Брега ссылает недовольных, посмевших высказать свое недовольство. Вот такие тут отшельники.
Н-да, понятно, почему наши скромные особы не вызвали лишних вопросов ни у хозяина постоялого двора, ни у стражников. Наверное, недовольных отшельников иногда навещают родичи, а общаться лишний раз с близкими отверженных не с руки - как бы самим не замараться.
Наконец пустоши кончились, земля вновь покрылась травой, появились кусты и высокие деревья, то и дело сбивавшиеся в небольшие рощицы и перелески. На пути стали попадаться ручьи, однажды мы набрели на узкую быструю речушку, на берегу которой и заночевали. Корень сказал, что до границы осталось совсем немного и принялся с завидным старанием приводить себя в порядок: отстирывать пропыленную и пропитавшуюся потом одежду, соскребать многодневную щетину. Этим дело не ограничилось: айр кучу времени убил на чистку своего "ростка" и правку ножа.
- Оружие должно содержать в порядке, - нудно отвечал он на мои ехидные замечания, драя железную полосу на палке песком, будто хорошая хозяйка сковородку. - Кровавые пятна на нем не делают чести воину и оскорбляют взор Зель-творящей.
Мой неокованный "росток", испятнанный впитавшейся кровью касов, Корень сломал и бросил в костер.
- Здесь он не понадобится, - успокоил меня. - В этих краях нет ни людей, ни крупных четвероногих хищников.
Я вздохнул с облегчением. Воином себя не чувствую, и драить оружие желания нет. Мне вполне хватает чуть ли не колом стоящей одежи и Хозяин-Подземья-знает-сколькодневной щетины. Кстати, Корешок весьма придирчиво проверил, насколько хорошо я выстирал штаны и рубаху, да и подбородок мой не обделил вниманием.
- На вшивость проверить не забудь, - посоветовал я, в очередной раз ловя внимательный взгляд на своей физиономии.
- На вшивость пусть тебя лапуля проверяет. Мне важно, чтоб ты выглядел пристойно. У меня своих грешков хватает, не хочу еще по твоей милости нарекания выслушивать.
Я и на сей раз не стал задавать вопросы: если б друг хотел, давно рассказал бы сам, времени у нас было предостаточно. Может, если меня хорошо примут в Зеленях, он, наконец, станет пооткровеннее.
Вечером шестого дня впереди, на фоне закатного неба замаячил темный гребень.
- Пограничный лес, - пояснил Корень. - Завтра к полудню будем на опушке.
Так и получилось. Мы стояли под ярким полуденным солнцем, а перед нами вздымалась стена леса, именно стена, без единого просвета или щели. Все пространство меж деревьями заполняла зелень лиан с мягкими сердечками листьев величиной с ладонь.
- Чего встал? Вперед! - Корень подтолкнул меня в спину. - Считай, что дома.
- Давай, ты первый, - засомневался я.
Соваться в чащу почему-то не хотелось, от нее исходила не то чтобы угроза, некая настороженность. Похоже, я не нравился ей также, как и она мне.
- Лучше, если ты будешь у меня на виду, - пояснил айр свое намерение во что бы то ни стало протолкнуть меня вперед. - В случае чего, я смогу выдернуть тебя, подождешь здесь кого-нибудь из творящих.
- Может, я сразу ждать останусь? Ступай один, доложись, как положено…
- Не стремись вызвать больше подозрений, - Корень снова подтолкнул меня в спину. - И так неизвестно, что за фрукт. Безотцовщина!
- Скорее овощ, - хмыкнул я и двинулся вперед, твердо решив не обращать внимания на дурное настроение друга.
Поднял руку, чтобы раздвинуть зелень, но стебли лиан и ветви деревьев отпрянули при моем приближении, бесшумно и плавно, будто во сне. Я глубоко вздохнул и нырнул в открывшийся проход. На душе по-прежнему было неспокойно, и лишь ощущение, что сзади идет друг, обещавший вытащить, позволяло делать следующий шаг.
Лес (или живая изгородь?), беспрепятственно пропустив внутрь, казалось, опомнился и чуть ли не облепил меня листьями. Будто большие прохладные ладони скользили по лицу, плечам, рукам и ногам. Я невольно замедлил шаг и, не веря своим глазам, уставился на кончик лианы, изящно изогнувшийся перед моим носом и скользнувший в волосы. Попытку выдрать его оттуда пресек айр, перехватив мою руку.
- Не дергайся. Стражникам же не препятствуешь себя обыскивать.
- Так это нарочно? Весь этот лес живой? - я, признаться, струхнул. - А что он со мной сделает, если я придусь ему не по вкусу?
- Сказал же, что успею вытащить, - проворчал Корень. - И, кстати, любой лес живой.
- Но ни один пока меня не щупал! - я с раздражением выдернул особо настырный побег, залезший под рубашку и шаривший по поясу штанов, определенно собираясь проникнуть внутрь. Три болота, а вдруг ему там что-то не понравится? Или, хм, наоборот…
Корень, на сей раз не успевший удержать меня от резких движений, выругался.
- Стой на месте! - рыкнул он.
Но я уже и сам остановился, потому что из зеленого плетения проворно, и в то же время болезненно-грациозно выскользнул побег ежевики или чего-то очень похожего. Толстый, длинный, усаженный здоровенными фиолетовыми шипами, загнутыми к стеблю. Такой как оплетет, как заякорит в плоти все эти крючья… Пока я изгонял кошмарные картинки, мелькавшие перед внутренним взором, побег замер, покачиваясь на уровне груди, будто змея перед броском.
От вида шипов меня неожиданно замутило. В голове стрельнуло знакомой болью, волосы шевельнул ветерок, пока слабый, едва ощутимый…
- Перчик, а ну успокойся! - Корень сзади схватил меня за плечи, встряхнул. - Никакой бури здесь, если хочешь остаться в живых!
Шипы приблизились к лицу, вырастая, выпрямляясь, меняя цвет на бурый, становясь похожими не на ежевичные, а, скорей, на терновые. Из желудка поднялся удушающий ком, я согнулся, плечи выскользнули из рук айра, колючая плеть метнулась в лицо и, кажется, сильно оцарапала бровь, а последняя трапеза очутилась аккурат под ногами (хорошо, не на них). Колени подогнулись, но Корень вовремя удержал меня от падения.
- Зель-творящая, помилосердствуй, - пробормотал айр. - Когда же, наконец, я избавлюсь от этого полукровки? Что с тобой такое? - развернул меня к себе и застыл, уставившись чуть выше моих глаз.
- Не знаю, что, - огрызнулся я, вытирая рот рукой. - Уж больно мерзко эти шипы выглядят.
- Шипы, да, - рассеянно проговорил Корешок. - Раздирают чужаков в клочья, почти как ты - касов. Зрелище и впрямь тошнотворное. Зеленая ветвь, не удивительно, что ты такой впечатлительный.
- Какая там ветвь, ты про что?.. - начал было я, но друг взял меня за локоть и потащил сквозь расступающиеся заросли, зло сопя.
Ноги тряслись и двигались с трудом, но идти пришлось недолго. Внезапно чаща раздалась распахнувшимися вратами, и мы оказались на открытом пространстве. С поросшего травой пологого склона открывался вид, от которого дух захватывало. Холмы, кое-где покрытые лесом, сменялись равниной, сверкающей под солнцем зеркалами озер, расшитой серебристыми нитями рек. У горизонта темнели то ли горы, то ли гряда облаков.
- Это и есть Зеленя?
- Да, - Корень выпустил мой локоть, я осел на землю, айр плюхнулся рядом.
- Красиво.
Мужик молчал, я отвел взгляд от завораживающих просторов родины моего отца (она с первого взгляда понравилась мне гораздо больше Мглистых земель) и посмотрел на друга.
- Три болота, Корень! Как тебе удалось?
Правая бровь айра стала красной. Нет, даже не красной, а какого-то пронзительно-алого, пламенеющего цвета, надо сказать, очень неплохо сочетающегося с темно-каштановыми волосами и карими глазами, сейчас приобревшими красноватый оттенок, будто освещенные закатным солнцем.
- Алая ветвь, - сообщил Корень, словно эти слова должны были все объяснить. - Ни щепочки от творящего, хотя они рождаются и среди отпрысков Рябины, - и снова уставился куда-то повыше моих глаз.
- У меня что, тоже?.. - я провел пальцем по оцарапанной брови, но боли не почувствовал, да и крови не было.
- Да, конечно, тоже, - чуть ли не со злостью бросил мужик. - Ты же полукровка!
- Тоже красная? - я лихорадочно пытался представить, как такое украшение будет смотреться на моей физиономии. Получалось страшненько. Правда, Малинка, может, так и не посчитает. У баб иной раз встречаются странные понятия о мужской красоте.
- Зеленая! Отпрыск Остролиста, вот в ком Зель-творящая воплощаться любит. - Корень говорил на удивление раздраженно.
- Ты завидуешь, что ли? - удивился я его злости.