На этот раз Гоша высадил Татьяну у калитки и помог донести сумку до крыльца. От приглашения пообедать он отказался. Слишком уж быстрыми темпами, на его взгляд, крепли их добрососедские отношения, да и Василичу наверняка не терпелось узнать, что они делали вдвоем так долго…
– Да ничего, собственно, и не было! – с такими словами появился Гоша на пороге их сарайчика.
– А я, можно подумать, тебя спрашиваю, – с невинным видом откликнулся приятель, нарезая аккуратными кружочками огурцы в миску, где уже лежали ломтики помидоров и кружочки репчатого лука.
– Меня, между прочим, обедать приглашали, – уел друга Гоша.
– Но ты, естественно, отказался, – заметил Василич. – Ты просто не мог поступить иначе, зная, что я жду тебя к столу. У нас сегодня тушенка…
– С макаронами!
– Не угадал – с жареной картошкой. – И Василич самодовольно усмехнулся. – Ну не молодец ли я!
Когда с изысканным блюдом было покончено, "балтиец" положил ногу на ногу, сцепил руки за головой, потянулся и произнес:
– А вот теперь тебе самое время ответить: "ничего" – это как?
Гоша не ждал от друга такого подвоха и огрызнулся:
– Ничего – это и есть ничего! Я даже не знаю, когда в следующий раз мы с ней увидимся. Может, через неделю!
Но "следующий раз" наступил гораздо раньше. Едва на землю опустились сумерки, как обоим что-то срочно понадобилось возле кустов бузины. Они проболтали часа два ни о чем, и оба остались очень довольны таким насыщенным времяпрепровождением.
На другой день произошло то же самое. И как-то исподволь зародилась привычка, про которую говорят, что она – вторая натура. У них все больше и больше находилось поводов побыть вдвоем. Вместе им было легко и нескучно, словно заполнилась некая пустота, что была в их жизни. Но обоих страшила мысль: "А что будет, когда мы расстанемся, да и нужно ли это?" Ответить на такой вопрос – означало решиться круто изменить свою жизнь. Но в их нынешнем существовании все было знакомо и их не подстерегали неожиданности самого разного свойства. Время, когда экстрим будоражит кровь и кажется привлекательным во всех своих проявлениях, уже давно миновало. Теперь хотелось уверенности, незыблемости и постоянства, тоже во всех их проявлениях.
Гоша понимал, что следует что-то решать. Но он боялся сделать ответственный шаг, как и боялся упустить шанс впустить в свою жизнь женщину, которую он, возможно, неосознанно искал все эти годы. Надо было с кем-то посоветоваться, но только не с Василичем, для которого семейная жизнь сложилась на редкость удачно, и ему были невдомек обуревающие многих холостяков тягостные сомнения. "Жена – это вторая твоя половинка, без нее ты вроде бы уже и не ты", – любил повторять он.
Но сколько мужчин на свете могли бы, положа руку на сердце, согласиться с ним? Вот то-то и оно!
Татьяна же не собиралась ни с кем советоваться. Она упорно не замечала вопросительных взглядов мамы и двух ее подружек и все позже поднималась к завтраку, продлевая время, которое проводила в своих заоблачных мечтаниях, где воцарился небритый Гоша. Однажды появившись там, он выжил всех остальных ее кавалеров…
Глава 11
Людмилу трясло от возмущения. Она была уверена, что готова ко всему, но муж-подлец превзошел ее ожидания своими наглостью и беспринципностью. Внутри нее все клокотало, как в преддверии взрыва мощностью в пару килограммов тротила.
У нее с трудом хватило сил досидеть до конца рабочего дня. Хорошо еще, что сегодня пятница и на даче соберутся девчонки, которым можно довериться и излить душу. Не то она разнесла бы в пух и прах кого-нибудь из подчиненных, не имеющего к ее терзаниям ни малейшего отношения, но попавшего под горячую руку. О, она могла это делать с видимым хладнокровием, жестко, внешне оправданно. Да и скажите на милость: разве найдется сотрудник, который не заслуживает головомойки, если хорошенько поискать?..
Правда, сев за руль своего "фольксвагена", Людмила приказала себе немедленно успокоиться. А то, чего доброго, погибнет в автокатастрофе и расчистит таким образом муженьку путь к вожделенному счастью. Не дождется, подлый предатель!
Плетясь еле-еле в веренице машин или стоя в пробках, она на самом деле немного пришла в себя. Однако строить планы на будущее Людмила пока не стала, решив прежде посоветоваться с подругами. В последнее время они очень сблизились и по-настоящему оценили всю прелесть подлинной женской дружбы и взаимопонимания…
Татьяна, радостно улыбаясь, распахнула перед ней ворота. Августа Илларионовна помахала рукой из беседки и сделала нечто грациозное ножкой, а Анна Дмитриевна предложила холодного самодельного квасу.
– Спасибо, то, что нужно, – поблагодарила Людмила и залпом осушила большую кружку.
– Что-то случилось? – спросила Татьяна так, чтобы не всполошить старушек.
– Случилось, – подтвердила подруга и с опаской огляделась по сторонам. – Только об этом после, когда Ирка приедет, чтобы лишний раз не повторять. А пока лучше не терзай меня расспросами. Договорились?
– Конечно, конечно! – закивала Татьяна, проникнувшись ее состоянием…
Ирина появилась, когда на землю уже опустились сумерки, с двумя наволочками, выполненными в технике пэчворк.
– Дома пришлись не ко двору, – с печальным вздохом сообщила она. – Нинка сказала, что кантри не в стиле нашей квартиры. Но не могла же я выбросить такие симпатичные лоскутки, сами посудите!
– Да ты что, красота-то какая! – воскликнула Полина Денисовна и стала прикидывать, куда бы приспособить наволочки…
Когда наконец-то удалось остаться одним, подруги уже все извелись. Людмила – от желания выплеснуть хотя бы часть распирающих ее эмоций и от жалости к себе, несчастной; Ирина и Татьяна – от желания узнать, что же привело в такое взбудораженное состояние их уравновешенную подругу, и, естественно, от сострадания к ней.
На этот раз место для откровенничанья выбрали подальше от посторонних, пусть даже и сочувственных ушей. Устроились на бревне за сараем и говорили еле слышным голосом, зная, как хорошо разносятся звуки в тихом вечернем деревенском воздухе.
– Меня сейчас просто разорвет на части от негодования, – сообщила Людмила подругам то, что и так было очевидно, и выпалила свистящим шепотом: – Этот мерзавец пригласил меня в субботу на свадьбу Викули – так он ее ласково называет. Ну, как вам это нравится? Сказал, что ему оказали честь, предложив участвовать в церемонии бракосочетания в качестве посаженого отца…
– А эта Викуля сирота? – перебила ее Татьяна не без оттенка жалости в голосе.
– Не совсем. Мать вроде есть, а папаша не то бросил их, когда она еще в детский садик ходила, не то погиб…
– Ага, во льдах Ледовитого океана на подводной лодке, испытывая новую модель парашюта, – съехидничала Ирина. – Слышали, слышали, и не раз.
– Да черт с ним, с Викулиным папашей, мой-то до какой степени обнаглел! – Людмила втянула воздух сквозь стиснутые зубы и затрясла головой. – Он посаженый отец, а я тогда кто? Одураченная жена, которая мило раскланивается и любезничает с его любовницей, пока за ее спиной шушукаются и ухмыляются доброжелатели, так, что ли?
– Действительно, это уже слишком, – согласилась с ней Ирина и спросила: – Что же ты решила?
– Отключила мобильник и рванула сюда, ничего ему не говоря. Пусть выкручивается как знает. А как только немного приду в себя, подам на развод. Можно увлечься, можно закрутить роман на стороне, но нельзя выставлять в дурацком свете человека, с которым прожил больше двадцати лет! Не осталось любви, так существует же уважение – я как-никак мать его дочери и бабушка его внуков!
Ее собеседницы не нашли что на это возразить. Решение Людмилы выглядело логичным, и не им было оспаривать его правомерность. Оставалось только посочувствовать несчастной подруге. Что они и делали – долго и самозабвенно, причем каждая мысленно поклялась с завтрашнего утра как можно тактичнее и деликатнее отвлекать бедную Людку от свалившегося на нее несчастья, принявшего в последнее время совсем уж неприглядный вид…
Однако, как известно, человек предполагает, а Бог располагает. Не успели подруги к полудню следующего дня совместными усилиями вернуть слабое подобие улыбки на лицо Людмилы, как где-то в половине первого перед домом затормозило такси и из него вылез Володька в сером костюме, при галстуке и с обеспокоенным выражением лица. В руках, как новорожденного младенца, он держал роскошный бело-розовый букет, на его локте болтался небольшой подарочный пакет.
Кого-кого, а его подруги меньше всего ожидали тут увидеть и, как по команде, сделали каменные лица. Зато непосвященные в суть происходящего в семействе Кругловых старушки кинулись Володьке навстречу, буквально светясь от счастья. Здесь испокон веков были рады любому гостю. Ну, за некоторым исключением, пожалуй…
Пока Володька давал объяснения по поводу своего парадного внешнего вида и букета, пока отбивался от настойчивых приглашений выпить чаю, Людмила с демонстративным видом удалилась в беседку. Приятельницы заняли позицию неподалеку, чтобы в нужный момент прийти на выручку.
– Люд, ты соображаешь, что творишь? – спросил Владимир, наконец добравшись до вожделенной беседки и жены. – Я же чуть с ума не сошел, разыскивая тебя. Хорошо хоть твоя заместительница сегодня утром вспомнила, что ты вроде бы сюда рванула…
"И как это я проговорилась? – сокрушенно подумала Людмила. – Пусть бы подольше помаялся, кобель проклятый!"
– Я сразу понял: что-то случилось у твоей подруги, причем настолько серьезное, что ты напрочь забыла про сегодняшнюю свадьбу. Но, судя по старушкам, все обошлось. Я прав?
Людмила отделалась кивком. И ее муж облегченно перевел дыхание:
– Слава богу. А по поводу Викулиной свадьбы ты не волнуйся, я обо всем позаботился…
"Какая пакость – эта его откровенность! Он твердо уверен, что мне ничего не известно, и думает лишь о благе этой версты коломенской!" – подумала Людмила. Дальше таить в душе обиду не оставалось сил, и она сдержанно-высокомерно произнесла:
– Я необыкновенно рада, что у твоей, – Людмила интонационно выделила последнее слово, – Викули такой заботливый папочка… – Людмила выдержала паузу и спросила, взглянув на мужа в упор: – Или, лучше сказать, хахаль?
– Ты что несешь, Людка? – Володька вытаращился на нее, как раввин на некошерную пищу. – Какой хахаль? Чей хахаль?
Она поднялась с видом королевы, слово которой не может быть подвергнуто сомнению. Даже при своем небольшом росте в этот момент Людмила выглядела весьма впечатляюще.
– Мне все известно, и я не намерена дольше терпеть! – заявила она.
Казалось, Володьку сейчас кондрашка хватит. Лысина его взмокла, от лица отхлынула кровь.
– Ради бога, объясни, что происходит? – взмолился он, всем своим видом демонстрируя полнейшую растерянность.
– А ты не знаешь? – с улыбкой крокодилицы произнесла его жена.
– Чем хочешь клянусь – не знаю!
Людмила поняла, что терпение ее на исходе и она за себя не отвечает, посему решила одним махом положить конец затянувшемуся представлению.
– Зато я знаю, – усмехнулась она, – что ты спишь с этой Викулей.
Володьку словно обухом по голове огрели. Он даже чуть было не сполз со скамьи на пол.
– Где? – тупо спросил он.
– Точно не скажу, поскольку свечку не держала, но полагаю, что в твоем кабинете, на диване. Или на ковре, или на столе, или… – Людмила поняла, что заводится, и усилием воли взяла себя в руки. – Словом, на свадьбу своей пассии отправляйся один, а после мы с тобой серьезно поговорим, – уже сдержаннее добавила она.
И тут случилось непредсказуемое: Володька вдруг осатанел. Глаза его налились кровью, руки задрожали. Он выпрямился во весь своей рост и шагнул к жене.
Подруги в кустах бузины приняли низкий старт, чтобы, не теряя ни секунды, броситься на помощь Людмиле, как только потребуется.
– Ты мать моих детей, – возопил он голосом главного героя из всем известной "Бриллиантовой руки", – и могла подумать такое: я тебе изменяю!
Людмила выслушала его тираду не дрогнув.
– Во-первых, у нас с тобой только один ребенок, дочь, если помнишь, и мог бы подумать, как бедная девочка отнесется к твоим похождениям, прежде чем заводить любовницу. А во-вторых, мне нечего думать, я все знаю наверняка… Валька Сухотина из вашей бухгалтерии мне давно все рассказала.
– Что все, позволь узнать, – не сдавался Володька. Он выпятил грудь колесом и сверкал глазами не хуже жены, так что подруги в кустах им невольно залюбовались.
– Хоть и с лысиной, а еще очень даже ничего, – прошептала Ирина. – Смотри, у него даже профиль появился. Орел, а не мужчина.
– Тише ты, не мешай слушать дальше, – шикнула на нее Татьяна, – а то не поймем, когда наш выход.
Володька тем временем шагнул к жене и свирепо произнес:
– Ну!
– А то… то, что уже слышал! – ответила Людмила. – Я повторять два раза не собираюсь!
Оба замерли друг перед другом. Казалось, еще мгновение – и или она влепит ему пощечину, или он схватит ее за горло.
Однако не произошло ни того ни другого. Супругов словно вымотала предыдущая перепалка, и они вдруг обессиленно опустились на скамейки друг против друга. Теперь их разделял шаткий деревянный столик.
– Эта Сухотина уже не раз ко мне подкатывала, когда благоверный от нее ушел, – усталым голосом произнес Володька. – Твой муж, Люда, еще очень даже может нравиться женщинам…
Глаза Людмилы снова сверкнули, но он спокойно продолжил, обезоружив ее тихим доверительным тоном:
– А по вечерам я засиживался именно из-за того, что Викули как раз со мной и не было…
– Как не было? А где же она тогда была? – язвительно поинтересовалась Людмила, по-прежнему вся в образе разгневанной добродетели.
– Чего не знаю, того не знаю. – Володька даже руками развел для вящей убедительности. – Но в более симпатичном месте, чем мой рабочий кабинет, это уж точно. – И, не желая тянуть кота за хвост, сказал: – Роман она крутила со своим парнем, за которого сегодня выходит замуж, вот мне и приходилось за нее ее работу делать.
– Зачем? – недоуменно произнесла его супруга.
– Нас с тобой в молодости вспомнил, нашу Аньку, как она между своим Лешкой, институтом и работой разрывалась…
– И все? – требовательно вопросила Людмила.
– И все, – просто ответил муж. – А иначе разве я принял бы ее приглашение на свадьбу, да тебя еще с собой потащил бы?..
Людмила подумала, подумала и решила, что не может с ним не согласиться. Но тогда… но тогда, как она вся взлохмаченная и растрепанная явится на торжество?
– Господи, что же делать? – возопила она, и Ирина с Татьяной вмиг оказались подле нее, демонстрируя готовность костьми лечь ради близкой подруги.
Но та неосознанно – или, напротив, вполне осознанно – бросилась на шею супруга и принялась орошать его пиджак слезами.
Проникшись ее отчаянием, Володька тут же забыл обвинения в неверности и стал утешать жену.
– Ну-ну, будет, все уже позади, милая, – приговаривал он, гладя ее по спине.
– Правда позади? – спросила она наконец и подняла на мужа глаза, в которых прозрачными хрусталиками еще блестели слезы.
Ну какой мужчина был бы в силах устоять перед подобной демонстрацией трогательной беззащитности и надежды на прощение. Тем более – любящий.
– Правда, – нежно улыбнулся Володька и поцеловал жену в мокрую от слез щеку. – А теперь давай собирайся.
– Но у меня же здесь ничего нет, – прошептала Людмила, и ее глаза снова подозрительно блеснули.
– Как нет? Я же сказал, что обо всем подумал. Вспомнил, какая ты была потрясающая на институтской вечеринке по случаю Нового года, и нашел то, что нужно. – Он мотнул головой. – Ну, я тебе скажу, только собаке-ищейке под силу что-то отыскать в твоем шкафу. Там столько барахла, что можно целую вечность рыться и не… – Володька вовремя осекся и вопросительно посмотрел на подруг жены: – Вы поможете Людочке привести себя в порядок, правда ведь?
Те дружно закивали, облегченно переведя дыхание. Такого исхода супружеской размолвки они никак не предполагали, но он их очень устроил.
Следующие полтора часа Людмилу поочередно макали лицом то в ледяную, то в горячую воду. Клали ей на глаза компрессы с тертой сырой картошкой и с холодным чаем. Мыли и укладывали волосы. Доводили до совершенства веки, брови, губы. Правда, этим безраздельно занималась Ирина.
Потом вытащили из пакета аккуратно сложенную черную узкую юбку с разрезом, отделанным широким атласным кантом, серебристую кофту-кольчужку, лаковые туфли на шпильках и в довершение – большие висячие серьги с горным хрусталем.
– Ну надо же, в самом деле обо всем подумал, – восхитилась Татьяна. – Есть еще, оказывается, мужчины, понимающие толк в женской красоте.
– Все, да не все, – огорченно произнесла Людмила, разглядывая себя в мутноватом зеркале с резным подзеркальником. – А колготки? В этом туалете и с голыми ногами я буду выглядеть как рыночная торговка, стоящая за прилавком в кружевной шляпке и в шлепанцах.
– Твой муж весьма близок к совершенству, но он все же не Бог, – задумчиво заметила Ирина и принялась грызть ноготь. – Эврика! – вдруг воскликнула она. – Купите по дороге в любом супермаркете!
Действительно эврика. Все гениальное, как известно, просто.
– Вы скоро? – спросил Володька через дверь. – Нам пора выезжать.
– Входи, – разрешила Татьяна и не без зависти увидела, как загорелся восхищением взгляд мужа подруги, едва он переступил порог комнаты.
– Ты такая же красивая, как в тот день, когда я тебя увидел впервые, – произнес он с придыханием.
Людмила чуть было снова не пустила слезу от чувств. За всю свою жизнь она не плакала столько, сколько в этот августовский полдень.
Букет вынули из ведра с колодезной водой, а шофера такси – из-за стола на террасе, где его пригрели три сердобольные старушки.
– Только мой телефон не потеряйте и, если куда потребуется отвезти, звоните. Обслужу в лучшем виде. Меня Равиль зовут, запомнили? Равиль, – не уставал повторять он, прикладывая руку к груди. А когда чета Кругловых устроилась на заднем сиденье, пристегнув на переднем ремнем безопасности роскошный букет, произнес: – Хорошие у вас мамаши, однако. Таких редко сейчас встретишь.
– Это точно, – прошептала Людмила и прижалась к мужу. Таких, как ее Володечка, тоже еще поискать – теперь она точно это знала.
Три "мамаши" и две подруги стояли у калитки и провожали взглядами отъезжающую желтую машину.
– По-моему, они снова влюбились друг в друга, – заметила Ирина.
– Да, похоже, такая встряска пошла им обоим на пользу. Словно смахнула пыль с привычных чувств и заставила засиять их с новой силой, – произнесла Татьяна и несколько смутилась выспренности своих слов.
– А что, собственно, произошло? – поинтересовалась Полина Денисовна, когда такси скрылось из вида. – Из-за чего весь этот сыр-бор в беседке разгорелся?
– Ну, Людка забыла, что они с мужем сегодня приглашены на свадьбу. А Володя не привез ей колготки. Разве можно идти куда-либо в вечернем туалете и без колготок, а, Августа Илларионовна? – спросила Татьяна, обращаясь к бывшей приме музыкального театра.
– Никак нельзя, – авторитетно заявила та, и вроде бы говорить было больше не о чем.