"Ну Танька, ну молодец! – потрясенно подумали ее подруги. – Как ловко ушла от ответа, и все ради того, чтобы не тревожить милых трогательных старушек. Виртуоз, право слово!"
Глава 12
Ирина смотрела вслед скрывшемуся в клубах дорожной пыли такси с непонятной тоской. На душе неожиданно сделалось как-то холодно и одиноко. С чего бы вдруг? Она искренне радовалась, что у подруги все сложилось наилучшим образом. Да и на Володьку видов никогда не имела.
Может, потому, что лицезрение чужого счастья заставляет страстно хотеть чего-то подобного и для себя? Ирина призадумалась и неожиданно ощутила странное желание оказаться у себя дома. И не просто дома, а на диване, под боком у Севочки, или на мягком подлокотнике большого кресла, когда, глядя в телевизор, муж одной рукой прижимает ее к себе. И кажется, будто и кресло, и он, и она созданы друг для друга – настолько все выемки и выпуклости оказываются на месте. И настолько простое тепло мужниной руки рождает где-то в глубине души ответное тепло, растекающееся по телу ощущением только твоего тихого счастья.
– Танька, я хочу домой, – заявила она, и по ее лихорадочно засверкавшим глазам стало ясно, что заставить Ирину передумать никому не удастся.
"Никому" – это трем старушкам, потому что Татьяна и не думала останавливать подругу, сразу поняв, что речь идет о чем-то глубоко личном и важном.
– Такси вызовешь или на электричке поедешь? – только и спросила она.
Сверились с расписанием и пришли к выводу, что на электричке выйдет быстрее и чаю попить время останется. А без чаю разве можно было со вкусом переварить подробности Людкиного примирения с супругом!..
Дверь Ирина открыла своим ключом, неслышно повернув его в замочной скважине. Как в давние времена, когда любая мелочь доставляла ни с чем не сравнимое удовольствие.
Муж не сидел, как она предполагала, перед телевизором, а аккуратно, чтобы не накапать на мебель, поливал из электрического чайника своего лютого недруга – щучий хвост, по-научному – сансевиерию. Растение было такое огромное, что, по словам Севы, закрывало ему вид с любимого кресла на его альма-матер – Московский университет, особенно красиво смотрящийся на фоне заката. Муж предлагал щучий хвост в подарок любому, кто обращал на него внимание. Но во-первых, цветок был неподъемный, а во-вторых, вряд ли кто рискнул бы вступить в единоборство с Ириной, которая его обожала и утверждала, что вынести сансевиерию можно будет только вместе с ней, когда она прижмет огромный керамический горшок к сердцу. А тут вдруг такое!..
Ирина ощупью положила букет астр с Татьяниного участка на стул при входе в гостиную, уронила на ковер сумки и бросилась к мужу.
– Хороший мой, как же я тебя, оказывается, люблю, – прошептала она, обнимая Севу и прижимаясь щекой к его спине.
– Ирка, ну и напугала же ты меня! – воскликнул он, поворачиваясь в кольце ее рук. – Что это на тебя вдруг нашло?
– Потом, – также шепотом продолжила жена, отбирая у него чайник и ставя на подоконник. Произнося это, она неосознанно пятилась к дивану, увлекая мужа за собой.
Воспользовавшись тем, что дома никого нет, Сева не стал обременять себя следованием приличиям и ограничился подаренным женой велюровым халатом благородного терракотового оттенка и еще кое-какой мелочью из одежды. От которой избавиться было проще простого, стоит лишь пожелать.
На Ирине надето было много больше – сообразно с модой и с имиджем современной деловой женщины, не чурающейся легкого намека на художественную экстравагантность. Но на сей раз оказались побиты все рекорды по раздеванию на время и метанию предметов одежды не глядя и куда попало.
Да и диван, как в старые добрые времена, оказался на высоте положения, предоставив всего себя в их полное распоряжение. Милый, уютный диван, ни разу и ничем не давший понять, как много ему известно пикантных подробностей из жизни супругов Олейниковых – личностей творчески одаренных и не скованных устарелыми представлениями о благопристойности и нормах морали…
В себя они пришли на ковре, посреди диванных подушек и в объятиях друг друга.
– И что это на тебя вдруг нашло? – повторил свой вопрос Сева, но интонации на этот раз у него были совсем другие, не удивленные, а довольные, мурлыкающие.
– Сама не знаю, – ответила Ирина с тихим вздохом.
– И ты бросила своих подружек, чтобы, выражаясь высокопарным слогом, заключить меня в свои любящие объятия?
– Ага.
– А почему?
– Сама не знаю, – снова ответила Ирина. – Захотела, и все тут.
Сева поцеловал жену в висок, к которому прилипли спутанные волосинки, и произнес:
– Я всегда говорил, хорошие у тебя подруги. На них можно положиться, они дурного не присоветуют…
– Это я у тебя хорошая, – возразила Ирина. – И советы мне ничьи не нужны, я сама все про нас с тобой знаю и всегда знала.
Сева, вывернув шею, чтобы не размыкать объятий, заглянул ей в глаза и поинтересовался:
– А почему тогда "оказывается"?
– Оказывается? – переспросила жена, тщетно пытаясь понять, о чем ее спрашивают. Напрягать извилины в сей чудесный миг хотелось меньше всего.
– Ну да, почему, когда появилась в гостиной, ты сказала: "Хороший мой, как же я тебя, оказывается, люблю"?
Надо же, какой внимательный, а она действовала как на автопилоте, полагаясь лишь на эмоции, и не могла точно вспомнить, что говорила или делала.
Ирина нахмурила лоб:
– Я что, именно так и сказала?
– Именно так, слово в слово.
Выходит, произошла пресловутая оговорка "по Фрейду". Однако не надо было быть основоположником психоанализа, чтобы объяснить, что к чему. Вот только это объяснение могло разрушить, и надолго, то блаженное состояние, в котором пребывали оба.
– В таком случае, может быть, удовольствуешься заверением, что это слово подтверждает выстраданное мое убеждение.
Ирина и сама толком не поняла, что, собственно, сказала. Но Севу ее тирада, похоже, навела на вполне определенную мысль.
– Тогда ответь, только честно, – он строго и серьезно посмотрел ей в глаза, – ты сделала такой вывод потому, что меня с кем-то сравнивала?
Прекрасно начавшийся любовный эпизод грозил перейти в выяснение отношений, которое, как известно, никогда ничего не выясняло. Причем Ирине отводилась роль если не обвиняемой, то находящейся под подозрением.
– Нет, что ты! – воскликнула она со всем пылом души и отважилась на откровенность: – Хотела было… но не смогла. Даже в мыслях… Ты меня теперь за это никогда не простишь?
Ирина вывернулась из объятий мужа и с испугом взглянула на него.
– Глупая, – Сева ласково улыбнулся, бережно возвращая ее на место у своей груди, – мне только льстит, что ты снова предпочла меня кому-то другому.
– Но этот кто-то, – слегка успокоившаяся Ирина неопределенно помахала в воздухе рукой, – он не конкретный живой мужчина, так, образ…
– Тем более приятно выиграть сравнение с умозрительным идеалом. Это, я тебе скажу, дорогого стоит…
Спустя полчаса Ирина, тихо напевая, готовила ужин, мыла оставленную Севой от обеда посуду и прислушивалась к мерно гудящей стиральной машине в ванной. А муж, в бархатистом терракотового цвета халате и в замшевых тапочках в тон, сидел перед телевизором, положив ноги на журнальный столик.
– А жевануть когда можно будет? – крикнул он, не отрывая взгляда от экрана. – А то тут по "Культуре" через двадцать минут интересная передача про Рузвельта начинается, советую посмотреть.
Ирина вздохнула, улыбнулась и крикнула в ответ:
– Все готово, уже накрываю!
А ночью, привычно уткнувшись мужу в спину и обняв его, она размышляла о своей жизни. Ну кто виноват, что она избаловала Севочку. Когда они поженились, у них три года не было детей, не потому, что не получалось, а потому, что муж хотел, чтобы всю любовь и заботу Ириша дарила лишь ему одному. Вот она и перенесла на него то, что поначалу предназначалось малышке. И Севочка отнюдь не возражал, более того – очень скоро привык к этому.
Но ей было мало одного ребенка, и на свет появилась Нинуля. Правда, врачи говорили, что будет мальчик, а ей так хотелось девочку, что она не стала делать УЗИ, чтобы до последнего сохранить надежду. И получилось-таки: родилась очаровательная, похожая на кукленка, малышка. Но и врачи оказались по-своему правы. У девочки с младых ногтей проявился характер – непреклонный, упрямый. Нинуля мало плакала, почти не капризничала, но и не любила, когда ее целуют, ласкают, тискают.
"Я сама" – могло бы стать девизом ее жизни. И вот, несмотря на занятия бальными танцами и живописью, невзирая на хрупкость и изящность телосложения и бонтонные манеры, унаследованные от бабушки, Ниночку вполне можно было бы окрестить "железной мисс". А как такую побалуешь, если она всегда точно знает, что ей надо дарить на Новый год или на день рождения и всякие там "уси-пуси" вызывают у нее насмешливо-недоуменный взгляд.
Вот и пришлось ей, Ирине, продолжать баловать мужа, более чем кто-либо предрасположенного к этому.
"Ну и кто виноват в сложившемся положении вещей?" – спросила себя Ирина. "Только я сама, – последовал ответ. – Однако, если я во всем самозабвенно потакаю мужу в течение вот уже двадцати пяти лет – значит, это нужно прежде всего мне самой…" Но тут перед ее глазами возник Сева с чайником, поливающий ненавистный ему цветок.
– Хороший мой, – прошептала Ирина мужу в спину, – я больше не буду…
– Строить мне рожи, когда думаешь, будто я ничего не вижу, да?
Сева повернулся и обнял жену.
– И ты моя хорошая. А теперь давай спать. – И сказал то, чем кончался любой их задушевный ночной разговор: – Конец связи.
– Хорошо, как скажешь. Спокойной ночи.
– И тебе спокойной ночи, дорогая…
"А с подушками они были правы: не подходят они по стилю к обстановке квартиры. Да и кто виноват, что меня порой обуревают такие фантастические идеи, что их осуществление выглядит проблематично даже для меня самой. Вот и приходится темнить, а виноватым в этом выставить кого-то, помимо себя, легче всего", – думала она засыпая…
Глава 13
Она чувствовала себя на высоте положения. В последнее время ей все удавалось, но Татьяна пока не разрешала себе поверить в то, что отныне так будет всегда. Но то, что в ее жизни произошло главное, как сейчас модно говорить, судьбоносное событие, отрицать было трудно. Она встретила наяву того, кто не раз представал перед ее мысленным взором. И в действительности он оказался еще лучше, потому что был ее и только ее. Под его внешностью – слов нет, по-мужски более чем привлекательной – лишь она смогла разглядеть возвышенную душу, благородное сердце и готовность на рыцарское самопожертвование. С ума сойти, как ей повезло!
Вмиг пропала необходимость прятаться от жизни в бело-розовых зефирных фантазиях. Татьяна словно вздохнула полной грудью и осознала всю полноту и прелесть бытия, со всеми его бытовыми проблемами и неурядицами. Как же здорово жить на этом свете, господа! Впрочем, кажется, и до нее кто-то высказывал схожие суждения… Или он говорил, что ему жить скучно? А впрочем, какое тебе дело до других, когда судьба наконец-то тебе улыбнулась…
Татьяна ловила на себе удивленные взгляды домашних, но не спешила признаваться в причинах произошедших с ней перемен. Известная только ей одной тайна наполняла ее ощущением своей избранности, неординарности.
Она не раз представляла, как откроется маме, подругам, Анна Дмитриевне, Августе Илларионовне и познает миг упоительного торжества. Она, Танечка Куренная, по недолгому замужеству Завьялова, брошенная жена и мать-одиночка, собственными руками перековала свою судьбу наново. Каково, а? Вряд ли кто ожидал от нее подобного…
Отправившись после обеда за продуктами в местный магазинчик, Татьяна решила позволить себе то, чего никогда прежде не позволяла, – посидеть в небольшом кафе, открытом всего год назад метрах в двадцати от станционной платформы. Светлое здание с кухней и небольшим залом окружали деревянные беседочки с решетчатыми стенами, увитыми вьюнками – живыми вперемешку с искусственными.
Решив побыть наедине со своими нынешними мечтами, куда более привлекательными, нежели прежние, Татьяна выбрала одну из пустующих беседок. Внутри оказалось чисто и уютно.
Сев так, чтобы не видеть проходящих мимо дверного проема посетителей, она стала поджидать официантку. Та появилась через пару минут с меню в руках. Недеревенского вида девица в короткой юбке и с длинными кроваво-красными ногтями.
– Сразу закажете или мне подойти чуть позже? – вежливо, но как-то отстраненно спросила она.
– Попозже, пожалуйста, – попросила Татьяна и принялась объяснять: – Я у вас здесь первый раз и не знаю еще…
Дежурно улыбнувшись, официантка протянула меню, повернулась и вышла из беседки, а Татьяна подумала, что, пожалуй, надо почаще заглядывать во всякие там кафе, а то, похоже, она немного одичала. Изучение меню тоже доставило ей несколько неприятных минут. Приведенные там названия мало что ей говорили, а такие, например, как десерт "Мультиоргазмо", даже заставил слегка покраснеть. Она поняла, что, как бы ни хотелось попробовать, ни за что не закажет его сейчас. Может, когда-нибудь потом, после…
Появилась официантка. Улыбка, с которой она вышла отсюда какое-то время назад, похоже, так и не покидала ее лица.
– Выбрали?
– Да, – кивнула Татьяна. – Двойной кофе эспрессо и мороженое "Дольче вита".
"Сладкая жизнь" – как это название необыкновенно подходило к ее нынешнему мироощущению! Поэтому, когда принесли заказ, Татьяна какое-то время любовалась этим зримым образом своего нынешнего и будущего в прозрачной стеклянной креманке, поставленной на белоснежное блюдце. Разноцветные шарики мороженого, украшенные свежими фруктами, завитушка взбитых сливок с листиком мяты сверху, а сбоку крохотные фигурные печеньица и изящные шоколадные усики…
Мимо беседки прошествовала компания громко переговаривающихся и гогочущих парней, и у Татьяны тревожно ёкнуло сердце: что, если обоснуются по соседству? Но нет, пронесло. Они устроились поближе к зданию кафе и, видимо, не в силах дождаться официантки, проорали: "Пива, пива и еще раз пива!" Затем, смеясь и перешептываясь, прошла парочка и, похоже, заняла беседку, расположенную ближе всех от ее. Таким соседям Татьяна была только рада. Когда хорошо тебе, хочется, чтобы весь мир нежился в довольстве.
Кончив любоваться "Сладкой жизнью", Татьяна осторожно вынула шоколадный усик и слизнула повисшую на его конце каплю ванильного мороженого. Вкусно…
– Ну что, ты по-прежнему считаешь ее безмозглой курицей?..
"Безмозглая курица" – это прозвучало кодовым словосочетанием, заставив Татьяну напрячься и навострить уши. Говорили в соседней беседке, тихо, перемежая фразы смешками, и, если бы не знакомые слова, она ни за что не отвлеклась бы от своих радужных мыслей. К тому же подслушивать, как известно, плохо.
"Но только не сейчас", – решила Татьяна, неожиданно узнав голос мужчины. Он, вне всякого сомнения, принадлежал Гоше. Как же так? Может, она чего-то недопонимает? Скорее всего… И без какого-либо зазрения совести она вся обратилась в слух.
– Тебе же всегда нравились энергичные, самостоятельные женщины вроде меня, которые "коня на скаку остановят", и вдруг эта рохля… С чего бы вдруг? – Молодой женский голос был бы приятен, если бы не насмешливые нотки, режущие Татьяне слух.
– Да кто ж его знает? – слегка смущенно рассмеялся Гоша. – Я и сам пребываю в некотором недоумении.
– И что дальше?
"Действительно, что дальше?" – подумала Татьяна и с замершим от волнения сердцем стала ждать ответа.
– Господи, какой ты вдруг стал нерешительный, – снова произнесла женщина, не дождавшись ответной реплики. – Это на тебя совсем не похоже. По всему же выходит, что тебе надо на ней жениться.
– Ты с ума сошла! – немедленно откликнулся Гоша.
И Татьяна была в этом с ним совершенно согласна. Даже в самых сияющих мечтаниях она не заходила так далеко. А тут вдруг услышать подобное предложение из уст посторонней женщины! Посторонней? Естественно, но только для нее, Татьяны…
– Ничуть, – тем временем ответила незнакомка. – Это сразу решило бы все твои проблемы.
В другой ситуации Татьяна немедленно прониклась бы ощущением собственной значимости. Но сейчас еще больше уверилась в том, что ее участь – быть использованной. Незавидная, надо сказать, участь.
– И тебя это ничуть не заденет? – удивленно спросил Гоша.
– Ничуть, – подтвердила его собеседница. – Мы оба современные, взрослые люди, и у каждого из нас своя жизнь… В наших с тобой отношениях ничто не изменится при любом раскладе, обещаю.
– Но мне и так неплохо, – заметил Гоша.
– Не спорю, – как показалось Татьяне, с усмешкой произнесла молодая женщина. – А ты подумай, что будет, если найдется кто-то посноровистее тебя и уведет твою красотку у тебя из-под носа? Локти ведь будешь кусать. Поверь моему слову, я ведь тебя как-никак давно знаю…
– А я всего каких-то пару месяцев, – прошептала Татьяна, чувствуя себя последней идиоткой. – И уже растеклась сладкой лужицей.
Разговор в соседней беседке продолжился. Неторопливый такой разговор, задушевный, с паузами, позвякиванием ложечки, опять-таки со смешками. И крутился он все возле того, что женитьба на ней, Татьяне, – это то, что нужно Гоше, и его собеседница при этом нисколько не будет чувствовать себя обиженной. Действительно, высокие современные отношения…
Звук поцелуя прозвучал в ушах Татьяны звуком пощечины, адресованной ей.
– Девушка, счет, пожалуйста! – крикнул Гоша, и она мгновенно забилась в самый угол беседки, но так, чтобы видеть проходящих мимо людей.
Все было предельно ясно, а ей хотелось более убедительных доказательств. Но чего? Подлости понравившегося ей мужчины и своей несусветной наивности? Или же в ее душе, вопреки всему, теплилась надежда, что, увидев Гошу вместе с неизвестной ей женщиной, она поймет, что не все еще потеряно для нее самой? Что произошло какое-то досадное недоразумение и стоит увидеть их, как оно разрешится само собой к ее неописуемой радости…
Они прошли медленно, позволив Татьяне "полюбоваться" обоими вдоволь. Впрочем, Гошина спутница вполне была достойна этого слова и без кавычек. Стройная, словно бы вытянутая в струночку, она, в своих босоножках на высоких каблуках, была вровень с ним. Обтягивающие ослепительно-белые бриджи, ярко-бирюзовый топ и связка длинных блестящих побрякушек на груди сделали бы ее заметной в любой толпе. Плюс блестящие русые волосы, собранные в длинный хвост и продернутые сзади сквозь бейсболку, отделанную стразами. На зеленой лужайке среди редких сейчас прохожих она напоминала райскую птицу, чудом залетевшую в наши края.
В обществе изумительной незнакомки и сам Гоша разительно преобразился – стал как бы значительнее. Его походка вразвалочку приобрела вдруг черты вальяжной неторопливости, а неряшливая щетина стала смотреться сознательной легкой небритостью, этаким продуманным штрихом модного стилиста, придающим ему мужественности и брутальности.
"Я по сравнению с этой девушкой действительно курица ощипанная, не первой свежести курица, – обреченно подумала Татьяна. – Со стрижкой, которую мне делает наша ассистентка на кафедре, и даже в этом новом, купленном, чтобы отметить радужное состояние души костюмчике из полупрозрачной ткани и с модными воланами по подолу и вокруг шеи…"