– А-а… – Татьяна неосознанно перевела дыхание, – курицами, наверное, обозвал. Это он любит, – со знанием дела произнесла она.
Но Гоша любил не только это. Еще ему очень нравилось, чтобы все вещи были на своих местах и делали его жизнь комфортнее. Вот, например, как кресло, которое он приобрел у местного бомжа на обочине дороги. Наверняка краденое, но не потащишь же его по улицам поселка с криком: "Чье, признавайтесь!" А бомж – кажется, Ваней зовут – постоянно пребывает не в том состоянии, чтобы помнить, где и у кого он позаимствовал ту или иную вещицу. Сидеть же в кресле было намного удобнее, чем на чурбачке или на сколоченной наспех скамейке.
Даже закатом сразу хочется любоваться. Вот как сейчас. Или предаться всяким разным размышлениям. Например, о соседке Татьяне. Действительно, навязалась на его голову да так там и засела. Хорошо хоть Василич отбыл в город за стройматериалами и никто не будет поглядывать на него и ехидно посмеиваться.
Слов нет, соседка его – женщина привлекательная и аппетитненькая, в смысле всяких там внешних округлостей. А ее всегдашняя готовность всем помочь в сочетании с полнейшей неприспособленностью ко всем тем делам, что испокон веку считаются мужскими, теперь в глазах Гоши выглядела просто умилительной и очень симпатичной. На то они и мужские дела, чтобы ими мужчины занимались. Кто же виноват, что ей не встретился подходящий? Да и где их теперь взять-то, настоящих? – это Гоша и сам хорошо понимал, благо что был мужчиной. Сколько он насмотрелся на бравых мужей и отцов семейств, у которых только и забот было, что донести себя после службы до дивана. И это при том, что их жены и дом вели, и детьми занимались, и вкалывали на работе, лишь бы не лишиться места.
А Танюшу многому можно попытаться научить. Если не получится, то она все равно будет рядом – отвертку подать или там паяльник подержать…
Гоша не заметил, как сполз в кресле, вытянул вперед ноги и словно в зале кинотеатра стал не без удовольствия смотреть сцены из фильма "Моя совместная жизнь с соседкой". Очнулся он от грез, только когда немилосердно заныл копчик и затекли ноги.
– И придет же такое в голову, – проворчал Гоша, поднимаясь и с хрустом потягиваясь. – Мне и одному хорошо, – наставительно произнес он, обращаясь к самому себе.
Тут как раз подъехала битая серая "газель" и из ее кабины выбрались двое. Водитель пошел открывать задние дверцы машины, а Василич крикнул приятелю:
– Чего встал? Давай иди разгружать!
Гоша поспешил к нему, полностью переключившись на строительные заботы. Но на сердце осталось странное ощущение тепла, будто он пообщался с хорошим человеком. И не просто с хорошим, а вроде как с родным. Вот ведь нелепица какая!
Раздался знакомый треск, затем взвыл двигатель, и, судя по звукам, машина продолжила свой путь.
"Опять повалили забор, – пронеслось в сонном мозгу Татьяны. – Сколько можно? Они что, все как один слабовидящие или ездят поддатые?"
Чтобы не видеть огорченно вытянутых лиц трех старушек, Татьяна ощупью, не открывая глаз, дабы продлить сладкие мгновения сна, оделась, пятерней пригладила волосы и побрела к входной двери. Путь по участку она продолжила, отчаянно зевая и не глядя по сторонам. К чему? Ноги сами привели ее к тому месту, где покореженные секции забора валялись поверх двух кольев, которые их поддерживали между наездами. Такая вот оригинальная сборно-разборная конструкция!
Татьяна нагнулась и, собрав силы, стала поднимать часть изгороди.
– Это не выход, – раздалось возле ее уха, и она от неожиданности разжала руки. – Осторожнее! Вы же так ноги себе покалечите!
Гоша еле успел подхватить серые планки, соединенные между собой двумя перекладинами, и теперь стоял перед Татьяной, легко удерживая их в вертикальном положении.
– А для нас выход! – отрезала Татьяна, мгновенно проснувшись и озлобившись. На себя – за свой наверняка затрапезный вид, на нежданного помощника – за его бандитскую сущность.
– Подержите, – попросил Гоша и, войдя на их территорию, взялся за один из кольев.
Он всем телом налег на него, вгоняя в землю, затем приладил секцию забора на место. Со второй он разделался с такой же легкостью. Татьяна наблюдала за его действиями красная от недовольства и смущения.
Когда шаткое сооружение вновь на время обрело прежний вид, Гоша задумчиво произнес:
– Вообще-то вы правы: трудно придумать что-то, что помешало бы лихачам валить ваш забор. Разве что сделать улицу непроезжей. Но это уже из области фантастики.
– Почему же трудно придумать? – с вызовом произнесла Татьяна. – Тут на поле стоит никому не нужный трактор. Вот если бы с него снять колеса и вкопать под углом и на метр дальше нашей загородки, то машины врезались бы в них. В результате, как говорится, и волки сыты, и овцы целы.
– А вы молодец! Здорово придумали, – уважительно произнес Гоша и как-то по-новому посмотрел на нее. – Мне такое даже в голову не пришло бы.
Татьяна сама удивилась, насколько приятной оказалась для нее похвала этого бандюгана. Но он, к сожалению, не остановился на этом и продолжил:
– Никогда бы не подумал, что у вас такая же неуемная фантазия, как у той вашей приятельницы, что в дупле цветы посадила!
Упоминание о любимой подруге неожиданно больно кольнуло ее. К тому же и идея с колесами тоже принадлежала Ирке. Получалось, что похвала предназначалась другому человеку.
– Спасибо за помощь, – буркнула Татьяна, глядя в землю. – А теперь простите, но мне нужно домой.
– Не за что, – отозвался Гоша, глядя на ее всклокоченные волосы, разные тапочки на ногах, виднеющийся из-под халата подол розовой ночной рубашки.
"Наверняка бросилась сломя голову чинить изгородь, чтобы бабушки ничего не заметили, – подумал он. – Приятно, когда рядом с тобой такой заботливый и внимательный человек". На такой вот неожиданной ноте Гоша закончил свои размышления и отправился восвояси. А Татьяна поспешила домой. Там, увидев себя в зеркале на террасе, она похолодела от ужаса. Сколько раз мама ей говорила, что женщина должна оставаться женщиной в любой ситуации. Она же сейчас походила на огородное пугало.
"Нет ничего странного в том, что он обратил внимание на Ирку, – думала Татьяна, обиженно сопя. – У нее и голова, и руки, и внешность". До завтрака оставалось еще часа полтора, но не хотелось ни продолжать спать, ни предаваться мечтам, зато очень хотелось жалеть себя – бедненькую и несчастненькую. И все только потому, что какой-то там отморозок, с которым она обменялась лишь парой фраз, вскользь, сам того не зная, похвалил подругу. Ну не злая ли ирония судьбы?
Однако бывают ситуации, когда все доводы разума оказываются бессильны перед неясными ощущениями и смутными переживаниями.
Об утреннем инциденте Татьяна решила никому не рассказывать, чтобы еще больше не портить себе настроения.
Время шло, а ничего особенного больше не случалось. Старушки по-прежнему пребывали в блаженном неведении относительно того, кто поселился у них под боком. А Татьяна во всем доверилась подруге, которая считала, что, прежде чем в ужасе закатывать глаза и падать в обморок, надо хорошенько все обмозговать.
И они продолжали обмозговывать – не спеша, сидя вечерами на крылечке или возле бассейна. На цветущие перед домом ноготки и бархатцы из окон террасы падали решетчатые квадраты света. Дивно пахли белые колокольчики душистого табака. Сквозь заросли бузины проглядывал желтоватый прямоугольник дверного проема сараюшки Семеновны. Оттуда доносились то приглушенные мужские голоса, то популярные песни, то звуки телепередач.
В такие минуты все тревоги казались призрачными. И вот как-то, когда пребывание Людмилы на даче подходило к концу, Татьяна не выдержала и рассказала о том, как Гоша помог ей починить изгородь.
Подруга слушала внимательно, даже переспросила несколько раз, уточняя детали. А в конце задумчиво произнесла:
– Понимаешь, все это как-то не укладывается у меня в голове.
– Что именно? – недоуменно спросила Татьяна.
– Да вся эта ситуация с вашими соседями… То они кажутся мне бандитами, которые хотят казаться самыми обычными людьми. Но зачем? То вполне обычными людьми, которым позарез надо, чтобы их считали бандитами. Но опять-таки зачем? Что скажешь?
Татьяна была застигнута врасплох столь прямолинейно поставленным вопросом.
– А что я могу сказать? – промямлила она. – Если бы мне предложили выбирать, то я бы конечно же выбрала второй вариант. Представляешь, как было бы здорово, если бы Гоша вдруг… – Татьяна подняла взгляд к голубоватому в размытых пятнах диску луны и замерла, погрузившись в мечты.
– Да-а, ты не обижайся, но я бы с тобой, подруга, в разведку не пошла, – заявила ей собеседница, выводя из ступора.
Но Татьяна, вместо того чтобы обидеться, согласно закивала:
– Так ведь и я бы с собой тоже не пошла. Думаешь, я не знаю, что собой представляю? Еще как знаю. По-моему, все вокруг знают. – И она сокрушенно вздохнула.
Людмила обняла ее за плечи и виновато улыбнулась:
– Прости, я не права. Не всем на роду написано в разведку ходить. Ты можешь много того, что другим недоступно.
– Правда? – удивленно спросила Татьяна. – Ну-ка, быстренько повысь мою самооценку!
– Ты добрая, – сказала подруга с таким чувством, будто это было что-то из ряда вон выходящее. – Добрая независимо ни от чего, невзирая ни на что.
– Подумаешь… – протянула с усмешкой Татьяна. – А я-то рассчитывала услышать про себя нечто необыкновенное.
– Ты и есть необыкновенная, и я тебя очень люблю, – сказала Людмила.
"Вот бы не только она так думала, – вздохнула Татьяна. – А впрочем, что бы это изменило? Ровным счетом ни-че-го! Скорее уж ему понравится такая, как Ирка или Людмила… Хотя пленить воображение человека, который ворует чужие кресла, – не велика честь".
Она всегда могла призвать свои чувства к порядку в светлое время суток. Зато когда на землю опускалась ночная тьма, Татьяна давала им волю и приходила в упоение от того, что может наплевать на приличия, на логику, может думать хорошо о плохом человеке, находить дурным поступкам достойное объяснение.
Но случилось так, что Людмила неожиданно смешала ей все карты, переставив акценты с одного на другое. После Татьяниного рассказа о том, как они с Гошей сообща чинили забор, Людмила задумалась. Причем настолько крепко, что даже, позабыв о подруге, встала и принялась ходить кругами вокруг маленького бассейна. Иногда она останавливалась и жестикулировала так, будто вела с кем-то оживленную полемику. Потом резко повернулась к Татьяне, словно вдруг вспомнила о ней, и сказала:
– Пора ложиться спать!
– И это все? – удивилась подруга. – А что надумала, неужели не расскажешь?
– Завтра. Мне прежде надо кое-что проверить, – ответила Людмила таким непреклонным тоном, что стало ясно: спорить с ней бесполезно.
– Завтра так завтра, – вздохнула Татьяна. – Тогда пошли ложиться.
А назавтра Людмила притащила назад их кресло! Случилось это сразу после завтрака, и свидетельницей торжественного возвращения краденой вещи стала одна Татьяна. На что, впрочем, подруга и рассчитывала. Иначе просто не хватило бы фантазии толково объяснить, что произошло на самом деле, в удобоваримом для трех старушек виде.
Озираясь по сторонам, Людмила вволокла кресло в калитку и поставила за углом дома, чтобы пока было не на виду. Затем, отчаянно жестикулируя, остановила бросившуюся было к ней с расспросами Татьяну.
– Пойдем пройдемся! – громко предложила она. – Сейчас у озера, должно быть, красота!
Не сразу врубившись, при чем здесь озеро, Татьяна тем не менее послушно направилась вместе с Людмилой к калитке. Ее распирало от любопытства, а сердце вдруг бешено заколотилось в груди, словно она внезапно оказалась в двух шагах от сногсшибательного открытия.
– Ну, не томи! – попросила она, потрясая сцепленными руками перед грудью, когда они отошли от дома на порядочное расстояние. – Что случилось?
– А вот что, – с торжествующим видом начала Людмила. – Помнишь, я вчера сказала, что, когда я думаю о двух ваших соседях, у меня одно с другим не сходится?
– Помню, – кивнула Татьяна.
– Так вот, прежде всего мне показалось странным, что и Ваня, и Гоша с приятелем устроили набег на вашу дачу в одно и то же время. И, судя по всему, даже не встретились…
– Ну, все может быть… – протянула Татьяна. – И не такие совпадения случаются.
– Случаются, – подтвердила Людмила. – Но, как говорил большой друг советского народа Ронни Рейган: "Доверьяй, но проверьяй". Что я и сделала.
– И каким же образом? – Татьяна затаила дыхание.
– Пошла сегодня утречком прогуляться мимо их ворот, чтобы поближе посмотреть на кресло, и увидела, что наши соседи – птички ранние, уже трудятся. Я вежливо поздоровалась и небрежно так осведомилась, как им сидится на нашем кресле.
– Ну ты даешь! – Татьяна даже остановилась, чтобы посмотреть на подругу.
– Знаешь, мне показалось, что наши кореша растерялись, – продолжила меж тем та, очень довольная произведенным эффектом. – То ли от моей наглости, то ли оттого, что их вывели на чистую воду.
– А дальше?
– А дальше произошло вот что. Тот, который Гоша, принес мне кресло и стал объяснять, что приобрел его у какого-то алкаша на съезде с шоссе. Ну, ты знаешь, там у них нечто вроде рынка, можно и черта лысого купить, не то что…
– Да знаю я, знаю. Давай дальше! – прервала подругу Татьяна.
– Все, – развела руками Людмила. – Я взяла кресло и потащила его домой.
– Как – все? – Казалось, разочарованию Татьяны не будет предела.
– Ах нет! – вспомнила Людмила. – Гоша извинился за эту, как он выразился, катавасию с креслом и предложил донести его до нашего дома. Но я, естественно, отказалась.
– Почему – естественно?
– Я как представила, что придется всем объяснять появление Гоши с креслом на нашем участке, так и приуныла. И потом, твоя мама и ее подружки наверняка расчувствовались бы и пригласили бы соседей к нам на чай. А тебе это надо?
– Но ведь получается, что мы плохо думали о хороших людях, – возразила Татьяна.
– Ха! Да будет тебе известно, – воскликнула подруга, – что колумбийские наркобароны строят для бедного люда у себя на родине жилые кварталы и школы. А тут вернули старое кресло – тоже мне благородный поступок рыцаря без страха и упрека! Ты видела, какие они хоромы себе строят?
Татьяна не знала, что на это ответить, но ей почему-то сделалось грустно. Словно могло случиться что-то хорошее, но не случилось. Однако это были лишь ее смутные ощущения, а она уже давно перестала относиться к ним как к предвестникам каких-то реальных радостных событий.
– Ты все сделала правильно, – с тихим вздохом произнесла Татьяна. – Теперь надо решить, как объяснить внезапное появление кресла и как теперь относиться… к Гоше и Василичу.
– Ну, с последними все ясно: как относились, так и будем относиться. Любить из-за того, что их вынудили вернуть чужую вещь, я этих обормотов не собираюсь. И тебе не советую. А с креслом поступим так: поставим его в моей комнате, завалим какими-нибудь вещами, а потом "случайно" найдем. У вас в доме и не такое вполне может произойти.
– Ты, похоже, все уже продумала, – сказала Татьяна, и подруга закивала.
К обеду кресло заняло свое место на террасе, и, казалось, это послужило своего рода точкой отсчета, после которой жизнь на даче потекла без каких-либо видимых изменений. Один день был похож на другой, лишь погода вносила некоторое разнообразие. Если было жарко, Татьяна с Людмилой отправлялись купаться на озеро, когда шел дождь, все вместе смотрели телевизор или читали вслух. Такое несовременное времяпрепровождение неожиданно хорошо вписалось в их дачный патриархальный быт и всем очень понравилось.
Только иногда, когда она уже лежала на старом диване и пыталась заснуть, Татьяну посещала странная мысль, что если бы не подруга, а она отправилась бы тогда к соседям "выяснять отношения", то что-то в ее жизни сложилось бы по-иному. Но кто же виноват в том, что ей не хватает решительности и сообразительности, кроме нее самой?
В очередной раз убедив себя в своей никчемности и бесхарактерности, Татьяна даже стала стыдиться своих еженощных отлучек в мир грез. Словно она не заслужила того блаженства, которое выпадало там на ее долю. А днем она старалась не смотреть в сторону соседнего участка из-за боязни перехватить насмешливый Гошин взгляд. "Вот ведь беспомощная какая, – сказал бы ей этот взгляд, – даже за своим креслом побоялась прийти сама, послала подругу".
Поэтому, когда Людмиле пришло время выходить на работу, Татьяна в душе даже обрадовалась этому. Не будет больше перед ее глазами этого образца решительности и здравомыслия!
Глава 9
Было начало августа – щедрого, благодатного месяца. С его еще ярким солнцем, лиловыми цветами чертополоха, с гудящими над ними деловитыми пчелами.
"Энергетик" тоже гудел, но уже как потревоженный улей. Мужчины собирались кучками и сосредоточенно молчали, изредка перебрасываясь короткими, тяжелыми фразами, с частыми вкраплениями ненормативной лексики. Женщины вели себя суетливее и громче. Только участок трех старушек тревожные известия огибали, не обеспокоив, как волны огибают островок посреди бурного моря.
Августа Илларионовна, как всегда, с утра заняла беседку для своих экзерсисов. Анна Дмитриевна колдовала у плиты. Полина Денисовна убирала комнаты. Однако, когда мимо их участка пробегала Вера Никитична, она, через окно отметив сумрачно-сосредоточенное выражение ее лица, заподозрила неладное и решила остановить всезнающую соседку.
– Веруша, – окликнула она ее, выйдя на крыльцо, – зайди-ка, покалякаем!
– Некогда, Полина! – бросила та, но, вопреки своему же утверждению, резво сменила направление и завернула к калитке.
Опустившись на лавочку возле входной двери и испив кваску, она облегченно перевела дыхание:
– Прямо как родилась заново. Щас передохну у вас чуток и побегу дальше.
– Случилось что? – спросила Полина Денисовна как бы между прочим.
Вера Никитична даже ушам своим не поверила.
– А вы что, опять ничего не знаете? – потрясенно спросила она. – Ну, точно "улитки с 50-летия". Недаром вас так прозвали.
Полина Денисовна решила, прежде чем обижаться, выяснить, что происходит. Она лишь слегка поджала губы, демонстрируя, что не согласна с оценкой, которую дала ее чадам и домочадцам местная общественность. Да, среди них не было корреспондентш сарафанного радио, и именно поэтому, возможно, многие из соседей приходили к ним поговорить по душам и поделиться сокровенным. Но сейчас было не время упоминать об этом.
– Ну, – обратилась она к Вере Никитичне.
Однако понукать Верушу было излишне, она и так горела от нетерпения поделиться сведениями.
– Ну так вот, – начала она, сразу переходя к сути случившегося, – позавчера в двух дачах, что ближе к лесу, средь бела дня камнями все стекла в окнах повыбивали…
В поселке хулиганили, подворовывали. Занимались этим как известный всем Ваня "со товарищи", так и жители близлежащей деревни. Последние в целях восстановления классовой справедливости. Но у всех прежних правонарушений прослеживался один почерк. Битье же окон средь бела дня было чем-то новеньким…