– Да отстань ты со своими инициалами! – раздраженно бросил он. – Не видишь, что ли, что происходит?
Да, Надежда видела. Видела, что поделилась с ним самым сокровенным, рассчитывала, что он разделит с ней ее радость открытия, а нарвалась на откровенную грубость.
– Отдай! – потребовала она и, прежде чем Владимир успел среагировать, выхватила фотографию у него из рук.
Только в эту минуту он осознал, насколько неадекватно повел себя.
– Прости… – начал было Владимир.
Но ожидание определенной реакции от – как она считала – единомышленника было столь велико, а результат оказался настолько противоположным, что теперь уже Надежда вознегодовала. "Мне и так все ясно про этих двоих, а этот наглый и невоспитанный тип пусть прозябает в неведении", – подумала она и холодно произнесла:
– Ничего не желаю слушать. И вообще, я хотела бы остаться одна.
– Хоть скажи, откуда у тебя этот снимок, – взмолился Владимир, понимая, что совершил непростительную оплошность.
– От верблюда! – ответствовала Надежда, весьма довольная собой.
Ему оставалось только покинуть комнату. Если собеседница пришла в такое расположение духа, что дает подобные ответы, лучшее, что можно сделать, – это дать ей время успокоиться. Но ему-то каково придется! Он же вконец изведется от неизвестности…
А Надежда решила выдержать характер и помучить Владимира. Она прекрасно понимала, что возбудила его любопытство, что снимок потряс его до глубины души, значит, когда она решит сменить гнев на милость, он не встанет в позу и с радостью пойдет на примирение. "Дня два, не больше, – подумала Надежда. – Надо же узнать, что так его поразило. А пока, если возникнет необходимость, буду общаться с Богдашей. С ним я чувствую себя на одной ноге, не то что с Филиппом".
Девушка повесила фотографию на стену рядом с портретом, чтобы молодой человек хоть таким образом оказался подле своей суженой, и стала делать все возможное, чтобы не слишком часто попадаться на глаза троицы снизу. Они как раз собрались в доме все вместе.
– Итак, что предпримем, господа? – осведомился Филипп, обводя приятелей вопрошающим взглядом.
В окно заглядывали ранние звезды, в доме они были одни. Надежда сообщила запиской, адресованной Богдану, что собирается в гости к тетиной подруге Марии Семеновне и ее дочери Анюте, своей детской приятельнице, а то, дескать, неловко получается: она в городе уже давно, а с ними толком даже за столом не посидела и о своем житье-бытье в столице не рассказала. Наверняка беседа зайдет за полночь, и она, скорее всего, останется у них ночевать.
Трое молодых людей сидели за столом и трапезничали, точнее, вяло ковырялись в покупной еде, которая после Надеждиной казалась им не особо привлекательной. Не то что раньше, когда они ни на что иное во время своего нахождения в Коврюжинске и не рассчитывали.
– Хрен его знает, – весомо ответствовал Богдаша. – Нет человека – нет проблемы. А вот когда познакомишься с ним поближе да еще проникнешься к нему симпатией, так то, что раньше казалось проще пареной репы, становится вдруг неразрешимой задачей.
– Так уж и неразрешимой? – спросил Филипп и, прищурившись, посмотрел на Владимира.
Тот сердито засопел, потом бросил вилку на тарелку и воскликнул:
– Ну на что вам сдался этот дом? Других, что ли, нету? Если постараться, наверняка можно найти кучу подходящих!
– Не вам, а нам, – рассудительно поправил его Богдаша. – Напоминаю для забывчивых. Во-первых, удобное расположение: дом вроде как на отшибе, и подъехать легко, и места для стоянки экскурсионных автобусов сколько угодно. Во-вторых, внешне он привлекательный и еще достаточно крепкий. Внизу расположим магазинчик всякого такого разного, наверху, так сказать, жилые апартаменты. Из всех тех вещей, что здесь сохранились, знаешь какие можно интерьерчики обустроить – загляденье! Рассказывали мне про одного парня из Питера, тоже, между прочим, художник, так он с семьей вообще перебрался жить в некий городок в пределах Золотого кольца. Купил там дом и организовал в нем музей всякой нечисти. Амулеты, обереги продает, заговоры всякие, на ксероксе размноженные, а заодно почеркушечки свои карандашные да акварельки с окрестными видами. Процветает, говорят.
– А с прежними хозяевами он как обошелся? – язвительно осведомился Владимир. – Порешил и в огороде закопал или откупился? Или, может, напугал до смерти, так что они рады были живыми ноги унести из своего же собственного дома?
– Володька, ну что ты на нашего милейшего Богдашу взъелся? Не он же тот дом покупал, – благодушно возразил Филипп. – Наш Богдаша и мухи не обидит.
– А я и не говорю про мух. Вон одна, видимо ручная, вместе с ним корейскую лапшу кушает… – Богдан тут же уставился в тарелку, прогнал муху и брезгливо отодвинул от себя еду. – Я Надежду имею в виду…
Двое приятелей переглянулись и, не сговариваясь, понимающе хмыкнули.
– Ну что вы лыбитесь как ненормальные? – раздраженно бросил Владимир. – Тебе, Коржик, вообще ничего не известно, а туда же! Этот идиот, между прочим, решил воплотить в жизнь свою мечту.
– Какую именно, позволь узнать?
– Напугать бедную девушку!
– Правда, что ли? – недоверчиво спросил Филипп, покосившись на Богдана.
– Правда! – с гордостью произнес тот и, вскочив со стула, с готовностью полез в нижний ящик комода.
Минуту спустя, весь в грязно-белом тряпье и с вуалеткой на голове, он порхал по комнате, напевая:
– Я маленькое, но очень симпотное привидение из Коврюжинска. Симпотное, симпомпотное. Просто прелесть что за привидение…
– Снова в глаз не хочешь? – зло прошипел Владимир.
– А что, уже получал? – заинтересованно произнес Филипп.
Владимир молча кивнул, а "симпотное привидение из Коврюжинска" пропело, вальсируя и размахивая в такт руками, аки крыльями:
– Не-а, не хочу и не получу. Меня Коржик защитит. На тебя надежды уже никакой. Погорел ты, парень, на амуре, а Коржику нужен сотоварищ, коллега…
– Подельник…
– Точно, Володька, подельник, ибо одно дело делаем, – назидательно заметил Богдаша, останавливаясь перед ним и изображая реверанс с грацией гуся на льду.
Глава 16
Кто определит, что важнее: оказаться в нужном месте и в нужное время или, наоборот, в ненужном месте и в ненужное время? Все зависит от того, с какой стороны смотреть. Надежда так и не смогла сразу решить, что было бы лучше: знать, что ее намеревались облапошить люди, к которым она отнеслась с доверием, или пребывать еще какое-то время в счастливом неведении. Зато потом как обухом по голове!
– А теперь выкладывайте все начистоту, гады! – потребовала она, как богиня возмездия, появляясь перед ними.
Те пятнадцать минут, что Надежда простояла за дверью, слушая разговор друзей, дались ей нелегко. Сначала она остолбенела от потрясения, затем разозлилась не на шутку и на волне праведного гнева собралась вытрясти из них всю подноготную. А то потом накал спадет, и она, чего доброго, зальется слезами жалости к самой себе и превратит крутую разборку в нечленораздельное бормотание под неудержимые всхлипы, сопровождаемые шмыганьем носом. Нет, только не это. У себя наверху – все что угодно, но не на глазах у этой троицы мерзавцев!
Богдаша в полуприсяде резко повернулся на грозный оклик и чуть не упал, потеряв равновесие в обвевающих его одеждах. Филипп, сообразно своей натуре, решил сделать хорошую мину при плохой игре: привстал и вежливо произнес:
– Добрый вечер, Наденька. А мы и не заметили, как вы вошли. Проходите, садитесь. Может, чайку? Мы как раз собирались…
– Да заткнись ты, Коржик! – рявкнул Владимир, который многое отдал бы, чтобы оказаться где угодно, но только не здесь и не в эту минуту.
Он понимал: не найти ему таких слов оправдания, которые Надежда сейчас услышала бы. Но и молчать было нельзя, тем более что девушка строго произнесла:
– Ну, я жду! И как же вы собирались обойтись с моим домом?
– Что значит "собирались". Просто строили некие планы, точнее, мечтали, – ответил за всех Филипп, видя, что красный от натуги Богдан занят лишь одним – как бы выпутаться из шутовского наряда, а помрачневший Владимир уставился в пол с таким видом, будто решается его судьба, а он не в силах хоть как-то повлиять на это решение.
Коржик выдвинул стул и снова предложил, сделав галантный приглашающий жест рукой:
– Может, все-таки присядете?
Надежда, подумав с минуту, села, но не на стул, а на диван и положила ногу на ногу. Затем скрестила руки на груди. Весь ее вид выражал нетерпение и с трудом сдерживаемое негодование.
– Видите ли… – распевно начал свое повествование потомок Корша, и девушка снова услышала, как удобно расположен дом ее тетки Нилы, каким спросом пользуются нынче предметы русской и российской старины и прочее, и прочее…
– Это не то, что я хотела бы от вас услышать, и вы это прекрасно понимаете, – резко оборвала его Надежда.
В этот момент Владимир вскочил и, ни на кого не глядя, отчеканил:
– Мы собирались прибрать твой дом к рукам, открыть в нем лавочку той самой старины, о которой ты слышала, а верхний этаж использовать как жилой в летнее время года. Творить, так сказать, на пленэре…
– Но мы же даже не подозревали о твоем существовании как наследницы, – счел нужным пояснить Богдаша, совладавший наконец с привиденческим прикидом и принявший свой обычный растрепанный вид. – Знали только, что проживает в Москве некая племянница, которая в Коврюжинск последние годы и носа не кажет.
– Поэтому и решили от меня избавиться, как только я неожиданно появилась. Избавиться, если не в прямом, то в переносном смысле. – Надежда повернулась к Владимиру. – Что же ты так сплоховал? – вдруг участливо спросила она, качая головой.
– О чем это ты? – произнес он, подняв на нее недоуменный взгляд.
– Не поддержал товарищей в их начинании. Попытался разубедить меня, что не было никакого привидения той ночью, на чердаке. Что все мне примерещилось. Или… или так было задумано с самого начала: я пугаюсь до полусмерти, а ты приходишь мне на выручку в трудную минуту. Этакий бесстрашный герой. Так или нет?
– Нет, не так. Совсем не так. Для меня самого…
– А я думаю, что так. Может, даже ты готов был меня… "охмурить"? – Все трое вздрогнули, услышав последнее слово, а Надежда продолжила, гораздо тише и медленнее, чем прежде, словно размышляя: – А что, это идея. Из влюбленной дурочки можно веревки вить. Что там дом, может, она и саму себя будет готова отдать…
И столько в ее тоне прозвучало безысходности и тоски, что Владимир чуть было не взвыл. Но она подняла на него неожиданно успокоенный взгляд и сказала:
– Однако ведь этого не случилось, и то хорошо, – и подумала: "Нет, все-таки я оказалась в нужном месте и в нужное время, а то, кто знает, что могло бы случиться уже завтра?"
Затем она не спеша поднялась с дивана и вышла из комнаты, напоследок бросив:
– Счастливо оставаться, ребята. А вас и правда природа творческой фантазией и сообразительностью не обделила.
Владимир выскочил из комнаты буквально секунду спустя. Но его приятели не могли бы поручиться, куда он направился. Скорее даже склонны были предположить, что куда угодно, только не за Надеждой.
А на следующее утро девушка исчезла. Каким образом и когда – осталось загадкой для всех троих. Вроде бы никаких подозрительных звуков никто из них после ухода Надежды из проходной комнаты не слышал.
Она же, поднявшись к себе, неподвижно простояла какое-то время перед портретом. Ни дум в голове, ни переживаний в сердце, только монотонный шум в ушах. Но почему-то стало чуть легче, словно она нашла сочувствие в родственной душе. Вздохнув, Надежда перевела взгляд на лежащий на столике медальон и провела по нему кончиками пальцев. И тут неожиданно возникло желание как можно скорее уйти, все равно куда, только бы покинуть эти стены, где с ней чуть было не обошлись так жестоко.
То, что это ее собственный дом, правда так и не оформленный пока надлежащим образом, сейчас не играло роли. Главное – обдумать ситуацию, разложить все по полочкам, чтобы после не ругать себя за необдуманные поступки, за не к месту сорвавшиеся с языка слова. А для этого нужна была некая отстраненность, временная и пространственная дистанция.
Быстро покидав в сумку кое-какие вещи и проверив, на месте ли документы и деньги, Надежда на цыпочках спустилась вниз и через дверь, ведущую в сад, вышла из дому. Уйти, не поставив никого в известность, раствориться бесследно в ночи показалось ей мелодраматичным и не соответствующим духу нашего прагматичного времени. Но и общаться с троицей приятелей тоже не хотелось, даже при помощи записки.
Уличные фонари здесь, на окраине города, горели через один, а то и реже, но ночь выдалась лунная, и девушка уже скоро стояла на пороге дома Марии Семеновны, о существовании которой Надеждины квартиранты были хорошо осведомлены. Там уже ложились спать, и открывать по причине позднего времени и всеобщей подозрительности отправился зять старшей хозяйки дома Павел.
– Привет. Забыла у нас что-нибудь? – спросил удивленный Паша.
Надежда отрицательно мотнула головой:
– Нет. Просто… просто мне надо срочно уехать в Москву, вот я и решила предупредить вас об этом.
– А что же не своих постояльцев? – поинтересовался Паша.
– Ну, они уже вроде как легли спать. Было неловко тревожить.
Паша как-то недоверчиво хмыкнул и снова спросил:
– Хочешь, чтобы я Марию Семеновну позвал, или тебе Анюта нужна?
– Нет-нет, просто передай им завтра утром, что я срочно уехала в Москву. У меня там неожиданно срочные дела обнаружились.
– Как скажешь… – протянул он, явно пребывая в нерешительности.
Надежде хотелось поскорее покончить с этим разговором, поэтому она быстро попрощалась и повернулась, чтобы уйти, но тут Паша ее остановил:
– Эй, подожди. Я тебя до автобусной остановки провожу, а то уже поздно. Только накину на себя что-нибудь поприличнее. – Он был в майке и тренировочных штанах, на ногах – шлепанцы. – Подожди минутку.
– Паша, кто это там? – раздался из глубины дома голос Анюты. – Ты чего так долго?
Надежда, которой было не до неминуемых расспросов, воспользовалась моментом, пока Паша, отвернувшись, отвечал жене. Она чуть ли не бегом бросилась в сторону рыночной площади, возле которой находился автовокзал. Несмотря на взвинченное состояние, в котором пребывала, девушка сумела сообразить, что успевает на последний автобус до Москвы…
Владимир прошатался почти всю ночь по окрестностям. Постоял у самого края обрыва, там, где корни березы наполовину свисали над бездной, пока не закружилась голова и чернота под ногами не стала казаться манящей, притягивающей. Тогда от греха подальше он отступил назад и, схватившись за голову, побрел наугад.
Домой он вернулся лишь под утро, остановился у лестницы, ведущей на второй этаж, но так и не рискнул подняться. Постоял минут пять, потом вздохнул и пошел к себе в комнату, нимало не заботясь о том, что может разбудить спящих приятелей звуком шагов или шумом отодвигаемой мебели, что, как нарочно, попадалась на его пути.
Но Филипп и Богдан лишь усиленно делали вид, будто спят. Это было куда проще и легче, чем пытаться вступить в разговор с расстроенным другом. Да и что они могли бы ему сказать? Что сожалеют, что так все обернулось? Но ведь никто не заставлял Владимира влюбляться в девушку. Да и в его планы это тоже не входило. Но нагрянуло, когда совсем не ждали. И что теперь делать, спрашивается? Как голову ни ломай, а решать все равно Володьке.
Конечно, оставалась надежда на утро, которое, как известно, вечера мудренее. Однако на этот раз поговорка себя не оправдала. Как уже было сказано, едва они открыли глаза, как сразу почувствовали: что-то произошло. Странно, но это поняли все трое и одновременно. Кто в чем, сошлись они у стола в проходной комнате и замерли, не зная, что сказать.
– Похоже, нас бросили на произвол судьбы, – изрек Богдан некоторое время спустя.
– Ну что, довольны?! – с горечью воскликнул вдруг Владимир и понял, что не испытывает к приятелям ни капли симпатии. И как он только мог столько лет считать этих мелочных, двуличных людишек своими друзьями? – Добились своего, выжили девушку из ее же собственного дома!
Ему ответил Филипп, ответил спокойно и рассудительно, как если бы был готов к упрекам друга:
– Во-первых, никто никого не выживал. Дом по-прежнему принадлежит Надежде. А во-вторых… слушай, Володька, твое состояние понять можно. Но, положа руку на сердце, ответь: когда это ты стал противопоставлять себя и нас? Разве не мы все трое начинали наше общее дело? Не спорю, все пошло не так, как хотелось бы. Однако, думаю, в глубине души все мы подозревали, что только при сверхблагоприятном стечении обстоятельств мы станем законными владельцами этого дома. Наши планы, по сути, были чистой маниловщиной. "Мост через реку, а на нем лавки с красным товаром" – так, кажется, точнее не скажу… Так вот, господа, мы не бандиты с большой дороги, чтобы добиваться цели любым путем. У нас сохранились еще нравственные устои…
– Руссо туристо, облико… – радостно встрял было Богдаша, которого очень напрягала тяжелая атмосфера в комнате, но Коржик так свирепо зыркнул на него, что он пришибленно умолк.
– И что же вы предлагаете, господин Корш? – насмешливо осведомился Владимир.
– В данный момент – ничего. Это надо решать всем троим сообща и когда страсти немного улягутся…
– И не на голодный желудок, – пробормотал Богдан себе под нос, чувствуя, как у него, несмотря ни на что, поднимается настроение при мысли о завтраке.
У Владимира кусок не лез в горло, и он ограничился чашкой кофе, да и ту больше вертел в руках, чем пил из нее. Филипп соорудил себе пару аккуратных бутербродов, зато Богдаша мел все подряд, что находил на столе, и с отменным аппетитом.
Неожиданно выяснилось, что у него образовался "запасной аэродром", и где-то глубоко в душе он уже охладел к затее дома – творческой базы, какой она виделась прежде друзьям. Новый знакомец – отец Федор – так увлек его идеей восстановления интерьера церкви, что у Богдана родилась мысль дописать утраченные фрагменты фресок.
– Это же так увлекательно: чтобы и сохранившиеся росписи дополняли, и с ними не соперничали, а составляли единое целое… – оживленно говорил Богдан, шмякая на бутерброд с сыром кусок ветчины и накрывая общую конструкцию листом салата. – Отец Федор даже предложил мне перебраться к ним. Ну, чтобы не мотаться через весь город туда-сюда. Места у них хватает… А матушка у него, Ангелина, скажу я вам, полный отпад. Такая классная. Просто загляденье!
– Ты лучше скажи: в церковной тематике что-нибудь смыслишь? – с хмурым смешком спросил Владимир. – А то местные прихожане увидят, что ты наживописал в храме, и будет с ними со всеми полный отпад, а твоего нового другана отца Федора еще и сана лишат.
– Обижаешь, – заметил Богдаша с набитым ртом. – Я же не кретин какой-нибудь, все-таки историю искусства проходил. Да и книжки соответственные имеются. Если что подзабыл, всегда можно освежить в памяти. И с отцом Федором я эскизы согласую.
Филипп задумчиво кивнул:
– Значит, ты не с нами.