– Я им нужна сейчас! – перекрикивая заходящийся звонком телефон, настаивала она.
– Идиотизм! – разозлился он. – Я с тобой не поеду!
– И не надо! Считай, что я в Хельсинки!
Это был их первый и единственный скандал, не скандал, непонимание, и первая реальная возможность Константина познакомится с семьей, которой он не воспользовался.
Ритка и вся орава, кроме спящих детей: бабушка Сима, дедушка Лева, тетя Соня и дядя Аркадий – ждали Зинаиду у подъезда, так напугались ее возможной потери! Зину вытащили из машины, она и мотор заглушить не успела, только затормозила. Ритка висела на ней, упираясь животом, рыдала, через ее голову кто-то обнимал, целовал, орошая Зиночку, как клумбу, слезами. Затащили в квартиру, по дороге не отпуская ни на мгновение ее руки, там тоже долго обнимали, причитали.
Через пятнадцать минут примчались ее родители. Новости они не смотрели, но их оповестили "доброжелатели" из числа тех знакомых, которые знали, что их дочь поехала в Финляндию.
Кое-как уселись за стол, обнимаясь, теперь уже все подряд друг с другом, не только с Зиной, шумели, галдели, плакали. И хохотали до утра от счастья – беда миновала! – слушая, как она сидела восемь часов взаперти и что собиралась навалять подруге любимой по случаю полного провала ее "замечательной" экскурсии в сопредельное государство.
Зинаиду отпаивали от пережитого шока и в целях профилактики простуды коньячком, да так, что она напилась первый раз в жизни и заснула прямо за столом.
Да, чудны дела Твои, Господи!
Чудны и непонятны!
Что-то она с воспоминаниями и сердечной маетой переборщила, заехала аж на Поклонную гору и не заметила как, но уж раз заехала…
Вышла, прошлась, вслушиваясь в ночной гул не спящего никогда города, постояла, запрокинув голову и подставив лицо медленно падающим снежинкам.
"И для чего на этот раз ты меня закрыла, Ритуля? – подумала, продолжая, как всякий больной, носиться только со своей болячкой. – Чтобы так мучиться сомнениями, сердце рвать? Думать о себе черт знает как, что плоха, неинтересна или порочна, раз с ходу с пулемету, и здрасте – секс! Чувствовать себя отвергнутой?"
Конечно, она проспала поход с детьми на каток и в киношку, вернувшись под утро домой. Ритка возмущалась в телефонную трубку, Зинаида спросонья мямлила что-то непонятное. Встала, с трудом уговорив себя, послонялась, принялась за какие-то дела по хозяйству, бросила от вялости, глупости и нежелания ничего делать, только передумывать мысли нелегкие.
К Ритке добралась к обеду. Ну, вот там ей и объяснили, для чего, собственно, подруга закрыла ее и, как следствие, случилась "большая любовь в темноте!".
А начала мама.
После бурного обсуждения унылого вида Зинаиды, мученического выражения глаз, отсутствия аппетита и тягостных вздохов Светлана Николаевна ошарашила дочь заявлением:
– Да и слава богу! Где это видано – дожить до тридцати пяти лет и ни разу не любить по-настоящему!
– Ма, если помнишь, я была замужем! – взбодрилась от такого высказывания Зинаида.
– Да где ты там была? – возмутилась Светлана Николаевна. – Леша этот ни о чем, девичий протест взрослым, и за компанию с Ритой. И Костя твой был ни о чем, так, не то семья, не то работа вне кабинетов! А остальные романы кратковременные, и говорить не о чем!
– То есть тебя радует, что я тут вся в сердцах разбитых и соплях? – завелась Зинуля.
– А почему нет? – воинствовала мама. – Это тоже часть жизни! Та сторона, о которой тебе ничего не известно! Живешь, словно любви боишься.
– Да ничего я не боюсь! – возмутилась Зинаида.
– Все боятся, – погладила Зинулю по голове бабушка Сима. – Таки все боятся быть обманутыми, брошенными, нелюбимыми. У молодости все это головы от бычков – мусор! А що! Уся жизнь спереди, и я такой увесь добро на выдании, що бояться! С этим не сложилось, таки с другим та-а-ака любовь станется! А с годами, когда человек мудреет, и побили его жизнью, как моль шубу, и лет тебе уже не рядом у двадцати, то каждый осторожничать начинает, оберегает себя от душевной боли.
– Та ладно, мама! Когда у нас Зинуля чего боялась! – возразила активно тетя Соня. – Я тебе вот что скажу, Зиночка: мы все такие умные, и про последствия и безопасное поведение знаем, и что к чему приводит, знаем еще лучше! Ну, и таки скажи мне, кого и когда знание закона освобождало от соблазна?
– А поподробней, дорогая, – рассмеялся Аркадий Петрович, – расскажи-ка мужу, от каких таких соблазнов тебя не остановило знание закона?
– Аркаша! – наигранно-радостно всплеснула руками тетя Соня. – Ты ревнуешь? Может, поедем домой, выясним отношения?
– Позже, дорогая, – молодо сверкнул глазами дядя Аркадий. – Надо же сначала помочь Зиночке.
– Так ей сейчас только внезапное появление Захара Игнатьевича с явными признаками влюбленности на лице поможет! – вставила Ритка. – Можете смело ехать домой за отношениями!
– Мужчина может уполне чего-то опасаться, – двинул идею дедушка Лева, – или иметь у голове некий план.
– Какой план, дедушка? – возмущалась Ритка. – Що там может быть у голове, если он потерялся подальше от такой женщины?
– Стратегический! – подняв многозначительно указательный палец, настаивал дедушка Лева. – Может, он готовит нечто щикарное и поражающее, щоб ураз завоевать даму сердца!
– Ну да! – выказала сомнения бабушка Сима. – Такой же план, как ты осуществил, надрав розы с клумбы, и пришел делать предложение сердца, приведя следом двух милиционеров, которые тебя зараз и заарестовали на глазах у любимой! И нет бы клумбу нашел где у закуте, как будто роз у Одессе было мало! Таки нет! У центре, на глазах у идущих за своими делами!
– Там розы были самые щикарные, в самый раз для тебя, Симочка! – мечтательно улыбнулся дедушка Лева.
– Таки штраф и пятнадцать суток, "жить начала счастливая семя"! – дорисовала концовку романтической истории бабушка Сима.
– А ты носила мне пирожки и сидела на лавочке, любовалась моим умением мести улицы!
– Эй, що за вечер воспоминаний! – призвала к порядку Ритка. – Эти про розы, эти про соблазны! У нас Зинуля в осадке! Что делать?
– Ничего не делать! Ждать, – предложил Зиночкин папа. – Если, как вы обе утверждаете, мужик серьезный и нормальный, то объявится, а нет, так и фиг с ним!
– Теть Зин, а чё ты паришься?
Сидевшие спиной к двери за столом дружно развернулись на такую "конкретную заяву" тринадцатилетней Ники. Девица зашла за чем-то в кухню, да так и осталась стоять, живо заинтересовавшись разговором взрослых.
– Возьми да сама позвони! Конечно, это отстой, самой парню звонить, зато все сразу выяснишь! Так и спроси: либо ты со мной встречаешься, либо, как сказал дядя Гена, пошел на фиг! И все дела!
– Радика-а-ально, – протянула тетя Соня.
– А что вы тут без нас обсуждаете? – вломился, отодвинув сестру с прохода, в кухню активный мальчик Сева.
– Ты еще маленький это обсуждать! – назидательно пояснила старшая сестрица брату.
– Как конфеты не есть или вон с Адкой возиться, так большой, а как дела какие важные, так маленький! – возмутилось дитя вопиющей несправедливости.
– Тетя Зина влюбилась, а мужик ей не звонит. И что ты можешь про это знать или подсказать? – голосом строгой воспитательницы наставляла Ника.
– Так чего проще? – сильно удивился взрослой глупости пацан и плечиками пожал, подчеркивая явную простоту решения проблемы. – Зашлите к нему маму, так он сразу и позвонит, и попросит в больнице навестить, какие проблемы!
– Еще более радикально, – еле сдерживая смех, оценил предложение Геннадий Иванович.
– Может, нам еще у Адочки совета спросить? – предложила Зинаида.
– Ей некогда, – серьезно отказался от этого совещательного голоса Севочка, – она раскручивает мамин фен, это гораздо интереснее, чем складывать кубики!
– И кто ей этот фен дал, Севочка? – предупреждающе мягко поинтересовалась Ритка.
– Я! – бил рекорды честности сын. – В рамках ознакомления с технической стороной жизни.
– Ну а теперь, в рамках предупреждения наказания, пойди собери обратно то, что она разобрала, и отнеси назад в ванную.
Севочка отмахнулся пренебрежительно ладошкой, как от совершеннейшей незначительно отвлекающей ерунды:
– Его уже не соберешь, а у нас тут у тети Зины жизнь рушится! Ну ты что, мам!
Ритка жестом трагедийной звезды немого кино хлопнула ладонь на глаза, Зинаида немедленно отвернулась и стала смотреть в угол, сдерживая смех, Светлана Николаевна зажала ладонью рот, папы стоически сдерживали улыбки, тетя Соня хихикала, уткнувшись лицом в плечо дедушке Леве, активно начавшего ковырять что-то в тарелке, чтобы не смотреть на правнука, бабушка Сима беззвучно хохотала, отчего ее необъятный бюст колыхался из стороны в сторону.
В разгар сдерживаемого всеми смеха у Зинаиды зазвонил телефон. Никто особо и не обратил внимания на звонок, ей звонили часто, не давая забывать о любимой работе и в выходные. Раздобыв в недрах сумки телефон, она посмотрела на определитель. Номер высветился незнакомый. Ну мало ли кто?
– Да.
Пауза. Немного странная. Напряженная какая-то пауза.
– Здравствуйте, Зинаида…
У нее сразу почему-то заледенели пальцы, державшие трубку, она сама застыла, как заморозилась вся, только сердце забилось быстро-быстро, гулко барабаня в голову, в виски, в щеки. Она слушала этот набат и молчала.
– Зина, ты меня слышишь? – напряженно спросили в трубку.
– Да, – прохрипела она, кашлянула, проталкивая ком в горле, и более уверенно подтвердила: – Да, слышу. Здравствуете, Захар Игнатьевич.
Можно предположить, что произошло с присутствующими за столом и вне его, расслышавшими ее слова.
Немая сцена! "Титаник", налетевший на айсберг, первый фильм братьев Люмьер "Прибытие поезда" – потрясение до полного онемения!
– Ты не занята сегодня вечером? – о-о-очень осторожно спросил он.
– В данный момент занята, – холодно вступила в диалог Зинаида.
Буря негодования, выраженная зрителями исключительно жестами и мимикой!
Ритка показала ей угрожающе кулак; тетя Соня старательно крутила головой, призывая немедленно сказать, что она свободна; бабушка Сима, всплеснув ладошками, уложила их страдальчески на область сердца; мама махала двумя руками, как семафор на флоте; папа возмущенно поднял брови; дядя Аркадий, не менее возмущенно, развел руки в стороны, упрекнув выражением лица; Ника аж прыгала и что-то выделывала там руками, призывая немедленно освободиться; Севочка, закрыв глаза, методично крутил головой из стороны в сторону, демонстрируя категорическое несогласие с ее словами!
И только дедушка Лева показал ей большой палец одобрения.
– А когда ты освободишься? – на мягких лапках спросил он.
Зинаида обвела взглядом публику, ловящую каждое ее слово, мысленно вздохнула: "Э-эх! Рви гармошку, босота, разбивай сердца, балалайка!"
– Часа через полтора, – без эмоций, ровным тоном сообщила сегодняшнее личное расписание Зинаида.
Народ внимал, как в зале Чайковского струнному концерту!
– Я хотел пригласить тебя в гости, – огласил пожелание и спросил одновременно Захар Игнатьевич.
– Провести неудавшийся осмотр квартиры? – не меняя тона, дирижировала "струнным оркестром", а заодно и публикой, внимающей ему, Зинаида.
Сцена третья, акт восьмой или наоборот? Черт его помнит, но телесные высказывания заинтересованных слушателей, кардинально изменившись по смыслу на противоположные предыдущим, призывали к немедленному соглашению со всеми предложениями!
– Да, мне очень хотелось бы показать тебе, что у меня тут получилось, вернее, у дизайнера, впрочем, пока, скорее, не получилось.
Почему-то ей это приглашение сильно напомнило розы дедушки Левы, на центральной улице города Одессы, с единственной поправкой на вопрос: "И що вы имеете мне предложить?"
– Хорошо, – согласилась Зинаида.
Бурные аплодисменты. Овации. Публика в культурном восторженном катарсисе!
Пока Зинаида заканчивала разговор, договариваясь о месте и времени встречи, всеобщее собрание за столом, выказав пренебрежение этим техническим деталям, но стараясь не мешать разговору и не издавая звуков, при общем одобрительном согласии уже достало из шкафчика и разливало по рюмочкам наливочку дедушки Левы.
– Ну вот! – звонко и радостно оповестил всех Севочка, когда Зинаида положила на стол трубку телефона. – И маму не пришлось напускать! Он и сам испугался!
Она не знала, как себя вести, что говорить, делать, "преподносить себя не на блюде!", как посоветовала бабушка Сима, когда всем табором родные вышли в прихожую провожать и напутствовать ее. И думала об этом всю дорогу, пока добиралась на метро. Какая машина? Сердце стучало, как после забега на время, руки предательски дрожали так, что она никак не могла достать купюры из кошелька, когда покупала билет в кассе!
"Боже! Боже! Боже! Что ж я у тебя такая нерадивая! Чтобы не узнать, вон, хотя бы у Ритки про правильное поведение, как жеманничать-кокетничать и что вообще положено говорить, делать в таких ситуациях дамочкам. И чтоб "не на блюде", и вся такая загадочная, и слегка обиженная, но что-то там правильно говорящая, ой-ой-ой, барышня!" – принималась корить себя почем зря Зинаида за профуканные без данного обучения годы.
Ее мелко колотило нервной дрожью перевозбуждения, ожидания, глупости всякие лезли в голову, и она одергивала себя, урезонивала, ну, не девица же малолетняя! Что уж так нервничать, и руки дрожат и холодеют, а по позвоночнику какая-то фигня мурашечная бегает, куда хочет, то вверх, то вниз!
И остановилась, как в стену уперлась, перед эскалатором, едущим наверх, к выходу, к тем стеклянным дверям, за которыми должен ждать ее Захар. Ее толкали, задевали, недоуменно, а кто и зло оборачивались, а она стояла, даже глаза закрыла, и думала:
"Я его сейчас увижу, и мне страшно! С ума можно сойти, что же это такое-то, а?!"
Она открыла глаза, послала подальше странные мысли и встала на ленту эскалатора.
Она увидела его еще через двери! Сразу! Зинаиду поразило, что она, оказывается, запомнив всего его до мельчайших подробностей, совсем забыла, как он на нее действует, – шаманство какое-то! Словно околдовал кто!
Сердце подпрыгнуло куда-то в горло, перекрыв возможность дышать, что-то сильно стукнуло в голову, и ноженьки ослабли! Он высматривал ее среди выходящих, выделяясь из массы движущихся и стоявших, тоже кого-то ожидающих людей, как адмиралтейский линкор из захудалых, снующих суетно баркасов!
Или Зинаиде так казалось в ее нежданной-негаданной влюбленности, больше похожей на болезнь.
Высокий, стройный, в расстегнутом черном длинном пальто, без головного убора, несмотря на ощутимый морозец на улице, со здоровущим букетом роз в руках – мечта принцесс на всех горошинах мира! У нее даже слезы навернулись и защипало в кончике носа.
Он волновался. Сильно. Зинуля и увидела, и почувствовала его волнение, а когда Захар отыскал ее взглядом, немного расслабился, и это она считала с него, и больше ее взгляд не отпускал. Она подошла совсем близко, как на ниточке, не отводя глаз. Что-то, наверное, надо говорить, подумала Зинаида.
Ах да! Есть ведь определенные правила поведения барышень на все случаи общения с мужчинами! Черт, вспомнить бы еще, как там предписано верно себя вести в пункте, скажем, первом: "встреча", или, блин, "свидание", или "встреча-свидание номер два"? Для начала неплохо бы поздороваться, это же по правилам? И смотреть желательно в сторону или рассеянно "на предмет", ну точно не прямо в глаза…
– Ты не звонил, – так и не отведя взгляда и задвинув любые правила подальше, констатировала Зинуля. Не обвинила. – И я подумала самое плохое. О тебе. О себе. О нас. Плохое, и очень больно думала. И попрощалась с тобой. Совсем.
Поздоровалась! Красотуля! Все-то через пень-колоду!
– Черт! Зи-ин! Я совсем не поэтому не звонил! – Он перепугался, да так явно, что она видела его испуг. – Я хотел… думал пригласить тебя в готовую квартиру… так решил! Но не получилось, как задумал!
Он не отводил тревожного взгляда, старался объяснить не словами.
– Понятно, – кивнула Зинаида, ни черта не поняв из его путаного объяснения, и вспомнила дедушку Леву. – Имел стратегический план.
– Да, его! – обрадовался Захар пониманию. – Но обстоятельства, пришлось менять и решать все на ходу!
– Значит, если бы не обстоятельства, ты не появился бы? – совсем уже не понимая, о чем идет абстрактный разговор, что-то еще пыталась прояснить для себя Зинаида.
– Как это не объявился? – проявлял в свою очередь чудеса "сообразительности" Захар Игнатьевич, между прочим, единичный суперспециалист в стране, а хрен его знает, может, и в мире!
– Так же как до сегодняшнего дня, – улыбнулась Зинаида.
А вот сделалось ей, непонятно почему, легко и радостно на душе, как в детстве на больших качелях, когда раскачиваешься сильно-сильно, до предела, и становится и страшно, и дух захватывает, и весело, и летишь высоко, высоко счастливая!
– Так! – начали доходить до господина Дуброва последствия сотворенной им же самим ситуации. – Наверное, я что-то не так придумал.
– Может, и здорово придумал, – улыбалась Зинуля, – я же не знаю основной концепции твоего грандиозного плана! Что там первым пунктом? Мы должны стоять здесь?
– Нет! – спохватился Захар и протянул ей букет. – Это тебе.
– Красивенько. Спасибо, – поблагодарила Зинаида.
– Идем! – воодушевился Захар. – Там еще многое не доделано, совсем не так, как я хотел. Посмотришь!
И, ухватив Зинаиду за свободную от цветов руку, ловко маневрируя между людьми, потащил ее за собой! Так и тащил от станции метро до самого подъезда. Ходьбы-то было минут пять, но он так торопился, что они преодолели дорогу минуты за три. А Зина поглядывала на его широкую спину, семеня сзади, и все ей казалось до странности легким, простым и очевидным!
Ага! Ровно до закрывшихся за ними дверей лифта, куда ее нетерпеливо затолкал Захар, еще находившийся в беге по пересеченной солевыми лужами, кривыми тротуарами и снежным крошевом местности. Закрывшиеся двери лифта отрезали, оставив там, в зимнем вечере легкость улиц, бесшабашность и бег этот, как на отходящий поезд, а здесь… Переменилось настроение, направленность мыслей, напомнив о прошлой встрече замкнутостью пространства, ударило в кровь возбуждением, сковав слова, мысли. Ничего, приехали!
Захар открыл ключами дверь, распахнул перед ней и пригласил:
– Проходи.
Зинаида зашла, постаралась сосредоточиться на осмотре, отвлечься от будоражащих мыслей и желаний, мимолетно отметила появившиеся предметы мебели: столик, зеркало во весь рост, пуфик какой-то, что-то еще, наверняка стильное и правильное, да и фиг бы с ним! И развернулась к Захару, закрывшему дверь, умудрившись задеть его по лицу головками роз, которые держала на сгибе локтя.
– И что здесь не соответствует твоему стратегическому плану? – спросила Зинаида, для того чтобы хоть что-то спросить.
Да, потому что напряжение звенело всеми зашкаливающими приборами, и она уже совсем ничего не понимала про себя непутевую, про настроения свои, меняющиеся с быстротой американских горок, а все ощущения играли в сумасшедшую орлянку, позабыв направлять хоть в какие-то русла хозяйку.