– Я хочу тебя ужасно! Все время! Удержаться не могу, чтобы не целовать, обнимать. Спать не мог всю неделю, вспоминал, как брал тебя в темноте, кожу твою под руками, вкус твоих губ, запах, как вошел в тебя первый раз, думал, сейчас помру, и как ты кричала…
– Ты вроде бы освежил воспоминания только что в прихожей? – напомнила Зинуля улыбаясь.
– Освежил немного и далеко не достаточно! У меня, если помнишь, большие планы на сегодняшний вечер.
– Как-то с планированием у нас с тобой не очень получается, ты не заметил? – засомневалась, веселясь, Зинуля.
– А давай шампанского выпьем и свечи зажжем, для красоты и романтической атмосферы! – предложил он вроде веселеньким голосом, но Зина почувствовала какую-то напряженность в нем.
Считала, мистическим образом чувствуя его, как себя саму.
– Давай! Давай зажжем и выпьем! – поддержала она, так и не разобравшись в своих сомнениях.
Он быстренько ее чмокнул, нейтрально, в щечку, специально осторожно, и поднялся рывком. Зина усмехнулась его торопливости. Захар услышал смешок, кивнул, соглашаясь с выводами, и принялся хозяйничать. Зажег свечи, открыл и разлил по бокалам шампанское и, преувеличенно бодро демонстрируя гостеприимство, предложил тост:
– За встречу!
– В глобальном смысле или в реалиях сегодняшнего дня? – веселилась Зинаида, приписав возникшую скованность и его отстраненность усилиям, потраченным на прерывание жаркого поцелуя.
– А во всех смыслах!
– За встречу! – поддержала она.
Они чокнулись, бзинь-бзинь, звонко так получилось, по-новогоднему бодренько. Отпили, поглядывая друг на друга.
– Давай поедим, – двинул следующее предложение Захар, – я голодный. Так волновался, пока тебя ждал, что есть не мог.
– Голодный мужчина потерян для общества! Ешь скорее, тем более у тебя стол просто замечательно аппетитно выглядит. Ты это сам готовил? – приняла предложенные словесные поддавки Зинаида.
– Не совсем, – наполняя тарелку закусками, объяснял он. – Я могу что-нибудь простенькое сварганить, яичницу, супец какой, макароны, бутерброды, но дальше мои способности в кулинарии не шагнули. Почти все готовое купил в магазине. Если честно, я еще в Москве не освоился, так чтобы как дома. Некогда, принимаю дела, работы невпроворот, поэтому даже не знаю, где здесь поблизости нормальный магазин.
Зинуля засмеялась, вспомнив, как года три назад высказывалась одна из старших сестер не то дедушки Левы, не то бабушки Симы, да они и не делали разницы между ними, старшие сестры, и все! А кто чья, какая разница – наши!
Так вот, когда Зинуля собралась раньше конца отпуска срочно ехать в Москву из благословенной Одессы. Вызвали, как водится, умоляли и грозили, что поделаешь, работа такая! Бабушка Ада возмущалась и ее работой, и Москвой в частности:
– Ой, таки ваша Москва! Скажу я вам! Та знаем ми усе за вашу Москву! Ужас страшный! Сима, ты помнишь Йосю? Ну, бил такой маленький жирный мальчик, сын Давида Абрамовича, дантиста из двадцать шестого дома? Ну, племянник Зямочки Гольштейна?
– Та помню я за Йосю, Ада! – откликнулась бабушка Сима.
– Таки он вирос! – сообщила новость бабушка Ада. – Но все еще немного жирный мальчик. Таки Йося поехал у ту Москву за какой-то там чемпионат по хфутболу. Таки специально поехал, билет купил на стадиен имени их самого главного спортсмена страны Лужкова. И що ты думаешь? – Выдержав многозначительную паузу, бабушка Ада разъяснила за происшествие: – Таки Йосе выбили два зуба, що Давид ему делал в ущерб бизнесу. И сломали руку!
– Та за що? – всплеснула возмущенно руками бабушка Сима.
– Та ни за що! Било бы за що, таки бы выбили усе зубы, що Давид грамотно сделал, та и ноги бы сломали! А ви говорите: Москва!
Под заразительный хохот Захара Зинаида, не выходя из образа старой одесситки, поинтересовалась:
– Таки она вам нужна та Москва, Захар Игнатьевич, я вас спрашиваю?
– Поздно спрашивать, я уже в этом городе! – похохатывал он. – И здесь живешь ты!
– Ну да, понаоставались тут всякие местные! – подсказала Зинуля.
– Тогда за нас, понаостававшихся и понаехавших! – двинул тост Захар Игнатьевич.
– За нас! – поддержала Зина.
Он долил в бокалы шампанское, поднял свой, призывая чокнуться, и тут зазвонил телефон, неизвестно где находящийся и оттого еле слышный.
– Это мой, – сказал Захар, вставая, и ушел на поиски мобильного.
Он ушел, а Зинуля задумалась.
После его откровенного признания она чувствовала кожей, внутренней антенной, настроенной на его волну, как в нем возникла какая-то скованность, напряженность, что ли, и немного наигранно зазвучал разговор, и это преувеличенно бодренькое поесть-выпить. Даже ее попытка исправить что-то юмором не помогла, зависла занозой неуютной, фальшью какой-то, тосты банальные поперли, разговор пустой. Вон он как обрадовался звонку, поспешил сбежать хоть на время. В чем дело-то, а?
Она прислушалась к его разговору в коридоре, слова не разобрать, да ей и не надо, слушала голос – низкий, насыщенный, начальственный, руководит, видимо. Красиво!
Что ты напридумывал себе? Или испугался откровений вырвавшихся? Что с тобой, Захар Игнатьевич?
– Это по работе, извини. – Он вернулся в комнату, кинул трубку в соседнее кресло и сел напротив Зинули, бодрил голосом. – Нас прервали, мы вроде бы пить собирались?
– Что происходит, Захар? – спокойно поинтересовалась Зинаида.
– Ты о чем? – не принял предложения к откровению он.
Ну да, ну да, это с Зинаидой-то! Когда это она на компромиссы лишние и глупые игры соглашалась?
– Я о скованности и неуютности, которые ты пытаешься скрыть за пустой беседой и наигранной бравурностью. "У меня такое ощущение, что нам здесь не до конца рады!" – процитировала Зинаида, смягчая резкость вопроса. – Мне не интересно играть с тобой ни в какие игры.
Захар сдался! Вот же черт! Не девка, а чекист в кожанке!
Одним махом выпил шампанское из бокала, поставил его на стол и посмотрел ей в глаза:
– Я сегодня улетаю. Самолет в шесть утра, в четыре тридцать за мной приедет машина. Дела я принял, теперь возникла необходимость лично проверить и инспектировать все объекты, пока на территории страны. Это недели на три, может, чуть больше.
Зинаида слушала. Внимательно. Смотрела ему в глаза и начинала злиться.
– Я не знаю почему, но твердо решил, что приведу тебя только сюда! В полностью готовую к жизни квартиру!
– В гости, – перебила холодно Зинаида. – Оценить дизайнерское искусство, соответствие тона шелковых простыней занавескам в спальне?
– Я не знаю! – рубил правдушку Захар Игнатьевич, начиная заводиться в свою очередь.
Так у них получалось – он завелся, она за ним, она злилась, он за ней, такая вот очередность!
– Я не знаю! – повторил он. – Может, в гости, может, больше чем в гости. Но мне это было важно! А тут командировка раньше времени, я надеялся, что после Нового года, но потребовалось сейчас. И сделать ничего не успели в квартире, и мебель не всю завезли, не говоря про мелочи. Только кровать в спальне, кое-что в прихожей, да вот диван с креслами в гостиную. Я не мог уехать, не увидевшись с тобой!
– Попрощаться пригласил, – понимающе кивнула Зина.
– Увидеться перед отъездом! – совсем уж разозлился он.
– И что, это повод фальшивить? Или ты признания своего смутился? Почему тебя вдруг так повело в реверансы глупые?
– Зин, ты что от меня ждешь? – холодно, зло, почти официально спросил он. – Какой откровенности?
– Сложившейся! – ответила Зина ему в тон зло, глядя в упор. – Уже сложившейся! Нам сказочно повезло, мы перескочили этап недоверия, закрытости, задних мыслей, прощупывания друг друга, рисовки и расчетов, как лучше и эффектнее что сказать и преподнести себя в выгодном свете, начав сразу с откровенности! И мне совсем не хочется терять этого и переходить к глупым играм, чувствовать неловкость, обходить осторожненько неудобные темы, прячась за пустыми словами.
– Мне тоже не хочется! – остыв немного, заверил он.
– Ну, так и не делай этого! – потребовала Зинаида. – А то как у Жванецкого: "Чтобы обмануть жену, дал сам себе телеграмму: "Изя, приезжай немедленно!" – и встревожился!" Чего ты встревожился, Дубров?
– Не знаю, – расслабился Захар.
Он готов был зацеловать, заобнимать ее до потери сознания за то, что она сразу прощелкала возникшую между ними напряженность и разрушила ее, не дав шириться и набирать вес. У него даже в глазах защипало от просящихся предслез облегчения, и он честно признался:
– Да потому, что я задумывал встречу с тобой как праздник – и поухаживать, и поговорить спокойно, а получается, как ты сказала, вроде как попрощаться перед отъездом пригласил, исключительно для горячего секса и по необходимости! И подумал, что ты обидишься и поймешь именно так! Любая бы женщина именно так отреагировала на то, что мне срочно надо уехать! И я только сейчас это понял, когда ты спала!
– Ну да! – улыбнулась Зинаида. – А если бы ты позвонил и объявился недельки эдак через две-три, по завершении упаковки своей берлоги, я бы не обиделась и поняла все правильно! А что, пропал мужик после горячего офигенного секса и откровений в темноте на две недели, какая фигня! Подумаешь, обычное дело!
– Зи-и-ин! – покаянно протянул Захар. – Я идиот! Признаю!
– Принимаю как комплимент! Будем считать, что встреча со мной произвела на тебя столь сильное, неизгладимое впечатление, что ты перестал рационально мыслить! – радуясь вернувшейся легкости и откровенности, веселилась Зинуля.
– Я вообще разучился мыслить после встречи с тобой! – согласился Захар и одним быстрым движением перескочил на диван к Зинуле. – У меня из-за тебя что-то в голове перемкнуло!
И поцеловал ее. Отчего перемкнуло их обоих. Надолго!
– Хочу тебя! – шептал ей Захар. – Все время хочу!
– Взаимно… – признавалась на грани сознания Зинуля в ответ.
Они освоили и проверили на прочность новый диван и кровать заодно, перебравшись каким-то чудом в спальню. Проваливались друг в друга, теряясь в единений, забыв мир вокруг, кричали в унисон, возвращались на землю грешную, смеялись, шушукались. Часам к двум ночи обнаружили, что сильно проголодались, и перебрались из постели в кухню, поесть и запить радость жизни шампанским и поговорить.
Захар отправил замысловатое мясо с приправами, так и не предложенное на несостоявшемся романтическом ужине, в микроволновку разогреваться и резал на гарнир огромные, нереальные в первых числах декабря, совершенно летние помидоры, не прерывая разговора, и улыбался, одним краешком губ. И так по-мужски, ужасно эротично улыбался, что у Зинули, смотревшей не отрываясь на него, дыхание останавливалось!
– Ты что? – спросил Захар, заметив ее зачарованный взгляд.
– Не улыбайся так! – потребовала Зинаида. – У меня от тебя ноги подкашиваются, руки тянутся до тебя дотрагиваться и сердце останавливается. Хочется начать все сначала!
– А вот буду! – хмыкнул от удовольствия Захар. – Это же гран-при победителю всех соревнований! Ты поддерживаешь во мне уверенность суперлюбовника! Когда женщина только от одной твоей улыбки растекается лужицей, это же о-го-го! Тем более в моем возрасте!
– Да какой там у тебя возраст, суперлюбовник? – возроптала Зинаида преувеличенно наигранно. – Мальчишка! Вьюноши отдыхают, если вспомнить, что ты только что проделывал в кровати и до нее!
– Говори, говори, женщина! – плавал в полном морально-физическом удовлетворении Захар Игнатьевич Дубров.
Он поставил перед Зинулей большущую тарелку с ломтем горячего мяса, украшенного помидором, листьями салата, маленькими маринованными огурчиками, красота натуральная! Наполнил доверху бокалы шампанским…
А Зинаида неожиданно переключилась с дурашливой радостной пикировки на серьез, сама не успев понять, зачем и почему.
– Удачной тебе поездки, Захар! – очень серьезно, без намека на смешливость, произнесла она и подняла бокал.
– Да, – согласился он, перестав улыбаться, – поездочка предстоит еще та!
Они звонко чокнулись, отпили, и Зинаида с удовольствием принялась за предложенные яства, а Захар…
Вот черт знает почему! Наверное, потому, что они постоянно находились на одной волне чувствований, переживаний, любых эмоциональных перемен – одним дыханием, как так получалось? Загадка! Но стоило одному что-то подумать, переключиться с радости на серьез, с шутки на неловкость, второй тут же считывал и подхватывал! Одному Богу известно, как это объяснить, но сегодня что-то происходило между ними непростое, удивительное…
И на ее серьезный тон он тут же отреагировал нелегким признанием.
– Зин, я не буду тебе звонить оттуда! – бабахнул, как из орудия выстрелил.
– Плохая связь? – перестала резать мясо и внимательно посмотрела на него Зинаида.
– Связь там действительно хреновая, но не в этом дело. Ты же сама понимаешь, кто хочет – дозвонится. Я реально отдаю себе отчет, что меня ожидает тяжелая работа, непростые решения, перестановка и увольнение кадров, да много чего, пахота, одним словом! А поговорив с тобой, я буду выбиваться из рабочего настроения, растекаться и хотеть скорее все бросить к чертовой матери и приехать…
Он бы еще много чего мог говорить, убеждать, аргументированно объяснять принятое решение, но Зина остановила, мгновенно поняв, что не о том он, не о том!
– Стоп! Стоп! – покрутив, не соглашаясь, головой, даже ладошками, обращенными к нему останавливающим жестом, потребовала Зинаида. – Стоп! Мы, кажется, договорились не изображать правду, прячась за словами! Ты хочешь притормозить наши отношения? Прервать на время? Ты испугался, Дубров?
Он молчал, смотрел на нее в упор, и Зине казалось, что в этот момент он ее ненавидит, – желваки заходили на скулах.
– Да! – подтвердил, как гвозди забивал, зло и с одного удара. – Да! Притормозить, как ты выразилась, и прервать на время! Да! Испугался! Я не хотел и не планировал так западать на женщину! Я не планировал никаких серьезных, долгосрочных отношений! По крайней мере, сейчас и таких! Мне через час уезжать, а я уже по тебе скучаю! И откровений таких уж тем более не хотел и не искал! Даже прожив тринадцать лет с женой, я так не стриптизничал душой с ней, как с тобой! И то, что ты по-другому не принимаешь и не соглашаешься, меня и пугает, и напрягает! Удивляет, восхищает, радует, как ни странно, но пугает! А ты, Зинаида, не боишься?
– Боюсь, – хладнокровно призналась она. – Я ничего подобного не испытывала ни с одним мужчиной. И представить себе не могла, что можно так улетать от поцелуя, испытывая нечто, на грани обморока! И что можно пережить такой оргазм, знать не знала! Но главное, что и в самых смелых мечтах предположить не могла, что можно быть откровенной с мужчиной, ничего не играя, не изображая, быть самой собой и что это такой непередаваемый кайф! Да, это страшно, и еще как! Боюсь, что ты меня обидишь, и вполне вероятно, что для тебя это не так значимо, как для меня, что ты исчезнешь, а я измучаюсь комплексами, что я какая-то неправильная и поэтому ненужная! Боюсь самой себя и этого притяжения, которое испытываю к тебе! Мы все в этом варимся и живем с самым большим страхом в жизни – быть отвергнутыми! Ну и что? Это и есть жизнь! И к великому сожалению, эта жизнь, как скоростной поезд, проносится быстро-быстро, и либо жить и ехать в этом поезде, либо стоять на перроне и смотреть ему вслед! Я предпочитаю первое! И как бы страшно ни было, до дрожи в поджилках и ожидания самого плохого варианта развития событий, я лучше нырну в это с головой! Как бы потом хреново ни стало, но в эти мгновения я буду жить на всю катушку! И еще! Как бы сильно нас ни любили и какие замечательные родные и близкие ни окружали и поддерживали, но со своими комплексами, муками, страхами человек разбирается только сам! Вот ты со своими и разбирайся, помочь я тебе не смогу! И никто не сможет. Боишься? Беги!
Устала она от этой отповеди. Ото всего устала, от качелей сегодняшнего вечера – то подъем и счастье, то уханья вниз, в страхи и отчужденность! И что она ему тут объясняет? Ты мужик, ну, так и разбирайся со всем своим нажитым багажом страхов-сомнений, оберегания свободы пустой и жизни заодно и решай!
А она, пожалуй, пойдет!
– Вызови мне такси, пожалуйста, – устало попросила Зинуля.
– Я тебя отвезу, – предложил мрачный Захар.
– Нет! – жестко отказалась она. – Такси!
И спряталась от возможного продолжения разговора в ванной, прихватив с собой вещи и сумочку. Долго умывалась, сидела на бортике ванной, не выключая воду для конспирации. Не плакала – думала. А чего плакать? Вроде бы ясно-понятно: всем страшно, а главное – неизвестно чего! А еще яснее, что она не совсем адекватная барышня, с большим подозрением на умственную убогость! Чего ее потащило со своими откровениями-то?! Видите ли, она приемлет только открытость между ними! Да с какой козы?! А ты его спросила, он-то готов к такому? Хочет ли он вот так, до дна души выворачивать исповедями свою жизнь?
"Как была идиеткой, так и помрешь ей же! – вздохнув через непролитые слезы, вынесла себе диагноз Зинаида. – Не умеешь ты с мужчинами, Зинаида Геннадьевна, то ли ты странная, то ли планида твоя такая!"
Услышала, как у Захара зазвонил телефон – такси наверняка! – заспешила одеваться.
Они так и не сказали больше ни слова друг другу, даже дежурно-вежливо не попрощались. Молча спустились в лифте, Захар открыл ей дверцу машины, закрыл за ней, наклонился к таксисту в окно, расплатился и махнул на прощание рукой вслед.
Все!
С понедельника у Зинаиды Геннадьевны Ковальчук началась новая жизнь без Захара Игнатьевича Дуброва. Вернее, с внутренним непониманием, есть ли он в ее жизни или уже нет и "был ли мальчик?", но с ясным знанием, ощущением его присутствия в одном пространстве, в жизни, в действительности проистекающей и непрекращающимися мыслями о нем!
Жизнь катилась себе тем самым скоростным поездом, о котором упоминала в последнем монологе-отповеди драматической актрисы Зинаида. Странно, но первый раз в жизни Зинуля не поделилась с Ритой всеми подробностями и деталями "прощального" свидания с Захаром. Так рассказала, в общих чертах, о молчаливом прощании у такси, о собственных выводах, устойчиво склоняющихся к тому, что они расстались, оставив для себя все слова, любовь бесшабашную, переживания и чувства.
Неумолимо приближался Новый год!
О, это был святой праздник двух семей, давно объединенных в одну. Собирались все – мамы, папы, бабушки, дедушки, вся московская диаспора Ковальчук-Ковалевых-Левинсон у Ритки дома, это традиция, закрепившаяся навсегда! В этом доме имелась большая и вместительная гостиная, с соответствующим столом, при раскладывании мест на двадцать, и высоченным потолком, куда помещалась огромная, специально заказываемая елка.
Захар Игнатьевич слово держал и не звонил, как и обещал, а может, принял "выступление" Зинаиды за предложение закончить знакомство на достигнутом, неизвестно, но не звонил!
Зинуля усилием воли заставила себя хоть ненадолго отложить бесконечные непрекращающиеся мысли о нем, о них, воспоминания, миллион раз думанное-передуманное, воспроизведенное заезженным кино в памяти и с удвоенной энергией занялась самым приятным – приготовлением подарков всем, всем, всем!