- Карты говорят, что брюнетка, имени они не называют.
Она продолжала отсчет и попала на восьмерку пик.
Открыв ее, она сказала:
- Несбывшаяся мечта - это свадьба.
Жюстен задыхался: до сих пор, то ли случайно, то ли по волшебству, но карты говорили правду.
- О, продолжайте, во имя Неба, продолжайте!
Она так и сделала и попала на одного из трех тузов лежавших вместе.
- Ого! - вскрикнула она. - Заговор!
Через семь карт выпал король треф.
- В эту минуту вам помогает верный друг, который любит оказывать услуги…
- Сальватор! - прошептал Жюстен. - Так он мне представился.
- Но его планы кто-то расстроил! - прибавила старуха. - А то, что он сейчас для вас делает, запоздало.
- Что с блондинкой? Что с блондинкой? - спросил Жюстен.
Старуха отсчитала еще раз до семи и показала на валета пик.
- О! - воскликнула она. - Ее похитил молодой человек, черноволосый, с дурными наклонностями.
- Где она? Скажи, где она, и я отдам тебе все, что имею! - закричал Жюстен.
Порывшись в карманах, он выгреб горсть серебряных монет и приготовился высыпать их на стол, где Броканта раскладывала карты, как вдруг почувствовал, что кто-то остановил его руку.
Он обернулся: это Сальватор - никто не видел и не слышал, как он вошел, - воспротивился его чрезмерной щедрости.
- Спрячьте деньги в карман, - приказал он Жюстену, - спускайтесь вниз, садитесь на коня господина Жана Робера, галопом скачите в Версаль, никого не пускайте в комнату Мины и следите за тем, чтобы никто не выходил во двор… Сейчас половина восьмого, через час вы должны быть у госпожи Демаре.
- Но… - нерешительно начал Жюстен.
- Поезжайте, не теряя ни минуты, так надо! - сказал Сальватор.
- А как же…
- Отправляйтесь или я ни за что не поручусь!
- Еду! - отозвался Жюстен.
Уже выходя, он крикнул Броканте:
- Не беспокойтесь, я к вам еще зайду!
Он торопливо спустился, принял повод из рук Жана Робера, прыгнул в седло - ведь он, сын фермера, с детства привык к лошадям - и поскакал галопом по улице Копо, то есть самым коротким путем к дороге на Версаль.
XXXIII
КАРТЫ НЕ ЛГУТ
Передав Жюстену коня, Жан Робер ощупью нашел лестницу, которую показал ему Сальватор, когда вернулся из полиции и застал его первым в условленном месте.
Мы сколько угодно могли бы шутить на тему о лестницах, чердаках и поэтах. Но у Жана Робера, как мы уже сказали, была лошадь - отличная полукровка, способная за час проскакать пять льё; итак, Жан Робер не был похож на обыкновенного поэта, у которого в голове только лестницы да чердаки.
Завидев Сальватора, старуха с тяжелым вздохом выронила колоду из рук, собаки вернулись в корзину, ворона снова уселась на балку.
Когда Жан Робер вошел в комнату, он все же увидел живописную группу, которая могла порадовать глаз его друга художника Петруса и которая именно своей живописностью сразу захватила его поэтическую натуру.
Перед ним сидела на скамеечке старая гадалка, в ногах у нее лежал Баболен, а Рождественская Роза, как и прежде, стояла, прислонившись к столбу.
Броканта с заметным беспокойством ждала, что скажет Сальватор.
Дети улыбались ему как другу, но по-разному.
У Баболена улыбка была веселой, у Рождественской Розы - грустной.
К величайшему изумлению Броканты, Сальватор словно не заметил карт.
- Это вы, Броканта? - спросил он. - Как себя чувствует Рождественская Роза?
- Хорошо, господин Сальватор, очень хорошо, - пролепетала девочка.
- Я не тебя спрашиваю, бедняжка, а вот ее.
- Покашливает, - отвечала старуха.
- Доктор заходил?
- Да, господин Сальватор.
- Что сказал?
- Что надо как можно скорее съезжать с этой квартиры.
- Правильно сделал, я давно вам об этом толкую, Броканта.
Нахмурившись, он еще строже продолжал:
- Почему у девочки голые ноги?
- Не хочет надевать ни чулки, ни башмаки, господин Сальватор.
- Это правда, Рождественская Роза? - ласково спросил молодой человек, хотя в голосе его слышался упрек.
- Я не надеваю чулки, потому что у меня они одни - из грубой шерсти, а башмаки тоже одни - из грубой кожи.
- Почему же Броканта не купит тебе тонкие чулки и туфли?
- Это слишком дорого, господин Сальватор, а я бедна, - вмешалась старуха.
- Ошибаешься, это недорого, - возразил Сальватор. - И ты лжешь, когда говоришь, что бедна.
- Господин Сальватор!
- Тихо! И послушай-ка меня!
- Я слушаю, господин Сальватор.
- И сделаешь, как я скажу?
- Постараюсь.
- И сделаешь, как я скажу? - повелительно повторил молодой человек.
- Да.
- Если через неделю - слышишь? - если через неделю ты не найдешь комнату для себя и Баболена, а также просторную светлую комнату для этой девочки и отдельную конуру для собак, я заберу у тебя Рождественскую Розу.
Старуха обхватила девочку за талию и прижала к себе, словно Сальватор мог сейчас же привести угрозу в исполнение.
- Вы отнимете у меня мою девочку?! - вскричала старуха. - Мою девочку, которая живет со мной семь лет?
- Прежде всего, она не твоя, - возразил Сальватор. - Ты ее украла.
- Спасла, господин Сальватор! Спасла!
- Украла ты ее или спасла, об этом ты поспоришь с господином Жакалем.
Броканта умолкла и еще крепче прижала к себе Рождественскую Розу.
- Впрочем, я пришел не за этим, - продолжал Сальватор, - я пришел за несчастным юношей, из которого ты вытягивала последние деньги, когда я появился.
- Ничего я не вытягивала, господин Сальватор: я брала то, что он мне давал добровольно.
- Значит, ты его обманывала.
- Я его не обманывала, я говорила ему правду.
- Откуда тебе ее знать?
- Из карт.
- Врешь!
- Однако карты…
- Твои карты - средство мошенничества!
- Господин Сальватор! Рождественской Розой клянусь: все, что я ему сказала, - чистая правда.
- Что ты ему сказала?
- Что он любит блондинку лет шестнадцати-семнадцати.
- Кто тебе это сказал?
- Карты.
- Кто тебе это сказал? - властно повторил Сальватор.
- Баболен; он слышал об этом от соседей.
- Вот ты чем занимаешься! - обратился Сальватор к Баболену.
- Простите, господин Сальватор, я не думал, что поступаю плохо, рассказывая об этом Броканте. Все в предместье Сен-Жак знают, что господин Жюстен влюблен в мадемуазель Мину.
- Дальше, Броканта. Что еще ты ему сказала?
- Сказала, что девушка его любит, что они хотели пожениться, но этому помешали неожиданные деньги.
- Кто тебе это сказал?
- Господин Сальватор! Трефовая десятка означает "деньги", пиковая восьмерка - "обманутую мечту".
- Кто тебе это сказал, Броканта? - все более теряя терпение, продолжал настаивать Сальватор.
- Один славный кюре, господин Сальватор… Старый добрый седовласый кюре, а уж он, конечно, врать не станет! Он говорил толпе, которая его расспрашивала: "Как подумаю, что из-за этих двенадцати тысяч франков…" Не упомню точно, десяти или двенадцати.
- Неважно!
- "Как подумаю, - говорил добрый старый кюре, - что из-за двенадцати тысяч франков, которые я привез, и произошло это несчастье!.."
- Хорошо, Броканта. А потом что ты ему сказала?
- Что мадемуазель Мину похитил черноволосый молодой человек.
- Откуда ты это знаешь?
- Господин Сальватор, там, видите ли, был пиковый валет, а пиковый валет…
- Откуда ты знаешь, что девушка была похищена? - топнув ногой, повторил Сальватор.
- Сама ее видела, сударь.
- Ты ее видела?
- Как вижу вас, господин Сальватор.
- Где?
- На площади Мобер.
- Ты видела Мину на площади Мобер?
- Нынче ночью, господин Сальватор, нынче ночью… Я только что обошла улицу Галанд и пошла через площадь Мобер. Вдруг пролетает карета, да так быстро, словно лошади понесли. Стекло опустилось, и я слышу: "Ко мне, на помощь! Меня похищают!" Затем из окна показывается хорошенькая, словно у херувимчика, белокурая головка. Сейчас же рядом - другая голова: черноволосый молодой человек, усатый… Он втягивает назад ту, что кричала, и поднимает стекло. Но девушка успела бросить письмо.
- И письмо это?..
- То самое, на котором был указан адрес господина Жюстена.
- В котором часу это было, Броканта?
- Было, должно быть, пять часов утра, господин Сальватор.
- Ладно! Это все?
- Да.
- Поклянись Рождественской Розой!
- Клянусь Рождественской Розой!
- Почему ты просто не рассказала господину Жюстену все, как оно было?
- Соблазнилась я, господин Сальватор: он всем станет рассказывать, что тут было, и у меня прибавится клиентов.
- Вот тебе, Броканта, луидор за то, что сказала правду, - продолжал Сальватор. - Но на этот луидор ты купишь девочке три пары хлопчатых чулок и шевровые туфли.
- Я хочу красные туфли, господин Сальватор, - вставила Рождественская Роза.
- Получишь любого цвета, какой захочешь, дитя мое.
Повернувшись к Броканте, он продолжал:
- Ты все слышала! Если через неделю, день в день, час в час, я вас еще застану здесь, то заберу Рождественскую Розу.
- Ах! - вздохнула старуха.
- А тебя, Розочка, если я еще застану с голыми ногами, я прикажу одеть так, как ты была одета, когда я увидел тебя впервые пять лет назад.
- Ой, господин Сальватор! - испугалась девочка.
Еще раз приблизившись к старухе, он негромко сказал ей:
- Не забудь, Броканта, что ты отвечаешь за девочку головой! Если ты ее заморозишь на своем чердаке, ты сгниешь в тюрьме от холода, голода и нищеты.
После этой угрозы он склонился над девочкой, и та подставила ему лоб для поцелуя.
Он направился к выходу и зна́ком приказал Жану Роберу следовать за ним. Жан Робер бросил последний взгляд на старуху и двоих детей и вышел вслед за Сальватором.
- Кто эта странная девочка? - спросил он у Сальватора, когда они очутились на улице.
- Одному Богу известно! - ответил тот.
Продолжая спускаться по улице Копо, а затем по улице Муфтар, он рассказал поэту о том, что произошло вечером 20 августа и как девочка, которую поэт только что видел и чья дикая красота произвела на него такое сильное впечатление, попала в руки Броканты, - в навозной куче оказалась жемчужина.
Рассказ много времени не занял: когда они вышли на Новый мост, Сальватор умолк.
- Здесь! - сказал Сальватор, прислонившись к решетке, окружавшей статую Генриха IV.
- Вы здесь решили остановиться? - уточнил Жан Робер.
- Да.
- Зачем?
- Надо подождать.
- Чего?
- Карету.
- Куда она нас повезет?
- О, дорогой мой, вы слишком любопытны!
- Тем не менее…
- Будучи драматическим поэтом, вы должны знать, что это настоящее искусство - уметь поддерживать интерес.
- Ну, как вам будет угодно. Подождем.
Впрочем, ждать им пришлось недолго.
Спустя десять минут карета, запряженная парой выносливых лошадей, свернула с набережной Орфевр и остановилась против статуи Генриха IV.
Человек лет сорока отворил дверцу и проговорил:
- Едем! Скорее!
Молодые люди сели в карету.
- Ты знаешь, куда ехать, - сказал человек кучеру.
И лошади помчались галопом, проехали мост и свернули на Школьную набережную.
XXXIV
ГОСПОДИН ЖАКАЛЬ
Поведаем нашим читателям о том, во что г-н Сальватор не счел нужным посвящать Жана Робера.
Расставшись с Жюстеном и Жаном Робером на улице Предместья Сен-Жак, Сальватор, как мы уже сказали, отправился в префектуру полиции.
Он пришел в отвратительный тупик, носящий имя Иерусалимской улицы, тесную, темную, грязную клоаку, куда даже солнце никогда не заглядывает.
Сальватор шагнул за порог префектуры проворно и свободно, как завсегдатай мрачного особняка.
Было семь часов утра - иными словами, только что начало светать.
Его остановил привратник.
- Эй, сударь! - крикнул он. - Вы куда?.. Сударь! Эй!
- В чем дело? - обернулся Сальватор.
- Простите, господин Сальватор, я вас не узнал.
И он со смехом прибавил:
- Сами виноваты: одеты как важный господин.
- Господин Жакаль уже у себя? - спросил Сальватор.
- Еще у себя - он там и ночевал.
Сальватор прошел через двор, потом в арку напротив двери, свернул налево, по небольшой лестнице поднялся двумя этажами выше, прошел коридор и спросил у пристава, где г-н Жакаль.
- Он сейчас очень занят! - отвечал пристав.
- Скажите, что его спрашивает Сальватор, комиссионер с Железной улицы.
Пристав исчез за дверью и почти тотчас вернулся.
- Через две минуты господин Жакаль будет в вашем распоряжении.
Действительно, дверь скоро снова распахнулась и, раньше чем показался хозяин кабинета, послышался его голос:
- Ищите женщину, черт побери! Ищите женщину!
Потом показался тот, чей голос они только что слышали.
Попытаемся набросать портрет г-на Жакаля.
Это был человек лет сорока, неимоверно длинный и тонкий, червеобразный, как говорят натуралисты, но с короткими жилистыми ногами.
Тело говорило о гибкости, ноги - о проворстве.
Голова его, казалось, принадлежала сразу всем семействам разряда пальцеходящих хищников: шевелюра, или грива, или масть - как угодно читателю, - была рыжевато-серая; уши, длинные, торчащие на голове, были заострены и покрыты шерстью, совсем как у барса; глаза, цвета желтого ириса вечером, зеленые днем, напоминали одновременно глаза рыси и волка; зрачок, вытянутый вертикально, как у кошки, сужался и расширялся в зависимости от силы света; нос и подбородок (мы чуть не сказали морда) были заострены, как у борзой.
Голова лисицы и тело хорька.
А ноги, о которых мы уже упомянули, были такие, что г-н Жакаль мог, по примеру куницы, проскользнуть повсюду и проскочить в самую узкую щель, лишь бы пролезла голова.
Вся физиономия, как у лисицы, изобличала лукавство, хитрость и тонкость; как ночной хищник, охотящийся на кроликов и кур, г-н Жакаль выходил из своей норы на Иерусалимской улице и отправлялся на охоту лишь с наступлением темноты.
Он прищурился и заметил в полумраке коридора того, о ком ему доложил пристав.
- А-а, это вы, дорогой господин Сальватор! - поспешив навстречу гостю, воскликнул он. - Чему я обязан удовольствием видеть вас так рано?
- Мне сказали, сударь, что вы очень заняты, - отвечал Сальватор, с трудом преодолевая отвращение к полицейскому.
- Верно, дорогой господин Сальватор. Но вы отлично знаете, что нет такого дела, какое я сейчас же не оставил бы ради удовольствия побеседовать с вами.
- Идемте к вам в кабинет, - пропуская комплимент г-на Жакаля мимо ушей, предложил Сальватор.
- Невозможно, - возразил г-н Жакаль, - меня ждут двадцать человек.
- Эти люди у вас надолго?
- Минут на двадцать, по минуте на каждого. В девять я должен быть в Ба-Мёдоне.
- В Ба-Мёдоне?
- Да.
- Какого черта вы там собираетесь делать?
- Должен констатировать смерть от удушья.
- Удушья?
- Двое молодых людей покончили с собой, да… Старшему всего двадцать четыре года, кажется.
- Несчастные! - вздохнул Сальватор.
Потом, переходя к делу Жюстена, он сказал:
- Дьявольщина! Мне так нужно было поговорить с вами без помех! Я хотел сообщить вам нечто очень важное.
- У меня идея…
- Говорите!
- Я еду в карете один. Поедемте со мной: в дороге вы мне обо всем расскажете. О чем речь, в двух словах?
- О похищении.
- Ищите женщину!
- Черт подери! Ее-то мы и ищем.
- Нет, не похищенную надо искать.
- Кого же?
- Ту, которая приказала ее похитить.
- Вы полагаете, в этом деле замешана женщина?
- Женщина замешана в любом деле, господин Сальватор, поэтому-то наша работа так трудна. Вчера мне сообщили, что один кровельщик упал с крыши…
- И вы сказали: "Ищите женщину!"
- Это первое, что я сказал.
- И что же?
- Они надо мной посмеялись и сказали, что у меня навязчивая идея. Но стали искать женщину и нашли!
- Как же было дело?
- Недотепа обернулся поглазеть на женщину, она одевалась в мансарде напротив, и так ему это понравилось, ей-Богу, что он забыл, где стоит: нога подвернулась и - трах-тарарах!
- Убился?
- Насмерть, дурачина! Ну что, договорились: вы едете со мной в Ба-Мёдон?
- Да, но я с другом.
- У меня четырехместная карета. Фаржо, - обратился г-н Жакаль к приставу, - прикажите запрягать.
- Сначала мне надо зайти на улицу Трипре, - предупредил Сальватор.
- Даю вам полчаса.
- Где мы встретимся?
- У статуи Генриха Четвертого. Я прикажу остановить карету, вы сядете и - вперед, кучер!
Господин Жакаль возвратился к себе в кабинет, Сальватор отправился за Жаном Робером на улицу Трипре.
Все произошло так, как они условились: молодые люди сели в карету к г-ну Жакалю и втроем они покатили в Ба-Мёдон.
Мы попытались описать внешность г-на Жакаля; теперь два слова о его характере.
Господин Жакаль начинал с должности комиссара полиции, но благодаря выдающимся способностям постепенно поднялся до самой вершины - должности начальника уголовной полиции.
Он знал наперечет всех парижских воров, мошенников, цыган, освобожденных каторжников, беглых каторжников, матерых воров, начинающих воров, искусных воров, отошедших от дел воров - все они кишмя кишели под его всеохватывающим взглядом, в грязном пандемониуме старой Лютеции, и не могли ни в кромешной темноте, ни в глубоком подземелье, ни в бесчисленных кабаках укрыться от начальника полиции. Он отлично знал все меблированные комнаты, притоны, дома терпимости, западни, как Филидор - клетки своей шахматной доски. Стоило ему лишь взглянуть на сорванный ставень, на разбитое окно, на ножевую рану, как он говорил: "Ого! Это мне знакомо! Так работает такой-то!"
И почти не ошибался.
У г-на Жакаля словно не было природных потребностей. Если ему было некогда позавтракать - он не завтракал, если было некогда пообедать - он не обедал, если было некогда поужинать - он не ужинал; если у него не было времени поспать - не спал вовсе!
Господин Жакаль с одинаковым удовольствием и успехом переодевался в любой костюм: рантье из Маре, генерала Империи, члена общества "Каво", швейцара богатого дома, портье небольшого дома, бакалейщика, торговца целебными снадобьями, бродячего акробата, пэра Франции, циркача из Гента - одним словом, он мог превратиться в кого угодно и посрамить самого ловкого комедианта.
Протей рядом с ним был бы всего-навсего кривлякой из Тиволи или с бульвара Тампль.
У г-на Жакаля не было ни отца, ни матери, ни жены, ни сестры, ни брата, ни сына, ни дочери; он был один в целом свете, и казалось, что само Провидение позаботилось о том, чтобы освободить его от свидетелей его таинственной жизни и дать возможность свободно идти своей дорогой.